Шмитт К. Понятие политического

Подождите немного. Документ загружается.

процесс, к которому все снова и снова обращается Ласки и

который явно произвел на него большое впечатление, - это

одновременное и равно безуспешное наступление Бисмарка на

католическую церковь и на социалистов. В "борьбе за культуру"

[15] против Римской церкви обнаружилось, что даже государство,

мощь которого - как бисмаркова Рейха - несокрушима, не было

абсолютно суверенным и всесильным; ничуть не больше

преуспело оно и в борьбе против рабочих-социалистов, а в

области хозяйственной не смогло вырвать из рук профсоюзов

власть, заключенную в "праве на забастовки".

Эта критика в значительной степени верна. Высказывания о

"всесилии государства" в действительности суть лишь

поверхностная секуляризация теологических формул о

всемогуществе Бога [16], а германское учение о "личности"

государства в XIX в. есть отчасти полемическая антитеза,

направленная против личности "абсолютного" князя, отчасти же -

отклонение и переключение на государство как на "высшего

третьего" дилеммы: либо суверенитет князя либо суверенитет

народа. Но тем самым еще не дан ответ на вопрос, какое

"социальное единство" (если мне здесь будет позволено разок

воспользоваться неточным, либеральным понятием

"социального" [17]) принимает решение о конфликтном случае и

определяет основополагающее разделение на группы "друг/враг".

Ни церковь, ни профсоюз, ни какой-либо союз их обоих не мог

бы запретить или предотвратить войну, которую намерен был

вести Германский Рейх при Бисмарке. Конечно, Бисмарк не мог

объявить войну Папе, но только потому, что сам Папа не

католиков, и у этих плюралистов отсутствует ясное и основательное обсуждение

теорий друг друга и их взаимосвязей.

располагал уже больше jus belli

; также и социалистические

профсоюзы не думали о том, чтобы выступить в качестве "partie

belligйrante"

. Во всяком случае, немыслима была бы никакая

инстанция, которая бы могла или желала выступить против

какого-либо решения тогдашнего немецкого правительства

относительного военного оборота дел <Ernstfall>, не становясь в

силу этого сама политическим врагом и не навлекая на себя все

последствия, которые из этого вытекают; и, напротив, ни церковь,

ни какой-либо профсоюз не были готовы к гражданской войне

Этого довольно, чтобы обосновать разумное понятие

суверенитета и единства. Политическое единство именно по

своей сущности есть основополагающее единство, все равно,

какими силами питаются его последние психические мотивы.

Оно существует или оно не существует. Если оно существует, то

оно есть высшее, т.е. в решающем случае определяющее

единство.

То, что государство есть единство, и именно единство

главенствующее, основывается на его политическом характере.

Плюралистическая теория - это либо государственная теория

такого государства, которое достигает единства через федерализм

социальных союзов, или же теория разложения и опровержения

государства. Если она оспаривает его единство и ставит его как

Правом объявления и ведения войны (лат.)

Воюющей стороны (фр.).

Поскольку Ласки пишет также о споре английских католиков с Гладстоном, стоит

процитировать здесь следующие высказывания кардинала Ньюмена, относящиеся к

позднему периоду его жизни, в письме герцогу Норфолку (1874 г., о работе

Гладстона "Ватиканские декреты в их значении для верности подданных"):

"Допустим, что Англия захотела бы пустить в дело свои броненосцы для поддержки

Италии против Папы и его союзников. Конечно, английские католики негодовали

бы, еще до начала войны приняли бы сторону Папы и употребили бы все

конституционные средства, чтобы воспрепятствовать войне. Но кто же поверит,

будто в том случае, если война все-таки начнется, действия их будут состоять в чем-

то ином, кроме молитв и усилий по ее прекращению? С каким основанием можно

было бы утверждать, что они совершили бы хоть один по природе своей

предательский шаг?"

"политическую ассоциацию" рядом с иными, однородными ему

ассоциациями, например, религиозными или экономическими, то

прежде всего она должна ответить на вопрос о специфическом

содержании политического. Ни в одной из многочисленных книг

Ласки нельзя найти определенной дефиниции политического,

хотя речь все время идет о государстве, политике, суверенитете и

"Governement"

. Государство просто превращается в ассоциацию,

конкурирующую с другими ассоциациями; оно становится

обществом наряду и меж многих иных обществ, существующих

внутри и вне государства. Таков "плюрализм" этой теории

государства, все остроумие которой направлено против ранних

преувеличений государства, против его "царственного

достоинства" <Hoheit> и его "личности", против его "монополии"

быть высшим единством, в то время как неясным остается, чем

же еще вообще должно быть отныне политическое единство. То

оно являет себя старым либеральным образом как всего лишь

слуга, в сущности, экономически определенного общества, то,

напротив, плюралистически, как особый род общества, т.е.

ассоциация наряду с другими ассоциациями, то, наконец, как

продукт федерализма социальных союзов или некоторого рода

ассоциация-крыша для ассоциаций. Но прежде всего следовало

бы объяснить, на каком основании люди образуют, наряду с

религиозными, культурными, экономическими и иными

ассоциациями, также еще и политическую ассоциацию,

"governmental association"

, и в чем состоит специфически

политический смысл этого последнего вида ассоциации. Здесь

невозможно выявить определенный и четкий ход мыслей, а в

Правительстве (англ.).

Правительственную ассоциацию (англ.).

качестве последнего, охватывающего, совершенно монистически

универсального и отнюдь не плюралистического понятия у Коула

появляется "society"

, а у Ласки "humanity"

Эта плюралистическая теория плюралистична прежде всего

сама по себе, т.е. не имеет единого центра, но извлекает свои

мыслительные мотивы из совершенно разных кругов идей

(религии, хозяйства, либерализма, социализма и т.д.); она

игнорирует центральное понятие всякого учения о государстве,

понятие политического, и даже не рассматривает такую

возможность, что плюрализм союзов мог бы привести к

федералистски построенному политическому единству; она

целиком застревает в либеральном индивидуализме, ибо в

конечном счете, служа свободному индивиду и его свободным

ассоциациям, она именно противопоставляет одну ассоциацию

другой, причем все вопросы и конфликты разрешаются, исходя

из индивида. В действительности же нет никакого политического

"общества" или "ассоциации", есть лишь политическое единство,

политическое "сообщество" [18]. Реальной возможности

разделения на группы друзей и врагов достаточно, чтобы выйти

за пределы просто общественно-ассоциативного и создать

основополагающее единство, которое есть нечто специфически

иное, а по отношению к остальным ассоциациям - нечто

решающее

. Если это исчезает даже эвентуально, то исчезает и

само политическое. Лишь пока сущность политического не

познана или не принята в расчет, возможно плюралистически

ставить политическую "ассоциацию" рядом с религиозной,

Общество (англ.).

Человечество (англ.).

"Мы можем сказать, что в день мобилизации существовавшее до сего момента

общество превратилось в сообщество" (Lederer E. [in:] Archiv fьr Sozialwissenschaft,

[Bd.] 39. 1915. S. 349.)

культурной, экономической или иными ассоциациями и

заставлять ее вступать с ними в конкуренцию. Конечно, как будет

показано ниже (раздел 6), из понятия политического следуют

плюралистические выводы, но не в том смысле, что внутри

одного и того же политического единства плюрализм мог бы

заступить место самого главного группирования друзей и врагов,

причем вместе с единством не было бы разрушено и само

политическое.

Государству как сущностно политическому единству

принадлежит jus belli, т.е. реальная возможность в некотором

данном случае в силу собственного решения определить врага и

бороться с врагом. Какими техническими средствами ведется

борьба, какая существует организация войска, сколь велики виды

на победу в войне, здесь безразлично, пока политически единый

народ готов бороться за свое существование и свою

независимость, причем в силу собственного решения он

определяет <bestimmt>, в чем состоит его независимость и

свобода. Развитие военной техники ведет, кажется, к тому, что

остаются еще, может быть, лишь немногие государства,

промышленная мощь которых позволяет им вести войну, тогда

как малые и более слабые государства добровольно или

вынужденно отказываются от jus belli, если им не удается

посредством правильной политики заключения союзов сохранить

свою самостоятельность. Это развитие отнюдь не доказывает, что

война, государство и политика вообще закончились. Каждое из

многочисленных изменений и переворотов в человеческой

истории и развитии порождало новые формы и новые измерения

политического группирования, уничтожало существовавшие

ранее политические образования, вызывало войны внешние и

войны гражданские и то умножало, то уменьшало число

организованных политических единств.

Государство как основополагающее политическое единство

сконцентрировало у себя чудовищные полномочия: возможность

вести войну и тем самым открыто распоряжаться жизнью людей.

Ибо jus belli содержит в себе такое полномочие; оно означает

двойную возможность: возможность требовать от тех, кто

принадлежит к собственному народу, готовности к смерти и

готовности к убийству и возможность убивать людей, стоящих на

стороне врага. Действие нормального государства состоит

прежде всего в том, чтобы осуществить полное умиротворение

внутри государства и на принадлежащей ему территории,

установить "спокойствие, безопасность и порядок" и тем самым

создать нормальную ситуацию, являющуюся предпосылкой того,

что правовые нормы вообще могут быть значимы, ибо всякая

норма предполагает нормальную ситуацию, и никакая норма не

может быть значима в ситуации, совершенно ненормальной по

отношению к ней.

В критических ситуациях эта необходимость

внутригосударственного умиротворения ведет к тому, что

государство как политическое единство совершенно

самостоятельно, пока оно существует, определяет и "внутреннего

врага". Поэтому во всех государствах в какой-то форме есть то,

что государственное право греческих республик знало как

объявление



'ом, римское государственно право - как

объявление hostis'ом, более резкое или более смягченное,

наступающее ipso facto или действующее на основании особых

законов в форме юстиции, явные или скрытые в общих описания

виды опалы, изгнания, проскрипции, объявления вне закона,

hors-la-loi

[19], одним словом, внутригосударственного

объявления врагом. Это, в зависимости от поведения того, кто

объявлен врагом, является знаком гражданской войны, т.е.

разрушения государства как некоторого в себе умиротворенного,

территориально в себе замкнутого и непроницаемого для чужих,

организованного политического единства. Затем дальнейшая

судьба этого единства решается через гражданскую войну. К

конституционному гражданскому правовому государству это

относится не в меньшей степени, чем к любому другому

государству, а пожалуй, даже считается здесь еще более

несомненным, несмотря на все ограничения, налагаемые

конституционным законом на государство. Ибо в

"конституционном государстве", как говорит Лоренц фон Штейн,

конституция является "выражением общественного порядка,

выражением существования самого государственно-гражданского

общества. Так как атака идет именно на него, то и борьба должна

решиться вне конституции и вне права, то есть силой оружия".

Знаменитейший пример из греческой истории, пожалуй,

псефисма Демофанта [20]; это народное решение, принятое

греческим народом после изгнания Четырехсот в 410 г. до Р.Х.,

объявляло каждого, кто предпринимал попытку разрушить

афинскую демократию, "врагом афинян" (







); другие примеры и литературу см. в: Busolt-Swoboda,

Griechische Staatskunde, 3.Aufl. 1920, S. 231, 532; см. там же, S.

670, о ежегодном объявлении спартанскими эфорами войны

живущим внутри государства илотам. Об объявлении hostis'ом в

римском государственном праве см. Mommsen, Röm[isches]

Вне закона (фр.).

Staatsrecht, [Bd.] III, S. 1240 f.; о проскрипциях см. там же, а

также [Bd.] II, S.735 f.; об объявлении вне закона, опале и

изгнании см., наряду с известными учебниками немецкой

истории права, прежде всего: Eichmann Ed. Acht und Bann im

Reichsrecht des Mittelalters, 1909. У Олара в "Истории

Французской революции" можно найти многочисленные

примеры объявления hors-la-loi из практики якобинцев и Comité

de salut public

; следует выделить цитируемое в: Friesenhahn E.,

Der politische Eid, 1928, S. 16, сообщение Comité de salut public:

"Depuis le people français a manifesté sa volonté tout ce qui lui est

opposé est hors le souverain; tout ce qui est hors le souverain, est

ennemi... Entre le people et ses ennemis il n'y a plus rien de commun

que le glaive"

. Объявление вне закона может быть предпринято и

таким образом, что у сторонников определенных религий или

партий предполагается отсутствие мирных или легальных

убеждений. Здесь можно найти бесчисленные примеры в

политической истории еретиков, для которой характерна

следующая аргументация Николая Вернулия (Nikolas de Vernuls,

De una et diversa religione, 1646): Еретика не можно терпеть в

государстве даже тогда, когда он мирен (pacifique), ибо такие

люди как еретики мирными вообще быть не могут (цитировано в:

EliaspH.pJ. L'йglise et l'йtat, [in:] Revue belge de philologie et

d'histoire, V. 1927, N 2/3. Ослабленные формы объявления

hostis'ом многочисленны и разнообразны: конфискации,

экспатриация, запрет на организации и собрания, увольнения с

государственных должностей и т.д. Цитированное выше место из

Комитета общественного спасения (фр.).

С тех пор как французский народ ясно выразил свою волю, всякий, кто

противостоит ему, тот вне суверена; всякий, кто вне суверена, тот враг... Между

народом и его врагами нет больше ничего общего, кроме войны <меча> (фр.).

Лоренца фон Штейна находится в его изложении общественно-

политического развития Реставрации и Июльской монархии во

Франции. См.: v.pSteinpL., Geschichte der sozialen Bewegung in

Frankreich, Bd.1: Der Begriff der Gesellschaft, Ausgabe von

G.Salomon, S. 494.

Полномочие в форме судебного приговора распоряжаться

жизнью и смертью человека, jus vitae ac necis

может причитаться

и другому объединению, существующему внутри политического

единства, допустим, семье, или же главе семьи, но этого не может

быть, пока политическое единство наличествует как таковое,

применительно к jus belli или праву объявления hostis'ом. Также и

право кровной мести между семьями или родами должно было

бы, по меньшей мере, на время войны, приостанавливаться, если

политическое единство вообще должно существовать.

Объединение людей, которое захотело бы отказаться от таких

последствий политического единства, не было бы политическим

объединением, ибо оно отказалось бы от возможности выносить

основополагающее решение, кого оно рассматривает и трактует

как врага. Благодаря этой власти над физической жизнью людей

политическое сообщество возвышается над всякого иного рода

сообществом или обществом. Тогда внутри сообщества опять-

таки могут существовать подчиненные образования вторично-

политического характера со своими собственными или

перенесенными на них полномочиями, даже с jus vitae ac necis,

ограниченным членами более узкой группы.

Религиозное сообщество может потребовать от своего

члена, чтобы он умер за веру смертью мученика, но только - ради

Право распоряжения жизнью и смертью (лат.) (собственно, право отца семейства

относительно лиц, находящихся под его семейной властью, в римском праве).

спасения своей собственной души, а не за церковное сообщество

как властное образование, находящееся в посюстороннем; иначе

же оно станет политической величиной; его священные войны и

крестовые походы суть акции, которые основываются на решении

по поводу врага, как и иные войны. В обществе, определяемом

экономикой, порядок которого, т.е. поддающееся исчислению

функционирование, совершается в области хозяйственных

категорий, ни с какой мыслимой точки зрения невозможно

потребовать, чтобы какой-либо член общества пожертвовал

жизнью в интересах его бесперебойного функционирования.

Обосновывать такое требование экономической

целесообразностью как раз и противоречило бы

индивидуалистским принципам либерального хозяйственного

порядка, и нормами или идеалами хозяйства, мыслимого как

автономное, этого никогда бы не удалось обосновать. Отдельный

человек может добровольно умереть, за что хочет; это, как и все

существенное в индивидуалистски-либеральном обществе, -

совершенно "частное дело", т.е. дело его свободного,

неконтролируемого, никого, кроме него самого, не касающегося

решения <EntschlieЯung> [21].

В экономически функционирующем обществе достаточно

средств, чтобы вынести за пределы своего кругооборота и

ненасильственным "мирным" образом обезвредить

побежденного, неудачника в экономической конкуренции или

даже "нарушителя спокойствия", говоря конкретно, уморить его

голодом, если он не подчиняется добровольно; в чисто

культурной или цивилизационной общественной системе не

будет недостатка в "социальных показателях", чтобы избавить

себя от нежелательных угроз или нежелательного прироста. Но