Порьяз А. Мировая культура: Возрождение. Эпоха Великих географических открытий

Подождите немного. Документ загружается.

базирующиеся на национальных языках – французском, немецком,

итальянском.

Латинская литература вплоть до XII века носит почти

исключительно церковный характер. Широкое распространение

соборных школ как основных образовательных учреждений повлекло за

собой подъем латинской литературы. Новое время поставило перед

церковными мыслителями новую задачу. Латинская традиция в

христианской культуре не могла обходиться без античного наследия.

Необходимо было соединить две культурные тенденции, ранее

существовавшие относительно порознь. Чтение античных авторов как

образцов классической латыни помогало школярам приобщиться к

античной культуре. Чтение Вульгаты вводило в их кругозор

христианскую латинскую традицию.

Здесь надо вспомнить об одном важном моменте в развитии

средневековой культуры. XI век – это эпоха последнего подъема

религиозного аскетизма, ухода от мира, то есть отказа от идеалов,

которые проповедовала античность. В это время в латинской культуре

схлестнулись две тенденции – аскетическая и гуманистическая.

Сторонники аскетизма, самым ярким представителем которых был

писатель Петр Дамиани, отрицали саму необходимость познания мира. В

их глазах всемогущество Бога было таково, что перед ним не устояла бы

ни логика, ни законы природы. Петр Дамиани писал даже, что Бог в

состоянии «и бывшее сделать не бывшим» – идея, за которую столетие

спустя великого аскета заклеймили бы еретиком. Ему возражал – не

напрямую, но через литературной творчество – Ансельм

Кентерберийский, утверждавший, что Бог открыт для постижения, и вера

прочна только в том случае, если подкреплена разумом. Человек,

согласно Ансельму – неотъемлемая часть Божьего мира. Это, конечно,

еще далеко от тезиса гуманистов эпохи Возрождения о том, что человек

уподобляется Творцу, поскольку сам обладает способностью творить. Но

в трудах Ансельма отражен тот факт, что церковь перестала открыто

бороться против идеалов «языческой» античности.

За фактическим принятием этих идеалов в латинской литературе

последовала борьба «красоты» и «разума». Часть латинских писателей,

уже не чуждавшихся мира, проповедовали идею простого любования его

красотой, без попыток анализа. Эта тенденция, которой Платон и

неоплатоники были гораздо ближе, чем Аристотель, повлияла и на

светскую литературную традицию – в первую очередь, на рыцарскую

поэзию, также воспевавшую красоты природы как таковые. Другие

латинские авторы этого периода (XII века) стремились не просто принять

мир как данность, но и попытаться осмыслить его. На помощь себе они

призвали систему логики Аристотеля. Впоследствии из теоретической

тенденции выросла вся схоластическая научная система, столь

нелюбимая гуманистами Возрождения. Аристотель в их глазах оказался

«запятнан» связью со схоластикой, и большинство гуманистов XIV –

XVI веков обращались к философии Платона, от которой сознательно

ушли ведущие рационалисты-схоласты (Фома Аквинский, Альберт

Великий).

Ваганты

Наряду с высокоученой латинской литературой в Западной

Европе в это же время стремительно набирали силу и поэты, которых

формально следовало бы причислить к церковным, но по духу их поэзия

была гораздо ближе к городской. Это – ваганты, ушедшие из монастыря

монахи, студенты соборных школ и первых университетов, не сумевшие

устроиться на хорошее место по окончании учебы. Несостоявшиеся

клирики, юристы, врачи бродили по дорогам Европы, перебиваясь

случайными заработками – главным образом сочиняя хвалебные

латинские стихи во славу накормившего их феодала или епископа.

Ваганты (или голиарды, как их называл иначе) славились по всей Европе

буйным нравом и несдержанными шутками. Ваганты, несмотря на

полунищенское существование, очень гордились своим образом жизни.

Они даже разработали кодекс поведения и собственную легендарную

историю – о некоем Голиафе, великом поэте и великом гуляке,

последователи которого создали особый орден бродячих поэтов. Кодекс

вагантов был изложен в их сочинениях, прославлявших попойки,

бродяжничество и прочие идеалы «веселого Средневековья».

Ваганты занимали довольно своеобразное место в общественном

укладе Средневековья – образец беспорядка в мире сложнейших

иерархических отношений. По общественному положению они

оказывались очень близки к простонародью – крестьянам, городским

нищим, жонглерам, бродячим народным певцам-шпильманам. Но за их

плечами было образование, латинская школа, и этим образованием

ваганты не собирались поступаться ни в какую. Они писали

исключительно на латыни, языке образованных людей.

Поэзия вагантов – явление совершенно особого порядка в

средневековой латинской литературе. Язык, на котором раньше писали

преимущественно богословские сочинения, стал языком поэзии самого

хулиганского толка. Ваганты пользовались латынью для описания

вещей, которые прежде не считались достойными упоминания в

литературе вообще. Так, героиня одного из вагантских стихотворений –

городская блудница, не заботящаяся ни о собственной красоте, ни о

чистоте дома, ни об угощении для посетителя. В поэзии вагантов чаще

всего не находится место возвышенному стилю – разве что ради

придания иронического колорита. Собственно, ирония – ключевая

концепция поэзии вагантов. Иронический эффект должно было создать

само использование латыни, языка с преобладанием высокого стиля

лексики, для описания бытовых явлений, попоек, драк и любовных

похождений.

Поэзия вагантов повторяет, но на значительно более низком

уровне, основные темы латинской литературы Раннего Средневековья.

Любовная тема, по популярности опережающая даже описания шумных

попоек, восходит, как свидетельствуют исследования к сильной в

Средние века традиции подражания Овидию. Но ваганты пишут о любви

преимущественно в скабрезной, зачастую малопристойной форме. При

этом большинство из них выводит возлюбленную в возвышенной,

идеализированной форме. Это сближает поэзию вагантов с поэзией

рыцарей, но те больше ориентировались на платонические идеалы,

ваганты же воспевали исключительно плотскую любовь. Вагант может в

изящных и крайне откровенных стихах описывать свидание с пастушкой

на лугу, или с горожанкой в ее собственном доме.

Другая мощнейшая струя в поэзии вагантов – сатирическая. Когда

вагант садился за перо, он не щадил никого. Если знатный сеньор

прогнал бродячего поэта от порога дома, на следующий же день тот

сочинял язвительную поэму о нравах дворянства и о том, что дворянам

место в аду. Если епископ отказал ваганту (такому же школяру, каким

когда-то был и сам) в куске хлеба и крыше над головой, то можно было

не сомневаться: в следующей поэме, изобличающей церковников, этому

епископу найдется самое теплое место на углях в аду.

В жестокой сатире на всех и вся ваганты не забывали посмеяться

и над собой самими, но с особой охотой они критиковали клириков всех

рангов – то есть тех, в чьи ряды сами не сумели попасть. Ваганты

жаловались, что церковные должности даются не за ученость, а за

аскетический образ жизни; а что до церковных сановников, то чем выше

сановник, тем больше взятку он просит, чтобы назначить человека на

хлебную должность. Но даже с учетом определенной предвзятости

вагантских поэтов, их критика распущенности клира имела достаточно

оснований – ведь как раз на это время приходятся и усилия видных

деятелей католической церкви по очищению монашества и священства

от мирской скверны, в которой они погрязли.

Одно из известнейших произведений вагантской сатирической

поэзии – «Всепьянейшая литургия», поэма, в которой пародируется весь

ход церковной службы. Священник, ведущий службу, и все

присутствующие в церкви, возносят во время этой службы славу

выпивке, а не Христу, а вместо евангелиста Марка почитают серебряную

марку (монету, ходившую в германских землях).

Большинство вагантов, чьи произведения дошли до наших дней

во множестве сборников – анонимы. Из тех, кто оставил после себя не

только стихи, но и имя, наиболее известны трое, все под псевдонимами.

Первый из троих – некто Гугон, подписывавший свои стихи прозвищем

Примас Орлеанский. По духу и по лексике его поэзия максимально

принижена. Темы стихотворений Примаса – история о том, как он

униженно клянчил подачу у знатного сеньора, или о том, как его с

побоями прогнали из богатого дома. Низменная тематика сочетается с

высочайшей техникой стиха, с живой, естественной ритмикой, близкой

более народной поэзии, чем классической традиции. Строгая

организация стихов, частая внутренняя рифмовка, блестящие

аллитерации снискали Примасу славу величайшего из вагантских поэтов,

признанного в первую очередь в среде таких же, как и он, бродяг.

Другой известнейший вагант, Архипиита, творил в середине XII

века, почти четверть века спустя после Примаса. От Архипииты

сохранилось десять стихотворений, подписанных им. Архипиита, как и

Примас, бродяжничает, просит милостыню, но при этом не бравирует

своим тяжким положением а просто радуется жизни. В его стихах

присутствует легкость, которой лишен Примас. Перу Архипииты

принадлежит, среди прочего, «Исповедь», своеобразный гимн

вагантства, его манифест. Архипиита воспевает три главных ценности

своего бродячего ордена: любовные утехи, вино и игру в карты или в

кости. Завершается «Исповедь» следующей просьбой, как нельзя более

точно рисующей отношение вагантов к Богу и к жизни:

«В кабаке возьми меня, смерть, а не на ложе!

Быть к вину поблизости мне всего дороже.

Будет петь и ангелам веселее тоже:

«Над великим пьяницей смилуйся, о Боже!» (пер. О. Румера)

Третий известный вагант, Вальтер Шатильонский, был вагантом

исключительно по творчеству, но не по образу жизни. Этот поэт, как и

многие другие из писавших вагантские стихи, имел собственный приход,

кафедру для проповедей и был недурно устроен в жизни. Тем не менее,

его поэзия по духу и по стилю попадает абсолютно в тон вагантам.

Вальтер в гораздо большей степени, чем Примас и Архипиита,

придерживается когда-то полученного им церковного образования. Его

поэмы, в отличие от произведений двух предыдущих поэтов, более

проповеднические по тону, более «ученые» по тематике и более

изощренные с поэтической точки зрения, изобилующие метафорами и

развернутыми аллегориями с использованием евангельской и античной

образности.

Эпическая поэзия

Темные века. Героический эпос

Зарождение национальных литератур европейских народов

происходит еще в период становления первых варварских королевств на

развалинах Римской империи, а то и раньше. Первые сказания –

героические сказки о полулегендарных богатырях – постепенно

трансформировались у варварских народов в циклы легенд о славном

прошлом племени или племенного союза, а уже затем, в эпоху

гигантских социальных потрясений, на основе этих легенд складывался и

эпос народа.

Эпическая поэзия в Средние века довольно отчетливо

подразделяется на два периода – раннесредневековый родовой эпос и

национальные эпические произведения феодальной эпохи. Из

национальных эпосов заслуживает внимания в первую очередь

кельтский эпос Ирландии. На Британских островах кельтская культура

практически не подверглась влиянию римлян, а после вторжения

англосаксонских племен в Ирландии, Уэльсе и Горной Шотландии

долгое время сохранялись остатки этой самобытной культуры. Кельтам

была известна письменность, и большинство эпических сказаний

кельтского народа периода до англосаксонского вторжения

существовали в письменной форме. В Темные века ирландские монахи

собирали древние рукописи кельтских саг (по-ирландски называющихся

«скела») и переписывали их. Те образцы кельтской эпической

литературы Ирландии, что дошли до наших дней, написаны в основном в

прозе, со множеством стихотворных вставок. К сожалению, сохранилось

немного, и сложнейшая картина мифологии кельтов воссоздается лишь

частично. Речь в нем идет о борьбе местных племен с племенами,

пришедшими из моря и ведомыми какими-то мифическими созданиями.

Главный герой-освободитель народа – бог Луг, знаток всех ремесел и

искусник в военном деле. Луг – человек по рождению, его родители

происходят из враждующих племен. В борьбе против врагов своего

племени Луг пользуется магией в не меньшей степени, чем

выдающимися физическими способностями, и под конец побеждает

враждебное племя, вождь которого в качестве выкупа за себя обещает

научить народ Луга земледелию.

Героический эпос ирландских кельтов, следующая ступень

развития народного эпоса, сохранился гораздо лучше мифологического.

Самый известный цикл героических саг – уладский, названный так по

имени племени уладов, главных героев цикла. Центральная тема эпоса –

борьба племени уладов с соседним племенем коннахтов. Характерная

черта ирландского эпоса – фантастичность и историчность

одновременно. Фантастическое начало -–двигатель сюжета эпоса. Герой,

в котором воплотился кто-то из богов, магические способности

богатыря, чудесное исцеление раненых и умирающих, магическая

болезнь, которой время от времени подвержены все воины племени -–это

элементы, благодаря которым развивается повествование в кельтском

эпосе. Воинов сражает магическое бессилие – и главный герой вынужден

выйти драться один за всех и сразиться со своим лучшим другом. Люди

из враждебного племени похищают чудесного быка – и это приводит к

великому сражению между племенами. Историчность же ирландского

эпоса – в его полной привязке к деталям ландшафта, к историческим

наименованиям, к местным реалиям. Многие местности из тех, что

упоминаются в уладском эпосе, до сих пор носят то же название, под

каким о них говорится в сагах.

Главный герой ирландского эпоса – богатырь Кухулин, живший в

I в. н.э. Имя Кухулина встречается в хрониках, так что он, возможно, был

реальным историческим лицом – еще один штрих к историчности эпоса

кельтов. Но во внешности Кухулина мало исторического – в одном его

глазу три зрачка, в другом четыре (что свидетельствует о необычайной

остроте зрения), он непобедим, владеет боевыми приемами, неведомыми

его врагам. В детстве Кухулин убил свирепого пса, жившего у кузнеца

Кулана. Кузнец заставил мальчика несколько лет служить у него в

качестве платы за смерть собаки. Отсюда происходит и имя героя

(Кухулин означает «пес Кулана»). Неуязвимость Кухулина зависит не от

его воинских талантов, а исключительно от трех магических запретов.

Он не должен отказываться от угощения, принимать пищу от женщин и

есть мясо собак. Одна из легенд о Кухулине рассказывает, как, идя на

битву, он встретил трех старух, которые предложили ему разделить с

ними трапезу. Старухи ели собачье мясо. Кухулин был вынужден

согласиться, чтобы не нарушать первый запрет, но в итоге нарушил два

других, и погиб в битве.

Несколько позже, чем кельтский эпос, сформировался эпос

англосаксонский. Завоевание германскими племенами Британских

островов, начавшееся в середине V в., завершилось в VII в. Примерно в

это же время шло становление народно-героического эпоса варварских

королевств Британии. До наших дней сохранился выдающийся образец

этого эпоса – поэма «Беовульф», созданная в конце VI – начале VII в.

Древнейший сохранившийся список поэмы относится к Х веку.

Современные исследования позволяют предположить, что чисто

германский эпос со временем подвергся сильному влиянию эпоса

христианского, так как поэма пестрит библейскими (особенно

ветхозаветными» параллелями. Возможно, неизвестный переписчик

«Беовульфа» по мере сил добавлял плоды собственного творчества.

Основа сюжета «Беовульфа» – борьба главного героя,

непобедимого богатыря, с чудовищами. В первой части поэмы враг

Беовульфа – человекообразный монстр Грендель, похищающий по ночам

воинов датского короля Хротгара и пожирающий их. Беовульф убивает

Гренделя и его мать, пришедшую мстить за сына. Во второй части

Беовульф, уже правитель своего народа, освобождает страну от дракона,

но и сам погибает от драконьего яда. Поэма завершается описание

пышных похорон героя.

«Беовульф» – типичный

эпос, с тщательно

разработанным сюжетом,

с неторопливым темпом

развития событий.

Литературная гладкость

поэмы лишний раз

заставляет полагать, что

переписчик поэмы был

образованным