Радбрух Г. Философия права

Подождите немного. Документ загружается.

§ 28. Международное право

уничтожает сам себя»

. Каждое государство остается сувереном на сво-

ей территории, но требование абсолютного действия для ограниченной

сферы применения (действия) является contradictio in adiecto

(внутренним противоречием). То, что суверенитет не способен огра-

ничиться какой-либо определенной предметной сферой действия,

противоречит учению о делимом суверенитете федеративных госу-

дарств. Но что верно для предметной сферы действия, не менее верно и

для пространственной сферы действия. Если не каждый отдельный

суверенный правопорядок претендует на глобальное регулирование, то

причина этого лишь в разумном самоограничении собственной

территорией, а не в том, что на границе его останавливает другой пра-

вопорядок, так как это означало бы отсутствие суверенитета у первого.

Каждое государство само устанавливает свои границы (ст. 2 Конститу-

ции). И с точки зрения теории суверенитета совпадение границ со-

седних государств не более чем счастливый случай

<146>

. Спорные же

случаи доказывают, что теория суверенитета не в состоянии объяснить

столь простой факт, как закрепление в конституциях государств границ,

взаимно согласованных между ними. Не может она объяснить и

взаимное признание государств как равноправных субъектов меж-

дународного права и партнеров по договору. Для теории суверенитета

характерны те же противоречия, что и для юридической теории и тео-

рии предоставления привилегий, связанных с конкордатом между

церковью и государством, - государство, предоставляя гарантированные

преимущества другому государству, признает их в одностороннем

порядке и за каждым третьим государством. Согласно теории

суверенитета вся совокупность государств представляет собой не со-

общество субъектов права, обязанных взаимно признавать друг друга, а

арену, полную диких зверей, каждый из которых претендует на то,

чтобы единолично бороться за свое место, но не в силах уничтожить

или прогнать конкурентов - они с отвращением, оскалясь и рыча,

бродят вокруг друг друга.

Идея суверенитета государства имеет много общего с естественно-пра-

вовой идеей суверенного индивида, который привносит в государство

свои догосударственные основные права и стремится формировать его

соразмерно этим правам. Между тем было признано, что человек

1146) Исключение: польско-литовская граница (до Второй мировой войны Литва

не признавала этой границы, претендуя на оккупированную Польшей в 1920 г.

Виленскую область. По Конституции Литвы 1928 г. ее столицей являлся г.

Вильнюс, центр этой оккупированной поляками области. - Прим пер.).

Nelson, a.a.O. S. 517.

215

Философия права

«вступает» в государство не как субъект права, а становится таковым по

воле государства. Но суверенитет - не что иное, как международно-

правовое свойство субъекта: государство является субъектом меж-

дународного права не потому, что оно суверенно, а, наоборот, оно

суверенно, потому что является субъектом международного права.

Понятие суверенитета также следует развивать не из естественно-

правовых взглядов независимо от международного права, а скорее

непосредственно из международного права и следуя его методу. Оно

означает совсем не то, что государство не признает над собой никакой

власти мирского права из даже международного права, как с неизбеж-

ностью следовало бы из этого заключить, а именно то, что данное по-

нятие - безусловно международно-правовое, что оно «с правовой точки

зрения не подлежит никаким другим правовым нормам, кроме как

международно-правовым»

. Так примат международного права над

государством перестает быть contradictio in adiecto (внутренним

противоречием) и даже становится тавтологией.

Суверенные национальные государства, объединенные посредством

международного права и Лиги Наций, - это внешнеполитическая цель

трансперсональной культурной и творческой идеи. Трансперсонализм

направлен, с одной стороны, против растворения национального

государства в мировом. От него не ускользает, что индивид черпает

творческую энергию только в культуре национального государства. Но

с другой стороны, он также направлен против абсолютизации

национального государства в хаотических межгосударственных отно-

шениях, так как четко представляет международную природу куль-

турных задач. Не существует особой немецкой истины, красоты,

нравственности как задач культурного воздействия. Культурная нация и

национальная культура не являются целевыми идеями. Как и лич-

ностные черты характера, национальный колорит также не может быть

побочной идеей культурной деятельности. Кого занимает больше не

поиск самой вещи, а ее своеобразие, тщетное выражение индиви-

дуальных и национальных особенностей, тот проходит мимо искомой

вещи и при этом не находит ни индивидуальности, ни нации. И лич-

ность (индивидуальность), и нация принадлежат к тем ценностям, ко-

торые они находят, не стремясь к ним, а лишь путем самозабвенного

увлечения вещью. Стремление к выражению национального характера

во всех его проявлениях - это лишь признак незрелого и неразвитого

национального самосознания, а не лекарство, способствующее

См. Thoma. a.a.O. S. 69; V. Bruns. Volkerrecht als Rechtsordnung, S-A aus der

Zeitschr. f. auslaendisches offentliches Recht u. Volkerrecht, 1929, S. 34.

216

§ 28. Международное право

его росту. Проживаемая жизнь подчиняется общим законам добра,

истины, красоты. Лишь прожитая жизнь может быть оценена в таких

категориях, как «личность» и «нация». Эти оценки принадлежат исто-

рии. Но характерной чертой истории является оценка последующими

поколениями того, что представляли себе в качестве жизненных целей

поколения предыдущие. Национальное самосознание проявлялось

наиболее сильно в тех случаях, когда нация видела свое предназначение

в реализации национальной идеи. Структура национального

самосознания такова: сознание народа - первоисточник человеческих

ценностей, «основа причастности данного народа к человечеству».

Самому национальному самосознанию ничего не известно о нацио-

нальном своеобразии истребованного и достигнутого, установить на-

циональную обусловленность и специфику этого - более поздняя

обязанность истории. Создавать человеческие ценности, обособленную

национальную культуру и передавать это последующим поколениям,

распознавать в ценностях материальной культуры черты национального

характера - вот единственный вид самосознания народа. Поскольку

культура, с одной стороны, направлена на наднациональные цели,

поскольку, с другой стороны, эти культурные цели могут реализоваться

только в нации и в национальной форме, следует стремиться к

созданию международного культурного сообщества на основе

разнообразия национальных культур, к единой, но децентрализованной

организации мира.

И в данном вопросе основополагающая троичность философско-пра-

вовой точки зрения оказалась плодотворной: индивидуализм требовал

создания мирового государства, надындивидуалистические воззрения

вели к теории суверенитета и к отказу от международного права, а

трансперсональные взгляды стали служить основой для междуна-

родного права и Лиги Наций'"

'. Воззрениям, упомянутым последними,

соответствует также тенденция реального развития, так как существует

позитивное международное право, сформированное надгосударствен-

ной общей волей, которая прямо выражена в подписанных договорах и

молчаливо признана в обычном праве. Разумеется, лишь небольшая

часть международных отношений урегулирована тем или иным обра-

зом. Но для заполнения лакун действуют принципы нахождения права,

сформулированные в «классической» ст. 1 Швейцарского ГК. Для

определения правовой нормы, подлежащей применению, необходи-

1,471

Индивидуализм и трансперсонализм, вероятно, соответствуют не прин-

ципу мирового государства и Лиге Наций, а принципу унитарного и федера-

тивного государств.

217

Философия права

мо в первую очередь обращаться к «авторитетным теориям и устояв-

шимся традициям», то есть общепризнанным правовым принципам,

которые сформировались на почве естественного права, не прекратили

своего авторитетного духовного воздействия даже после превращения

естественного права в результате интеллектуального развития общества

в исторический факт и, в конечном счете, были отлиты в форму

позитивного международного права

. Во-вторых, тот, кому надлежит

принимать международно-правовое решение, должен решать «согласно

норме, которую он сформулировал бы в качестве законодателя». Тем

самым идеальному праву придается значение позитивного и стирается

резкая граница между абсолютной и реальной действительностью

права. На самом деле это возражение столь же мало относится к

применению права на международном уровне, как и к внутренней

судебной практике, так как за отдельной, подобным образом творчески

найденной нормой стоит государственная или над-государственная

общая воля, на которой держится весь внутренний и

надгосударственный правопорядок: между индивидами, как и между

государствами, должно действовать право. И этой общей воле внут-

ренне присуща тенденция к целостности, которая не терпит пробелов в

праве и отсутствия правового регулирования и о которой речь шла в

начале данного параграфа

Теория суверенитета все время колеблется между явным отрицанием

международного права и вынужденным согласием на его существо-

вание. Для нее характерно признание права войны, которое вполне

соответствует как отрицанию международного права, так и его суще-

ствованию.

£ Troeltsch. Naturrecht u. HumanitSt in der Weltpolitik, 1923. Кроме того, см. мои

соображения по вопросу «Ius naturale et gentium». S. 55 ff. CM. Bruns, a.a.O.

S. 31.

218

Pax optima rerum (Мир - лучшее из творений).

Старинное изречение на печати

Кильского университета

0481

§29. Война

Ценностное суждение о войне не может, как это часто случается, обо-

сновываться ее благоприятными или неблагоприятными последстви-

ями. Единственным критерием здесь служит степень ее соответствия

или несоответствия собственному определению. Если бы одна только

война и только она подходила для проверки и пробуждения героиче-

ских качеств и жизненных сил (той или иной нации), то этих критериев

было бы явно недостаточно для обоснования ее оценки, точно так же,

как нельзя обосновывать ценность судебного процесса остроумием

участников и тем, что он расширяет понятие о праве. Специфический

смысл войны - в победе и поражении, а также в решении правового

спора или спора об интересах, то есть о коллизии ценностей, что тре-

бует дальнейшего обсуждения. Критика войны вытекает из исследо-

вания того, представляет ли она собой разумный метод разрешения

споров

Этика не годится для исследования проблемы войны с помощью ме-

тодов, характерных для философских дисциплин, предметом которых

является оценка человеческого поведения. Ее ценностное суждение

относится не к войне и не к проблемам, которые она решает, а к уча-

стию индивида в войне и к вытекающему отсюда его поведению -

виновному или невиновному при ведении боевых действий. Военная

ответственность означает, однако, лишь желание развязать войну.

"*" Duke bellum inexpertis (Erasmus) - война мила ее не испытавшим. К старин-

ному изречению на кильской печати: Ванте. О монархии. Книга 1, гл. 4:

«Отсюда ясно, что всеобщий мир есть наилучшее, что создано для нашего

блаженства». О происхождении изречения на кильской печати: Prahl,

Chronik d. Stadt Kiel, 1856, S. 101; Festschr. z. 275 jahr. Bestehen d. Univ. Kiel,

1940, S. 113 (Девиз взят у специалиста по международному праву С. Рашеля;

Hasseloff. Die Hoheitszeiten d. Univ. Kiel i. d. Kieler Bllaettern, 1942, S. 201 ff.,

S. 221: Pax optima rerum - строчка из стихотворения С. Италика.

' См. Radbruch. Zur Philosophic dieses Krieges. Arch. f. Sozialwissenschaft, Bd. 44,

S. 139 ff; Scheler. Der Genius des Krieges u. der Deutsche Krieg, 1915; Scheler. Die

Idee des Friedens u. der Pazifismus, 1931.

219

Философия права

При таком понимании военная ответственность не может быть уста-

новлена с однозначной определенностью, поскольку, пока война

рассматривается как правовой институт, ей может быть присущ и по-

бочный умысел - добиться цели также и с помощью дипломатии. Кроме

того, не следует забывать, что вся политика ориентирована на

возможность ведения войны. Смысл известного выражения «война есть

продолжение политики иными средствами» заключается не столько в

том, что сущность войны определяется политикой, сколько в том, что

сущность политики определяется войной. Подобно тому, как дей-

ствительность банкноты основана на ее золотом содержании, хотя те,

через чьи руки она проходит, мало задумываются об этом, так и самый

незначительный дипломатический шаг, даже если он не сопровождается

мыслью об ultima ratio (последний довод - девиз, начертанный на

жерлах пушек времен Людовика XIV и Фридриха II. - Прим. пер.),

создает себе реальность, опираясь на людские резервы, винтовки,

лошадей, пушки, самолеты, танки, которые при необходимости могут

воплотить его в жизнь. Политика относится к войне, как угроза насилия

- к насилию, и должна, даже против воли политиков, неизбежно

привести к войне с той же необходимостью, с какой даже неосу-

ществленная угроза становится насилием. Бесконечное бряцание

оружием вынуждает при подходящем случае применить его.

Лишь вопрос о военной ответственности носит этический характер.

Вопрос о праве войны, о справедливой войне относится к философии

права. Правовые теории войны ищут критерии справедливых войн в

том, что они являются реакцией на свершенное или предстоящее

противоправное деяние, ответным ударом, вынужденным действием,

необходимой обороной. Если бы война служила лишь инструментом

решения правовых проблем, то она была бы для тех, кто не верит в

предопределенную гармонию права и силы, самым негодным из всех

мыслимых средств, формой ведения процесса, который не прекраща-

ется даже после завершения судебной процедуры по предмету спора.

Война не была бы даже тем, чем ее принято называть: «двигателем

человеческого процесса». Право на войну означает зависимость от уже

совершенного или угрожающего противоправного деяния, так как

право всегда на стороне существующего порядка вещей. Оно всегда

принадлежит тому, кто стремится сохранить, а не изменить сложив-

шуюся межгосударственную систему. Право означает увековечивание

сложившегося на данный момент разделения мира, образовавшегося в

результате исторической случайности. Но прежде всего правовые те-

ории войны отметают само это понятие. Если бы действительно спра-

ведливая война была ничем иным, как необходимой самообороной

220

§ 29. Война

против неправомерных действий, то сопротивление противника - необходимая

оборона против необходимой обороны - считалась бы абсурдом и еще одним

противоправным деянием. Соответственно, понятие войны как карательной

экспедиции против более нечистоплотного в нравственном отношении

противника, врага, преступника и характера войны как борьбы двух одинаково

справедливых противников было бы отменено

. Задачей войны не может быть

доказательство действующего права, но лишь создание нового права. Право на

победу - не условие, а следствие войны. Войной оно завоевывается и

доказывается.

Но здесь уже происходит переход от философии права к философии истории

войны. Оценка событий на основе их последствий принадлежит философии

истории. Справедливая война была бы согласно этому победоносной войной.

Однако на вопрос о справедливой войне, с другой стороны, можно ответить еще

до войны, а не после того, как она уже развязана. Право на ведение войны, на

которое притязают в таком случае, не может быть правом победителя,

полученным в результате победы. Это лишь право находиться в состоянии

войны. Но одновременно на место философско-правового понимания спра-

ведливой войны, согласно которому ее всегда ведет лишь один из противников,

встает понятие войны, одинаково справедливой для обеих сторон. В этом

случае справедливость войны уже относится к войне во всей ее целостности, а

не к положению одного из противников. И здесь следует учитывать такие

скрытые факторы, как уважение к врагу и равноправие противников, что

составляет суть войны. Что касается дилеммы историко-философского

характера, возникающей в результате того, что, с одной стороны, война для

победителя оправдывается его победой, а с другой - вступление в войну

побежденного также должно быть оправдано, то она разрешается, если

вспомнить о различии между «значением» и «смыслом». «Значение» придается

событию, когда «речь идет о ценности», а «смысл» - «если оно служит

источником ценности»

. Война «за правое дело», даже если она проиграна, -

значи-

Если Пакт Бриана-Келлога отказывается от наступательной войны как орудия

национальной политики, то в рассмотренном выше понимании она в этом пакте

исключается. Допустимое согласно этому пакту отражение агрессии не явля-

ется оборонительной войной, так как в этом случае право противоречит про-

тивоправным действиям. Война же предполагает равноправных противников.

В отклонение от принятой нами в § 1 терминологии в данном случае смысл,

относящийся к ценности, но не обязательно ее содержащий, смысл, как зани-

мающий среднее положение, назван «значением», а слово «смысл» оставляют

за значением, содержащим ценность.

221

Философия права

ма, хотя и оказывается лишенной смысла. Категория войны, справед-

ливой с обеих сторон, подтверждает согласно этой терминологии лишь

«значение», но не «смысл» войны. Взаимно справедливой является

война, которая ведется для решения вопроса, важного в военном

отношении для всех противоборствующих сторон, и нет других спо-

собов, кроме войны, решить конфликт интересов и ценностей.

Вопрос о том, можно ли придать войне это значение решения конф-

ликта ценностей, зависит от того, способна ли победа в принципе

решить конфликт таких ценностей. Вопрос о войне может быть по-

ставлен лишь в том случае, если ответом на него будет победа. Только

если в победе есть «смысл», войне можно приписать «значение». Мы

возвращаемся к проверке выдвинутой нами ранее гипотезы о том, что

право на победу реализуется в самой победе. Оно не создается в ходе

военных действий, а лишь доказывается. Мы возвращаемся также к

вопросу о том, доказывает ли что-либо военное превосходство, кроме

себя самого, может ли мощь нации служить критерием национальной

культуры.

Национальная культура - исключительно качественное и не подлежа-

щее количественному критерию определение нации. Но с военной

точки зрения нации становятся «державами», силами, которые разли-

чаются и сравниваются количественно, оставаясь качественно равными.

Война является венцом милитаристских воззрений на государство. Она

же одновременно - низшая точка шкалы национальной обособленности.

Символично, что пестрота и многоцветье национальных одежд в

мирное время сменяется во время войны на почти одинаковую для всех

наций униформу землистого цвета. Каждая воюющая нация навязывает

другой те же средства борьбы. Конечно, в количественных показателях

государственной мощи хотят видеть и качество культуры нации. А при

соотнесении культуры и силы войну как показатель силы одновременно

восхваляют и как суровый экзамен культуры. Действительно, высокий

уровень развития науки и техники, экономики и транспорта,

образования и общественной морали находит в определенной степени

свое выражение в военном превосходстве. Культуру же ни в целом, ни

даже хоть в сколько-нибудь существенной части нельзя

трансформировать в военную энергию. Культурные ценности,

произведения Гёте, Данте, Шекспира, Мольера нельзя использовать как

торпеды или отравляющие вещества. И если все же торпеды и от-

равляющие вещества решают, какое распространение в мире должен

получить какой-либо язык и тем самым культура, то решает не Бог

войны, а игра случая. И если в дальнейшем летописцы прославляют

222

§ 29. Война

всемирную историю как всемирный суд, то это лишь потому, что по-

бедитель всегда пишет историю. Высшие культурные ценности нельзя

выразить в цифровых показателях военной мощи, их нельзя определить

количественно. Культура - не сравнительное количество, а несрав-

ненное качество. И тот, кто рассматривает нации как конкурирующие

или воюющие между собой культурные массы различной величины, тот

исключил культурную нацию из поля своего зрения.

Итак, философия истории не дает нам возможности увидеть в войне

нечто большее, чем силовое противоборство, не исключающее куль-

турных последствий, но лишенное самостоятельного культурного

значения. Апология войны может иметь лишь один источник, который

в конечном счете наполняет все сущее свежестью и ценностью, -

религию. Война, как и все сущее, может иметь тройственное содержание:

научное - бессознательно-ценностное, философское - оценивающее и

религиозное - сверхценностное. Наука, безотносительно ценности,

исследует поводы, причины и закономерности войны. Философия,

давая оценку, ищет критерии справедливости войны. Но религия

находит также и в несправедливой войне ценность высшего порядка. К

самым парадоксальным особенностям человеческой природы относится

то, что в ней метафизический религиозный оптимизм совершенно

неожиданным образом начинает «бить ключом», в то время как по

результатам сугубо эмпирических исследований следовало бы впасть в

отчаяние и предаться самому мрачному пессимизму. В самом счастье

призрачность ценности проявляется слишком явно, чтобы поставить

вопрос о реальной метафизической ценности. Но несчастье, которое,

как кажется на первый взгляд, ей противоречит, дает мощный импульс

врожденной религиозности человечества. Однако не следует забывать,

что теодицея (да простят мне дерзкое слово) -оправдание Бога, а не

человека, что философия религии - это не этика, что религиозное

смирение с содеянным не является последующим оправданием

содеявшего. Слово Евангелия об Иуде, которое признает зло

неизбежным и в то же время призывает скорбеть о том, кто его

причинил, показывает, что результат и действие, его порождающее,

подчиняются совершенно различным законам оценки. Религия ведет

себя по отношению к войне приблизительно так же, как и к страданию,

которое она своей очищающей силой возводит в ранг совести и

причинение которого она, тем не менее, проклинает.

Лишь религия может найти благо в войне. Со всех других точек зрения

война всегда остается несчастьем, лишенным смысла и значения.

Любой другой подход к проблеме войны, кроме религиозного - един-

223

Философия права

ственного, который несет нам спасение от зла, может увидеть в ней/

только беду, а в победе - только меньшее из двух зол. Юристу менее

всего подобает мириться с войной как неизбежным злом. Ему первому

будет задан вопрос: должен ли на планете, доверенной нам, людям,

царить случай или торжествовать разум? Должно ли право, вместо того

чтобы обосновать свое полновластие, безропотно уступить свои позиции

анархизму там, где решается судьба земного шара? Должен ли

недостроенный храм правопорядка завершиться возведением на его

вершине жалкого временного строения или же его должен венчать

гордый совершенный купол?

224