Румянцева Т.Г. Современная западная философия
Подождите немного. Документ загружается.
может решать с удивительной способностью к адаптации: «Законченный инстинкт -- это
способность использовать и даже создавать организованные инструменты; законченный
разум -- это способность производить и использовать неорганизованные инструменты».
Сознание живого существа связано со способностью дистанцироваться от мгновенного
действия: «Оно измеряет разрыв между представлением и действием». Так, философия
жизни становится у Бергсона теорией познания. Разум по своей природе бессилен понять
жизнь. Инстинкт -- это симпатия: «Если рассматривать в инстинкте и в разуме то, что
они включают в себя от врожденного знания, можно увидеть, что это врожденное знание
относится в первом случае к вещам, а во втором -- к связям».
Согласно Бергсону, основной объект разума -- неорганизованное твердое тело. Разум
оперирует только прерывистым. Он может расчленять по любому закону и снова
соединять в виде любой системы: «Инстинктивный знак -- это застывший знак, разумный
знак -- мобильный знак». То, что связано с инстинктом, направлено на инертную
материю. Интуиция -- это та полоса инстинкта, что пребывает в разуме. Она
противоестественна, как скручивание воли вокруг нее самой, благодаря чему разум
может совпадать с реальным, сознание жизни -- с жизнью: «Именно вглубь жизни ведет
нас интуиция, то есть инстинкт, ставший незаинтересованным, осознающим самого себя,
способным размышлять над своим предметом и безгранично расширять его».
Бергсон пытается установить связь проблемы жизни с проблемой познания.
Возможности науки показывают, что в вещах есть порядок. Этот порядок можно
объяснить, переходя априори на категории интеллекта (И. Кант, И.Г. Фихте, Г. Спенсер).
Но в этом случае, согласно Бергсону, «мы совсем не описываем генезис». Бергсон
отказывается от этого способа. Он различает «геометрический порядок», присущий
материи, и «жизненный порядок». Бергсон показывает, как реальное живое существо
может переключаться в режим автоматического механизма, потому что это «то же самое
преобразование того же движения, которое одновременно создает интеллектуальность
ума и материальность вещей». И снова интуиция позволяет установить связь между
инстинктивным познанием и разумом: «Нет такой устойчивой системы, которая не
оживлялась бы, по крайней мере, в некоторых своих частях, интуицией». Диалектика
позволяет подвергать интуицию испытанию и распространять ее на других людей. Но
одновременно интуитивная попытка и попытка оформления мысли противопоставляются
с разных направлений: «То же самое усилие, которым мы связываем мысли одну с
другой, заставляет исчезнуть интуицию, которую мысли взялись накапливать. Философ
вынужден отказываться от интуиции, как только она дала ему толчок, и доверяться
самому себе с тем, чтобы продолжать движение, выдвигая концепции одну за другой».
Но тогда, по убеждению Бергсона, мыслитель теряет почву под ногами. Диалектика -- это
то, что подкрепляет мысль ею самой. Ничто не является данным раз и навсегда. Живое
существо является творением, оно -- подъем, но материя -- это творческий акт, который
слабеет. Даже живое существо стремится к смерти.
Однако Бергсон остается оптимистом: жизненная деятельность, — пишет он, -- это
«самосозидание одной реальности на фоне саморазрушения другой». И далее Бергсон
поясняет, что жизненный порыв -- это потребность в созидании: «Он не может созидать
безусловно, ибо встречает перед собой материю, то есть движение, противоположное
своему. Но он захватывает эту материю, которая является самой необходимостью, и
пытается ввести в нее как можно больше неопределенности и свободы». Сознание -- это
синоним изобретательности и свободы. Это определение указывает на радикальное
различие между самым умным животным и человеком. Сознание соответствует мощной
способности выбора, которой располагает живое существо. Так, если у животного
изобретательность -- это всегда лишь вариация на тему навыка, то у человека
изобретательность шире. Человеку удается овладеть своими автоматизмами, превзойти
их. Этим он обязан языку и общественной жизни, которые являются
сконцентрированными резервами сознания, мысли. Так, человек может предстать как
«предел», «цель» эволюции, даже если он -- лишь одно из очень многих направлений
творческой эволюции: «Все живущие держатся друг за друга и уступают чудовищному
натиску... Все человечество в пространстве и во времени -- это огромное войско, которое
мчится рядом с каждым из нас спереди и позади в порыве атаки, способной сломить
любые сопротивления и преодолеть массу препятствий, даже, возможно, смерть».
Разграничивая «историю систем», «реальное становление» и «ложный эволюционизм»,
Бергсон выступает против иллюзии, посредством которой мы идем от пустоты к полноте,
от беспорядка к порядку, от небытия к бытию. Нужно перевернуть восприятие, идет ли
речь о пустоте материи или о пустоте сознания, ибо «представление пустоты есть всегда
полное представление, которое делится при анализе на два положительных элемента:
идею замены — четкую или расплывчатую; чувство, испытанное или воображаемое,
желания или сожаления». Идея небытия как упразднения всего является абсурдной, как
была бы абсурдной идея прямоугольного круга. Идея -- это всегда «нечто».
Бергсон утверждает, что есть «плюс», а не «минус» в идее предмета, мыслимого как
несуществующий, так как идея «несуществующего» предмета -- это непременно идея
предмета существующего, более того, с «представлением исключения этого предмета
фактической реальностью, взятой в ее целом». Отрицание отличается от утверждения
тем, что оно является утверждением второй степени: «Оно утверждает что-то из
утверждения, которое, в свою очередь, утверждает что-то из предмета». Если я говорю,
что «стол не белый», то тем самым я ссылаюсь на утверждение, которое оспариваю, а
именно «стол белый». Всякое отрицание строится на утверждении. Следовательно,
пустоты нет. Следовательно, надо привыкнуть думать о Бытии напрямую, не делая
зигзага в сторону Небытия. Абсолют «обнаруживается очень близко от нас... в нас».
Если принять принцип постоянного изменения, который был сформулирован Бергсоном,
то получится, что если что и реально, так это постоянное изменение формы. В этом
случае «форма -- это лишь моментальный фотоснимок, сделанный в момент перехода».
Наше восприятие закрепляет в прерывистых изображениях поток изменения. Мы строим
усредненные изображения, которые позволяют нам следовать за расширением или
сужением реальности, которую хотим постичь. Таким образом, познание больше тяготеет
к стабильным формам (состоянию), нежели к самому изменению. Механизм нашего
познания похож на кино (чередование кадров, создающее впечатление движения).
Отталкиваясь от этого, Бергсон вновь анализирует всю историю философии, от элеатов
до Спенсера, чтобы проследить, как понятие «время» было обесценено философами. Он
показывает, как физическое механистическое познание смогло выступить в роли
иллюзорной модели познания: «Античная наука считает, что достаточно знает свой
предмет после того, как выделила основные свойственные ему моменты». Современная
наука, умножая наблюдения, например, при помощи фотосъемки, подошла к вопросу
движения вещей. Наука древних статична. Галилей и Кеплер ввели время в анализ
движения планет. Они интересуются связями между вещами. Но, добавляет Бергсон,
«если современная физика отличается от прежней тем, что рассматривает любой момент
времени, то она целиком основывается на замене времени-продолжительности на
время-изобретение». Бергсон видит необходимость в другом отношении ко времени,
которое создается. Это другое отношение позволило бы «ужать» бытие, чего не удалось
сделать Спенсеру, так как он воссоздал, по мысли Бергсона, «эволюцию из фрагментов
развитого».
Согласно Бергсону, философ призван идти дальше ученого. Он должен работать над
обнаружением реальной длительности в области жизни и сознания. Бергсон настаивает
на том, что «сознание, которое мы имеем от нашей собственной личности, в ходе своего
непрерывного течения вводит нас в глубь реальности, по модели которой мы должны
представлять себе других». Я -- это часть Всего. Если я анализирую свое «Я», то получаю
ограниченное познание Всего, но это познание, хотя и ограничено, является по сути
контактом со Всем. Через анализ себя я качественно вхожу во Все. Мое познание не
относительно, а абсолютно, хотя у меня есть доступ только к части Всего. Достичь
Абсолют где-то -- это значит достичь его везде, потому что Абсолют не делится. Он
«един» везде, во всем, что существует. Мое существование -- это «дление»; «длиться» --
это иметь сознание. Размышлять о собственной длительности — это быть способным
дойти до осознания длительности вселенной.
Противопоставляя свое системное понимание эволюции парадигмам Г. Спенсера и Ч.
Дарвина, Бергсон отвергал присущие им механицизм и веру в причинность. По его
мысли, «творение мира есть акт свободный, и жизнь внутри материального мира
причастна этой свободе». Кроме того, в противовес схеме Г. Лейбница, Бергсон
трактовал эволюцию как ориентированную не в будущее, а скорее в прошлое -- в
исходный импульс «жизненного порыва». Становление интеллектуальных форм
познания, согласно Бергсону, является одной из линий эволюции мира, инициируемой
«жизненным порывом». Многомерная эволюция, на развилках которой последний
утрачивает исходное единство, включает в себя линии развития как растительного и
животного мира, так и меняющиеся во времени интеллектуальную и инстинктивную
формы познания.
Человек является, по мнению Бергсона, таким же продуктом «творческой эволюции» как
и сообщества муравьев и пчел выступают продуктами объективации «толчка к
социальной жизни». Интеллект в своей актуальности, по Бергсону, ориентирован на
продуцирование искусственных орудий труда и деятельности, а также механических
приспособлений: «Если бы мы могли отбросить все самомнение, если бы при
определении нашего вида мы точно придерживались того, что дают нам исторические и
доисторические времена для справедливой характеристики человека и интеллекта, мы не
говорили бы, быть может, Homo sapiens, но Homo faber». Интеллект («способность
создавать и применять неорганические инструменты») и инстинкт («способность
использовать и даже создавать органические инструменты») являют собой, с точки
зрения Бергсона, «два расходящихся, одинаково красивых, решения одной и той же
проблемы», взаимопроникающие, взаимно перетекающие и никогда не случающиеся в
чистом виде. (По схеме Бергсона, в ветви позвоночных эволюция привела к интеллекту, а
ветвь членистоногих явила миру наиболее совершенные виды инстинкта.)
У человека, согласно Бергсону, наследуемый инстинкт действует через естественные
органы и обращен конкретно к вещам, ненаследуемый интеллект продуцирует
искусственные инструменты и интересуется отношениями мира. Инстинкт как привычка
повторяется, ориентирован на решение одной, не варьируемой проблемы, разум --
осознавая связи вещей, оперирует формами и понятиями, стремясь моделировать
будущее. Реальность сложнее и инстинкта, и разума (вкупе с научным познанием): «Есть
вещи, находимые только разумом, но сам по себе он никогда их не находит; только
инстинкт мог бы открыть их, но он их не ищет...». Преодоление такой дихотомии, с
точки зрения Бергсона, возможно с помощью интуиции, которая суть инстинкт,
«сделавшийся бескорыстным, сознающим самого себя, способным размышлять о своем
предмете и расширять его бесконечно». Интеллект дробит, вынуждает «застывать»
становящееся, анализирует, генерирует множество точек подхода к его постижению, но
ему не дано проникнуть вглубь. Интуиция («видение духа со стороны самого духа»)
отыскивает дорогу «симпатии», погружаясь в «реку жизни», совпадая и даже резонируя
(обнаруживаясь в облике памяти) именно с тем, что делает вещи невыразимыми для
разума. Интуиция -- орган метафизики, а не анализа (в отличие от науки). Интуиция --
это зондирование самой реальности как длительности, это ее постижение вопреки
частоколу кодов, иероглифов и символов, возведенному разумом. Как писал Бергсон:
«Интуиция завладевает некой нитью. Она призвана увидеть сама, доходит ли нить до
самых небес или заканчивается на некотором расстоянии от земли. В первом случае --
это метафизические опыты великих мистиков. И я подтверждаю, что именно так и есть. В
другом случае, метафизический опыт оставляет земное изолированным от небесного. В
любом случае философия способна подняться над условиями человеческого
существования». В то же время интеллект, как полагал Бергсон, был, есть и будет
«лучезарным ядром, вокруг которого инстинкт, даже очищенный и расширенный до
состояния интуиции, образует только неясную туманность». Лишь последняя (в ипостаси
«супраинтеллектуальной интуиции») порождает истинную философскую мудрость.
Теория «творческой эволюции» в интерпретации Бергсона предназначалась, таким
образом, для акцентировки той его мысли, согласно которой жизнь, сознание недоступны
для постижения посредством позитивной науки, изобретенной разумом, ввиду
генетической предзаданности ее природы. Философия, находящаяся вне естественных
пределов обитания и действия интеллекта, -- удел умозрения или видения; будущее
философии -- интеграция частных интуиций, выступающих, по Бергсону, глубинным
обоснованием любой философской системы. Констатируя то обстоятельство, что
европейская цивилизация в ее современном облике -- продукт развития
преимущественно интеллектуальных способностей людей, Бергсон был уверен в
потенциальной осуществимости и иной альтернативы: достижения соразмерной зрелости
обеих форм сознательной деятельности как результата перманентного высвобождения
сознания человека от автоматизмов.
Безграничность «творческой эволюции» зиждется, по Бергсону, исключительно на том,
что жизнь может развиваться лишь через трансформацию живых организмов, и лишь
сознание человека, способное к саморазвитию, может воспринять жизненный порыв и
продолжить его, несмотря на то, что он «конечен и дан раз навсегда». Человек и его
существование выступают, таким образом, уникальными гарантами существования и
эволюции Вселенной, являя собой в этом исключительном контексте цель последней, а
интуиция обретает статус формы жизни, атрибутивной для выживания социума в целом.
Как утверждал Бергсон, «... все живые существа едины и все подчиняются одному и тому
же замечательному импульсу. Животное имеет точку опоры в растении, человек -- в
животном мире. А все человечество -- в пространстве и во времени -- галопом
проносится мимо нас, способное смести любые препятствия, преодолеть всякое
сопротивление, может быть даже и собственную смерть».
Концепция «творческой эволюции» в целом выступила уникальным для ХХ в.
творческим парафразом ряда значимых подходов философских систем Г. Гегеля и Б.
Спинозы. Так, согласно Бергсону, «сущность есть изменение»; «столь же существенным
является движение, направленное к рефлексии... Если наш анализ правилен, то в начале
жизни имеется сознание, или, вернее, сверхсознание». Это – оригинальный
постгегельянский ход. Одновременно у Бергсона «сознание точно соответствует той
возможности выбора, которою располагает живое существо; оно соразмерно той полосе
возможных действий, которая окружает реальные действия: сознание есть синоним
изобретательности и свободы». Это – креативное воспоминание об интеллектуальной
системе Спинозы.
«Жизненный порыв». Данное понятие выступило несущей конструкцией модели
«творческой эволюции». Согласно Бергсону, опиравшемуся на ряд положений
концепции «эманации» у Плотина, поток течения жизни, зарождаясь «в известный
момент, в известной точке пространства», проходит «через организуемые им одни за
другими тела, переходя от поколенья к поколенью», разделяется «между видами» и
распыляется «между индивидами, ничего не теряя в силе, скорее увеличиваясь в
интенсивности по мере движения вперед...». По Бергсону, «жизненный порыв»
пульсирует по расходящимся ветвям эволюции -- подобно гранате, ступенчато
разрывающейся сначала на части, затем -- на частицы, все более и более мелкие. Люди --
микроскопические фрагменты -- лишь могут отдаленно догадываться о мощи
первоначального взрыва. Жизнь, в соответствии с идеями Бергсона, суть
потенциал/тенденция воздействия на неорганизованную материю, перманентно
образующуюся из погаснувших «осадков» «жизненного порыва».
В понимании Бергсона, есть только действия -- вещей как таковых нет: объекты
правомерно представлять наподобие дезинтегрирующихся креативных жестов,
изолированных в ходе эволюции: «Представим себе жест -- поднятие руки. Рука,
предоставленная сама себе, упадет в исходное положение. Все же в ней останется
возможность -- в случае волевого усилия -- быть поднятой вновь. Этот образ угасшего
креативного жеста дает возможно точное представление о материи». «Жизненный
порыв», утративший креативный импульс, превращается в барьер на пути последующего
«жизненного порыва». Жизнь стремится к численному увеличению и обогащению самое
себя, дабы умножиться в пространстве и распространиться во времени. Косная материя, с
точки зрения Бергсона, оказывает «жизненному порыву» постоянное (согласно второму
закону термодинамики) сопротивление. Оно имеет результатом следующее: многие виды
-- субъекты эволюции -- утрачивают собственный стартовый импульс, тормозятся и
начинают круговое вращение, результатом которого выступают неизбежные откаты,
флуктуации и т.п. В то же время длящая реальность жизни («длительность») однозначно
целостна, а «жизненный порыв», свободный, творческий и необратимый, способен к
саморазвитию независимо от всяческих препятствий, находясь в извечной оппозиции
сумрачному механицизму и автоматизму.
Становление нетрадиционных жизненных форм (ни одна последующая форма не
является простой рекомбинацией форм предшествующих, она суть нечто большее) как
одна из составляющих прогресса, согласно Бергсону, осуществимо лишь как итог
неизбывного взаимодействия «жизненного порыва» и материи. Источник «жизненного
порыва» -- сознание либо сверхсознание: «... Бог, таким образом определяемый, не имеет
ничего законченного; он есть непрекращающаяся жизнь, действие, свобода».
Ориентированный в своих основаниях на выработку нетрадиционного, акцентировано
невиталистического («... жизнь в действительности относится к порядку
психологическому») представления о реальности образ «жизненного порыва» выступает
наглядным воплощением органического видения мира Бергсоном. По его убеждению,
«философия жизни, направления которой мы держимся.., представит нам
организованный мир как гармоническое целое».
Взаимодействие и взаимозависимость жизни («жизненного порыва») и материи лежат в
основании эволюции как таковой: ее история и есть история стремления органической
жизни освободиться от пассивной инертности материи (процессы фотосинтеза у
растений, поиски пропитания у животных, преобразующая активность интеллекта у
человека). Несмотря на распад энергии, материя возвращается в поток жизни, а
«жизненный порыв» снова и снова инициирует процессы «творческой эволюции».
Гносеология. Учение о «длительности». Существенным вкладом Бергсона в
философию была его трактовка знания и познания, а также разработка концепта
«времени». Интеллектуальные способности человека представляют собой, по Бергсону,
успешную адаптацию к миру в той степени, в какой мир является упорядоченной,
законосообразной системой причин и следствий. Интеллект -- это инструмент,
помогающий нам справиться с реальностью; он сформировался, потому что был полезен
для успешной деятельности. Многочисленные достижения науки, благодаря которым
природа была поставлена на службу человечеству, свидетельствуют об этой
практической функции разума. Но в ходе эволюционного процесса развилась и другая
способность, содействующая успешной адаптации. Важнейшую роль в царстве
животных выполняет инстинкт. Это также полезное знание, но оно существенно
отличается как процесс от процедур интеллектуального рассуждения. Инстинкт
позволяет постичь важные для жизни вещи безо всякого научения или интеллектуальных
операций. Инстинктивный разум, как полагал Бергсон, является необходимым
дополнением к научному познанию. Он позволяет человеку жить, понимая других людей
и жизнь в целом. Способность инстинктивного постижения присуща всем людям,
поскольку она есть всего лишь проявление на новом уровне того, что было достигнуто
ранее в эволюционной истории живых существ. Бергсон называет эту способность и
знание, которое удается получить с ее помощью, «интуицией».
Идея «первичной интуиции» у Бергсона отражает его идею «длительности» (франц.
duree – «дление») -- психологического, субъективного времени, которое нетождественно
статичному времени научного познания и которое предполагает взаимопроникновение
прошлого и настоящего, различных состояний сознания, перманентное становление
новых форм внутренней жизни. В последней, по мнению Бергсона, «нет ни окоченелого,
неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые бы проходили по нему, как
актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия.., которая тянется, как неделимая, от
начала до конца нашего сознательного существования». «Длительность», образующая
«ткань психологии жизни», и задает, согласно Бергсону, духовное своеобразие
индивидов.
Крайне важным полагал Бергсон то, что «вопросы, касающиеся субъекта и объекта, их
различия и их соединения, должны быть поставлены скорее в зависимости от времени,
чем от пространства». «Длительность» вмещает в себя «различия по природе» и несет их
все (будучи сама по себе наделенной способностью качественно изменяться). В ее
аспекте вещь отлична по природе от всех других и от самой себя (изменение);
пространство же не представляет ничего кроме «различий в степени» (ибо количественно
однородно): в его аспекте вещь отлична лишь по степени от других вещей и от самой
себя (увеличение, уменьшение). Посредством длительности, с которой люди имеют дело
(формула Бергсона: «я должен ждать пока сахар не растворится»), обнаруживаются и
иные длительности, пульсирующие в принципиально иных ритмах и отличные по
природе от их приватной длительности. Именно посредством осмысления того, как вещи
качественно варьируются во времени, оказывается возможным уяснение их подлинной
сущности. Интуиция как метод вырастает из «длительности»: согласно Бергсону,
«размышления относительно длительности, как мне кажется, стали решающими. Шаг за
шагом они вынуждали меня возводить интуицию до уровня философского метода». В
тексте «Разум и материя» Бергсон отмечает: «Лишь обсуждаемый нами метод позволяет
выйти за пределы как идеализма, так и реализма, утвердить существование объектов как
подчиненных нам, так и верховодящих нами /т.е. «различных по природе». -- Авт./, но,
тем не менее, в определенном смысле, внутренних для нас ... Мы воспринимаем любое
число длительностей, и все они крайне отличаются друг от друга».
В отличие от традиционных подходов рационалистического типа, стремящихся
реконструировать репертуары познающего сознания и логического мышления, Бергсон
ориентировался на прояснение многомерной модели сознания. Он включал в структуру
последнего как внешние, интеллектуальные, обслуживающие практические социальные
потребности слои, так и внутренние, дорефлексивные, недеформированные воздействием
интеллекта и языка. Противопоставляя на протяжении всего своего творчества «научного
наблюдателя» «философскому персонажу», который «проходит» сквозь «длительность»,
Бергсон стремился подчеркнуть, что именно первый из них порождает второго -- не
только в физике Ньютона, но и в физике относительности Эйнштейна. Согласно
Бергсону, и философия рационализма, и ассоциативная психология, и психофизика,
интерепретирующие сознание как последовательность рядоположенных состояний,
параметры которой могут быть охарактеризованы посредством количественных методик,
не в состоянии описать человеческую субъективность.
Пафос феноменологии Э. Гуссерля, утверждавшего, что именно представители его
философской школы выступают «подлинными и последовательными бергсонианцами»,
был в значимой мере обусловлен следующими особенностями философского творчества
Бергсона:
- резким разграничением «длительности» и пространства;
- отвержением принципа психологического детерминизма, постулирующего
существование в сознании взаимно обусловливающих друг друга состояний и
противоречащего возможности свободы;
- критикой доктрины психофизиологического параллелизма;
четким различием между временем как параметром физического описания реальности,
как одной из координат движущейся точки и временем как мерой и величиной жизни
человека.
Бергсон отвергал классический догмат о субстанциальности сознания: «Есть изменения,
но нет меняющихся вещей: изменчивость не нуждается в подпоре... Изменчивость
довлеет самой себе, она и есть сама вещь... Нигде субстанциальность изменчивости так
не видна, так не ощутима, как в области внутренней жизни». Он стремился создать
теорию субстанции принципиально нового характера, принципиально
индетерминистскую концепцию сознания, единство которого достигается самой его
временностью, постоянным «интегрирующим» влиянием настоящего и прошлого,
стягивающим в единое целое его разнообразные состояния. Применительно к сознанию
как процессу, по Бергсону, ни в какой момент времени невозможно вычленить что-либо
устойчивое: «Отношение внутренней причинности -- есть чисто динамическое
отношение и не имеет ничего общего с отношением двух явлений, друг друга
обусловливающих. Ибо эти последние, будучи способны воспроизводиться в
однородном пространстве, укладываются в закон, между тем как глубокие
психологические акты даются раз сознанию и больше не появляются».
Учение о свободе и морали. «Открытое» и «закрытое» общество. Бергсон отвергал
существование в сфере духовной жизни неких «законов», признавая лишь присутствие в
ней «непосредственных фактов». Он подчеркивал, что поскольку исключено
предвидение будущего (означающее принципиальную невозможность знаний либо
предположений о «возможном»), постольку «возможное» не существует в принципе. Оно
неизменно выступает как ретроспективная оценка, сформулированная «после того, как»:
«Возможное -- мираж настоящего в прошлом». Первичным, неопределимым фактом
сознания Бергсон полагал свободу: «Свобода есть факт, и среди всех констатируемых
фактов она наиболее ясный... всякое определение свободы оправдывает детерминизм...».
Индивид свободен, по Бергсону, изначально: «длительность» и «свобода» для мыслителя
синонимичны -- они не доступны ни интеллекту, ни работе мышления.
Трактуя мораль как продукт либо «общественного прессинга» либо «любовного порыва»,
он подчеркивал, что в первом случае («статическая мораль») человек являет собой эле-
мент некоего механизма и, действуя соответственно, порождает для себя «закрытую»
(авторитарную и националистическую) модель общества. Закрытое общество у философа
-- продукт эволюционного круговорота, к которому неприложимы категории «прогресса»
и возможности продвижения «жизненного порыва». «Открытое» же общество,
пророками которого были, по Бергсону, пророки Израиля, Сократ и Иисус Христос, ос-
новано на абсолютной морали творческой личности, на признании главной ценностью
идеалов целостного человечества, на предельном динамизме общества и его институтов.
По мнению М. Шелера, величие Бергсона заключалось «в той силе, с которой он сумел
дать иное направление отношению человека к миру и душе. Новое отношение можно
охарактеризовать как стремление полностью положиться на чувственные представления,
в которых выступает содержание вещей; это новое отношение характеризуется как про-
никновение с глубоким доверием в непоколебимость всего «данного», выступающего как
нечто простое и очевидное; его позволительно квалифицировать также как мужественное
саморастворение в созерцании и любовном стремлении к миру во всей его наглядности».
Бергсонианство явило собой, безусловно, одну из наиболее модных и рафинированных
философских систем ХХ в.