Риторика и культура общения в общественном и образовательном пространстве: материалы XIII международной научно-практической конференции

Подождите немного. Документ загружается.

131

Писатели-реалисты XIX–XX веков в своем творчестве опира-

лись на реальные закономерности употребления ономастической

лексики.

Однако ономастическая (и в частности антропонимическая)

системы каждого писателя-реалиста и каждого отдельного произ-

ведения имеет явно индивидуальный характер, отражающий

идейно-художественный замысел автора.

Для Толстого выбор личных имен обусловливался не только

творческим методом писателя, но и конкретными обстоятельст-

вами, в которых находился писатель в период работы над произ-

ведением, и его личным окружением.

В этом отношении весьма показательным является выбор

имени главной героини романа.

Широко известен тот факт, что образ Анны возник в сознании

писателя после встречи в Туле со старшей дочерью А.С. Пушкина

Марией Александровной Гартунг. Но, сохранив в романе черты

внешнего облика Марии Александровны, Толстой наделил ее чер-

тами характера, созданного его воображением, а имя героини во-

обще определялось в течение долгого времени и неоднократно

менялось.

В первоначальных вариантах романа главная героиня называ-

лась поочередно Татьяной, Анастасией (сокращено Нана), в ка-

ноническом тексте она получила имя Анна, которое впервые по-

является в четвертом варианте.

По воспоминаниям С.А. Толстой и С.Л. Толстого, судьба ге-

роини романа была подсказана Толстому действительным случа-

ем, произошедшим в 1872 году с Анной Степановной Пироговой,

экономкой в доме ближайшего соседа Толстых по яснополянско-

му поместью А.Н. Бибикова. Софья Андреевна именно этим фак-

том объясняла, «почему Каренина Анна и что навело на мысль о

подобном самоубийстве...» [Толстая 1955].

Свидетельством трансформации реальных имен и отчеств в

литературные в творческой лаборатории Толстого может служить

имя князя Облонского. В романе он Степан Аркадьевич, тогда как

его прототип Перфильев, приятель Толстого, носил имя Василий

Степанович (отчество трансформировалось в имя). А отчество,

данное Толстым брату и сестре Облонским – Степан Аркадьевич

и Анна Аркадьевна, достаточно редкое в реальном ономастиконе

XIX века, в сочетании с распространенными именами Анна и

Степан делает эти имена индивидуальными и дистанцирует лите-

ратурные персонажи от их возможных протонимов.

А вот экономка в доме Левиных – Агафья Михайловна – полу-

чила имя и отчество от своего прототипа – экономки в яснополян-

132

ском доме во времена после женитьбы писателя, весьма колорит-

ной и своеобразной фигурыю

Кстати, в роман вошли имена яснополянских крестьян – Тит,

Ермил и другие.

Следовательно, можно сделать вывод, что в романе «Анна Ка-

ренина» многие действующие лица названы реальными именами,

полностью или частично совпадающими с именами их прототи-

пов. Такое включение в «ономастическое пространство» художе-

ственного произведения реальных имен и отчеств придавало ему

жизненную убедительность.

Прежде всего следует остановиться на таком аспекте исследо-

вания, как отражение в романе «Анна Каренина» функциональ-

ной неоднородности антропонимикона русского общества соот-

ветствующего периода, его социально-сословной детерминиро-

ванности.

Сопоставление дворянских и крестьянских имен с реальным

именником середины XIX века показывает значительную бли-

зость литературного имени и реального в его сословной диффе-

ренциации.

В романе имена Александр, Арсений, Григорий, Дмитрий, Ев-

гений, Константин, Сергей, Алина, Александра, Анастасия, Вар-

вара, Дарья, Екатерина, Лидия, Лили, Надежда, Наталия носят

только дворяне.

Имена Агафья, Дуняша, Матрёна, Герасим, Архип, Корней,

Кузьма, Ермил, Лаврентий, Матвей, Прохор, Семён, Тит носят

только люди из простонародья.

Остальные имена встречаются у персонажей, принадлежащих

разным сословиям. Так, например:

Егор – брат Алексея Вронского, Корсунский (лакей в гостини-

це);

Лизавета – княгиня Тверская, княгиня Мягкая, Меркалова

(акушерка);

Николай – Щербацкий (двоюродный брат Кити), сын Облон-

ских (у брата Константина Левина), Свияжский (крестьянин в

имении Левина).

Помимо дифференциации по линии «имя дворянское – кре-

стьянское», в романе «Анна Каренина» отразилась стилистиче-

ская дифференциация по линиям национальной, возрастной с

учетом как их состава, так и их форм.

По национальному принципу имена делятся на два разряда:

имена иностранцев и имена русских персонажей, имеющие ино-

язычный облик.

Так, иностранцев зовут:

133

Карл Фёдорович – управляющий в имении Вронского;

Mariett, Фани – гувернантки в домах Карениных и Облонских;

Ганна – воспитательница Анны и др.

Русские персонажи имеют «иностранные» имена в связи с

традицией (речь идет о «дворянских» именах), широко практи-

куемой в обществе.

В середине XIX века «модными» считались англизированные

имена (Долли, Киши, Бетси, Мери, Стива) в отличие от рубежа

XVIII–XIX веков, когда были в ходу французские варианты имен,

что и нашло отражение в антропонимической системе романа

Толстого «Война и мир» (ср.: Софи, Мари, Аннет, Жюли, Пьер,

Натали, и т.д.).

В зависимости от возраста персонажи получают разные фор-

мы одного имени: Николай Иванович Свияжский, Николай Дмит-

риевич Левин и Николенька Облонский; княжна Варвара (тетка

Анны) и мадмуазель Варенька; Сергей Иванович Кознышев и Се-

рёжа Каренин.

В соответствии с сословными традициями слуги называли

господских детей полными именами. Характерным в этом отно-

шении является эпизод, когда слуга представляет Облонскому

двенадцатилетнего сына Анны Сергеем Алексеевичем.

Психологическое мастерство Толстого ярко проявляется в

различных именованиях одного и того же лица разными людьми в

различных бытовых контекстах. Так одного героя называют то

князем Облонским, то Степаном Аркадьевичем, то Стивой; Вар-

варой Андреевной, мадемуазель Варенькой или просто Варенькой

называют молодую девушку разные персонажи.

В этом отношении интересна истории имени Киши. Ее назы-

вают княжной Щербицкой (в свете), Катериной Александровной,

Катенъкой и Кити (в семье). Но Левину особенно приятно было

называть ее Катей, как называл ее покойный брат Николай, что

подчеркивает духовную близость любящих и любимых Левиным

людей.

Часто выбор формы имени характеризует отношения между

персонажами. Например, князь Облонский называет любимую

дочь Тангурочкой; в минуты примирения Кити называет сестру

Доллинъка. А Долли, собираясь разводиться с мужем, по привыч-

ке назвав его Стивой, смущенно поправляется – «Степан Ар-

кадьевич».

Выбор формы наименования персонажа отражает и авторское

отношение к нему. Так, авторские симпатии и антипатии выра-

жаются в том, что любимых героев он называет личными имена-

ми, а нелюбимых чаще только фамилиями. Каренин или Алексей

134

Александрович; Вронский или Алексей Кириллович; князя Щер-

бацкого он либо называет старым князем, либо князем Алексан-

дром Дмитриевичем, а его жену безлично – княгиня.

Исключение составляет любимый герой, второе «ego» Толсто-

го – Левин, который чаще всего называется по фамилии, что под-

черкивает его генетическую связь с автором.

Таких примеров можно привести множество. Но нас в данном

случае интересует, кто из родственников и ближайшего окруже-

ния Толстых «дал» свои имена персонажам «Анны Карениной».

Во-первых, имена яснополянских крестьян и слуг Толстых и

их родственников перешли на страницы романа: Агафья Михай-

ловна, Дуняша, Федька, Михаила, Тит и т.д. – имена персонажей-

крестьян.

Во-вторых, подлинные имена толстовских знакомых стали

именами второстепенных персонажей: Николай Дмитриевич Ле-

вин – Банников Николай Дмитриевич, дядька братьев Толстых;

m-lle Варенька – Варвара Андреевна – Кислинская В.А., тульская

знакомая Толстых в 70-х гг.; Свияжский Николай Иванович – Тру-

бецкой Николай Иванович, президент Московской дворцовой

конторы, знакомый Берсов.

В-третьих, реальные имена близких Толстому людей и их род-

ственные отношения послужили основой для создания имен и

родственных взаимосвязей центральных персонажей романа.

Княжна Щербацкая и ее старшая сестра – Катерина Алексан-

дровна и Дарья Александровна – получили свои имена от реаль-

ных прототипов. Старинный студенческий друг Льва Николаеви-

ча – Дмитрий Алексеевич Дьяков – был женат на Дарье Алексан-

дровне Тулубьевой, которую в семье и близкие называли по-

английски Долли. У нее была младшая сестра – Катерина Алек-

сандровна, для близких – Киши. И хотя сюжетная линии Кити и

Долли ни в малейшей степени не соответствуют реальной исто-

рии жизни сестер Тулубьевых, в творческой лаборатории Толсто-

го их имена, точнее формы имен, трансформируются в компонен-

ты образа героинь.

Имя Мария чаще всего встречается на страницах романа, и

уже только поэтому заслуживает пристального внимания, анализ

его стилистического потенциала и функций остается за рамками

данной работы.

В отличие от других антропонимов (фамилий и прозвищ) лич-

ные имена и отчества являются менее свободной категорией лите-

ратурной ономастики. В связи с этим автор должен не изобретать

новые имена, а уметь использовать имеющийся в языке фонд имен

(антропоникон). Л.Н. Толстой в подборе имен для персонажей ро-

135

мана «Анна Каренина» руководствовался принципом социально-

исторического правдоподобия и личными пристрастиями.

Меньшее разнообразие личных имен и отчеств, их меньшая

информативность и возможность соотношения литературного

персонажа и его прототипа позволяли Толстому свободно опери-

ровать именами реальных лиц. Именно этот принцип наименова-

ния персонажей является стилеобразующим фактором не только

романа «Анна Каренина», но и всей художественной прозы

Л.Н. Толстого.

Литература

Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. По-

этика. – М., 1963.

Толстая С.А. Мои записи разные для справок // Л.Н. Толстой

в воспоминаниях современников. – ГИХЛ, 1955. – Т. 1.

Горобец Л.Н.

г. Армавир

РИТОРИЧЕСКАЯ КОМПЕТЕНЦИЯ УЧИТЕЛЯ:

СОДЕРЖАНИЕ И ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

В настоящее время проблема формирования профессиональ-

ной компетенции учителя остается нерешенной и требует новых

исследований и подходов. Известно, что изучение речеведческих

дисциплин в вузе и школе способствует формированию у обу-

чающихся языковой, лингвистической, речевой, коммуникатив-

ной компетенций (термины «компетенция» и «компетентность»

мы употребляем не как синонимы, а как понятия, неразрывно свя-

занные друг с другом, а именно: формирование компетенции по-

нимается нами как формирование предметного круга знаний,

умений, которыми следует владеть, а компетентность выступает

как результат сформированности этих знаний и умений, способов

их применения, влияющих на условия педагогического общения).

Сегодня, рассматривая риторику как научный предмет, невозмож-

но не выделять риторическую компетенцию / риторическую ком-

петенцию учителя.

Обобщим структурные и функциональные признаки вводимо-

го понятия «риторическая компетенция учителя» (РК). Коммуни-

кативная компетенция – это знания, умения и навыки, необходи-

мые для понимания чужих и порождения собственных программ

речевого поведения, адекватного целям, сферам, ситуациям об-

щения [Митрофанова, Костомаров 1990]. Коммуникативная ком-

136

петенция предполагает владение всеми видами речевой деятель-

ности, умение переключаться в процессе общения с одного ко-

да/стиля на другой в зависимости от условий общения, обеспечи-

вает базовое владение современным русским литературным язы-

ком [Бурвикова 1997], на фоне которого целенаправленно

формируются специальные знания и умения, обеспечивающие

профессиональную компетенцию личности [Быстрова 1995]. На

современном этапе вузовской методики обучения профессио-

нальному общению коммуникативная компетенция частично яв-

ляется результатом стихийного процесса, но ее в системе профес-

сиональной подготовки студентов-нефилологов необходимо «пе-

ревести на светлый уровень сознания» (Л.В. Щерба 1934).

Нет сомнения в том, что языковая и лингвистическая компе-

тенции являются базовыми при формировании коммуникативной

компетенции, а риторическая компетенция – составной частью ее.

Если коммуникативная компетенция – это способность и реаль-

ная готовность к общению адекватно целям, сферам и ситуациям,

готовность к речевому взаимодействию

и взаимопониманию [Бы-

строва 2004], то риторическая компетенция – способность осоз-

нанно создавать, произносить и рефлексировать авторско-

адресный текст речевого/риторического жанра в соответствии с

целью и ситуацией публичной речи. Это высший уровень комму-

никативной компетенции.

Риторическая компетенция отражает жизнь языка, языковую и

речевую культуру. Она шире риторических знаний, так как вклю-

чает

и историю риторики, и связь языка и культуры, и духовный

мир личности, и жанрово-стилистические особенности текстов

как продуктов речевой деятельности, и их функционирование.

Структуру же РК мы представляем как иерархию трех ос-

новных компонентов: 1) осознанный выбор коммуникативной

цели, стратегий, реализующихся через коммуникативно-ритори-

ческие тактики, определяемые коммуникативной ситуацией. Его

целесообразно актуализировать с риторическими умениями, со-

относимыми с изобретением и расположением мысли: умение

адекватно выбрать тему; определить коммуникативное намерение

адресанта/адресата; учесть тип адресата, особенности публично-

го общения с ним; умение расположить факты/материал/аргумен-

ты в соответствии с выбранным типом речи, прогнозируя ритори-

ческие впечатления и др.; 2) адекватный синтез речи

как целого

текста; 3) владение арсеналом жанрово-стилистических средств.

Риторическая компетенция учителя – это многокомпонент-

ное и многоаспектное понятие. Опираясь на риторическую ком-

петенцию, учитель ставит перед собой коммуникативную цель, в

137

том числе и риторическую, и, следуя ей, выбирает коммуникатив-

ную стратегию, которая реализуется через коммуникативно-рито-

рические тактики, с помощью речевых и риторических жанров,

зависящих от коммуникативной ситуации, риторических задач,

приемов (практических средств движения к коммуникативной

цели) и риторического (коммуникативного) опыта говорящего.

Риторическая компетенция включает знания риторики, зна-

ния о риторических

возможностях языковых средств и законо-

мерностях употребления их в речи; владение риторическими

умениями; гражданское (патриотическое) мировоззрение, форми-

руемое семьей, социальной, естественно-языковой и искусствен-

ной средой; рефлексию; определенную установку личности – «го-

товность к определенной активности» [Узнадзе 1997].

Для возникновения установки необходима потребность субъ-

екта и ситуация ее удовлетворения. Рассматривая формирование

установки вслед за Д.Н. Узнадзе, мы считаем, что установка лич-

ности отличается от мотивации внутренним, самостийным нача-

лом, она появляется не только под воздействием действительно-

сти, но и слова/речи. Обучающий эксперимент показал: на заня-

тиях риторики большинство студентов испытывает потребность в

самоусовершенствовании, самообразовании, в изменении своих

нравственных качеств. Учебно

-речевые ситуации, речевые уп-

ражнения и риторические задачи, проводимые преподавателем

риторики (созданная речевая среда и творческая атмосфера), обу-

словливают возникновение установки к самоизменению, совер-

шенствованию, установки на профессию, которые объективиру-

ются в риторической деятельности.

Введение в теорию и практику обучения речеведческих дис-

циплин лингвометодического понятия «риторическая компетен-

ция учителя» –

не дань моде, не результат механического перене-

сения понятий. Обоснование этого понятия – закономерное след-

ствие теоретического осмысления целей и содержания обучения

педагогической риторике.

Литература

Быстрова Е.А. Цели обучения русскому языку, или какую

концепцию мы формируем на уроках // Обучение русскому языку

в школе: Учебное пособие для студентов педагогических вузов. –

., 2004.

138

Грейдина Н.Л.

г. Пятигорск

ТАКТИКО-СТРАТЕГИЧЕСКИЙ КОМПЛЕКС

В ЯЗЫКОВОМ ПОВЕДЕНИИ ПОЛИТИКА

Рассмотрение поведенческих характеристик сквозь призму

языка представляет собой условное сведение всех типов значения

в единую картину мира, фиксируемую национальным языком.

Языковое поведение включает в себя не только описание и

лингвистический анализ особенностей реального речевого обще-

ния, но и

выяснение роли языковых структур в формировании

языковой компетенции говорящего на национальном языке. При

этом язык как виртуальная система органически связан с его язы-

ковой реализацией. Термин «языковое поведение» позволяет объ-

единить статическую и динамическую ипостаси языка.

Предмет данного исследования составляет языковое поведе-

ние современных российских политиков и характеризующий его

тактико-стратегический комплекс.

Необходимо отметить, что важным параметром языкового по-

ведения политического лидера являются реализуемые им страте-

гии. Некоторые исследователи приходят к выводу о том, что

современные политики России используют информационно-

интерпретационную, аргументативную, агитационную, дискреди-

тационную, самопрезентационную стратегии, а также самозащи-

ты и формирования у адресата определенного эмоционального

настроя.

Языковая стратегия

реализуется в тактиках. Одной из наибо-

лее распространенных тактик является дистанцирование, в кото-

рой четко проявляется категория «чужой».

Общение в политической сфере отражает ситуацию борьбы за

власть. Ряд используемых политическими лидерами тактик опи-

рается на существующую в речи языковую категорию, которую

некоторые исследователи называют семиотической оппозицией

«свои – чужие»,

другие – категорией чуждости. Например, раз-

граничение «своих» и «чужих» как традиционный прием полити-

ческой борьбы и характерная черта политической речи лежит в

основе подхода Е.И. Шейгал [Шейгал 2000].

Е.П. Захарова [Захарова 1998] в ряду облигаторных функций

выделяет категорию чуждости, которая базируется на семантиче-

ской категории чуждости, представленной А.Б

. Пеньковским

[Пеньковский 1989].

Определим общее содержание коммуникативной категории

139

чуждости, представленное оппозицией «свой – чужой», по сло-

варным дефинициям. Ключевые лексемы, отражающие концепт

чуждости в русском языке, – чужой, чуждый. В Словаре синони-

мов русского языка под редакцией А.П. Евгеньевой «чуждый»

определяется как «далекий от кого/чего или кому/чему»: а) имею-

щий мало общего с кем-либо

, чем-либо; б) не проявляющий ин-

тереса, склонности к чему-либо, стоящий в стороне от чего-либо;

в) несвойственный кому-либо, неприемлемый для кого-либо, че-

го-либо, не вызывающий интереса в ком-либо.

Лексема «чужой» в этом словаре определяется так: а) не свя-

занный родственными или близкими отношениями,

общими

взглядами, совместной работой. Слово «чужой» указывает на от-

сутствие родственной или духовное близости, общих взглядов,

интересов; б) принадлежащий другому человеку; в) исходящий от

другого, сделанный кем-то другим.

Сходные значения приводятся в Толковом словаре живого ве-

ликорусского языка В.И. Даля, Толковом словаре русского языка

Д.Н. Ушакова и

в Толковом словаре С.И. Ожегова и Н.Ю. Шве-

довой.

Анализ приведенных словарных дефиниций и наши наблюде-

ния над текстами политического дискурса приводят к следующим

обобщениям:

1. Концепт «чужой (чуждый)» реализует в разных сферах

общения не все указанные в словарях концептуальные признаки.

Для современного политического дискурса актуальными оказы-

ваются такие дифференциальные признаки этого концепта, как

«стоящий в стороне от чего-либо», «непричастный чему-либо»,

«далекий по взглядам», «неприемлемый для кого-либо».

2. Особенностью политического дискурса является также

неупотребление в текстах политических лидеров ключевых слов

концепта – лексем «чужой», «чуждый». По-видимому, это пример

семантической

видовой лакуны – отсутствия слова и семемы при

наличие концепта. На возможность отсутствия в языке стилисти-

ческого обозначения концепта указывает ряд ученых [Попова,

Стернин 2001; Алефиренко 2003].

В таком случае лакуны компенсируются, заполняются свобод-

ными сочетаниями, развернутыми объяснениями, структурными

и позиционными схемами предложений, несущими типовые про-

позиции.

Многозначность выявленных сем концепта «чужой (чуждый)

является базой, на которой основывается использование комму-

никантами различных тактик, приемов осуществления опреде-

ленной стратегии в конкретной ситуации.

140

Наши исследования показывают, что в политическом дискурсе

следует разграничивать базирующиеся на категории чуждости

тактику дистанцирования и агональные тактики (тактику оскорб-

ления, тактику обвинения и т.п.). Сущность дистанцирования –

«отдаление», «отстраненность» от оппонента, адресата и даже от

объектов высказывания. Это можно обозначить паролем «я не

рядом», «я не

такой». Смысл же агональных тактик выражается в

пароле «я против».

Идея тактики дистанцирования – противопоставление «мы –

они» с обязательным дистанцированием от тех, которые «не на-

ши», «не свой (т.е. чужой) круг». Заметим, что категория чуждо-

сти – понятие более широкое, чем дистанцирование. Но и дис-

танцирование целиком

не исчерпывается понятием «чуждый». Об

этом свидетельствует, в частности, разновидность этой тактики,

выражающая отстранение, дистанцирование от событий и фактов

политической жизни. В этом случае адресат, подчеркивая непри-

частность к событию, хочет оправдать свою позицию или свои

действия.

Дистанцирование выражается через противопоставление, одна-

ко последнее может использоваться и в других тактиках

как акцен-

тирование внимания на различии позиций, точек зрения или как

прием обвинения. Например: «Они (правительство) гастролируют

(в смысле «разъезжают по стране»), а у нас рассчитано все» [Зюга-

нов 2000]. Здесь отсутствует иллокутивное намерение дистанциро-

ваться, а присутствует явное обвинение.

В нашем материале семантика дистанцирования представлена

оппозициями: а) «

я», «мы» – «он», «они»; б) «я», «мы» – «вы».

Центральную роль в реализации оппозиции играют дейктиче-

ские знаки, содержащие смысловой компонент «отдаления», «от-

странения»: «мы» – «они». «Мы» – это политический лидер, вы-

ступающий от себя, но чаще – от имени партии, организации,

со-

циальной группы. «Они», «чужие», могут быть названы

поименно, местоименными словами, привязанными к конкретной

речевой ситуации (некоторые, кто-то, другие) или представлять

партию, политическое движение, административный орган (пар-

тия «Яблоко», «Единство», коммунисты, реформаторы, партия

власти, правительство, губернаторы, министры, чиновники).

Обратимся к анализу репрезентации концепта «чужой» в

реа-

лизации тактики дистанцирования на различных уровнях.

На семантическом уровне наиболее очевидным индикатором

языковой тактики является семантическое клише [Иссерс 1999].

Мы наблюдали следующие виды семантических клише тактики

дистанцирования: