Сидихменов В.Я. Маньчжурские правители Китая
Подождите немного. Документ загружается.
Высокопоставленный чиновник обставлял свой выезд с большой
пышностью. Впереди шли два прислужника с гонгами, за ними следовали
конные стражники, многочисленные слуги, которые несли знамена,
титульные знаки, зонты, сменные одежды, знаки власти. Затем шествовали
экзекуторы с палками и хлыстами, готовые употребить их против
зазевавшихся прохожих. Шествие замыкали пешие солдаты и слуги.
Китайских чиновников европейцы называли мандаринами. Слово
«мандарин» происходит от португальского mandar — командовать,
управлять.
Мандарин был особенно страшен для простолюдина в роли судьи: он
мог по своему произволу и капризу погубить жертву, прибегая к различным
изощренным пыткам и избиениям. И никто не мог заступиться за
несчастного, потому что такой чиновник в едином лице был и судья, и
адвокат, и юрист, и прокурор.
Наиболее распространенным способом дознания были пытки —
обвиняемый, стремясь избежать нечеловеческих мучений, ставил подпись
или отпечаток пальца под протоколом дознания, как бы он ни был составлен.
Пыткам зачастую подвергались не только обвиняемый, но и истец и
свидетель.
Существовало и такое правило. Осужденного под звуки гонга водили
по улицам — пусть все видят его и знают, как он наказан. В окровавленные
мочки ушей осужденного были продеты палочки длиною около 30
сантиметров, на которые прикреплялась бумажка, где было написано его
имя, его вина и род наказания.
Тяжела и беспросветна была жизнь китайского труженика и в городе и
в деревне. Немецкий путешественник Гессс-Вартег, посетивший в конце XIX
в. город Кантон (Гуанчжоу), описал труд уличных ремесленников:
«На этих улицах вечная сутолока, шум и гам; десятки тысяч
безбородых, длинноносых, полуголых фигур из кожи вон лезут в погоне за
работой, в борьбе за существование. Направо и налево в маленьких,
полутемных сводчатых помещениях беспрерывно раздается с самого раннего
утра до позднего вечера стук молотка, визг пилы, удары топора, свист
рубанка... Везде работают так усердно, словно торопятся окончить самый
спешный заказ, который должен быть готов в тот же день. Какое
трудолюбие! Какая неутомимость в работе и творчестве!» И далее: «В этих
ремесленных кварталах Кантона я никогда не видел людей праздных или
отдыхающих — за исключением тех случаев, когда они лежали
неподвижными, холодными трупами под белым полотном в той же
мастерской-лавке, где провели на работе всю жизнь». Гессе-Вартег
нарисовал небольшую картину жизни китайских ремесленников, но она была
типична для всей огромной страны.
Замечательный русский китаевед И. Бичурин, проживший долгие годы
в Пекине, в 1840 г. писал о бедности китайских простолюдинов: «Бедные
люди по недостатку в средствах на пропитание едят конину, ослятину,
верблюжину, кошек, собак и не только живых, но и палых. Мне самому
доводилось видеть, с какой заботливостью бедный тащил случайно
найденную им на улице дохлую кошку или собаку».
Чтобы выжить, простой люд Китая трудился в поте лица и все же не
был уверен в завтрашнем дне: нужда, ужасная бедность, смерть от болезней и
голода преследовали его всю жизнь.
Отчаянная бедность, граничившая с медленной голодной смертью,
заставляла бедняка лишать себя жизни вместо приговоренного к смерти
богача за соответствующее денежное вознаграждение: пусть семья
несчастного на эти деньги приобретет клочок земли.
* * *
Культ императорской власти в Китае цементировался и усиливался
всевозможными суевериями, которые заполняли душу любого китайца,
начиная от простолюдина и кончая императором.
Какую бы сторону материальной и духовной жизни обитателей
феодального Китая ни взять — восхождение на трон императора, труд
крестьянина на рисовом поле, рыбная ловля, ремесло, праздники, свадьба,
рождение младенца, смерть и похороны, торговые дела и повышение по
службе, война и восстания — везде и всюду присутствовали многоликие
божества и духи, которые словно дамоклов меч нависали над головами
живых.
Унаследованные от древнего Китая разнообразные суеверия
сохранились и во времена господства маньчжурских завоевателей.
Символом власти императора считалось мифическое животное дракон
(лун). Его изображали по-разному. По некоторым источникам, у него голова
лошади, хвост змеи, а по обоим бокам туловища — крылья. Чаще всего
дракона наделяли «девятью сходствами»: 1) его рога — как у оленя, 2) его
голова — как у верблюда, 3) его глаза — как у дьявола, 4) его шея — как у
змеи, 5) его брюхо — как у моллюска, 6) его чешуя — как у карпа, 7) его
когти — как у орла, 8) его лапы — как у тигра, 9) его уши — как у вола.
Дракон наделялся сверхъестественной силой перевоплощения и
передвижения: он мог быть видимым и невидимым. Весной дракон взлетал
на небо, а осенью укрывался в глубине водной стихии. Бывали драконы
бескрылые, но и они взлетали в воздух благодаря огромной внутренней силе.
Небесные драконы охраняли обители богов, поддерживали их в небесах,
чтобы они не упали на землю. Священные драконы создавали ветер и дождь
во имя благоденствия людей.
Согласно суевериям «настоящий» дракон никогда не обнаруживал
свою плоть перед смертными людьми: если видели его голову, то был скрыт
его хвост; если видели его хвост, то была скрыта его голова. Дракона всегда
изображали в облаках или в воде.
Во время засухи дракону — ниспослателю дождя молились и
император, и народ. В Пекине был специальный храм, где молились дракону.
Рядом с храмом находился колодец, покрытый большим плоским камнем с
изображением дракона. Камень не трогали, боясь вызвать гнев дракона. В
народе распространялась такая версия. В начале XIX в. Пекин охватила
страшная засуха. Император много раз молился дракону, прося ниспослать
дождь, но все было напрасно: повелитель водной стихии не откликнулся на
его мольбы. В конце концов разгневанный император повелел отодвинуть
камень с отверстия колодца, и тогда с неба хлынул сильный дождь. Спустя
три дня после этого император вернулся к колодцу, поблагодарил дракона и
попросил его прекратить дождь, однако дождь не прекращался. На шестой
день император вновь обратился с подобной просьбой к дракону, однако
дождь продолжался с прежней силой. На девятый день императора охватило
беспокойство за его назойливость перед драконом и он признал свою вину,
что открыл колодец. Это успокоило гнев дракона, и дождь немедленно
прекратился.
Люди верили во всемогущество дракона, и этим суеверием
пользовались правители Китая для укрепления своего господства. Стремясь
вселить в подданных трепет и суеверный страх, они приписывали себе
качества этого мифического животного. Об императоре говорили так: его
лицо — лицо дракона, его глаза — глаза дракона, его халат — халат дракона,
его руки — когти дракона, его дети — потомство дракона. Смерть
императора означала его взлет на драконе в небеса. На одежде, утвари,
мебели, которыми пользовался император, — всюду можно было увидеть
изображение этого мистического животного. К названию всех
принадлежавших императору вещей добавлялось слово «лун», т. е. дракон.
Императорский трон назывался «драконово сиденье» (лун-цзо).
На государственном гербе маньчжурских правителей и их одежде был
изображен дракон с четырьмя лапами и пятью когтями на каждой. Все князья
императорской крови также имели эмблему дракона, но только с четырьмя
когтями на каждой лапе.
Обычной формой одежды для всех, кто стоял над народом, был
шелковый халат с длинными рукавами. Императорский халат отличался от
других халатов не только цветом (желтым), но и эмблемой. На нем были
вышиты четыре золотых дракона: два — на плечах, один на груди и один на
спине. Император носил на шее бусы из жемчуга, а на голове — маленькую
круглую шапочку, украшенную тремя золотыми драконами,
расположенными друг над другом. На каждом драконе было по три
жемчужины одинакового размера и по одной более крупной.
Предполагалось, что дракон — это прообраз доисторической ящерицы,
которая в незапамятные времена жила в горах Центральной Азии.
Если дракон считался символом императора, то эмблемой
императрицы была мифическая птица феникс. Согласно китайской
мифологии, феникс — самая красивая и самая почитаемая птица среди
пернатого племени. Ее изображали с головой фазана, шеей черепахи и
туловищем дракона. Имеется также другое ее описание: у нее горло
ласточки, клюв петуха, шея змеи, хвост рыбы, лоб журавля, головка утки,
расцветка перьев дракона, спина черепахи. Перья этой птицы имеют пять
цветов, которые означают пять основных добродетелей: человеколюбие,
долг, пристойность, знание, верность. Феникс редко летает, и при полете ее
сопровождает стая маленьких птичек. Эта мифическая птица наделялась
милосердием: она не клюет насекомых, не питается живыми существами и
травами; пищей ей служит бамбук, а жажду она утоляет только из чистого
родника. Происхождение феникса связывали с солнцем и огнем, поэтому ее
обычно изображали пристально смотрящей на огонь. Она символизирует
солнце и тепло и имеет прямую связь с летом и урожаем. Эта птица — одна
из «четырех сверхъестественных существ» (дракон, единорог, черепаха,
феникс).
И хотя император наделялся силой всемогущего дракона, тем не менее
он испытывал страх перед природой и проявлениями ее грозных сил.
«Страх создал богов». Эти ленинские слова имеют глубокий смысл.
Людей охватывал страх при виде грозных явлений природы: при солнечном
и лунном затмении, засухе и наводнении, свирепых бурях и землетрясении.
Чувство страха перед потусторонним миром было присуще всем народам на
различных ступенях их развития, в том числе и китайскому народу.
Автор книги «Культы, религии, традиции в Китае» Л. С. Васильев
писал: «Не зная законов природы, будучи слабыми и беззащитными перед
грозными проявлениями ее сил, древние китайцы, как и любой другой народ
на сходной ступени развития одухотворяли и обожествляли эти силы,
приписывали им разум и сверхъестественное могущество. Небо и земля,
солнце и луна, дождь и ветер, звезды и планеты, горы и реки, даже
отдельный камень, дерево, пруд, куст были в глазах древних одушевленными
и разумными существами, чьей благосклонности надо добиваться, а гнева —
опасаться».
Действительно, духовная жизнь старого Китая была опутана
всевозможными суевериями, согласно которым небо и земля наполнены
бесчисленными божествами и духами: они наблюдали за жизнью человека и
по-разному могли влиять на нее.
Древние китайцы, как и другие народы, устремляя взор на
безграничное небо, не могли не обратить внимания, что там постоянно
происходят какие-то таинственные, непонятные для их разума явления: день,
когда на небе светит солнце, сменяется ночью, когда бесчисленное
количество ярко-красных звезд усеивают необозримое пространство
небесного свода, а луна излучает мягкий свет. Раскаты грома и вспышки
молнии рассматривались как гнев небесных божественных сил.
«Круглое» небо посылало на «квадратную» землю живительную влагу
и благодатную теплоту, без чего земная жизнь прекратила бы свое
существование, но оно могло горячими лучами солнца опалить посевы и
оставить людей без пищи.
Подобные явления природы порождали в суеверном сознании мысль о
том, что небо — разумное и сознательное существо, что на нем есть какие-то
таинственные силы, которые сверху следят за земной жизнью. Если небо
было «довольно» земными порядками, то оно своевременно ниспосылало на
землю дождь и благодатные лучи солнца; если оно было «недовольно»
земными порядками, то «наказывало» землю стихийными бедствиями —
засухой, наводнением, неурочными дождями, землетрясением и т. п. Так
постепенно рождался культ неба — верховного божества.
Небо считалось владыкой мира, источником активного начала и
рождения. Твердая и неподвижная земля, повинуясь небесным законам,
являлась воплощением покоя, объектом воздействия неба, источником
пассивного начала, завершения и смерти, т. е. небо повелевало земле.
В классических конфуцианских книгах «Шицзин» и «Шуцзин»
утверждалось, что небо в своих поступках напоминает человека: оно может
видеть и слышать. Небо любит людей, помогает друзьям и наказывает их
противников. Тот, кто следует воле неба, может рассчитывать на его помощь.
Тот, кто противится воле неба, навлечет на себя его гнев. В книге «Шицзин»
приводятся слова «пострадавшего» от неба: «Я родился в несчастливый час,
когда небо было охвачено гневом». Верили, что гром есть возмущенный
голос неба, а ветер — его дыхание или его повелительный глас.
Небо, однако, не могло непосредственно «управлять» земными
порядками людей: оно «даровало» власть правителю, который управлял
подданными по «небесному велению», считался исполнителем воли неба,
поэтому его называли Сыном неба.
Термин «Сын неба» не означал божественного происхождения
императора. Смысл этого термина состоит в том, что император —
единственное человеческое существо, имевшее право быть посредником
между небом и землей, между людьми и верховными божествами. Только он
один от имени всего народа и империи имел право молиться небу и
приносить ему жертвоприношения. «Получив» власть от неба, император
считался непогрешимым, всезнающим и всевидящим.
Легендарные правители древности Яо и Шунь считались совершенно
мудрыми святыми людьми. Их святость якобы дана от рождения небом. Они
были призваны небом к установлению разумного порядка вещей на земле.
Представление о том, что небо «верховодит» землей и влияет на
земные порядки, было воспринято древним китайским философом
Конфуцием, жившим 2500 лет назад, и его последователями —
конфуцианцами. Они пытались установить связь стихийных явлений
природы с общественной жизнью людей, в стихийных бедствиях и других
явлениях природы найти особый род ответного действия неба на те или иные
поступки людей, проявления наказующей или вознаграждающей воли неба.
Вера в «небесное повеление» существовала в Китае длительное время,
вплоть до начала XX в.
Во время стихийных бедствий (засухи, наводнения, землетрясения и
т.д.), а также народных волнений правители Китая обращались за
«помощью» к небу. В -1832 г. император Даогуан в связи с постигшей страну
засухой обратился с мольбой к небу, в которой есть такие слова:
«Грехи мои день от дня умножаются, во мне мало искренности и
благоговения — это единственная причина постигшей страну засухи. Я
чувствую себя вынужденным рассматривать свое поведение и свои
проступки, вознося взоры и уповая получить прощение. Я спрашиваю себя:
не относился ли я небрежно к жертвоприношениям? Не вкрались ли в мое
сердце гордость и любовь к пышности? Не стал ли я с некоторого времени
нерадив к делам управления государства и не сделался ли неспособным
относиться к ним с должным вниманием и старанием? Ударяя челом, молю
царственное небо — поспеши ниспослать благодетельного дождя, поспеши
спасти жизнь народа и до некоторой степени искупи мои несправедливости».
Участники тайпинского восстания (1850—1864) объявили своим
вождем Хун Сюцюаня, который якобы по велению неба должен стать
императором Китая. «В Поднебесной, — говорилось в одном из воззваний,
— появился настоящий властитель. Бесчисленные преступления варваров
разгневали небо, господь бог приказал повелителю нашему, небесному
князю, именем неба поднять священное знамя, положить конец
преступлениям маньчжуров».
В период восстания ихэтуаней (1898—1901) в Пекине
распространялась листовка, имевшая целью припугнуть тех маньчжуров и
китайцев, которые потакали иностранцам и не помогали восставшим
ихэтуаням. В листовке было сказано: «Я, божество невиданного мира, Юй
Хуан, повелел дождям прекратить питать водой землю, потому что вы
потакаете иностранным дьяволам: разрешили им строить железные дороги и
проводить провода, передающие слова на расстояние; позволили им обучать
нас ереси. Я, божество Юй Хуан, недоволен этим. Вы можете вернуть мою
благосклонность к вам, если проявите внимание к ихэтуаням. Они исполняют
волю неба».
Во время Синьхайской революции (1911 — 1912), которая покончила с
господством маньчжуров в Китае, Ли Юаньхун, вступив на пост главы
Военного правительства провинции Хубэй, по случаю победы восставших
совершил жертвоприношение небу и земле, заявив при этом: «Наши войска
взяли город Учан. Значит, небо, земля, горы, равнины, реки, моря и души
наших предков таинственным образом содействовали нам. Мы начали свою
деятельность, опираясь на покровительство Неба».
Небо, как показано выше, становилось «соучастником» различных
крупных событий в Китае, и к нему обращались за помощью. Миллионы
суеверных китайцев верили, что небо обладало силой влиять на
общественную жизнь: оно могло наказывать правителя или содействовать
его противникам. Если правитель плохо управлял страной или жестоко
притеснял подданных, это вызывало недовольство неба, и такой правитель
мог лишиться «небесного мандата».
Наряду с культом неба в китайских суевериях большое место занимали
различные божества и духи. Ж. Донован в книге «Китай вчера и сегодня»,
изданной в Лондоне в 1923 г., утверждал, что в старом Китае было 4
миллиона божеств и духов и 300 тысяч религиозных храмов. Трудно
подтвердить точность этих цифр. Однако при всей их неточности,
действительно, всевозможных божеств и храмов в этой стране насчитывалось
великое множество!
В китайском языке «божества» и «духи» передаются одним словом
«шэнь», поэтому часто в европейской литературе божества именуются
духами, а духи — божествами. Говорят: «божества гор» и «духи гор»,
«небесные божества» и «небесные духи», «божества моря» и «духи моря»,
«дух предка» и «дух огня» и т. д.
Понятно, что божества и духов объединяет одно общее — и те и другие
суть потусторонние силы, между ними нет строгого разграничения, и тем не
менее, на наш взгляд, они различаются своими «функциональными
обязанностями».
Китайские божества условно могут быть классифицированы на
группы:
— Божества природы (неба, земли, солнца, луны, планет, моря, гор,
леса и др.). Древним китайцам сама по себе природа представлялась