Пусть лучше меня слушают ...
Думаю, что меня трудно было лабилизировать. Однако это все же
произошло. Помог Юрий Николаевич Емельянов, который был участником самой
первой группы тренинга. Он умел так мягко, деликатно сформулировать — нет, не
неодобрение даже, а свои сомнения в том, целесообразны ли эти действия или
эффективен ли выбранный подход ...
Тренинг помог мне осознать эффективность методов активного
слушания. Я поняла, что использовала метод повторения последней фразы
партнера задолго до тренинга. Я сама изобрела этот способ еще в детстве. Когда
взрослые говорили мне что-то долго, я часто погружалась в себя. За это меня
резко критиковали. Я научилась механически запоминать последнюю фразу
говорящего и немедленно возвращать ему эту фразу, как только наступала пауза.
Не уверена, что это было по-настоящему активное слушание. Однако критика в
мой адрес со стороны взрослых прекратилась.
Кроме того, после тренинга я стала осознавать, что я делала, когда мне
нужно было убедить других ехать на овощную базу. Я поняла, почему это
«работало». В то время научные сотрудники должны были регулярно ездить в
совхоз и на овощную базу. Я была, вообще-то, заместителем заведующего
кафедрой по научно-исследовательской работе, но почему-то должна была
заниматься и организацией сельского хозяйства. Причем это был самый трудный
фронт моей работы. И вот я заметила, что если я внимательно выслушиваю
рассказ человека о том, почему он не может ехать на овощную базу, то есть шанс,
что он поедет. Если начинаю убеждать — у обоих неприятный осадок, независимо
от того, согласится человек поехать или нет. Если же выслушиваю и даже уточняю
его ситуацию, то он почему-то в конце беседы соглашается. Если бы не этот опыт,
я вряд ли приняла бы философию активного слушания. Это очень важно, мне
кажется. Тренинговый опыт лишь помогает активизировать опыт, накопленный
ранее. Сам тренинговый опыт не столь значим. Я и сейчас не помню коллизий
тренинга, но помню тот отклик, который нашли новые методы в моих
воспоминаниях, в моем опыте тогда.
Но вернемся к лабилизации. Постепенно, с опытом первых тренингов, я
стала понимать, насколько это несправедливо — сознательно организовывать
человеку неудачу, чтобы привести его в состояние «восковой мягкости» и
восприимчивости к новому. Люди, с которыми я вела тренинг, вызывали у меня
уважение. Я чувствовала, что они мне верили. Лабилизация была как гром среди
ясного неба. Это было нарушение доверия, нарушение контакта.
Последней каплей было посещение организационно-деловой игры,
которую московские коллеги проводили в 1989 году в Сиверской. Я случайно
услышала, что методологи этой игры используют термин «онасекомливанье»
группы. Группу нужно «онасекомить», чтобы все упали на четыре лапы и
почувствовали себя букашками, а затем потянулись бы, все своим существом
потянули бы к свету нового знания, которое поможет им подняться с четверенек.
Мне хотелось ни самой быть насекомым, ни превращать в насекомых других. Как
писал К.Юнг, «встреча с самим собой принадлежит к числу самых неприятных».
Эти слова меня когда-то поразили своей глубиной и беспощадностью. Я их часто