Проблемы российской истории. Вып. 10

Подождите немного. Документ загружается.

391

тить функционально-поточную идею целостно, бригады проектировщиков не отказывались

и в дальнейшем от «конвейерного» принципа организации поселения, учитывавшего опти-

мальные схемы движения людей, грузопотоков, лучшие связи между отдельными элемен-

тами производственной, социально-бытовой и культурной сфер. Эта концептуальная идея

сохранялась во всех проектах Магнитогорска (Цекомбанк, 1930 г., 1931 г., Э. Май, М. Стам,

В. Швагеншайдт; Стандартгорпроект, 1932 – 1933 гг., Э. Май, Ф. Форбат, Ирлин, Шеверда-

ев, Байер, Скорлотов, Шалыгин, Зеленко)

. Так, например, функциональный центр кварта-

ла планировался с привязкой не к геометрическому центру, а к трамвайной остановке, где

дважды в день пролегал путь рабочего; в соответствии с дифференциацией типов жилья в

квартале «привязывалось» размещение детских учреждений, столовых-распределителей,

прачечных и т.п. Особенно был акцентирован этот подход в первых проектах, постепенно

подвергаясь трансформации в последующем времени.

Первый вариант генплана соцгорода Локомотивстроя (Новый Орск), созданный в

мастерской № 3 Горстройпроекта в 1933 г. (М. Стам, Х. Шмидт и др.), также предлагал

функционально-поточное решение

. В городе, вытянутом по меридиональной оси преду-

сматривалось линейное размещение центра между селитебной зоной и заводом; селитебная

часть была решена в виде трех продольных полос: зоны общежитий и столовых, зоны домов

с квартирами для индивидуально-семейного заселения и детских учреждений, школьной

зоны. Эти полосы были поперечно расчленены, формируя тем самым крупные трехчастные

кварталы, образующие регулярную планировку города. Однако, под ударами критики архи-

текторы вынуждены отказаться от этого решения. В окончательном варианте генплана,

представленном в ноябре 1935 г.

(Х. Шмидт и др.), сохранялись линейный характер горо-

да и прямоугольно-решетчатая структура. Членя пространство на крупномасштабные квар-

талы, проектировщики отказались от линейно-протяженного центра между селитебной и

производственной территориями, решив центральную зону как единый общегородской

центр.

В обоих проектах типизированная строчная жилая застройка кварталов, наиболее

экономичная и социально-уравнительная, размещена торцами к улицам, обращая окна квар-

тир к широкому озелененному пространству между домами и обеспечивая наилучшую ин-

соляцию. В социалистическом городе предполагалось наличие двух основных секторов за-

стройки – обобществленного и для индивидуально-семейного проживания с элементами

обобществления по территории квартала, что предусмотрено во всех рассматриваемых про-

ектах. Примечательна традиционная ссылка на мнение «передовых слоев рабочего класса»,

которые выступали «за приостановку траты народных средств на постройку жилищ, совер-

шенно несоответствующих социалистической переделке мелкособственнического быта»

Казалось, в соответствии с радикальными представлениями об образе жизни в новом

социуме, приоритетными в застройке должны были оказаться типы коллективизированного

жилища, однако в реальности дома-коммуны оказались мало востребованными. В отличие

от «лозунговых» Постановлений, Программ конкурсного и эскизного проектирования, час-

то ориентированных на «полное обобществление» и содержащих специальные разделы по

проектированию жилкоммун, прикладные разработки предусматривали объем обобществ-

ленного жилого сектора только 25 – 30 %

. В реальной же застройке не воплощались и эти

цифры – из запланированных в соцгороде ЧТЗ на строительный сезон 1931 г. двадцати че-

тырехэтажных блоков-коммун не было построено ни одного. Э. Май, проектируя первый

квартал соцгорода Магнитогорска, ориентировался при создании коллективизированного

жилища на индивидуально-коллективные дома (т.н. тип ИНКО) и общежития, как на пере-

ходный тип с возможностью будущей трансформации в жилкомбинаты. Идея коллективи-

зации жизни реализовывалась в более примитивном и выгодном для государства варианте:

коммунальном, покомнатном заселении больших полноценных квартир. Предполагаемое

392

равенство жилищных условий также натолкнулось на суровые реалии жизни: спектр рассе-

ления был чрезвычайно широк – от землянок и бараков до капитальных квартир и коттед-

жей. Вопреки проектным замыслам, жилище изначально стало в «социалистическом горо-

де» средством поощрения и наказания и знаком социального статуса

. От концептуальной

идеи остался один маленький осколок – «развертывание общественного обслуживания быта

трудящихся»

, как в масштабах квартала, так и всего соцгорода, что было также определе-

но несомненной выгодой для государства. Ступенчатая система социально-бытового и

культурного обслуживания с территориальной привязкой к месту постоянного проживания,

«закрепляла» работников за соответствующим местом приложения труда, вне регулятивно-

распределительной системы существование человека в городе становилось невозможным.

«Уравнительные» принципы, заложенные в Программах на проектирование и проек-

тах рабочих соцгородов рубежа 1920 – 1930-х гг. уже мало согласовывался с устанавливав-

шейся в начале 1930-х гг. новой теорией и практикой советского градостроения с жестко

структурированной и иерархизированной системой зон и объектов. Изменение языковых

форм ясно прослеживается в пояснениях Э. Мая к проекту генплана Магнитогорска уже в

1933 г.

, где при прежнем понимании сути социалистического города, архитектор вынуж-

ден уже пространно объяснять, в том числе с идеологической точки зрения, принципы пла-

нировки города. Характерно и появление новых языковых элементов. Центр предполагался

уже «в наиболее высокой точке» и, благодаря группе монументальных сооружений (народ-

ный дом культуры, центральный театр, библиотека и концертный зал), господствовал над

всем городом. При этом впечатляют планируемые масштабы – площадь предполагалась в

50 га, а ширина главной магистрали города в 120 м., при том, что в более ранних докумен-

тах это вообще не оговаривалось

Эволюция прослеживалась и в характере критики проектных документов. Уже к пер-

вому проекту, представленному группой Э. Мая в ноябре 1930 г., предъявлялись претензии

в отсутствии «ясной и четкой идеи социалистического населенного места», которое в про-

екте «ничем не отличается от города чисто капиталистического». Пока еще четко выразить

то, каким образом должен решаться именно социалистический город, и каковы «те особые

требования, которые предъявляются к социалистическим городам»

, оппоненты не в со-

стоянии: архитектурно-градостроительная организация еще являла собой поле для дискус-

сий. И через два года ничего не изменилось: «…Пока архитектурное оформление социали-

стического города не представляет собой твердо установленного понятия. Нам известно

лишь одно, что по своему внешнему виду социалистический город будет существенно от-

личаться от отживших капиталистических городов…» - писал Э. Май в начале 1933 г.

начале 1930-х гг. критики еще не могли четко сформулировать суть претензий, которые

сводились, по существу, к идеологической составляющей – отсутствию планировочно и

образно выраженной иерархизированной системы организации городского пространства и

соответствующей архитектурной разработки, способных в художественной форме трансли-

ровать идейные основы тоталитарного государства. В 1932 – 1933 гг. проект группы Э. Мая

критиковался уже с художественно-образной стороны: за слишком сухую, жесткую и одно-

образную трактовку плана; эксцентричное расположение учреждений общего пользования в

кварталах и центральных социально-культурных учреждений; строчную застройку жилых

корпусов, так, что «живущие в них обречены на то, что видят из окон лишь противополож-

ные окна и стены»

и т п.

Критика генплана Нового Орска 1934 – 1935 гг. уже наполнена новым языком, где

определяющим термином становится «ансамбль». Заключение «О проекте планировки соц-

города Орска…» (июнь 1934 г.) содержало как главное требование корректировку зониро-

вания города: разместить центр более компактно в середине селитьбы и организовать также

дополнительные центры в жилых районах, создавая, таким образом, целостный ансамбль

393

городских площадей, который в представленном проекте приносился «в жертву ландшафт-

ному размещению отдельных точек зданий»

. Кроме того, предлагалось внести большее

разнообразие в архитектурно-пространственную организацию города, индивидуализировать

решение кварталов, планируя их как «замкнутый в себе архитектурный ансамбль со своим

композиционным центром и вместе с тем входящий как часть в общегородской ансамбль»,

дифференцировать подход к оформлению магистральных и жилых улиц

. Архитектурный

ритм, архитектурное оформление, архитектурная обработка, архитектурный ансамбль, ар-

хитектурно-композиционный центр – эти словосочетания определяют язык текста при раз-

боре проекта. При разборе окончательного варианта генплана, представленного в ноябре

1935 г.

планировочное решение города в целом – направление и сетка магистралей, раз-

мещение площадей и центров, зеленых насаждений, основные перспективы (со стороны рек

Елшанка и Урал и территории промрайона) – было поддержано. Однако вновь главным

камнем преткновения оказалось образное восприятие города: сухость и лаконичность архи-

тектурно-планировочного решения, монотонная и невыразительная сетка города, недоста-

точная проработка и прорисовка плана основных репрезентативных участков – центральной

и районных площадей, въездов в город, основных городских панорам, потребность в архи-

тектурном обогащении и насыщении городского пространства, казарменная строчная за-

стройка и т. п.

Особо жесткой критике подвергалось полиструктурное решение центра, свойствен-

ное первым проектам и Орска, и Магнитогорска. Особенно показателен здесь пример эво-

люции планировочного решения центра в проектах Орска, где первоначально был преду-

смотрен «крайний», с точки зрения критиков, вариант: линейный трехчастный центр (адми-

нистративный, общественный, культурный), трактованный как парковая полоса с системой

площадей (1933). Во втором проекте (1934) территория города была расчленена двумя кли-

нообразными зелеными полосами с размещенными в них административным и культурным

центрами

, однако даже такой компромисс оказался недостаточным. В окончательном ва-

рианте (1935) центр (совмещающий административные, общественные и культурные функ-

ции) планировался на экваториальной оси города, непосредственно примыкая к главной

поперечной магистрали, связывающей город с промышленной зоной и направляющей ос-

новные рабочие потоки. Таким образом, оказалось возможным совместить функциональ-

ную и идеологическую составляющие – главные общественные учреждения находились на

основном пути перемещения рабочих и служащих и, с другой стороны, делали каждоднев-

ным и зримым присутствие репрезентативного образа власти для массы городского населе-

ния, что стало обязательным для проектов середины 1930-х гг.

Плохо ориентируясь в советских политических реалиях начала 1930-х гг., иностран-

ные проектировщики с трудом улавливали поворот в сторону идеологически-репрезента-

тивной архитектуры. Немецкий архитектор Р. Волтерс отразил общее недоумение сложив-

шейся ситуацией: «Я злился до бесконечности, когда мне, как, впрочем, и другим немецким

градостроителям в России повторяли, что генплан функционирует, несомненно, хорошо, но

архитектура плохая и скучная…»

. Примечательно, что советские архитекторы или успели

уловить смену приоритетов гораздо раньше, или же не были изначально столь последова-

тельными проводниками чистых функционалистских подходов: в проектных заданиях про-

мгорода при Бакальском заводе предусмотренные административные площади намечались

на площадках, возвышающихся по условиям рельефа, дающих богатые возможности для

архитектурного оформления, а иерархически размещенные административная и культур-

ная площадь (на 10 м. ниже) должны были быть решены единым архитектурным замыс-

лом

Неудивительно, что проекты «социалистических городов» рубежа 1920 – 1930-х гг.

были реализованы лишь фрагментарно: в Магнитогорске на левобережье квартал № 1 (ог-

394

раничен улицами Маяковского, пр. Пушкина, Чайковского, Кирова) и часть квартала № 2

(ограничен улицами: Чайковского, Фрунзе, Маяковского, пр. Пушкина), в Орске квартал

№ 8 (ограничен улицами: пр. Мира, пр. Ленина, пер. Музыкальный, ул. Станиславского), в

соцгороде ЧТЗ микрорайон, ограниченный улицами Ловина – Горького – I-й Пятилетки –

40 лет Октября, и общегородская система коммунально-бытового обслуживания («комплекс

КБС» с фабрикой – кухней (1932) и банно-прачечным комбинатом (1932), школа второй

ступени (1935), ФЗУ (1931), ФЗС (1933), клуб (1933) и киноклуб (1932)). Причинами этого

являлись не только мизерные финансовые инвестиции промышленных предприятий в за-

стройку поселений и, соответственно, медленные темпы капитального строительства, но и

смена градостроительных приоритетов, сделавшая содержащиеся в проектах соцгородов

планировочные подходы неактуальными.

* * *

Новый «социалистический город», уже на иных градостроительных принципах,

вновь планировалось строить на новом месте, даже если оно оказалось «хорошо забытым

старым» исторической зоны. Казалось, что есть возможность вновь и вновь переустраивать

новый город, отставив неудавшийся «черновой» вариант. Показателен отчаянный призыв

голландского архитектора Й. Нигемана после решения о переносе строительства Магнито-

горска на правый берег: «Территория для правобережного города…в абсолютно девствен-

ном состоянии и представляет…идеальную задачу для проектантов и архитекторов… Да-

вайте докажем, что мы в состоянии построить действительно социалистический город…»

При этом маленький реализованный осколок «старого» левобережного города надолго зате-

рялся в огромном массиве временной застройки. Новый, правобережный Магнитогорск, как

и Челябинск, стал наиболее крупномасштабными на Южном Урале примером воплощения

градостроительных принципов «сталинского» города

Новый город должен был отразить задачи высокого идеологического звучания: уве-

ковечить свершившуюся победу социализма. На языке зодчества нужно было отразить

«…понимание величия эпохи Ленина – Сталина, <…> патриотическую

гордость; чувство оптимизма и уверенности…; благородство, простоту,

правдивость и человечность; стремление к подлинной красоте, как неотъем-

лемого проявления духовной жизни…»

От архитектуры требовалось такое же велеречивое красноречие, и акцент смещался

на идейно-художественное звучание, более важное, чем функционально обоснованное

«жизнеустроение». Новое понимание города было основано на представлении о нем как

завершенной целостности, где «…все элементы… подчиняются единому плану и единой

архитектурной идее»

. Город, сотворенный единовременно и навечно, мыслился как за-

конченное художественное целое. По точному определению Ю.Л. Косенковой, город созда-

вался как произведение искусства, служащее источником эстетического наслаждения

Композиционным модулем городского пространства становился ансамбль, предполагаю-

щий такие качества гармонической организации среды как соразмерность, пространствен-

ная завершенность, иерархическое соподчинение элементов, стилистическое соответствие.

«Ансамбль – высшая ступень архитектурного мастерства», – так сформулировал его значи-

мость Д. Аркин

. В новом историческом контексте ансамбль также представлялся художе-

ственно-образным воплощением в суровом настоящем всеобщей гармонии Светлого Буду-

щего. Фактически, принцип формирования городской структуры из типовых элементов,

предложенный градостроительной теорией и практикой на рубеже 1920 – 1930-х гг., и на

словах осужденный за формализм, был переосмыслен и реализован в новых формах и с но-

вым содержанием. Сложилась парадоксальная ситуация, когда с одной стороны провозгла-

шался ориентир на обязательное создание генерального плана каждого города с учетом ме-

395

стных условий

, с другой же – проявлялось стремление к максимальной унификации

приемов градоформирования.

Переход к новым принципам осуществлялся не одномоментно. Переходный характер

демонстрировали, например, «Социально-экономические установки и схема распределения

территории Челябинска», составленные в 1934 г. В документе по-прежнему утверждалось,

что «принцип обобществления быта – одно из руководящих начал при проектировании со-

циалистического города, поскольку оно непосредственно определяет перечень, масштаб и

условия размещения ряда элементов городского плана». Структурной ячейкой, определяю-

щей природу города как «социалистического», определялся жилой квартал с «элементами

обобществления быта» – первичными коммунальными учреждениями. Предполагался «ши-

рокий охват населения квалифицированными видами массового коммунистического воспи-

тания и культурно-просветительной работы; обеспечение его коммунальных и социально-

бытовых нужд…; создание наиболее благоприятных в социально-гигиеническом отноше-

нии условий жизни; рациональная организация транспорта; обеспечение трудящимся мак-

симальных удобств; наконец, архитектурно-художественное оформление города…». Здесь

особенно примечательно, что «архитектурно-художественное оформление города» оказа-

лось среди прочих перечисленных элементов на последнем месте

. Однако и новые градо-

строительные подходы уже выражены достаточно ясно: сложившаяся на рубеже 1920 –

1930-х гг. рассредоточенная планировочная структура города с ярко выраженным истори-

ческим центром и относительно самостоятельными промышленно-селитебными комплек-

сами требовала срочной реорганизации. Трезвый прагматизм уступал концептуальному по-

стулату. Первоочередной задачей была провозглашена «концентрация селитебных групп в

компактный архитектурный организм, подчиненный единой планировочной системе…»

В генеральном плане Челябинска, созданном в 1934 – 1936 г.

, этот тезис был развернут и

конкретизирован. Только через десять лет, при составлении нового генплана

, была сдела-

на попытка изменения подхода к планировочной организации города. Члены Объединенной

экспертной комиссии Комитета по делам архитектуры и Управления по делам архитектуры

при СНК СССР, проводившие промежуточную экспертизу генплана Челябинска в 1945 г.,

признали ошибочной общую архитектурно-планировочную идею. Было предложено отка-

заться от централизации города и дать вариант планировки Челябинска в виде комплекса

собственно городского массива, городов-сателлитов, и более или менее самостоятельных

промышленно-селитебных районов. При этом в текстах заключений даны прямые ссылки

на зарубежный опыт: «Может быть, город не будет столь компактным, но он будет отвечать

тем прогрессивным идеям децентрализации, которые так энергично проводятся теперь в

Европе и Америке относительно миллионных городов», – говорилось, например, в сводном

заключении по эскизу генплана

. Однако, к концу 1946 – началу 1947 гг. постепенно опус-

кавшийся «железный занавес» определил и поворот в сторону официальной негативной

оценки иностранного опыта в любой сфере культурной деятельности

. Идеи оказались

несвоевременными и в силу их несоответствия идеологическим принципам организации

жизни социума. В силу этого, концепция децентрализации, как на уровне профессионально-

го осмысления, так и на уровне градостроительной практики, отошла на второй план. Осе-

нью 1946 г. в сквозном экспертном заключении по генплану Челябинска уже было одобрено

планировочное решение, основывающееся на объединении разрозненных частей городской

территории при доминирующей роли исторического ядра и при наличии индивидуальной

планировочной структуры сложившихся периферийных районов

Генплан Челябинска 1936 г., также как и «Социально-экономические установки…»,

явно нес на себе отпечаток предшествующего времени: его язык сух и конкретен, а функ-

ционалистские приоритеты в планировочных подходах еще на этапе подготовки документа

были подвергнуты жесткой критике, аналогичной по подходам критике генплана Орска

396

1935 г. Проект осуждался за то, что «в центре внимания…требования инженерии и эконо-

мики, понятые в отрыве от архитектурных задач строительства города», в результате чего

архитекторы «не сумели архитектурный образ города сделать основой всей работы над схе-

мой». По мнению критиков, не было найдено архитектурного выражения сетки магистралей

(«с точки зрения пространственных ансамблей»), площадей (которые «решены в проекте

только как транспортные узлы, а не как архитектурные центры»), реки Миасс; дана «пло-

ская трактовка» без «объемного выражения планировочного замысла»; не представлено «ни

одного графика, поясняющего архитектурную идею города, чертежей, анализирующих си-

луэт города, восприятие города»; из 400 страниц текста архитектуре города посвящены

лишь две-три. И далее можно перечислять еще длинный список подобных претензий

. Тем

не менее, новый подход к городскому пространству в генплане был выражен предельно

четко: схема архитектурной композиции Челябинска виделась в виде «системы взаимопод-

чиненных ансамблей с одним центром для всего города и подчиненных ему, но достаточно

самостоятельных центров отдельных районов, связанных между собой системой магистра-

лей»

. Подход декларировался как необходимое «заклинание», но конкретные формы его

планировочного и архитектурного воплощения еще не были разработаны, и не только в

данном проектном документе, что хорошо видно в слишком общем характере критических

замечаний.

Язык «Пояснительной записки к проекту реконструкции улиц и площадей города Че-

лябинска»

, созданной авторами генплана города в 1935 г. восполнял недостаток «архи-

тектурного выражения» предшествующего документа. Он представлял разительный кон-

траст с текстом генплана – приобрел стиль художественно-образного описания произведе-

ний искусства. От языковой палитры веяло духом барокко. Для описаний проектных фраг-

ментов характерны такие словосочетания, как: приемы контраста и резкого внезапного

перехода, богатая колоннада, мощные пропилеи, грандиозный памятник, ритмические уда-

ры, сильная архитектура, торжественность и величие подходов, архитектурная напряжен-

ность

. Видовые уподобления активизировали значение всех пространственных искусств

в создании полифонического ансамбля: роль здания могла пониматься «аналогично скульп-

турному произведению…», а фасад «обогащаться большой плоскостью фрески или барель-

ефа». Текст вербальный, с гиперболизированными эпитетами, задавал программу; по сути,

он не столько представлял проектное описание предлагаемых градостроительных и архи-

тектурных решений, сколько формулировал представление о них. Показательно сравнение с

текстом газетной статьи, чей автор восторженно откликнулся на представленный проекти-

ровщиками проект планировки пл. Революции: «Камень, гранит, мрамор, величественные

лестницы, фонтаны – вот строгий стиль этой главной площади города. Она вымощена цвет-

ным узором брусчатки, она – как мозаичный пол… И от этого кажется огромным «залом»,

над которым высоким сводом опрокинулось небо»

. Проектировщики и газетный репор-

тер, говорящий от лица многих, настроены на одну волну – на создание и восприятие эмо-

ционально переживаемого пространства, что делает неудивительным заимствование про-

фессиональным языком элементов образно-насыщенного литературного языка. Изменение

стиля текстов проектных документов, их образного ряда – также знак поворота в принципах

градостроительства и архитектуры.

Генплан Магнитогорска 1934 г. (Ленгорстройпроект, арх. Б. Данчич, инж. В. По-

пов)

также демонстрировал переходный характер. Рассматривая Магнитогорск как город

вокруг комбината по обе стороны пруда, основной акцент проектировщики делали уже на

правобережной территории. Левобережный «южный город», заложенный в проекте группы

Э. Мая, предназначался уже только для работников рудного хозяйства, обогатительной и

агломерационной фабрик и ограничивался в росте до 28 тыс. человек

. Функционально

зонированный и регулярно распланированный правобережный город на 225 тыс. чел. был

397

разделен на четыре района. Просчитывалось «наиболее экономичное оптимальное решение

уличной сети», совпадающее с «требованиями удобной эксплуатации городского механиче-

ского транспорта». Сетка меридиональных (вдоль пруда) и широтных магистралей (про-

должение дамб-переходов) рационально организовывала пространство. Планировкой было

намечено пять городских площадей, из которых одна центральная и четыре районные, рас-

полагавшихся на связующих их главных магистралях. Главную площадь, завершающую

террасный подъем от пруда, предполагалось «несколько поднять» по отношению к приле-

гающим проездам и магистралям. Лаконичное архитектурное описание центра дополнялось

гораздо более развернутой характеристикой жилой зоны. С одной стороны утверждалось,

что «в основу решения застройки кварталов положен принцип создания архитектурных ан-

самблей как вне кварталов по магистралям и на площадях, так и внутри самого квартала в

целом и каждого жилкомплекса в отдельности». С другой стороны, членение жилой терри-

тории обосновывалось «гибкостью маневрирования» и наибольшей целесообразностью с

точки зрения бытовой организации, предусматривавшей развернутую сеть культурно-

бытовых учреждений. При широком использовании приема «открытых дворов и цветников,

а также глубоких архитектурных вводов в квартал», отвергалась «сплошная застройка по

красным линиям».

Показательно, что этот, наиболее проработанный с технико-экономической стороны

проект, утвержденный в 1940 г., так и остался на бумаге на долгие годы: к 1946 г. жилфонд

в правобережье составлял лишь 8 % от общего количества жилья

. Проблема затруднен-

ной взаимосвязи предприятия и рабочего поселения, еще и в условиях отсутствия финансо-

вых вложений в развитие инфраструктуры правого берега во второй половине 1930-х –

1940-е гг., предопределила на многие годы «замораживание» строительства правобережно-

го Магнитогорска, послевоенное же развитие города уже расставляло иные акценты.

Проектами нового города предполагалось создать «единый объемно-планировочный

архитектурно-целостный организм», подчиненный «основной архитектонической идее»

выражавшей идеологический концепт. Синтезирующими средствами градостроения факти-

чески предполагалось сформировать пространство-метафору, воплощающее «прекрасный

новый мир». Прежде всего, в сравнении с предшествующим временем, был акцентирован

моноцентризм планировочного решения. Центр, являясь местом сосредоточения главных

административных, общественных, культурных учреждений, становился ключевым объек-

том градостроительного внимания. К центру должны были «подводить зрительные и ком-

позиционные оси планировочного решения города»

и должно было расти «впечатление

архитектурной напряженности»

, от него расходились главные магистрали, распространяя

«линии архитектурного влияния»

. Формировалась новая топография, предполагавшая

кардинальную смену пространственных ориентиров в городском ландшафте. На примере

Челябинска хорошо видна эволюция пространственных вех центра на протяжении первых

десятилетий советской власти.

Первым советским проектом планировки Челябинска, составленным в 1928 г. мест-

ными силами – техническим руководителем планировочного бюро, городским землемером

Ефимовым и техником-планировщиком Турусовым

– предполагалось сохранить истори-

ческое ядро как основу нового, социалистического, города. Размещение административного

ядра было предложено на площади Ярославского, бывшей Соборной, являвшейся дорево-

люционным и культовым, и общественным центром. Данный проект еще был ориентирован

на «культурную память» горожан и предполагал «простую» подмену объектов на традици-

онном месте. Ввиду небольших размеров пространства, явно недостаточных для размаха

новой власти, на бывшей Южной площади, переименованной в пл. Революции и располо-

женной на границе городского ядра, планировался еще один центр. На площади, использо-

вавшейся ранее для проведения ярмарок и гуляний, застроенной фрагментарно и больше

398

напоминавшей пустырь, предполагалось создать еще один центр – для митингов, парадов и

демонстраций, с размещением там общественных сооружений. План остался на бумаге – в

начале 1930-х гг. социалистический Челябинск проектировался и строился на новом месте –

реализовывался как конгломерат промышленно-селитебных «соцгородов» на периферии.

К середине 1930-х гг., моменту возврата градостроительного внимания к планиро-

вочному решению исторического ядра, «старое» его пространство должно было кардиналь-

но измениться: «уступающий место новому строительству старый фонд города пережил

самого себя и в новых условиях культурной жизни реконструируемых городов право на

существование уже утратил»

. В ситуации слишком большой затратности такого решения

и его последствий, перемены осуществлялись сменой пространственных ориентиров. В

случае с Челябинском, сама территория исторического центра предлагала очевидное реше-

ние. Простой снос Христорождественского собора (1934) и прилегающих зданий не мог

устранить существенную, с точки зрения новых градостроительных подходов, проблему –

расположение пл. Ярославского в прибрежной низине. При этом малоосвоенное обширное

пространство пл. Революции, не связанное в памяти горожан с духовными и идеологиче-

скими основами старого мира, являлось частью городского ядра и располагалось на доми-

нантной возвышенности. Соответственно, в сравнении с планом 1928 г., пл. Революции от-

водилась главенствующая роль – уже не только как места для массовых действ, но и как

политико-административного центра

. При этом оба центра – старый и новый – в «сталин-

ских» генпланах (1936, 1947) связывались воедино в целостный ансамбль. Административ-

ный центр – пл. Революции, и культурный центр – пл. Ярославского объединялись мери-

диональными композиционными осями – параллельными улицами Цвиллинга и Кирова.

Эти улицы на севере центрального ядра, по мостам через р. Миасс, соединяли центр города

с Заречной частью, на юге же пересекались с главной экваториальной архитектурно-

планировочной осью – улицей Спартака (пр. Ленина). Сохранялась дореволюционная, пре-

красно соответствовавшая новым условиям, прямоугольно-решетчатая форма плана город-

ского центра, но со значительным укрупнением масштаба.

Центрально-осевой принцип композиции определял проектную организацию цен-

трального ансамбля. В проектах детальной планировки центра, представленных в 1947 г. на

конкурс Комитета по делам архитектуры при СМ СССР в рамках подготовки нового ген-

плана, в трех проектных предложениях из четырех («Ленгипрогор» (Д.Д. Барагин, Н.П. Ба-

ранов), «Ленпроект» (В.А. Каменский), арх. И.Е. Чернядьев и Л. Баталов)) развивалась эту

планировочная идея

. Пространство между улицами Кирова и Цвиллинга трактовалось как

парковая полоса, с системой площадей и периметральных кварталов с общественно-

административной и жилой застройкой. Улицы предполагалось расширить до 60 – 100 м. за

счет сноса купеческой застройки рубежа XIX – XX вв. На севере центрального ядра пл.

1 Мая на левом берегу р. Миасс и пл. Ярославского на правом, составляли, вместе со скве-

ром и озелененной набережной, единый комплекс. На юге центральный ансамбль завершала

площадь Революции. По ее оси симметрии, продолжая парковую полосу между ул. Кирова

и Цвиллинга, должен был расположиться на южной возвышенности Дом Советов – архи-

тектурная доминанта города. Единственный проект – В.Я. Гофрата, главного архитектора

Челябинска в 1943 – 1947 гг. – подвергал корректировке всю схему ядра центра города, от-

казавшись от построения центрально-симметричной композиции и предложив решить ул.

Кирова как основную ось и главную магистраль Челябинска. Она должна была замыкаться

на пл. Революции зданием Дома Советов, который оказывался, таким образом, ассиметрич-

но расположенным по отношению ко всему пространству площади. Несмотря на признание

экспертной комиссией проекта в целом как наиболее продуманного и оригинального, имен-

но отказ от центрально-осевого принципа делал его, с точки зрения экспертов, наиболее

маловероятным для осуществления

399

Главенствующая роль во всех проектах центра отводилась ансамблю центральных

площадей, предполагаемые решения которых в наибольшей степени отразили архитектур-

ные приоритеты сталинской эпохи. Так, большинство проектных предложений площади

Революции в Челябинске были принципиально едины по планировочному и объемному

решению. Площадь трактовалась как большой курдонер, где на главной композиционной

оси размещался Дом Советов, главенствующий в архитектурном комплексе. Площадь об-

рамлялась величественными зданиями административно-политических учреждений. Цен-

тральная часть площади была оставлена свободной и трактовалась как торжественный фо-

рум, предназначенный для демонстраций и парадов, или же здесь предлагался регулярный

партерный сквер с монументом. Показательно также, что одним из основных архитектурно-

планировочных принципов при решении главной площади утверждался принцип контраста,

«резкого, внезапного перехода» от горизонтали окружающего пространства к вертикальной

устремленности зданий административно-политических учреждений, прежде всего Дома

Советов. Для большей акцентировки доминантного положения площади, в отдельных про-

ектах предполагалось приподнять ее над окружающим пространством. В трактовке площа-

ди был использован мотив торжественной лестницы, «возводящей» к пониманию величия

советской власти, олицетворяемой Домом Советов и общественно-административными уч-

реждениями. Положение Дома Советов в окружающем пространстве понималось «анало-

гично скульптурному произведению, обозреваемому со всех сторон». Здание осмыслива-

лось, таким образом, не только как административное сооружение, но и как монумент вели-

чию советской власти, и должно было «резко выделяться не только в ансамбле площади, но

и силуэте города»

. Величественность Дома Советов в некоторых проектах второй поло-

вины 1940-х – начала 1950-х гг. еще больше подчеркивалась высотным решением. Так, в

проекте Д.Д. Барагина и Н.П. Баранова сооружение планировалось 13-этажным, проект

И.Е. Чернядьева и Л. Баталова предполагал здание в 18 этажей

. Высотный характер Дома

Советов был как своеобразным отражением проектного облика союзного Дворца Советов,

так и соответствовал общим тенденциям в развитии послевоенной советской архитектуры с

ее характерной устремленностью ввысь. Вертикальная направленность отражала в художе-

ственно-образной форме триумф Великой страны, стремление «все выше и выше». Ансамб-

левые монументальные «перспективы» разворачивались, таким образом, уже не только в

горизонтальном направлении, но и в вертикальном, завоевывая новое беспредельное про-

странство.

Наиболее крупномасштабный проект решения пл. Ярославского был представлен ар-

хитекторами И. Чернядьевым и Л. Ашихминой в 1952 г.

Ядром почти квадратной площа-

ди являлся оперный театр (1936 – 1955, Н. Куренной), расположенный по продольной оси

симметрии площади. Все свободное пространство решалось в виде сквера с водным парте-

ром-фонтаном в центре. По периметру площади предусматривалась застройка крупномас-

штабными кварталами. Северная сторона площади, обращенная к р. Миасс, плавно перете-

кала в береговую полосу бульваров. По оси площади, между предполагаемыми двумя мос-

тами, были запроектированы монументально решенные спуски к реке, русло которой пред-

полагалось расширить напротив театра более чем в два раза. Застройка противоположного,

левого, берега, «воспринимаемая с дальних видовых перспектив», дополняла ансамбль

площади Ярославского и должна была играть роль завершающего акцента в общем компо-

зиционном решении центра города.

Система «архитектурных ритмических ударов» расставляла композиционные вехи, а

регулярная сетка магистралей формировала структуру города. Наиболее четко этот прием

был выражен в проектировании и застройке правобережного Магнитогорска. Генплан горо-

да (1947 г.; «Ленгипрогор», арх. Ю. Киловатов, А. Тидеман, М. Белый, М. Соколов,

М. Дудин), проект детальной планировки Северного района правобережья (1948 г.; «Ги-

400

промез», арх. И. Метт, А. Дубинин), отдельные проекты планировки и застройки улиц и

кварталов, предусматривали, вслед за генпланом 1940 г., регулярную планировочную

структуру, задаваемую сетью магистральных улиц в меридиональных и широтных направ-

лениях с привязкой к пруду и дамбам-переходам. На пересечении продольной и попереч-

ных магистралей, образующих костяк правобережья предполагалось разместить общего-

родской и районные центры в непосредственной связи с обширными парками. Композици-

онные оси – меридиональный пр. Сталина (совр. пр. Ленина) и широтный пр. Металлургов

задавали тон в архитектурной образности

В решении главных улиц определяющую роль играли принцип осевой симметрии,

видовые перспективы, крупномасштабность застройки, стилистическое единство. Архитек-

тура создавала торжественный «фасад» страны социализма, формируя своеобразные деко-

рации, на фоне которых разворачивался спектакль великих свершений. В Магнитогорске

особое внимание было уделено решению пр. Металлургов. На лучший проект улицы в 1947

г. был объявлен конкурс, в котором приняли участие крупнейшие проектные учреждения:

Техбюро Академии архитектуры СССР, Гипромез, Ленгипрогор, Ленпроект. Осуществлен-

ная в первой половине 1950-х гг. застройка (арх. Л.О. Бумажный, Д. Бурдин, Л. Баталов,

А. Ершов, О. Окунев), являет собой характерный парадный ансамбль. Магистраль «заклю-

чена» между двумя площадями – Советской и Октябрьской, с последней из которых откры-

вается через «пропилеи» высотных жилых домов вид на проспект. Расчлененный бульваром

на две части – широкую южную (110 м.), и более узкую северную, проспект обрамлен

фронтальной застройкой монументальными жилыми домами повышенной этажности

Общий силуэт застройки, единая система членений, идентичность деталей создают целост-

ный облик. Архитектурное единство улицы еще более акцентировано в сравнении с пр. Ле-

нина – с крупномасштабными, но разнохарактерными фрагментами.

Тон оформлению Челябинских магистралей задавала ул. Спартака, в «архитектурной

панораме» которой отражалась «идея торжественности и величия подходов к центру города

площади Революции и административным кварталам»

. В 1948 г. был создан «Детальный

проект планировки и застройки ул. Спартака» (арх. И. Чернядьев, А. Ривкин, М. Иванцо-

ва)

. Образцом для проектировщиков, несомненно, послужил проект реконструкции ул.

Горького в Москве (1935) и проект застройки Московского проспекта в Ленинграде (1936).

Улица предполагалась прямой, ровной, шириной до 60 м., обрамленной величественными

жилыми сооружениями в 5 – 7 этажей. При проектировании закладывалась общая архитек-

турная тема фона, акцентов и доминант, ритмичность и укрупненный масштаб застройки,

центрально-симметричные композиции, ордер как основное средство пластической обра-

ботки. Это создавало визуальное единство пространства улицы. Магистраль воспринима-

лась как фронтальная композиция, что соответствовало ее официальному, парадному харак-

теру. Для одного из отрезков улицы (от “Алого поля” до ЦПКиО) был выбран вариант ре-

шения с широким зеленым проспектом, насыщенным скульптурами, фонтанами и другими

малыми формами.

Неотъемлемая часть фасадов домов на магистралях и Челябинска, и Магнитогорска

1940 – 1950-х годов – рельефный лепной орнамент. Его мотивы отражали основное содер-

жание эпохи: победу социализма, мощь и силу советского государства, романтику великих

свершений, светлую, радостную, изобильную жизнь народа. Варьировались в основном об-

разы античной, барочной, классицистической орнаментики. В орнамент вошла и новая, со-

ветская, эмблематика: серп и молот, пятиконечные звезды, использовавшиеся и в качестве

отдельных самостоятельных элементов, и как основа для богатых орнаментальных компо-

зиций. Распространены барочные картуши, уподобленные свиткам пергамента, античные

лавровые венки, с заключенными в них советскими эмблемами, гирлянды из сплетенных

листьев, стеблей, цветов и плодов, как символ процветания часто повторяется в орнамен-