Румянцева Т.Г. Современная западная философия
Подождите немного. Документ загружается.
сакраментальная фраза, ставшая своего рода девизом раннего эстетизмаXи романтизма
Ницше: «Только как эстетический феномен бытие и мир оправданы в вечности».
Прослеживая развитие современной культуры, ориентированной, как он считает,
исключительно на науку и всё умертвляющий, схематизирующий разум, Ницше отмечает
глубоко враждебный, чуждый инстинктивной жизни характер этой культуры. Исходя из
такого понимания её генезиса, философ выстраивает свою последующую культур-
философскую концепцию. В этом смысле «Рождение трагедии» можно без
преувеличений назвать своеобразным ключом к расшифровке всего его последующего
творчества – этого «покушения на два тысячелетия противоестественности и
человеческого позора». Завершает труд «чудовищная надежда» философа на
возрождение трагического века с его дионисическим искусством, ставшим своеобразным
символом жизненности. Здесь же Ницше формулирует главную проблему всей его жизни
и философии, которая найдет наиболее полное воплощение в последующей его работе –
«Так говорил Заратустра»: как, каким путем создать такую культуру, подчиняясь которой
человек мог бы облагородить свой внутренний мир и воспитать себя самого. Но пока, на
данном этапе его творчества эта проблема формулируется им в поэтически-
символическом требовании «возрождения трагедии», идеи трагического познания и
трагического человека, воплощающих, по Ницше, переизбыток жизни.
Однако непризнание работы, крах прежних идеалов и резкое обострение болезни
заставят его мужественно отказаться от надежды «облагородить когда-либо
человечество». Ницше отказывается от роли мессии, отдавая все свои силы изучению
наук о человеке («Человеческое, слишком человеческое», 1874; «Утренняя заря», 1881).
Пройдет несколько лет, прежде чем он вновь решит «возвратить людям ясность духа,
простоту и величие» и сформулирует главные положительные задачи своей философии –
идеи «сверхчеловека» и «вечного возвращения».
«Сверхчеловек» у Ницше. Именно эта идея поможет Ницше ответить «да» на
преследующий его еще с юности вопрос о том, можно ли облагородить человечество. Он
пытается утвердить верховную ценность культурного совершенствования человека, в
результате которого должен появиться новый его тип, превосходящий современных
людей по своим морально-интеллектуальным качествам. Ницше стремится определить и
направить людей для установления новых смысложизненных ценностей, воплощением
которых и станет для него эстетизированный им художественный образ сверхчеловека,
исполняющий роль своего рода регулятивной идеи, принципа деятельности и оценки
всего существующего.
В истории философии и культуры понятие «сверхчеловек» употреблялось и до Ницше в
качестве своего рода метафорического концепта, фиксировавшего образ человека,
преодолевшего самообусловленность собственной естественной природой и достигшего
состояния качественно иного существа. В качестве легендарных и исторических
персонажей, близких образу сверхчеловека, здесь выступали:
1) «герои» – персонажи древнегреческих мифов – Прометей, Персей, Сизиф, Геракл и
многие другие;
2) обожествляемые харизматические лидеры античности;
3) персонажи мистических культов, ориентированные на стирание «граней» между
человеком и богами;
4) Иисус Христос, апостолы и приобщенные к ним святые;
5) культовые фигуры христианских ересей (так, праведник, вошедший в царство Божье,
обозначался в текстах монтанитов во 2 в. как сверхчеловек);
6) в эпоху Возрождения так говорили о человеке как «хозяине», «мастере» храма
Природы;
7) К. Маркс и Ф. Энгельс трактовали таким образом лучших представителей
пролетариата, совершающих «освобождающий весь мир подвиг».
Ницше был хорошо знаком с творчеством великого немецкого просветителя И.Г.
Гердера, также употреблявшего понятие «сверхчеловек» в своих «Письмах о поощрении
гуманности».
Для Ницше это понятие явилось одной из главных несущих конструкций всего его
учения, своего рода обозначением умозрительного носителя поворотного философского
дискурса. Как элемент его системы идей оно было ориентировано, прежде всего, на
идеал радикального и многомерного освобождения человека посредством самотворения
– т.е. овладения им собственными пробужденными иррациональными силами.
Ницше считал, что единственной подлинной целью человечества, его высшим
предназначением должно стать возвышение его до такой степени, какой оно никогда
ранее не достигало, так как руководствовалось в своем развитии исключительно
ложными идеями. Его Заратустра не раз будет говорить о том, что человечество еще
никогда не имело правильной цели, живя целое тысячелетие в условиях «искажения и
путаницы». Он стремится восполнить этот пробел, возвещая о такой объединяющей
людей цели – сверхчеловеке: «Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!» Сверхчеловек –
смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!».
Как и идея о вечном возвращении, мысль о сверхчеловеке отсутствует в каких-либо
других работах Ницше, исключая «Так говорил Заратустра» и некоторых отдельных
высказываний из «Антихриста». Однако и в них философ опять-таки не дает истины в
готовом обличье, в виде окончательно сформулированного тезиса, и уж тем более в виде
логически стройного учения о сверхчеловеке. Вот почему, много размышляя о сути
данного понятия, Хайдеггер призывал «уберечь» его от всех фальшивых, сбивающих с
толку тонов, понимая под ним «не просто человека, превысившего обычную меру, не
просто новый человеческий вид, который отбрасывает гуманность и берет голый
произвол и титаническое неистовство». Он превосходит людей единственно для того,
чтобы привести человека к ещё неосуществленной сущности и прочно утвердить его в
ней.
Можно зафиксировать лишь то, что чаще всего Ницше употребляет это понятие в
качестве идеала, к которому следует стремиться, однако идеал этот опять-таки остается у
него очень неопределенным и неконкретным. В качестве своего рода антитезы
сверхчеловек противопоставляется им так называемому «последнему человеку», тому,
кто более всего стремится походить на других, - т.е. человеку стада, которого Ницше
глубоко презирает, главным недостатком которого он считает довольство миром и собой,
уверенность в том, что человек и есть то, что он уже есть. По Ницше же, человек есть
«нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до
сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны
и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека». Согласно убеждению
немецкого мыслителя, «…человек – это канат, натянутый между животным и
сверхчеловеком – канат над пропастью…». Таким образом, в человеке, по Ницше, важно
лишь то, что он «мост, переход, гибель», но никак не цель; важно и то, что, превосходя
себя, он в то же время преодолевает в себе нечто, что он гибнет как человек, чтобы стать
чем-то более возвышенным. В этом смысле человеческая жизнь есть нечто такое, что
следует преодолеть, чтобы дорасти тем самым до себя как до будущего, чтобы
возвыситься до сверхчеловека. Сверхчеловек – это, таким образом, не «белокурая
бестия», он впереди, а не позади. Однако Ницше не дает ответа на вопрос о том, что же
надо конкретно делать, чтобы стать лучше привычного человека, в каком направлении
надо идти к этому идеалу. Эта неопределенность и составит ему впоследствии то, что
можно было бы назвать дурной славой. Многочисленные интерпретаторы его творчества
по-разному станут трактовать его идеал: ставя знак равенства между ним и Гитлером (об
этом последнего не раз уверяла сестра философа – Э. Фёрстер-Ницше), а также считая,
что при его создании мыслитель опирался на вполне конкретные жизненные персонажи,
взятые им из исторического прошлого.
Большое распространение получила при этом точка зрения, согласно которой Ницше
употреблял этот термин для обозначения так называемого «исторического
сверхчеловека», характеризуя тем самым отдельных личностей высшего типа,
представителей «высшей породы людей, уже встречавшихся в историческом прошлом и
наиболее полно воплотивших в себе идеал господина». И в самом деле, в тексте
«Антихриста» можно найти его высказывания о том, что «этот более ценный тип уже
существовал нередко, но лишь как счастливая случайность, как исключение, но никогда
как нечто преднамеренное. Его – боялись более всего; из страха перед ним взращивали и
достигали человека противоположного типа – типа домашнего животного, стадного,
больного…». Ницше действительно преклонялся перед Гёте и Наполеоном, почитал
Микеланджело и Юлия Цезаря, Чезаре Борджиа и Александра Великого. Но в то же
время он сам не раз говорил и о том, что бесполезно вглядываться в прошлое, ибо в
нашей истории никогда не было ни одного сверхчеловека: «Поистине были люди более
великие и более высокие по рождению, чем те, кого народ называет избавителями, эти
увлекающие все за собой ураганы! И еще от более великих, чем были все избавители,
должны вы, братья мои, избавиться, если хотите вы найти путь к свободе! Никогда еще
не было сверхчеловека! Нагим видел я обоих, самого большого и самого маленького
человека. Еще слишком похожи они друг на друга. Поистине даже самого великого из
них находил я – слишком человеческим!»
Опираясь на отдельные высказывания философа, некоторые интерпретаторы его
творчества выдвигали идею и о том, что его сверхчеловек представляет собой более
высокий по сравнению с видом Homo sapiens зоологический тип, который будет
образовываться путем строгого отбора и усовершенствования. Ницше и в самом деле
пытался иногда облечь свой идеал в чисто биологическую оболочку, заявляя, что «все
существа создавали до сих пор всегда нечто высшее, чем они сами: неужели же вы
хотите быть отливом этого великого прилива, …предпочитаете скорее возвратиться к
зверю, чем превзойти человека? Что такое обезьяна для человека? Насмешка или жгучий
стыд. И подобно этому и человек должен стать для сверхчеловека насмешкой или
жгучим стыдом». Однако он все же достаточно четко осознавал и то, что каждый
существующий вид имеет свои, строго определенные границы, которых он не может
переступить. Он в частности писал: «Моя проблема не в том, как завершает собой
человечество последовательный ряд сменяющихся существ (человек – это конец)».
Проблема здесь сводится скорее к тому, чтоб установить, какой тип человека желателен
как более ценный, более достойный жизни и будущности, как более высокий культурно-
этический и эстетический идеал, придающий смысл, цель и цену самой жизни.
Реконструируя основные черты его идеала, каким он виделся Ницше в первой книге его
«Заратустры», – «душное сердце, холодная голова и минус человеческое, слишком
человеческое» – отметим среди них следующие.
Сверхчеловек – это существо, наделенное активным стремлением к самоутверждению,
влечением к жизни, как высшее воплощение дионисического начала. Вместе с тем, в нём
с такой же яростью представлено и другое – аполлоническое начало – объединяющее,
дающее целостную и стройную форму. Это, таким образом, синтез обоих начал.
Сверхчеловек – это, далее, творец, неустанно стремящийся к новому и, прежде всего, – к
самотворению, созиданию себя как личности: «Будь мужем и следуй не за мной, а за
самим собой!» Или: «Постоянно старайся стать тем, чем ты должен быть – учителем и
создателем самого себя». Следуя себе, становясь самим собой, человек становится
суверенной личностью, творцом и созидателем ценностей. Он дышит возвышенностью и
благородством, и Ницше жаждет его осуществления здесь, на земле.
Однако немецкому философу не удалось до конца удержать созданный им идеал. Под
влиянием ряда факторов и, прежде всего, осознав в очередной раз тщетность
мероприятия по «осчастливливанию» людей, он обратит свой взор в сторону идеи
«вечного возвращения», превратив его в своего рода символ-молот, разрушающий все
мечты и надежды. Вечное возвращение должно будет «унизить всех слабых и укрепить
сильных», ибо только они, любящие жизнь и видящие её ценность, способны вынести её
«вечную повторяемость». Таким образом, Ницше вносит определенный диссонанс в
первоначальный образ сверхчеловека, значительно трансформирует его: сила его пророка
уже не будет сочетаться с мягкостью, появится совсем другой сверхчеловек, под маской
которого просматривается и сам философ – обессилевший, непризнанный и отчаявшийся.
Из идеала сверхчеловек превратится у него в пугало для «добрых христиан и
европейцев», «ужасного со своей добротой».
«Переоценка всех ценностей». Вслед за выполнением утверждающей части его учения
наступает очередь тесно связанной с ней негативной части. Так, на пути творения новых
ценностей Ницше столкнулся с могучим противником в лице морали современной ему
философии, поэтому он решает «радикальным сомнением в ценностях ниспровергнуть
все оценки, чтобы очистить дорогу». Начинается великая война Ницше за освобождение
людей от власти духов и социальных авторитетов, вошедшая в историю культуры под
броским лозунгом «переоценки ценностей». Именно эта борьба и сделала его одним из
наиболее ярких певцов «европейского нигилизма», который стал не просто делом всей
его жизни, но и личной судьбой. Все работы, написанные им после «Заратустры», являют
собой такую «переоценку», хотя наибольший интерес в этом ряду представляют два его
крупных произведения, в которых ревизия прошлого удивительно сочетается с
провидением будущего – «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего»
(1886) и задуманная в качестве приложения и ставшая затем своего рода пролегоменами
к ней – «К генеалогии морали» (1887).
Исследование философии, христианской религии и аскетической морали приводит
Ницше к выводу о том, что они отрывают человека от истоков подлинного
существования, от самой жизни. Тот путь, по которому в результате пошло европейское
человечество, оказался чреват целым рядом чудовищных последствий, которые Ницше
пророчески предвещает своим современникам, приоткрывая завесу европейского
будущего: распад европейской духовности и девальвация ее ценностей, «восстание
масс», тоталитаризм и воцарение «грядущего хама» с последующей нивелировкой
человека под флагом всеобщего равенства людей. Именно в этих, по его словам
«ужасных, проистекающих из его душиX– очень черных книгах», Ницше закладывает
проблематику большинства ведущих философских направлений ХХ в. Его
методологические и языковые парадигмы получат затем колоссальную развертку в
феноменологических, герменевтических и постструктуралистских изысканиях прошлого
столетия, воплотивших в себе основы его дескриптивно-деструктивной феноменологии.
Учение о морали. Мораль господ и мораль рабов. Развёртывая своё учение о морали,
Ницше, в отличие от всех своих предшественников, воспринимает её не как данность, а
то, что подлежит серьёзному историческому исследованию. В результате анализа
«естественной истории морали» он приходит к выводу, что всякая мораль есть тирания
по отношению к «природе» и «разуму», что она учит ненавидеть слишком большую
свободу и насаждает в людях потребность в ограниченных горизонтах, и, в известном
смысле, потребность в глупости как условию жизни и роста. Более того, мораль, считает
он, обращается сразу ко всем людям, обобщая там, где этого делать нельзя. Он убежден,
что необыкновенная ограниченность человеческого развития, его медленность, частое
возвращение вспять и вращение на месте были в значительной мере обусловлены
моральным инстинктом повиновения, способствовавшим культивированию в Европе
стадного типа человека, считающего себя на сегодняшний день единственно возможным
типом человека вообще. Этому типу он приписывает такие моральные добродетели,
которые делают его смирным, уживчивым и полезным стаду. Это – дух общественности,
благожелательность, почтительность, прилежание, умеренность, скромность,
снисходительность, сострадание и т.п. С другой стороны, все то, что, по Ницше,
возвышает отдельную личность над стадом – великий независимый дух, желание
оставаться одиноким, чувство собственного достоинства, творческий разум и т.п.,
кажется сегодня опасным и называется злым, в противоположность прославляемой и
получающей иное моральное значение посредственности вожделений, умеренности,
всему приспосабливающемуся и нивелирующемуся. Философ считает своим долгом
сформулировать собственное отношение к истинам о добре и зле, нисколько не
заблуждаясь при этом, как неохотно они будут услышаны. По Ницше, в Европе сегодня
хорошо знают, что такое добро и зло, однако, это доброе есть не что иное, как инстинкт
стадного животного, отсюда и «мораль в Европе есть нынче мораль стадных животных».
Он убежден, что такая мораль является только одним из видов человеческой морали, до и
после которого возможны и другие, причем высшие ее виды. Тем не менее, нынешняя
мораль возвела себя в ранг единственно возможной, используя для защиты и
самоутверждения могучий арсенал средств, в ряду которых Ницше отводил особое место
религии, а в настоящее время – новейшим демократическим движениям. Он крайне резок
в оценке последних, полагая, что они являют собой не только форму упадка
политической организации как таковой, но и разновидность измельчения человека,
низведение его на степень посредственности и понижение его ценности. Все эти
обстоятельства возлагают чрезвычайную ответственность на так называемых «новых
философов», которые, по Ницше, должны положить начало противоположной оценке
ценностей и положить конец господству неразумия и случайности, которое до сих пор
называлось историей. Философ считает себя наделенным редкой способностью
прозревать общую опасность, стоящую перед человечеством в виде его вырождения. И,
тем не менее, он убежден, что при благоприятных условиях еще можно «взлелеять в
человеке всё самое лучшее», ибо последний всё ещё не исчерпал себя для величайших
дел. Грядущая переоценка всех ценностей и должна положить конец этому вырождению
и измельчению человека до стадного животного.
Во всех существовавших когда-либо культурах Ницше выделяет два основных типа
морали: мораль господ и мораль рабов, существование которых он связывает с разницей
в положении, функциях и назначении двух различных человеческих типов. Вряд ли при
этом им движет жажда серьезных теоретических изысканий или же стремление точно
следовать фактуре самого исторического материала. Ницше скорее движим своей
могучей страстью пророка и культурно-этического реформатора, трагически
смотревшего на свое время, ассоциировавшееся у него с эпохой вырождения человека,
ему же так хотелось утвердить мощь сильной человеческой личности. С помощью своего
постулата о двух типах морали он пытается объяснить современное состояние общества,
постепенная демократизация которого с её проповедью равных прав, и привела, как он
считал, к измельчению человеческой личности. Спрашивается, кто же ответствен за
нынешнее состояние культуры? Ницше отвечает: рабы. Это они победили, утвердив свою
мораль, требующую всеобщего равенства. Именно «подчиненная раса» получила, в
конце концов «преобладание в окраске, короткости черепа», может быть даже в
интеллектуальных и социальных инстинктах. Теперь понятно, каким образом можно
объяснить измельчение людей: всё это рабы и их потомки, они задают тон и создают
современные культурные идеалы. Вот почему необходима не просто критика, а
радикальная переоценка всех европейских идеалов и европейской морали в целом. Тем
самым проблема морали господ и морали рабов становится в философии Ницше своего
рода историко-теоретическим фундаментом борьбы за «переоценку всех ценностей».
Сама ценность современных ценностей ставится им под вопрос и именно с этой целью
философ предпринимает грандиозную попытку исследовать условия и обстоятельства, из
которых базовые ценности современной морали рабов произросли, развивались и
утверждались. Однако это уже проблематика другой работы – близко стоящей к тексту
«По ту сторону добра и зла» – «К генеалогии морали». В ней он развертывает свой
генеалогический метод, с помощью которого раскрывает историю происхождения
моральных предрассудков и разоблачает исторический смысл ценностей. Генеалогия –
это своеобразная психология, правилами которой являются недоверие к логике, отказ от
любых a priori, признание роли фикции в выработке понятий и др., а целью –
дезавуирование всякого рода «вечных истин» и ценностей.
Философ радикальным образом переворачивает роль и значение добра и зла, считая, что
истина заключается как раз в обратном, что именно «добро» и является главным
симптомом упадка всего существующего и, более того, опасностью будущего. Мораль в
его интерпретации становится виновницей всех бед современного общества, только из-за
нее может оказаться навеки недостижимой высочайшая могущественность и
роскошность природного типа человек.
«Воля к власти». Завершающим аккордом зрелого ницшеанства и в то же время
своеобразным его метафизическим стержнем стала концепция волюнтаризма, сделавшая
главным принципом бытия и объяснения мироздания «волю к власти».
Антиметафизичность и антисистематичность как характерные черты мировоззрения
Ницше не сводятся у него, однако, к простому отказу от притязаний на целостность и
полноту теоретического охвата реальности; они предполагают, скорее, формирование
весьма своеобразного типа метафизики, носящего по преимуществу прикладной
характер. Такой её статус можно объяснить тем, что, во-первых, на место
хрестоматийного «бытия» философов, как основы и сущности всего существующего,
Ницше выдвигает «жизнь», с её вечным движением и становлением, лишённую
традиционной атрибутики «бытия». А во-вторых, в основе процесса создания этой
метафизики лежит всё та же, титаническая интенция к утверждению жизни и жажда
«мощных людей», которая пронизывает все разделы его творчества, и которая
обусловливает плавный переход онтологически-гносеологической части его философии в
моральное творчество с целью основательно фундировать его идеал сильного и
целостного человека.
«Воля к власти», по Ницше, – это не только основной, но и единственный принцип всего
совершающегося, то единое, что лежит в основе всего многообразного. Все процессы –
как физические, так и духовные – Ницше стремится представить как различные
модификации этой идеи. Поэтому всё существующее он представляет как распадающееся
на некоторые своеобразные центры силы органической и неорганической жизни,
постоянно соперничающие между собой. Сама «жизнь» приобретает в трактовке Ницше
значение некоей части мирового процесса, особого вида мировой энергии, а потому
только одного из проявлений «воли к власти». Полемизируя с Ч. Дарвиным, полагавшим
в качестве основного двигателя жизни борьбу за существование, Ницше провозглашает
новый лозунг: «Жизнь есть воля к власти». Данную тенденцию он обнаруживает на всех
ступенях органической жизни, она постепенно приобретает (в границах экстраполяции
на жизнь человека) вполне определенный морально-социальный пафос. Опираясь на этот
принцип, Ницше разрабатывает основы новой гносеологии как перспективного учения об
аффектах, которое органически вытекает из его онтологии. Будучи только частью
универсальной жизненной силы и выражением единого жизненного принципа, человек,
как и любой сложный механизм, представляет собой множество «воль к власти» и
множество способов и форм их выражения, среди которых самой первой и наиболее
естественной компонентой является совокупность его аффектов. Именно под влиянием
этих стремлений, из которых наиболее сильным является стремление к счастью, человек,
по Ницше, определенным образом истолковывает окружающий его мир, стремясь
навязать свою перспективу, как норму, всем другим влечениям. Что касается мышления,
познания, то он рассматривает их только как «выражение скрытых за ними аффектов»,
как своеобразное орудие власти, служащее как можно большему усовершенствованию
животных функций, или повышению жизненности. Этой же цели оказываются
подчинены сознание и все наивысшие продукты его деятельности: разум, логика и т.п.,
служащие лишь схематизации и упрощению этого сложного мира, но отнюдь не его
познанию или поиску истины. Ницше и здесь осуществляет переоценку традиционных
представлений об истине и заблуждении, не видя принципиальной разницы между ними,
так как и то, и другое носят, по его мнению, чисто служебный характер, способствуя
исключительно жизнеутверждению. Это же касается и любого рода рациональной
аргументации, обращаемой к разуму, суждения которого о мире являются не более чем
«интерпретациями особого рода перспективы», т.е. своеобразными точками зрения,
своеобычными видениями этого мира, вечно меняющимися, как и он сам.
Как и все философы жизни, Ницше придаёт разуму второстепенную, чисто прикладную
роль в познании; разум у него чужд жизни, он деформирует и умерщвляет её, более того,
он искажает показания органов чувств, которые как считает философ, «никогда не лгут».
Только в инстинкте непосредственно выражен принцип всего существующегоX– воля к
власти. Ницше был убеждён, что физическое начало в человеке гораздо выше, чем
духовное, ибо последнее, по его мнению, является только надстройкой над истинным
фундаментом – жизнью тела, как непосредственным воплощением природной воли:
«Существуют только физические состояния, духовныеX– только следствия и символика».
Ницше воспевает инстинкт как ближайший руководитель и выразитель всех
потребностей человеческого тела. Многие из его идей о несовершенстве человеческого
организма, о человеке как «не установившемся животном», биологически ущербном
существе и т.п., послужили исходной основой для построения философской
антропологии, особенно её биологической ветви (Х. Плеснер, А. Гелен и др.).
Преодоление метафизики в философии Ницше. О Ницше много говорят сегодня как о
философе, завершающем традицию западной метафизики, более того, как о «последнем
метафизике», который впервые раскрыл тайну метафизики, или метафизического
истолкования «бытия сущего». И в самом деле, радикальная антиметафизическая
установка, своего рода «запрет на метафизику» в ХХ ст. станут во многом продолжением
именно его дела.
Заслужил ли Ницше славу критика метафизики? Почему стремление к её преодолению и
в самом деле, пронизывает всё его творчество? Как, наконец, понимать само это
преодоление: как процесс или результат? только как разрушение старого здания прежней
метафизики или же как его видоизменение? как попытку, быть может, впервые увидеть
существо этой метафизики, её основания и таким образом радикально пересмотреть
большинство её тезисов и понятий? Ну и, конечно же, встает вопрос о том, является ли
его проект «воли к власти», «глобальным метафизическим прорывом», или же его «воля
к власти», составляющая основную черту всего сущего, является воскрешением все той
же метафизики, быть может, только в несколько видоизмененных формах? Эти и многие
другие вопросы будут еще долго предметом споров и дискуссий, посвященных его
учению.
Размышляя о том, на преодоление каких конкретно метафизических скрижалей
направлены, по сути, идеи Ницше, следует выделить ряд следующих моментов его
философии:
1) отказ от системности и афористический способ изложения учения;
2) радикальный пересмотр большинства, если не всех, метафизических догм и
традиционных метафизических отношений – дихотомий субъекта и объекта, цели и
средства, причины и следствия и, более того, отказ от поиска истины как таковой;
3) отрицание безусловной априорности метафизического познания, его логики, его
категориально-понятийного аппарата, дуализма путей и уровней познания и т.п.;
4) отказ от традиционной стратегии членения философского знания и собственного
учения, в частности, на онтологию, гносеологию, этику, эстетику и т.д. У Ницше, как это
уже отмечалось, онтология постоянно переплетается с гносеологией, этикой и эстетикой,
более того, она вообще не носит самостоятельной роли, часто выполняя сугубо
«прикладную» роль, будучи подчинена его сугубо нравственным постулатам и, прежде
всего, его титаническому стремлению к утверждению новой жизни, жажды новых людей.
Ницше действительно критиковал предшествующую метафизику и, прежде всего, за то,
что она приписывает «миру самому по себе» ему не принадлежащее. Он смело срывает
покрывало «навязанных миру» определений сознания – всех этих оков предшествующей
философии, морали и религии, пробиваясь к «нулевому градусу восприятия культуры».
Однако сам он тут же наделяет этот мир якобы присущими ему, истинными предикатами
и свойствами, считая его основополагающей чертой «волю к власти». Таким образом,
философ продолжает исконно метафизические «поиски истины сущего», оказываясь тем
самым в границах все той же метафизики, только воскрешая её в несколько
модифицированных формах. Называя Ницше «последним метафизиком», который
доводит метафизику до её окончательного завершения, Хайдеггер в то же время полагал,
что преодоление метафизики не есть вытеснение её из сферы философии и что конец
метафизики может длиться дольше, чем вся предшествующая её история. Метафизика
всегда возвращается назад, только видоизменённой, подобно ницшевской воле к власти.
Ницше был первым, но не единственным мыслителем, сформулировавшим исходные
установки философии жизни. У истоков данного философского направления стоял и
другой немецкий философ, психолог и историк культуры – Вильгельм Дильтей (1833 –
1911). В своих исканиях он шёл независимым от Ницше путём, хотя и пришёл ко многим
сходным выводам. Однако, несмотря на совпадение ряда мировоззренческих установок,
ницшеанство и философия жизни Дильтея не слились в единый поток. Взгляды Дильтея
(наряду с Г. Зиммелем) составили так называемую «академическую ветвь» философии
жизни – более обоснованную в теоретическом плане; с тщательно разработанным
понятийно-категориальным инструментарием; более осторожную в социальных выводах
и т.п. Дильтей, в отличие от Ницше, не занимался нигилистическими пророчествами,
стиль его философии определялся главным образом стремлением к академически
беспристрастному понятийному анализу и обоснованию. Именно он стал первым
систематизатором философии жизни, придавшим ей ту структурную форму, которая и
выдвинула её на уровень с другими университетскими философскими курсами,
благодаря чему она получила широкое распространение в западноевропейских
университетах в 1920-е гг. Хотя Дильтей и критиковал, особенно на раннем этапе своего
развития, спекулятивную метафизику, он не отрёкся в духе Ницше от классического
философского наследия, а, наоборот, связал его с философией жизни, представив её,
таким образом, как обобщение и дальнейшее творческое развитие идей И. Канта, Г.
Гегеля и иных философов-классиков.
В историю философии и культуры Дильтей навсегда вошёл как мыслитель, который внёс
колоссальный вклад в разработку основ методологии гуманитарного знания,
поставивший методологические вопросы в зависимость от онтологической специфики
исторической реальности, определяющей, в конечном счёте, специфику этого знания.
Часто Дильтея представляют в двух ипостасяхX– как психолога и как творца герменев-
тического метода. В самом деле, именно герменевтическая методология сделала его, на-
ряду с Гуссерлем, создателем мощной оригинальной традиции в философии ХХ в. Все
его культурно-исторические исследования так или иначе были сопряжены с герменевти-
ческим толкованием культуры, а без его влияния невозможно сегодня говорить о
творчестве таких философов, как Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Г.-Г. Гадамер и др. Но и его
психологизм, которым он, как может показаться, всего лишь отдаёт дань навсегда
ушедшему XIX в., оказал на деле большое влияние на развитие психологии ХХ ст. – геш-
тальт-психологии, психологии установки (Вюрцбургская школа), а также серьезно
повлиял на становление взглядов К. Ясперса и Э. Шпрангера, во многом под его влияни-
ем создавших собственные концепции культурно-исторической детерминации сознания.
Философские взгляды Дильтея формировались под влиянием традиций немецкого роман-
тизма и философии Канта, принципы которых он пытался апплицировать на область ис-
торического знания. Значимым истоком творчества Дильтея также явился англо-француз-
ский позитивизм с его методом психологизма в анализе непосредственных данных созна-
ния, а также идеи Баденской школы неокантианства, противопоставлявшей методы есте-
ственно-научного и культурно-исторического познания.
Проблема предмета философии. Центральным понятием философии Дильтея стало по-
нятие «жизнь», понимаемая им как в качестве способа человеческого бытия, так и бытия
самой культурно-исторической реальности, которая только и способна ответить на
вопрос, что такое человек. Однако к проблемам человека и пониманию человеческой
жизни философ приходит не сразу. Отправным пунктом его исследований становится
поначалу осмысление кризиса современного ему философского мировоззрения, суть ко-
торого, по Дильтею,Xсостоит в отстраненности от конкретного человека, абсолютизации
только одной из его познавательных способностейX– разума. В стилистике Баденской
школы неокантианства он призывал к выработке активного мировоззрения, способствую-
щего ориентации человека в этом мире. Он переформулировал вопрос о предмете фило-
софии, проясняя проблему того, что же осталось на её долю после экспансий позитивиз-
ма, который вывел всю социальную онтологию в русло конкретной социологии, эманси-
пировавшейся от философии. По убеждению Дильтея, философия не должна больше ос-
таваться умозрительной, абстрактной и оторванной от человека метафизикой; не может
быть она и простым обобщением данных естественных наук, в которых она теряет свою
исконную мировоззренческую проблематику. Единственным её объектом должна теперь
оставаться жизньX– всеобъемлющая, творящая из себя все новые формы духа, нуждаю-
щаяся в понимании себя и продуктов своей деятельности.
В своём главном трудеX– «Введение в науки о духе» Дильтей писал о необходимости по-
ложить в основу объяснения познания и его понятий «представление о человеке во всем
многообразии его сил, о человеке как хотящем, чувствующем, представляющем сущест-
ве», т.е., понимание конкретной жизни в ее целостности и полноте. Дильтей считает
возможным для себя повторить «Критику чистого разума» Канта, распространив
поставленные в ней задачи на общественно-историческое познание, сделав ставку на
исторические науки, или, как он назовёт их позднее, «науки о духе». Отсюда, свою
философскую задачу он видит в раскрытии условий возможности исторического
познания. При этом он делает акцент на исследование внутреннего мира человека,
феноменов его духовной жизни и их связи. Философия должна повернуться к человеку,
«стать реальной метафизикой», изучающей исторический мир, мир человека.
Так характерной чертой философии, по Дильтею, должен стать своеобразный синтез её
теоретико-познавательной и антропологической направленности, где человек становится
и началом, и целью, и смыслом исследования. Основу же философского знания призван
составить так называемый «жизненный опыт». «Всякое познание,X— писал Дильтей,X–
вырастает из внутреннего опыта и не может выйти за его пределы; онX– исходная точка