Румянцев О.К. (ред.) Судьба европейского проекта времени

Подождите немного. Документ загружается.

252

Время человека

чезновения, а пауза приближения-нарождения: состояние не

беззвучия, а беременности звуком. Требуются вера, терпение,

и чуткость, чтобы дать этой паузе созреть.

///. Образцы и подобия

Констатация ненормальности

На трезвую голову. Именно констатирующее высказы-

вание является отправным пунктом предлагаемого рассмотре-

ния, но только берется оно в своем радикальном варианте. В этом

случае оно содержит в себе генерализующий жест — человек

порывает с частностями положения дел: «нет, ребята, всё не

так».

Это не логическое суждение, но реплика в драме, эмоция,

жест. Прессуппозиции и интенции высказывания, обстоятельст-

ва говорящего и т.п. могут быть разными, и дело не только в том,

что надо эксплицировать эти моменты, с тем чтобы пробиться

к смысловому ядру этого высказывания; и не только в том, что-

бы отметить специфические оттенки, или тон сказанного. Но

такие вещи, как жалоба, сетование, крик вообще, не очень-то

поддаются концептуализации. «Эх, всё не то», сказанное с по-

хмелья, это не то, от чего можно отделаться готовой рубрикой,

ячейкой толкового или философского словаря, — дескать, см.

нигилизм. Как быть с тем, что вопрос об отрезвлении возникает

не в самом подходящем месте? Вы бы предложили более удачно

выбрать момент... немного прибраться для начала?

Возникает потребность задуматься о том, что же мы хотели

бы разуметь под герменевтикой, к какого рода вслушиванию

мы стремимся. Требуется разговор на трезвую голову. Но, го-

воря словами Циприана Норвида — скорее мудрыми, чем иро-

ничными, — «где бы головы достать?». Мы говорим и ли в ку-

пе с попутчиком (о попутном еще будет речь), или на пиру, или

на посиделках в кухне, или с похмелья. Что значит требовать

от нас предварительной трезвости мысли? Мы ведь как раз

и спрашиваем о том, что она такое, трезвая мысль. А тут еще

надо не перепутать отрезвляющий голос внутренне сосредото-

ченной (и уже не раз выверенной) мысли — и голос горького

похмелья. Наконец, голос может звучать из такой глубины

отчаяния, что мерки рассудочности (« трезвости

»)

просто к не-

му неприложимы. И если в отношении Чаадаева мы не сомне-

ваемся, какой из этих голосов звучит (или все-таки сомнева-

емся?), то как быть с горечью, а порой и-желчью лермонтов-

ской «Думы»? «И жизнь уж нас томит, как долгий путь без

цели, как пир на празднике чужом»... это вообще другой голос.

Он скорее о том, что в данном случае никаких романтических

восторгов и быть не могло (не к чему и прикидываться, на чу-

жом пиру не захмелеешь); о крахе, обнаруживаемом в беспо-

щадном свете понимания.

Б.Ф. Шифрин. Безвременье, бездорожье (от метафор к феномену) 253

Чему мы атрибутируем ненормальность? В этой атрибуции

оно и проявляется, выходит на поверхность, как, например,

о здоровье начинаешь думать тогда, когда обнаруживается,

что с ним что-то не так. Что-то не так с ходом дел; ненор-

мальность ситуации/состояния осмысляется в горизонте жиз-

ни

Легко представить, что механизм, устройство могут быть

неисправны, работать с нарушениями. Но представление

о нормальной жизни не может равняться на этот вариант нор-

мативной исправности. Нормальная жизнь — загадочный

концепт, внутренне противоречивый, это противоречие не что-

то побочное, оно входит в ядро концепта. Тут как в речевом

обиходе: неправильности напоминают нам, что имеются язы-

ковые нормы, но это не значит, что эти нормы («грамматика»)

эксплицитно присутствуют в нашем сознании. Сбой в ходе дел

напоминает нам о темпоральном аспекте нашего бытия, но во-

все не высвечивает для нас кодекс, конструкцию, макет вре-

мени. Это с впечатляющей силой воплощено в «Гамлете».

«Time is out of joint». Время вывихнуло сустав. Это почти бу-

квально, это не фигура риторики

. Возник сбой в наследова-

нии престола, в переходе от поколения к поколению. Колено,

сустав. Если бы сбоя в этом месте не возникло, речь бы шла

лишь о повороте дороги. В человеческом времени нет нормы

как прописи (хотя правила престолонаследования имеются),

сбой выводит время в поле рефлексии.

Стоит отвлечься в этом месте, с тем чтобы высветить ин-

тенцию данной работы. В ней не предполагается ни ставить

вопрос «что есть время?», ни оспаривать подобную постановку

(«время не вещь, не чтоиность» и т.п.). Скорее, речь идет

о способе манифестации времени, или, еще точнее, нам хочет-

ся понять, каким образом время есть? Вопрос о европейском

проекте времени задан с близкой (герменевтической) пози-

ции, в нем уже предполагается как исходно укорененная та-

кая особая форма темпоральности, как проект. Мы же полага-

ем,

что интуиция «что-то не так» или «всё не так» открывает-

ся пониманию не столько как источник проектов, сколько

(или: в первую очередь) как ряд образов. На этом пути мы из-

бавляемся от опасности объектизировать время, хотя и выну-

ждены объективировать образы, некую атмосферу мысли,

чувства, переживания.

Смыслы констатации ненормальности. Возвращаясь

к вопросу о дивиантности, отметим, что «констатация ненор-

мальности» мыслилась выше по меньшей мере в трех разных

смыслах. Во-первых, как выражение ощущения сбоя в ходе

дел, ощущения в той или иной степени непроясненного. «Что-

то не так» или даже «всё не так» может, например, означать,

что происходящее не сопрягается с некими привычками жиз-

ни,

традициями, что прервались какие-то нити, зашатались

опоры, ориентиры исчезли или оказались сомнительными.

254

Время человека

Преобладает в этом комплексе жест, эмоция. Во-вторых, не-

нормальность может пониматься в смысле, приближающемся

к «ненормативности». В этом случае положение дел сравнива-

ется с некой внешнеполагаемой (и эксплицитно наличествую-

щей) прописанной нормой, сводом правил и т.п. Если в первом

случае норма не прописана, но укоренена, имманентна укладу

жизни, то во втором имманентная норма игнорируется при

выдвижении некоторой принудительно-образцовой внешней

(игнорируется тот принципиальный момент, что всякая норма

существует лишь в противопоставлении другим нормам и пра-

вилам). В первом случае ощущается, что дела идут неправиль-

но,

что совершаются какие-то несправедливости и т.п. Но не-

правильность — это не то же самое, что уклонение от пропи-

сей и правил (так же как стихийность не то же самое, что

нарушение дисциплины). Во втором же случае требуется как

раз соблюдение правил, исправление, борьба с нарушениями

и т.п. В этом случае действительность выправляют по неким

предписаниям, наводят порядок. Жизнь артикулируют в со-

ответствии со статьями устава (артикулами); выравнивают по

линейке, дисциплинируют. Конечно, выдвижение внешней

нормы может носить не полицейско-бюрократический харак-

тер,

а характер цивилизаторский, дидактический и т.п. Уче-

ников секут для их же пользы; впрочем, и обывателей тоже;

меры попечения и наказания, воспитательные заведения и за-

ведения исправительные, — все это перетекает одно в другое,

и эта перетекаемость показывает, что за строгими структура-

ми порядка в повседневной жизни может проступать нечто по-

российски диффузное

Наконец, радикальное «всё не так» говорится не столько

с позиции здравого смысла, сколько перед лицом высшего

смысла, Идеала. И означает эта констатация не только бес-

смысленность так называемой текущей жизни, ущербность

проявлений человека здесь, но и то, что апелляция к смыслам,

превышающим здешнее, становится невозможной, так что че-

ловек признает безнадежность существования. Одну только

безвыходность он абсолютизирует. Иногда различимы и иные

интонации, апеллирующие к виртуальным реалиям и отнюдь

не считающие трансценденцию бесперспективной.

Но само высказывание, как индивидуальный акт, не обя-

зано подтверждать это ощущение тусклого накала электриче-

ства, оно, в некоторых случаях, как раз становится вспышкой

света. Событие высказывания в этом случае опровергает свой

тезис, и вместо выпадения из времени мы обнаруживаем вре-

мя в пункте перелома. Человек сопрягает времена собственны-

ми позвонками, переливает свою кровь веку, пребывающему

в бессознательном состоянии. И это, как в случае с Чаадаевым,

так или иначе оживляет экран истории. Аналогия с историей

болезни тут не случайная. Так же как и то, что здесь анекдо-

Б.Ф. Шифрин. Безвременье, бездорожье (от метафор к феномену) 255

тический «гоголевский» смысл историчности отдельного лица

(«он всегда попадает в истории») оказывается тем импульсом,

который пробуждает от спячки Историю. И поскольку речь

идет о личностном акте, нам представляется не столь уж су-

щественным тот момент, что сама оценка исторического со-

стояния как состояния летаргического может быть весьма

субьективной. В самом деле, заявление о том, что все присут-

ствующее спит, парадоксальным образом отменяет свой тезис.

Но это именно и означает, что понимание этого заявления как

экзистенциального акта просто так нам в руки не дастся.

А это уже решающая примета! Как сказал Андерсен, завер-

шая один из своих сюжетов: знайте, что это настоящая

история!

Затруднения, тщета и пр. Сейчас речь пойдет о критике

сложившихся обстоятельств. И время, и дорога берутся в срав-

нительно близком плане, а бытовая подоплека образов означа-

ет, что ненормальность понимается примерно в первом из опи-

санных смыслов, ситуативно: дела как-то не складываются,

вызывают тревогу, чувство неопределенности и т.п.

Иногда это впрямь отсутствие связи: дороги непроезжие,

писем нет, погода нелетная, а то и пришлось застрять — в аэро-

порту или в дорожной пробке. А возможно, и в холерном каран-

тине. Бывает, что механизм работает вхолостую; машина не

может выбраться из грязи, колеса буксуют; жук лежит на спин-

ке и двигает ножками, тщится перевернуться. Но это, так ска-

зать,

относительное и персональное безвременье, пауза, и, ме-

жду прочим, не обязательно пробел в биографическом времени.

Более фундаментальной является ситуация, когда человек жи-

вет на отшибе, в стороне от общезначимых событий и т.п. Это не

совсем безвременье, но это как бы некое ослабленное существо-

вание — жизнь не несется по дороге, а застряла у обочины.

Можно оказаться и на обочине Истории. Имеется в виду, что,

находясь на обочине, утрачиваешь ощущение цели, которая

могла бы отдалживать тебя энергией притяжения. Человек, не

имеющий перед умственным взором какого-то выделенного

пункта в будущем, живущий без просветов и надежд, утрачи-

вает и смысл существования; в предельных условиях (заключе-

ние в лагере) эта безвыходность или безысходность порою нахо-

дит лишь один, гибельный способ разрешения/осмысления

Но существование на обочине не доводит дело до такой остроты.

От обочины, возможно, начинается поле, лес, болото. Человек

теряется в этой местности, пропадает на этом фоне, его засасы-

вает и т.п.; он утрачивает различимость.

Есть и еще один дорожный образ безвыходности (или не-

возможности дальнейшего движения). Это — тупик. Дальше

стена. Здесь рельсы кончаются. Кирпич, знак того, что проез-

да нет. Внутренняя форма слова говорит о том, что стрела,

стремление, направленность, утыкается в нечто иное, тупит-

256

Время человека

ся.

Заостренная, нацеленная мысль переживает фрустрацию.

Английский язык предлагает иные варианты: blind alley, dead

end. Слепая аллея, мертвый конец. Возникают ассоциации,

уводящие в притчу. Слепые вожди слепых. И все падают

в яму. Тупиковый путь развития, приводящий к исчерпанию.

Можно встретить у иных авторов и странные суперпозиции

образов: не просто тупик исторического развития, но «тупико-

вая обочина»! Не правда ли, это уже перебор, как-то слишком

косноязычно? Зато момент языковой нужды тут особенно эв-

ристичен: не хватает слова, чтобы выразить недостаточность

как прямой направленности, так и попыток обойти проблему

с боку, объехать по кривой, обогнуть. Дальше пути нет, а вот

есть ли далее даль? По смыслу слова, наша подчеркнуто узкая

определенность могла столкнуться и с чем-то широким. Воз-

можно, далее яма, но возможно, что и обрыв. Нужен концепт,

говорящий о том, что требуется в принципе оторваться от по-

верхности, выйти в иное измерение. (Оконечность, мыс; даль-

ше идти некуда. Но это и место, где мы ближе всего соседству-

ем с иной стихией. Площадка для взлета

.) Вообще же для

характеристики специфического отупения-привязанности,

прикованности к поверхности, застревания в дыре у нас нет

походящего слова

; речь идет об димензиональной редуциро-

ванности существования; П. Успенский считал эту усечен-

ность размерности не каким-то ситуационным моментом, но

своего рода младенческой (онтогенетической) слепотой чело-

веческого сознания.

Странная реалия. Дорога, магистраль в европейском по-

нимании есть одна из доминантных черт цивилизации; доро-

га — артефакт, результат человеческого искусства, за ней

стоит некий конструктивный, инженерный замысел. Внедре-

ние этого артефакта в природную земную слаженность (и сти-

хию) все-таки проходит на русских просторах с некоторым

напряжением, как внедрение чужеродного, особенно в тех слу-

чаях, когда дорога навязывается как именно инженерный

прожект и абстракция (так было с первыми железными доро-

гами).

Народное сознание привносит в дорогу момент странно-

сти,

причем момент двойственный. Магистраль странна как

чужое, чуждое, немецкое. Но странна она и потому, что видит-

ся глазами странника и со стороны, — глазами того, кто не

столько движется вдоль по трассе, сколько вынужден так или

иначе пересекать ее, иногда весьма боязливо. Это остается вер-

ным и по сию пору, когда периодически людей сгоняют с трасс

особого значения, расставляют вдоль дороги специальные по-

сты,

закрывают дорогу с двух сторон щитами, чтобы не сму-

щать цивилизованных взоров надоевшими картинами бедно-

сти,

запущенности и неустройства.

Но в то же время, что может быть естественнее дороги? До-

рога — нечто вполне реальное, иногда она возникает в чело-

Б.Ф. Шифрин. Безвременье, бездорожье (от метафор к феномену) 257

веческом общежитии как бы сама собой, природно; тропа про-

таптывается. В метрически-топологическом смысле дорога

отнюдь не обязательно мыслится как нечто одномерное и уст-

ремленное, как маршрут из пункта А в пункт В. По меньшей

мере, дорога это полоса (согласно словарю: путь сообщения;

полоса земли, предназначенная для перемещения). Дорога мо-

жет быть широкой и узкой, у дороги есть обочины, более или

менее определенные. Если дорога не имеет твердого основа-

ния, то возникают колдобины, рытвины, а в иных случаях

и провалы (дорога в песках, в болотистой местности, по льду

озера и т.п.). Когда говорят о ровной дороге, то имеют в виду

именно ее третье измерение (дорога — полоса объемная, а не

лентя).

Напротив, образы маршрута (и пути) от реальной трех-

мерной топографии отвлекаются, они не привязаны к земной

«гчверхности». Края есть у дороги, а не у пути сообщения.

Правда, тут как раз мы встречаем два онтологически разных

хредставления о бес-крайности. Эта возможность двух разных

нтологий отсутствия аналогична той, с которой мы уже

столкнулись в попытке очертить концепт без-временья (не ис-

ключено, что это раздвоение и является центральным мотивом

д шной работы). В самом деле, бездорожье в нашем речевом

oi иходе иногда означает, что дорога теряется в поле. Тс ли

щ ая ее становятся неощутимы, то ли их начинают игнориро-

ва' ь (беспредел) в исконной антипатии к оформлению и суже-

ни о (вспомним сетование Достоевского на широту русского

че.

овека). В «Епифанских шлюзах» Андрея Платонова инже-

Hej ы-немцы, направляющиеся к месту, где по велению Петра

(и ь соответствии с прожектом) надлежит возникнуть системе

каь шов, ведут разговор с ямщиками:

Иногда перед ними расстилались пространные степи и

ковыльные земли, на которых не было и следа дороги.

— А где Посольский тракт? — спрашивали немцы

ямщиков.

— А вот он самый — указывали на круглое про-

странство ямщики.

— А сего незаметно! — восклицали немцы, вгляды-

.яясь в грунт.

— Так трахт одно направление, а трамбовки тут

бмть не должно! Он до самой Казани такой — все

° ино! — поясняли, поелику возможно, ямщики ино-

мцам

Обратим внимание, что этот образ, являющий совершенно

отвлече. ное нечто, носит тут название «тракт». Нет никакой

уверенности, что в народном сознании эксплицитно присутст-

вует такг я генерализация, как «путь сообщения» (коммуни-

кация). '.

;>акт не дорога. По всей видимости, дгррга — дело

для нас о зсем не рассудочное. Образ дороги, как чего-то род-

258

Время человека

ного,

наиболее близок к образу реки, с ее извивами, с ее не

вполне очерченными и изменчивыми берегами, с ее жизнью

в том или ином русле.

Ровное, выровненное. Выше мы коснулись некоторых

представлений о нормальном или же затрудненном и ненор-

мальном ходе дел, имея в виду «первое» (в смысле п. 2) толко-

вание; интуитивное, ориентирующееся на привычки и обы-

чаи. Далее речь пойдет о концептуальной области, соответст-

вующей второму пониманию нормальности/ненормальности:

о равнении на артикул, налаживании порядка, о и геометри-

ческой правильности-регулярности; о нормальности как нор-

мативности. Это умонастроение, а вернее, умо-направление

(или волеподчинение?) кажется достаточно ясно очерченным,

а его внешняя наложенность на стихию жизни, казалось бы,

позволяет и быстро разобраться с ним как чем-то внеположен-

ным. Но жизнь на поверку оказывается настолько драматич-

ной, что и так называемые внешние схемы, совершенно чуж-

дая арматура, оказываются глубоко вросшими в ткань суще-

ствования. Существование, равняющееся на устав и пропись,

бывает подлинной жизнью, и жизнью очень разной (тут и мо-

настырский быт, и жизнь художника Федотова, с гордостью

ощущавшего себя армейской косточкой, и даже Акакий Ака-

киевич, который иногда не различал, на середине проспекта

сь находится или на середине строки). Но дело, конечно, не

только в эмпирических примерах, число которых можно ум-

ножить. Важнее то, что эта сфера вовсе не отгорожена от двух

других сфер нормального/ненормального. С одной стороны,

чувство правоты и справедливости, имманентно (естественно)

присущее налаженному быту, рождает и потребность в законе,

уставе, и интуиция гармонии и лада рождает из себя уже образ

порядка в его геометрической «окрашенности», аналогично

тому, как устная речь перерастает в письменное слово (не го-

воря уже о практике, ремесле, инструментах, которые вводят

человека в операционально трактованный мир, мир линейки,

уровня, отвеса). Но еще важнее дру1ая граница. Мир норма-

тивного, прямолинейного, имеет огромную проникающую

силу в пределы (или беспредельность?) идеального. Вернее же

сказать, линейное и расчисленное по правилам искажает саму

сферу идеала, выдавая всякое присутствие идеального за при-

сутствие Высшего. Мы не будем винить в этом сами числа

и фигуры, а лишь отметим, что им свойствен ряд уязвимых

«мест», задействуемых (не обязательно злонамеренным) соз-

нанием для имитации Идеала

. Прямая вполне определяется

любым отрезком. Если представлять линию развития как пря-

мую,

то теряет смысл всякое различение близкого, среднего

и дальнего плана, всякое качественное представление о мас-

штабе. Культ выравненности по ранжиру, идеально ровных

плоскостей, иногда полированных до зеркального блеска (как,

Б.Ф. Шифрин. Безвременье, бездорожье (от метафор к феномену) 259

впрочем, и полированных сапог, отдраенных палуб и безу-

пречно отутюженных брюк), культ однородности порядка

(вплоть до покраски травы в единый цвет) может показаться

простым моментом стилистики эпохи. Но это, конечно, не так.

Присутствие прямых и точек в нашей повседневности было

стимулировано триумфом ньютоновской механики и соответ-

ствующим техническим прогрессом; как известно, эта идеали-

зация не ограничилась такими областями, как фортификация,

градостроение, строительство каналов и пр., но проникла

и в самые высшие ярусы, сформировав специфическую кар-

тину мира. Добавим сюда равняющуюся на этот тип редукции

лабораторную практику, культ чистоты и специфической об-

работки в практиках военной и полицейской, перешедших от

«санитарно-профилактических» процедур к иным очищаю-

щим и вычищающим процедурам.

Издревле возникает и качественное представление о дороге

как о прямой и правильной (в противопоставлении правды

кривде, правого — левому и т.п.). На первый взгляд этому

представлению соответствуют смыслы, порожденные не столь-

ко хозяйственной и ремесленной деятельностью или военно-

инженерной практикой, сколько практикой символически-

культовой, так что геометрическая образность тут подчинена

духу притчи:

Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Госпо-

ду, прямыми сделайте стези Богу нашему;

Всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да

понизятся, кривизны выправятся, и неровные пути сде-

лаются гладкими <... >

Казалось бы, в этих словах пророка Исайи возглашается

порыв от земного, профанного к сакральному. Но если человек

не отпал от Бога, то для него просто нет такого деления. Уст-

роение земной жизни, ведение хозяйства происходит под се-

нью Завета, и единственно, что требуется, — чтобы человек

не творил беззакония. Тем более для пророка дольнее и горнее

совсем иначе соотносятся, чем это представляет себе культу-

ролог, говорящий о сакральном и профанном. Вопрос, скорее,

лежит в хозяйственной плоскости (коль скоро Бог вообще оза-

ботился земными делами), в строительных распоряжениях.

Гору сровнять, а дол приподнять. В библейском концепте без-

закония (в его противопоставлении праведной жизни) удиви-

тельным образом совмещены все три смысла констатации не-

нормальности, которые мы ранее различили и отделили друг

от друга

. Заповеди не то же, что нормативы с их апелляцией

к формализму логики и геометрической прямизне порядка.

А вот предложения по устройству путей звучат как конкрет-

ное,

проработанное в деталях задание строителям. Долы под-

нять,

а горы и холмы опустить. Во всяком случае, здесь нет

260

Время человека

разложения на символизм абстрактно-геометрической пра-

вильности/нормативности и на символизм сакрального идеа-

ла. Пророк обращается к народу (и властителям) в грозном

присутствии Бога, уполномочившего его, но интенция обра-

щенности на самом деле не дана, и то и дело оказывается, что

это Бог обращается к народу Своему, и это уже Бог обещает

утешить и помиловать народ Свой. И Он, с одной стороны,

обещает приготовить народу путь как путь спасения, но обе-

щает восстановить и дороги, как основу хозяйства. Но это бу-

дет потом, когда Господь утишит Свой гнев и ярость, когда

пройдет Его негодование на беззакония, на уклонение людей

от пути праведного («праведность наша как запачканная оде-

жда», говорит пророк, «и все мы поблекли как лист, и безза-

кония наши, как ветер, уносят нас»).

К теме беззакония добавляется в книге пророка Исайи спе-

цифический мотив, позже ставший доминантным мотивом

книг Нового Завета (но трактуемый в Евангелиях именно как

исполнение слов пророка). Соблюдение заповедей, отправле-

ние культа и проработанное до мелочей формальное следова-

ние правилам не есть достаточное условие праведности. Про-

рок гневается, замечая стремление людей отгородиться своим

достатком. В слепой гордыне люди пытаются уйти от ответ-

ственности перед Богом, обеспечить себе некий страховой по-

люс.

Но такого полюса человек, изгнанный из рая, не может

иметь. И с гравность земных дорог может мыслиться лишь

в перспективе того радикального суда ч исправления, послед-

ним актом которого явится новая земля и новее небо.

Одержимость (борьба с бездорожьем).

Выравнивание и исправление, делающие акцент на проце-

дуре как таковой, не отменяют вопроса о мотивации высшего

порядка, о последних целях кгждодневно-шаблонной регу-

лярности («поддержания порядка») и о тех идеалах, которые

стоят за прожектами и утопиями. Акцентируя некий средний

порядок, правила и структуры подразумевают

«аналитиче-

ское продолжение» намеченных линлй, экстраполяцию в бес-

конечность. Именно этот дальний план процедур порядка (их

имплицитный идеал) требует высвечивания и истолкования.

«Борьба с бездорожьем». В толковом словаре под ред.

Ушакова бездорожье трактуется, казалось бы, в умеренном,

относительном смысле (приблизительно как ненормальность

«второго» типа, неудовлетворительность с точки зрения норм

и стандартов). Но материал говорит сам себя:

БЕЗДОРОЖЬЕ <...> 1. Отсутствие сносных дорог, недос-

таток проезжих дорог, борьба с бездорожьем — очередная

задача социалистического строительства. 2. Время, ко-

гда дороги делаются чепроходимыми; распутица. Осеннее,

весеннее б.

Б.Ф. Шифрин. Безвременье, бездорожье (от метафор к феномену) 261

Итак, речь идет о текущем (очередном) моменте борьбы: по-

бедим бездорожье и займемся иными строительными делами,

какой-то другой борьбой и мероприятием в соответствии с со-

циалистическим планом-очередью. Но разведение значений

словарного слова по разным гнездам еще не означает, что смысл

слова разлагается в сознании. Если бездорожье — это время

(природное, связанное с сезонами), то получается, что борьба

с бездорожьем, — этот очередной момент «времени строитель-

ства» — есть борьба с природным временем. На повестке

дня — полная победа, ликвидация природно-стихийных экс-

цессов. Скажем, за зиму и весну предписано преодолеть сам фе-

номен сезонности (авральное уничтожение времени?). Вряд ли

можно трактовать такую трактовку-отталкивание как относи-

тельную постановку вопроса. Нет, тут организованное усилие

(точнее, насилие), направляемое замыслом-моделью; и это уси-

лие должно в ходе текущих (очередных) мероприятий отменить

само естество, время естества (не очень понятно, что же тогда

будет течь, какая субстанция). Задача из разряда предельных.

Было же некогда сказано: «И времени больше не будет».

Дорога как насилие над природой относится к той же сфе-

ре,

что и представление о властях не как установлении, сопри-

родном человеческому общежитию (ср. с концепцией естест-

венного договора), но чем-то, положенном извне и неизбеж-

ном, чему приходится подчиняться, поскольку сила солому

ломит.

Но есть ведь и иная дорога, и она как раз столь же вывере-

на с природным временем, сколь и с пространством. Люди

ждут зимы, тогда можно на санях привезти по затвердевшему

грунту (или насту) то, что иначе и вовсе не перевезешь. Ждут,

чтобы река стала, тогда дорога пойдет по льду. Езда по рус-

ским просторам дело сезонное, и это вовсе не кажется ненор-

мальным русскому человеку, зато смущает чужеземца. В кон-

це концов, «естественно» это тоже значит «нормально», неес-

тественное — это вид ненормальности (но того, первого типа).

Поэтическое отношение к весенней и осенней распутице как

р^з

и выражает ощущение, что даже моменты сезонного пере-

лома не являются болезнью. Они естественны и живописны.

Естественна эта грязь от таяния, она вовсе не является чем-то

нечистым. Разумеется, в представлении о дороге как о плани-

метрически ровной полосе преобладает момент редукции

и стерильности. Но этот образ не имеет никакого отношения

к образу русской равнины. Планиметрия исходит из гладкой

площадки, которую можно мысленно продолжать, пока не на-

доест. Тут нет нужды в просторе. Равнина же вовсе не исходит

из площадки как порождающей основы. Равнина — это раз-

мах, ширь, раздолье. Притом она в разных местах разная.

Если же эта разность не ощутима, то равнина называется мерт-

вой, ледяной, уподобляется пустыне.