Проблемы российской истории. Вып. 10

Подождите немного. Документ загружается.

161

ния и уважения к старшим, чтобы престарелые, дряхлые и больные, не имеющие крова, об-

ретали пристанище и успокоение, а сироты обеспечивались в своем достоянии»

Руководство казачьих войск прилагало большие усилия для просвещения своего на-

селения. Так, в 1870 году приказом наказного атамана Оренбургского казачьего войска

К.Н. Боборыкина в войске вводилось обязательное обучение мальчиков в станичных и по-

селковых школах. Уже за первые шесть лет количество школ и учащихся увеличилось бо-

лее чем в семь раз

. В конце XIX века в развитии народного просвещения Оренбургское

казачье войско занимало одно из лидирующих мест среди казачества империи. Кроме

обычных школ открывались «инородческие», а также библиотеки и кружки художествен-

ной самодеятельности.

В пореформенное время изменениям в достаточно замкнутой жизни казачества спо-

собствовали, в частности, снижение опасности от постоянных набегов кочевников, напри-

мер, от киргиз-кайсаков в Оренбургском крае. Либерально-буржуазные реформы 1860-

1870-х годов ставили под сомнение необходимость сохранения самобытного статуса каза-

чества, т.к. промышленное освоение войсковых земель, их капитализация, приток иносо-

словного населения, социальная дифференциация подрывали основы существования ирре-

гулярных войск.

Так, приток капиталов на юг России и на Дон привел к быстрому росту промышлен-

ного производства, к развитию железнодорожного и речного транспорта. С 1830-х годов

начала развиваться частная золотопромышленность на землях Оренбургского войска, сда-

ваемых предпринимателям в аренду. И хотя в разработках были заинтересованы все – госу-

дарство, войско, промышленники – отношения между пришельцами и местным населением

складывались не просто: казаки зачастую сопротивлялись отводу новых участков золотодо-

бытчикам

. Новое соседство – промышленно-приисковая среда – разрушало привычный

уклад и нравственные устои станичников. Как пишет в своем отчете за 1896 год приходской

священник Кособродской станицы Г. Евладов:

«подряд урожай хлеба и развитие золотопромышленности в районе при-

хода, давая возможность заработков и безбедного существования, в то же

время отразилось и на усиленном развитии разгула»

Не раз предпринимались попытки введения частной собственности на казачьи владе-

ния. Так, в 1870 году на офицерские земли Кубанского войска была введена потомственная

частная собственность. В большинстве своем эти земли были проданы владельцами земель-

ным спекулянтам. Вскоре пагубность такого решения была осознана войсковым начальст-

вом, и частновладельческие земли стали скупаться в общевойсковой фонд

. Со временем

прирост казачьего населения затруднял наделение казаков достаточным для несения служ-

бы земельным паем. Но традиционные атрибуты общинного землепользования – круговая

порука и поддержка нуждающихся – предотвращали разорение большинства станичников.

Поэтому против попытки установления частной собственности на войсковых землях в 1911-

1913 годах выступили все станичные общества Кубани. Как заключает исследователь ку-

банского казачества О.В. Матвеев:

«Основная масса казаков не без основания заподозрила Государственную

Думу, которая выступила инициатором этих нововведений, в стремлении к

упразднению казачества»

Традиционное станичное самоуправление предопределило неприятие земской ре-

формы в казачьих поселениях. На Дону земства просуществовали с 1876 по 1882 годы и

были упразднены по требованию войскового начальства в силу искусственности нововве-

дения и отказа казаков платить земские налоги и сборы

. На окраинах империи, как и в

более чем в половине губерний России, земства возникли поздно, в частности, в Оренбург-

ской губернии в 1913 году.

162

Также не просто шло в войсковом сословии организационное оформление попечи-

тельства и благотворительности. Проживавшие в городах казачьи офицеры, их семьи, осо-

бенно супруги, принимали активное участие в попечительской деятельности. Население же

станиц и поселков не нуждалось в подобных новообразованиях, так как, по-прежнему, по-

лучали помощь от односельчан.

По сравнению с другими казачьими войсками империи Оренбургское казачье войско,

учрежденное по указу императрицы Елизаветы в 1748 году, отличалось отсутствием проч-

ных традиций, малонаселенностью территорий, этническим и религиозным разнообразием

и, в целом, бедностью населения. Например, когда возникла необходимость создать бога-

дельню для престарелых казаков, это вызвало большие трудности, как в силу вышеперечис-

ленных причин, так и потому, что в войске не было еще ни одного благотворительного за-

ведения, по которому можно было бы судить о пользе «в деле человеколюбия». Из войско-

вого правления докладывалось генерал-губернатору о том, что «признается неудобным без-

условное применение к Оренбургскому войску положения о благотворительной части, су-

ществующего в войске Донском». Вместе с тем, беспомощные казаки просили поместить их

в богадельню, но из-за ее отсутствия два казака содержались в доме умалишенных при

Оренбургском Приказе общественного призрения. Один из них, по бедности войскового

правления, находился на казенном обеспечении

. В деревнях если и существовали бога-

дельни, то небольшие и малолюдные. Так, в девяти из десяти богаделен Пермской губернии

в 1907 году содержалось 78 призреваемых, в остальных численность была не больше 10

человек

Самой «неприступной крепостью» для модернизации, как еще ранее для государст-

венного регулирования, стало Уральское казачье войско (бывшее Яицкое). В некоторых

чертах оно существенно отличалось от других казачьих войск России. Его самобытность

определялась рядом факторов: стихийностью формирования, широким и последовательным

развитием общинного устройства, большой площадью войсковых земель, преобладанием

старообрядчества: среди уральских казаков старообрядцы составляли две трети; особым

способом отбывания воинской повинности – «наемки». Автономный и консервативный по-

рядок жизни проявлял себя во всем. Известно, что уральцы, находясь на службе, считались

единоверцами, получив отставку, они возвращались к старой вере

. Такие основные для

казачьих войск установления, как положение о поземельном устройстве (1869 г.), устав во-

инской повинности войска Донского (1875 г.), положение об общественном управлении

станиц (1891 г.) полностью так и не были приняты уральцами

Таким образом, казачество, выросшее на общинной организации, в силу профессио-

нальной специфики обладало большим иммунитетом к нововведениям. Происходившим

внешним изменениям в социально-экономических отношениях, религиозно-нравственных

устоях противостояли природно-хозяйственные условия проживания, сила обычая, ин-

стинкт самосохранения специфической социальной группы. Тем самым замедлялся процесс

унификации сословий и становления политически активного гражданского общества.

Еще одной, не столько сословной, сколько социокультурной, общностью на Урале

было горнозаводское население. Оно являлось составной частью самобытной горнозавод-

ской культуры, которая сформировалась как «культура горноокружной организации горной

промышленности, ставшей объективной основой ее локальности»

. Замкнутость произ-

водственного процесса – от добычи сырья до выхода готовой продукции, удаленность Ура-

ла от других промышленных центров, а также обособленность заводов и поселков от по-

добных им хозяйственно-культурных комплексов придавали относительную автономность

горнозаводской культуре. Сформировавшаяся в недрах крепостной экономики, горная про-

мышленность Урала воспроизводила феодально-поместные отношения между заводовла-

дельцами и работным людом. Эти «обязательные отношения» «привязывали» рабочих не

163

только их личной несвободой, но и наделом земли с пашней, покосом, лесом. В свою оче-

редь, заводовладельцы и администрация обязывались законодательством обеспечивать за-

водское население социальной защитой.

Еще в XVIII веке законодательство понуждало владельцев крепостных людей (в том

числе и предпринимателей) заботиться о своих подданных в случаях природных или общест-

венных бедствий. В первой половине XIX века на горных заводах Урала на основе проекта

горного положения, Горного Устава сложилась своеобразная система социального обеспече-

ния. Она заключалась в выплате пенсий, разовых пособий увечным, больным, престарелым,

вдовам и сиротам, в бесплатной выдаче продовольствия, в устройстве больниц, богаделен, в

льготном режиме землепользования и др. Как конкретизирует П.П. Бажов, «пенсионеров, ко-

торые могли бы жить на одну пенсию, в заводах не было». Его бабушка, муж которой «изро-

бился» на «огневой работе», получала свою вдовью половину в размере восьмидесяти четы-

рех копеек в год. Кроме денежной и лесной выдачи, ей полагалась еще мука из заводских ма-

газинов, но выдавалась в таком количестве, что даже впавшие в нищету пенсионеры не ходи-

ли в магазины: больше и быстрее можно было набрать кусков, пройдя по улице

Казенные и частные заводы различались по источнику финансирования обществен-

ного призрения. Для первых это были государственные средства, выдаваемые через кассу

заводоуправления, для вторых – прибыль предприятий или феодальные доходы владельцев

крепостного населения. По проекту горного положения 1806 года на каждом заводе должна

быть заведена богадельня для престарелых, увечных и немощных. «Богадельный капитал»

пополнялся за счет штрафных денег, процентных сборов с наград и пенсий, доходов част-

ных предприятий на казенных землях, многочисленных пошлин и т. п.

Такую модель об-

щественной опеки, сложившуюся на горнозаводском Урале в XVIII – первой половине XIX

веков исследователи называют «патерналистской»

. Взаимные «обязательные отношения»

заводчиков и рабочих вынуждали одних к необходимости организации социальной под-

держки, у других воспитывали уверенность в гарантированном ее получении.

После ликвидации крепостной зависимости система социального обеспечения пре-

терпела изменения, сохранив по «инерции» ведомственный характер с одной стороны, и

«ожидания» рабочих с другой. Так, владельцы частных заводов стремились перенести часть

социальных выплат на волостные правления, земства (в Пермской губернии они были вве-

дены в 1870 году, в Уфимской в 1875 году) и на семьи нетрудоспособных. В свою очередь,

просители о назначении пенсии, по-прежнему, обращались к «господам заводовладельцам»

или управляющим округа, даже если расходы назначались волостным правлениям, потому

что решение по этим делам принимал окружной управляющий.

Патернализм горноокружной системы Урала сродни социальной политике крестьян-

ской и казачьей общин не только попечительством о сирых и убогих. Несмотря на профес-

сиональные отличия, эти социокультурные группы оставались еще и земледельцами и, сле-

довательно, носителями общинных традиций землепользования.

Хотя заводская земельная монополия исключала общинное землевладение и передел

участков, отсутствие частной собственности рабочих на земельные и лесные угодья, народ-

ные представления о том, что земля, лес и их богатства не человеком нажиты, а Богом даны

на общую потребу, – все эти явления указывают не только на общие крестьянские корни, но

и на сходство в функционировании социально-экономической системы (завод, земледелие,

пограничная служба) и сословной психологии.

Пожертвования, будучи основным источником существования благотворительных

обществ, продолжали известную практику духовного и светского ведомств по сбору безы-

мянных подаяний или по подписным листам. Так, по всем православным церквям империи

организовывались сборы средств, например, в 1882 году: на распространение христианства

между язычниками, на православных поклонников в Палестине, на распространение право-

164

славия на Кавказе, в пользу Православного Миссионерского общества, в пользу Общества

Красного Креста, на построение храмов в Туркестанской области. Это помимо сборов на

местные нужды: собственные храмы, призрение бедного духовенства епархии, учебных

заведений и пр.

Вот как выглядела процедура сбора добровольных пожертвований на горнозаводских

предприятиях Урала в XIX веке. В ответ на обращения представителей власти, различных

комитетов, обществ и т.д., контора завода или фабрики объявляла об открытии подписки на

сбор средств, надзиратели получали подписные листы и приглашали к денежным пожерт-

вованиям чиновников, нижних чинов, мастеровых и рабочих. Обычно по фамильный спи-

сок с заявленными суммами передавался казначею, который удерживал их из жалованья

или пенсии. Так, в 1859 году на Златоустовской оружейной фабрике были собраны средства

на сооружение православных церквей в Пятигорске и Каменец-Подольске

Та же практика добровольно-принудительных пожертвований применялась при соз-

дании церковно-приходских попечительств. Инициативу местного священника открыть

попечительство в Сысертском и Полевском заводах Пермской губернии поддержали не ра-

бочие, а управляющие. Казна общества пополнялась за счет отчислений из зарплаты рабо-

чих, они составляли 50 % из общих поступлений, от заводовладельцев – 26 %, от Екатерин-

бургского уездного земства – 15 %

. С. 154-155. Тем самым, создаваемые в заводских при-

ходах попечительства содержанием и практикой своей деятельности в новой организацион-

ной форме продолжали практику горноокружной системы поддержки населения.

Горожане объединялись в свои корпорации, например, в мещанские и купеческие

общества. Как крестьянские и казачьи общины, они строились на самоуправлении, демо-

кратизме в принятии решений, круговой поруке. До 1917 года общества ведали всеми непо-

литическими вопросами жизнедеятельности своих «однообщественников»: принятие или

удаление членов, сбор средств, благоустройство, строительство школ, контроль за благочи-

нием населения, социальна защита и др. Городские сословные сообщества содержали учеб-

ные заведения, приюты, богадельни. Так, в Оренбурге в 1891 году по инициативе купече-

ского общества был открыт приют для девочек-сирот, содержался он в основном на еже-

годные взносы при выправке гильдейских свидетельств: с купцов первой гильдии 20 руб.,

второй гильдии 5 руб. со свидетельства

. К сословным обществам часто обращались го-

родские думы с просьбой о финансовой помощи. В частности, Тобольская городская дума в

1898 году просила мещанского старосту выделить деньги на содержание тифозной больни-

цы. В Бийске в 1911 году городским головой было предложено мещанскому обществу рас-

смотреть на сходе возможность взять на содержание низшую ремесленную школу

Таким образом, сословные институты основывались на принципах «равенства воз-

можностей, самофинансировании, выборности, принятии совместных решений в ходе их

демократического обсуждения, ротации должностей, подконтрольности вышестоящих ни-

жестоящим»

. Эти демократические процедуры применялись и в обществах нового типа,

которые, вместе с тем, отличались добровольностью самоорганизации, «самостоятельно-

стью в определении направлений работы, привлечением членов и финансов, способностью

к самодисциплине»

. Упоминание последнего признака, отмеченного исследовательницей,

как присущего именно возникавшим обществам, можно оспорить, так как сословные объе-

динения функционировали благодаря самодисциплине и согласию большинства членов.

Например, принятие мер против неисправных плательщиков казенных, земских и мирских

сборов – один из обсуждаемых вопросов на сельских сходах. Настолько часто обсуждае-

мый, что приговоры по нему в конце XIX века были отпечатаны на типографских бланках.

Документ интересен сочетанием официальной лексики и разговорной. Так, 19 июня 1895

года участники схода Баклановской волости Бузулукского уезда Самарской губернии в ад-

рес своих однообщественников-должников подписали следующий приговор:

165

«Накопление таких значительных недоимок последовало вследствие

крайнего нерадения означенных лиц к своевременному взносу причитающихся с

них сборов, хотя все меры были приняты должностными лицами <…> Имея

это в виду, сельский сход признал необходимым в отношении означенных лиц

принять одну из мер, указанную в 188 ст. Общего Положения о крестьянах

<…> так как лица эти недвижимого имущества не имеют, отдача же в за-

работки не возможна, ибо таких работников, которых заставляют идти на

работу силой, никто не возьмет, назначение же старшими в доме других чле-

нов семьи в данном случае не поведет ни к каким практическим результатам.

Т.о. сельский сход единственно возможной и полезной мерой признает меру,

указанную в 6 п. 188 ст. <...> а именно: отобрание от неплательщиков зе-

мельного надела впредь до полного погашения недоимки. На основании сего

сельский сход постановил: отобрать от крестьян <…> земельный надел, ка-

ковой ежегодно и сдавать с торгов при волостном правлении, а вырученные

деньги обращать на пополнение недоимок, по окончательном пополнении ко-

торых отобранный надел возвратить обратно означенным лицам. В чем и

подписуемся: …»

Следовательно, также не бесспорным можно считать тезис о том, что добровольные

общественные организации стали школой демократизма и гражданской самодеятельности

для населения буржуазной России.

В дореволюционной России рубежа XIX-XX веков добровольные общества не смог-

ли заменить традиционные государственно-сословные институты в социальной опеке над

бедной частью населения. Такая цель в уставах и не обозначалась в силу понимания при-

оритета государственных структур. Наряду с ощутимыми итогами благотворительной и

попечительской деятельности в виде сборов средств, проводимых мероприятий, построен-

ных и патронируемых заведений, не менее важным результатом можно считать их нравст-

венное воздействие на современников и гражданское воспитание. Массовое появление раз-

личных ассоциаций свидетельствовало о желании общественности отстаивать свои права

как самостоятельной личности, свободной в определении своего социального статуса и об-

раза жизни.

Прививавшиеся либерально-правовые ценности в целом противоречили системе па-

тернализма, исторически присущего российскому социуму и закрепленному в Своде зако-

нов. Вовсе не «страх доверчивого правительства плюс молчаливое бездействие равнодуш-

ного населения течение ряда веков сдерживали организованное участие народа в общест-

венной жизни», как считает американский профессор истории Дж. Бредли

. Комплекс

причин обусловил замедленность модернизационного процесса в России. В частности, со-

хранение сословно-общинной организации зависимого населения отвечало природным ус-

ловиям, социально-экономическому уровню, политико-правовым традициям, менталитету

православной цивилизации. Благотворительные учреждения потому и не приживались в

крестьянско-казачьей среде, а попечительства в их приходах занимались преимущественно

устройством своей церкви, что социальное призрение оставалось уделом в основном мест-

ного общества.

Если представители организованной общественной благотворительности, чаще всего,

были отчуждены от объектов своего милосердия, так как помогали нуждающимся вообще,

то сословные общества – своим однообщественникам, воспринимая личную беду, как об-

щую. В таком случае чувство личной сопричастности и ответственности за окружающих

выступает не пережитком феодально-сословного строя, а одним из фундаментальных прин-

ципов российской цивилизации.

166

ПРИМЕЧАНИЯ

Нечаева М.Ю. Единение во имя Христа: православные общественные организации Среднего

Урала середины XIX – начала XX веков. Екатеринбург, 2008. С. 7-8.

Загребин С.С. Добровольные общественные объединения на Урале в конце XIX – начале XX вв. //

Исторические чтения: материалы науч. конф. «Культура Урала. XX век». Челябинск, 2007. С. 29, 31.

Власова А.В. Благотворительность на Урале во второй половине XIX – начале XX в. : дис. ...

канд. ист. наук. Челябинск, 2004. С. 63.

Пашкова О.Н. Купеческая благотворительность в Оренбургском крае во второй половине XIX

века // Вестник Оренбургского пед. ун-та. 2001. № 3 (24). Исторические науки. С. 68.

Конев Л.М. Роль государства и местных органов власти в становлении социальной защиты в

дореволюционных школах Южного Урала//Южный Урал в судьбе России: история и современность.

Челябинск, 2008. С. 53.

Кубицкий С.И., Бабкина Л.Ф., Власова А.В. Благотворительность в социальной жизни Урала

(XIX – XXI вв.) Челябинск, 2006. С. 115.

25-летие Троицкой гимназии (1873-1898 гг.). Историческая записка // Сост. А.К. Зеленецкий,

О.Н. Пушнов, В.А. Лавровский. Троицк, 1900. С. 9.

Кубицкий С.И. Указ. соч. С. 143.

Отчеты Оренбургского Епархиального Попечительства за 1903 г. // Оренбургские епархиаль-

ные ведомости (ОЕВ). 1905. № 5. Отд. оф. С. 130-132.

Высочайше утвержденное, 2 августа 1864 года, положение о приходских попечительствах при

православных церквах // ОЕВ. 1888. №1. Отд. офиц. С. 7.

Сергиев И. И. Полное собрание сочинений в 4 т. СПб., 1994. Т. 3. С. 13.

Миасский краеведческий музей. Оф. 38. ДК. 112. С. 189 об.-190 об.

О благотворительности церковно-приходских попечительств и ее организации // ОЕВ. 1908.

№. 2-3. Ч. неофиц. С. 49.

ГАОО. Ф. 173. Оп. 3. Д. 5627. Л. 66, 54, 54 об.,75 об.

ГАКО. Ф. 235. Оп. 1. Д. 182. Л. 46.

Напр.: Миронов Б. Н. Развитие гражданского общества в России в XIX – начале // Обществен-

ные науки и современность. 2009. № 1. С. 123; Туманова А.С. Общественность и формы ее самоорга-

низации в имперской России конца XVIII – начала XX века. // Отечественная история. 2007. № 6.

СЗРИ. 1913. Т. IX. Ст. 671.

СЗРИ. 1913. Т. IX. Особое Приложение. Ст. 62.

Невская Т.А. Характерные черты обычного права казачества Северного Кавказа // Российское

казачество: проблемы истории и современность (к 310-й годовщине Кубанского казачьего войска):

материалы всеросс. науч.-практ. конф. Краснодар, 2006. С. 187.

Положение об общественном управлении станиц казачьих войск // Из культурного наследия

славянского населения Кубани. Краснодар, 1997. С. 169.

Там же. С. 171.

Абрамовский А.А., Абрамовский А.П. Учительский состав и развитие методик обучения в шко-

лах Оренбургского казачьего войска // Культура оренбургского казачества: сб. науч. ст. отв. ред. С.Е.

Матушкин. Челябинск, 2007. С. 21.

Вишев И.И. Южноуральское золото. XIX век. Челябинск, 2004. С. 66.

ГАОО. Ф. 173. Оп. 3. Д. 5139. Л. 152.

Матвеев О.В. Слово о кубанском казачестве. М., 1995. С. 186.

Там же. С. 187.

Тикиджьян Р.Г. Российская модернизация и противоречия в реформировании казачьих облас-

тей Юга России во второй половине XIX века (на примере Области войска Донского) // Российское

казачество: проблемы истории … С. 240.

ГАОО. Ф. 6. Оп. 12. Д. 2624. Л. 110-113.

Кубицкий С.И. Указ. соч. С. 84.

167

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

Изюмов А.И. Уральская казачья община // Вопросы истории. 1998. №. 3. С. 130.

Кузнецов В.А. Иррегулярные войска в Оренбургском крае. Самара – Челябинск, 2008. С. 137.

Алеврас Н.Н. Указ. соч. С. 58.

Бажов П.П. Уральские были. «Старики» // Избранные произведения. М., 1986. С. 45-46.

Дашкевич Л.А. Социальная политика горного ведомства на Урале в первой половине XIX в. //

Уральский исторический вестник. 2000. № 5-6. С. 303.

Напр., Дашкевич Л.А. Благотворительность уральских горнозаводчиков: частная инициатива

или государственное принуждение? // Благотворительность в России. Исторические и социально-

экономические исследования. Сб. ст. СПб., 2000. С. 105.

Златоустовский архивный отдел. Ф. И-24. Оп. 1. Д. 1795. Л. 13 об., 108.

Нечаева М.Ю. Указ. соч. С. 154-155.

ГАОО. Ф. 173. Оп. 3. Д. 5497. Л. 4.

Литягина А.В. Сословия Западной Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Вопросы

истории. 2009. № 11. С. 159.

Туманова А.С. Указ. соч. С. 51.

Там же.

ГАОО. Ф. 223. Оп. 1. Д. 31. Л. 27-28.

Бредли Дж. Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюцион-

ной России // Общественные науки и современность. 1994. № 5. С. 78.

E.D. Koroleva (Troitsk)

THE CHANGE OF CHARITY INSTITUTIONS IN RUSSIA IN THE SECOND HALF

OF THE XIX CENTURY – THE BEGINNING OF THE XX CENTURY

The article deals with the process of gradual change of the social charity subjects in

prerevolutionary Russia. Till the middle of the XIX century the state, its departments and estates

were social charity subjects. But during the post-reform period the situation changed: along with

Zemstvos (elective district council in pre-revolutionary Russia) different voluntary social organi-

zations were the main aspirants to this role. Providing help, money, etc. to those in need became

one of their key activities. After an exhaustive study of functioning of traditional peasant, Cossack

and townspeople communities we arrive at a conclusion that no matter how great the contribution

of new organizations to welfare work was yet state and local authorities, Zemstvos and estates, as

before, shouldered the main burden.

В.М. Кузьмина

Курск

ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА

ПО ФОРМИРОВАНИЮ СОВЕТСКОЙ ТВОРЧЕСКОЙ ИНТЕЛЛЕГЕНЦИИ

В УСЛОВИЯХ ПРОВЕДЕНИЯ ИНДУСТРИАЛЬНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ

(НА ПРИМЕРЕ ЦЕНТРАЛЬНО-ЧЕРНОЗЕМНОЙ ОБЛАСТИ)

Подбор и расстановка кадров, как и вся кадровая политика, находились в ведении

комитетов ВКП(б), которые рассматривали работников культуры как идеологических ра-

ботников, своих помощников в коммунистическом воспитании людей. Кадровая политика и

168

практика в сфере культуры строилась в соответствии с задачей партии – повышением роли

учреждений культуры в идеологическом воспитании, в реализации социально-

экономических задач общества. Рассматривая деятельность кадров как основной рычаг реа-

лизации политических целей, ВКП (б) уделяла внимание таким направлениям кадровой по-

литики, как повышение идейно-политического уровня кадров, подбор и расстановка кадров

руководителей, забота об условиях труда. Основным принципом подбора руководящих кад-

ров творческих организаций ВКП (б) провозглашала подбор на «подлинно демократической

основе при социальном и национальном равенстве, подбор руководителей по политическим

и деловым качествам, наличие специальных знаний, навыков, способностей, мастерства.

Идейно-политический кругозор, моральная устойчивость, неподкупность, скромность тре-

бовались от всех»

Новый образованный слой с самого начала создавался на принципах, во многом про-

тивоположных дореволюционным. Но самое существенное то, что он, исходя из социологи-

ческих концепций новых правителей, должен был иметь как бы «временный» характер. Как

известно, один из краеугольных постулатов марксизма заключается в построении в буду-

щем «бесклассового» общества. Согласно воззрениям строителей нового общества, в буду-

щем особый образованный слой вообще не должен был существовать. Итак, интеллигенция

должна была исчезнуть как особый слой с превращением всех людей в интеллигентов. Как

утверждал один из идеологов советской власти Н.И. Бухарин, интеллигенция являлась пре-

пятствием на пути развития по той причине, что не понимала масштаба происходивших

событий. И необходима была «новая» интеллигенция, которая бы не мучилась сомнениями,

поисками, иными «интеллигентскими комплексами»

. Впрочем, надо заметить, что наибо-

лее дальновидные теоретики опасались, что и «новая» интеллигенция тоже может со време-

нем проявлять тенденцию к превращению в социальный слой с соответствующей идеологи-

ей. Луначарский, в частности, писал:

«Мы будем создавать новую интеллигенцию. Она заменит старую, но не

получится ли пропасть между этой интеллигенцией и рабочими?... И может

случиться так, что интеллигенция усвоит психологию спеца... Такой отход...

будет иметь место для отдельных индивидов, и, вероятно, он будет иметь

место не как отход от коммунизма и революции, а как своеобразное толкова-

ние их. Эта публика будет стремиться обезопасить себя от влияния якобы

устарелой, догматической, ортодоксальной части коммунистов, будет гово-

рить, что жизнь требует нового подхода...»

Прогнозы эти, надо сказать, оправдались в гораздо большей мере, чем думал автор.

Формирование советской интеллигенции в советский период характеризовалось некоторы-

ми основными чертами, которые оставались в принципе неизменными в течение всего этого

времени, от 20-х до 80-х годов, поскольку были обусловлены базовыми идеологическими

представлениями коммунистического режима. Речь могла идти только о том, что некоторые

из этих черт проявлялись с одинаковой или возрастающей интенсивностью на протяжении

всего советского периода, а некоторые могли временами ослабевать.

Задача формирования новой интеллигенции решалась в первую очередь за счет по-

вышения уровня образованности населения. Подготовка специалистов и развитие сети

учебных заведений форсировались практически на всех этапах истории советского общест-

ва, ибо были прямо связаны с целью лишить интеллигенцию особого привилегированного

статуса путем «превращения всех людей в интеллигентов».

Начиная с 20-х годов перед политическим руководством стояла, кроме всего прочего,

и проблема обеспечения лояльности представителей интеллигенции, недопущение возмож-

ности оппозиции с его стороны. Для этого важно было, во-первых, исключить корпоратив-

ную общность и солидарность отдельных отрядов этого слоя (традиции такой общности в

169

дореволюционной России были достаточно развиты), а, во-вторых, всегда иметь возмож-

ность заменить саботирующих или репрессируемых деятелей культуры, науки, искусства

без ущерба для дела при массовом характере их сопротивления. Избыточное увеличение

численности решало обе этих проблемы. Систематические сведения о численности лиц,

принадлежащих к слою лиц умственного труда, в первые послереволюционные годы отсут-

ствуют. Статистика, впрочем, сильно колебалась. Некоторое представление дают данные по

отдельным категориям

Учителя. В 1918-1920 гг. по 44 губерниям, 2 автономным областям и 3 автономным

республикам РСФСР их насчитывалось 111 521 чел. В 1921 г. во всех учреждениях системы

социального воспитания насчитывалось 351 тыс. преподавателей - в основном в начальной

школе (высшее и неоконченное высшее образование из них имели 7,5 %, среднее – 62 %,

специальную подготовку имели лишь 12 % против 51,5 % в 1915 г., около 50 % имели стаж

3-4 года, а 47 % были в возрасте от 18 до 25 лет).

Врачи. В 1918 - 1919 гг. по гражданскому ведомству 39 губерний числилось 8523 ме-

дика средней и высшей категории, более 16 тыс. врачей, не считая среднего медицинского

персонала, числились в списках различных военных и гражданских ведомств. К 25.02.1920

г. на территории Советов (без Украины) насчитывалось 24 тыс. врачей (из них 40 % в ар-

мии) и около 60 тыс. среднего медперсонала. В 1921 г. на территории СССР было зарегист-

рировано 20,5 тыс. врачей и 61,2 тыс. среднего медперсонала.

Лиц творческих профессий за 1918-1920 гг. стало в результате репрессий и эмигра-

ции существенно меньше. По Москве, в частности, число редакторов, литераторов и журна-

листов сократилось с 994 до 329 чел. (на 66,6 %), режиссеров, актеров, музыкантов - с 4 658

до 3 701 (на 20,5 %). Возросло, однако, число библиотекарей и музейных работников (с 467

до 1 149 чел.), так как музеи и библиотеки в годы гражданской войны стали основным при-

бежищем для представителей преследуемых сословий. В 1922-1923 гг. численность худо-

жественной интеллигенции едва ли превышала 30-35 тыс. чел. На 1.01.1925 г. имелось уже

21 389 актеров, 17 216 музыкантов и 2 534 эстрадных и цирковых артистов, на 1.01.1927 г. –

21 558, 18 138 и 3 038 соответственно.

Научных работников за годы революции и гражданской войны сильно поубавилось,

так как разрекламированная впоследствии большевистская «забота об ученых» распростра-

нялась лишь на десяток-другой самых крупных в своей области и самых нужных для вла-

стей специалистов, а остальные тысячи разделили участь всего интеллектуального слоя.

Если к 1931 г. в эмиграции по советским данным находилось до 500 “буржуазных ученых”),

то гораздо больше их стало жертвами голода и красного террора. На 1.11.1918 г. в 308 уч-

реждениях было зафиксировано 12 500 научных работников. К 1920 г. значительная их

часть сконцентрировалась в столицах. В 1919 г. насчитывалось 4100 университетских пре-

подавателей. По другим сведениям число преподавателей вузов выросло с 1927 в 1917 г. до

3147 в 1921 г. Всего в 1921/1922 гг. в вузах было 23,5 тыс. профессоров, преподавателей и

научных сотрудников (число которых уменьшилось впоследствии в связи с некоторым со-

кращением числа вузов). На 1924 г. преподавателей вузов было 12 715. Численность секции

научных работников в 1924 г. определяется в 12 030 чел., а в 1926 г. - в 13423. Перепись

1926 г. зафиксировала 13236 научных работников (в т.ч. 2651 женщин), а вместе с теми, для

кого занятие наукой не являлось основным – 14 896, еще 334 ученых были безработными.

Общее число их, таким образом, простирается до 15 230. Вообще же данные о численности

научных работников отрывочны и противоречивы.

Общая численность интеллигенции в начале 1918 г. оценивается приблизительно в

1 млн. чел. (менее 1 % населения). Имеется ряд данных, характеризующих численность всех

категорий «служащих», как было принято обозначать в советской статистике представите-

лей интеллигенции в отличие от рабочих и крестьян.

170

После гражданской войны все служащие официально разделялись на 4 категории:

1. ответственные работники (руководители и члены коллегий наркоматов, начальни-

ки управлений и комитетов, заведующие отделами, подотделами, секциями, бюро, директо-

ра, инспектора и т. д.);

2. специалисты (инженеры, землемеры, химики, техники, преподавателей вузов, уче-

ные);

3. канцелярский персонал (бухгалтеры, кассиры, делопроизводители, секретари, кон-

торщики, экспедиторы, кладовщики);

4. прислуга (вахтеры, швейцары, курьеры, шоферы, телеграфисты).

По переписи 1926 г. из 147 млн. населения служащих было 3,9 млн. или 2,6 %. Вме-

сте с безработными соответствующих профессий их было: руководящего персонала пред-

приятий, учреждений и органов власти 328 032, юристов - 21795, технического персонала –

288 069, медицинского персонала – 190 506, культурно-просветительского – 400 690, искус-

ства – 35 067; всего 1242 тыс. служащих плюс 136,5 тыс. лиц свободных профессий.

Важнейшее значение для увеличения численности образованного слоя имел, конеч-

но, рост численности студентов, форсирование которого стало первостепенной заботой со-

ветского властей. В начале 1918 г. имелось всего 60 тыс. студентов вузов, к осени 1919 - 117

тыс. (по другим сведениям - 221, 3 тыс.). В 1920 г. число студентов вузов и техникумов со-

ставляло 317 тыс. чел. (в т.ч. вузов 207 тыс.), в 1921 г. студентов вузов - 224 тыс., в 1922 -

213, в 1923 - 205, в 1924 - 165, в 1925 - 162, в 1926 - 160 или 163 тыс. После некоторых ко-

лебаний в середине 20-х годов число студентов росло огромными темпами.

В 30-е же годы совершилось новое, уже необъятное, расширение «интеллигенции»:

по государственному расчёту в неё были включены миллионы государственных служащих,

а верней сказать: вся интеллигенция была зачислена в служащих, иначе и не говорилось и

не писалось тогда, так заполнялись анкеты, так выдавались хлебные карточки. Всем стро-

гим регламентом интеллигенция была вогнана в служебно-чиновный класс, и само слово

«интеллигенция» было заброшено, упоминалось почти исключительно как бранное. (Даже

свободные профессии через «творческие союзы» были доведены до служебного состояния.)

С тех пор и пребывала интеллигенция в этом резко увеличенном объеме и искажённом

смысле.

Необходимость формирования новой интеллигенции диктовалась условиями форси-

рованной индустриализации. Так, например, в 1931 г состоялся пуск Харьковского трактор-

ного завода, завершено строительство Саратовского завода комбайнов, вступил в строй

Россельмаш, началось строительство Беломоро-Балтийского канала, принято постановление

пленума ЦК о строительстве метрополитена в Москве. И в то же время к 1931 г. тупиковый

характер индустриализации, основанной на продолжении большевистской атаки против

прежней России, стал очевиден. Советской промышленности нужны были опытные кадры.

Сталин в речи на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. так обосновал необходи-

мость пополнения кадров советской интеллигенции:

«Но нам нужны не всякие командные и инженерно-технические си-

лы. Нам нужны такие командные и инженерно-технические силы, кото-

рые способны понять политику рабочего класса нашей страны, способны

усвоить эту политику и готовы осуществить ее на совесть. А что это

значит? Это значит, что наша страна вступила в такую фазу развития,

когда рабочий класс должен создать себе свою собственную производст-

венно-техническую интеллигенцию, способную отстаивать его интересы

в производстве, как интересы господствующего класса. Ни один господ-

ствующий класс не обходился без своей собственной интеллигенции. Нет

никаких оснований сомневаться в том, что рабочий класс СССР также не