Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

это Новосибирск?! Я помнил его гораздо меньшим. Но

я не видел его с 1937 года – целых семь лет. Последний

раз приезжал сюда из Ленинграда на похороны отца.

Да, это Новосибирск. Пристроившиеся к нашему

ЛИ-2 истребители идут совсем рядом – они подняли в

небо привет родного города.

Корреспонденты, мои спутники готовятся к призе-

млению. А я не могу оторваться от окна. С высоты я

никогда не видел родной город, но я сотни раз прошел

его из конца в конец пешком. Однако сейчас я ниче-

го не узнаю. Аэродром почему-то оказался посередине

города, а ведь лежал он за второй Ельцовкой. Что за

новые заводы, огромные массивы жилых домов?

Самолет, замкнув круг, пошел на посадку. На земле

люди, флаги, блеск медных труб. Неужели все это ра-

ди меня? Так встречали, помню, только героев дальних

перелетов. Я не покорял полюс, не связывал новыми

маршрутами материки. Я сражался за Родину, как мно-

гие мои ровесники. Волнение сковывает и заставляет

подтянуться. Что скажу им, тысячам людей?

Смолкли моторы. Слышно, как гремит оркестр. Не-

сколько шагов по трапу отделяют меня от матери, же-

ны, от моей земли, а как трудно их пройти, когда тебе

рукоплещут, когда звучит торжественная музыка, ко-

гда нельзя преодолеть смешанного чувства смущения

и гордости.

Кажется, всех обошел, всем, кто был поближе, по-

жал руку. Но вон там, из-за спин взрослых, проталки-

ваются мальчишки. Не могу пройти мимо, подался им

навстречу. Глазенки их сверкают.

Не так ли и я прилипал взглядом к каждому летчику

с того дня, когда впервые увидел самолет? И не так

ли у кого-то из них в эти минуты рванулось сердце в

голубую высь?..

Только после митинга, наконец, очутился рядом с

матерью и женой. Многое готовился им сказать, но

слов нет. Радостно видеть их, побыть вместе, думать о

том, что впереди есть несколько дней, принадлежащих

нам. В наших руках цветы, ярко светит солнце теплого

осеннего дня. Наверно, состояние души, какое было у

меня теперь, люди называют счастьем. Мария говорит,

что ей трудно было ждать этого дня. Марии уже тяже-

ло поспевать за всеми, и я думаю о том, что жене в та-

ком положении особенно необходима ласковая забота

мужа.

По дороге домой, в машине, слушая рассказ матери

о братьях, я вспомнил о Петре, но пока умолчал о нем.

Расспросил о том, как она сама отремонтировала кры-

шу нашего дома.

Не доезжая до центра, машина раньше, чем нужно

было, свернула в улочку.

– Куда же мы едем?

Теперь я замечаю по улыбкам, что от меня что-то

скрывают, все хранят какую-то приятную тайну. Мне ни-

кто не ответил.

– Сейчас узнаешь куда, потерпи немножко, – говорит

секретарь обкома Михаил Васильевич Кулагин.

Улицу запрудила толпа. Мы остановились. Предсе-

датель горисполкома Хайновский подходит и говорит,

что мою семью переселили в новый дом.

Я поблагодарил товарищей за заботу, но дома пока

не вижу: люди окружили, обступили так плотно, что не-

куда сделать шага. И здесь радостные лица, теплые

приветствия, цветы, пожилые новосибирцы и ребята,

ребята! И всем надо сказать спасибо за внимание, за

сердечность. Какие добрые, какие хорошие люди жи-

вут в моей родной стороне!..

В доме просторно, светло, уютно. На стенах фото-

графии, которые я помню с детства. Мать останови-

лась перед ними, посмотрела на меня, не вытирая

слез. Наверно, вспомнила всех нас, братьев, малень-

кими, вспомнила об отце, о тяжелых временах своей

жизни.

– Когда вы съедетесь ко мне все, родимые мои? Я

помолчал, потом решился:

– Все-то, пожалуй, никогда, мать. Петра, считай, уже

нет.

– Нет?

– Встретил я одного на фронте. Вместе с Петькой

нашим служил…

– Сердце мое чуяло, что погиб Петенька! Прямой он

был, не обходил трудного. И за тебя вот… – Она не

договорила, захлебнулась слезами.

Я обнял ее, долго гладил по голове, как девочку:

– Ничего, мать, я, видно, заговоренный. Уеду вот…

ненадолго теперь уж… А потом вернусь… вернусь…

Потом Мария показала мне свою комнатку. Фронто-

вые фотографии напомнили нам о других днях. Нам

бы присесть у окна – мне так много надо рассказать

о наших общих друзьях, о пережитом без нее, о своих

чувствах, но надо принимать гостей,

Стол уже накрыт, гости идут и идут…

За обедом Михаил Васильевич Кулагин спросил ме-

ня:

– Какой мы план работы примем?

– Работы? Не отдыха?

– Нет, Александр Иванович, не отдыха. – Он вздох-

нул. – Что поделаешь? Ждут на заводах, в учрежде-

ниях. Не на полчаса – побольше! Чтобы объехать все,

нам понадобится месяц.

– Мне дали пять дней.

– Знаю. Вот четыре дня людям, один себе. Согла-

сен?

– Если так нужно, конечно.

Заиграла гармошка, с ней соперничает гитара. А вот

и запели сибиряки.

Родная песня! Давно я не слышал тебя такой, какой

ты звучишь, льешься, окрыляешь душу, зовешь на про-

стор, здесь, в Сибири!

И можно ли острее испытать радость, чем испыты-

ваю я сейчас? После напряженнейших, тяжелых бо-

ев, после ада войны, после страшного хоровода смер-

ти побывать дома и (чего там скрывать?), гордясь сво-

ей славой, ощущать на себе ласковый взгляд матери,

чувствовать тепло руки любимой, видеть друзей юно-

сти, сверстников-товарищей и слышать песню, с дет-

ства родную, грустную и просветляющую:

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Молодцу плыть недалечко.

Существует непередаваемое духовное единение с

людьми родного завода, отдавшими тебе частицу сво-

их сил, своего опыта, которым и ты оставил что-то

свое. К осуществлению моей заветной мечты я при-

шел через классы и мастерские фабзавуча, через но-

востройки и цехи Сибкомбайна. Крылья летчика под-

няли меня к высокой славе, я возвратился в свой го-

род трижды Героем, и первые слова признательности

за то, что меня учили, воспитывали, хотелось сегодня

сказать своему заводу. Я должен был разделить свою

радость со всеми, кто трудится у станков на меня, на

многих.

Прошел по городу, его главным улицам. Осмотрел

здание и прекрасный, просторный зал театра оперы

и балета, готовившегося к открытию. Как просто зву-

чат эти слова и какой необыкновенный смысл они со-

держат! Оказывается, еще до Сталинградской битвы,

когда Гитлер хвастался, что сотрет с лица земли на-

шу страну, нашу культуру, было принято решение о до-

стройке этого величественного театра! Кому, кроме со-

ветского народа, такое под силу?!

Это поражало воображение, наполняло сердце гор-

достью. Но меня тянуло на Сибкомбайн.

Во время беседы в заводоуправлении директор ска-

зал, что Сибкомбайн работает на победу, что в его це-

хах выпускают оружия больше, чем выпускали все за-

воды России в 1913 году. Когда я на фронте брал в руки

снаряды, патроны, блестевшие чистой медью, всегда

задумывался: сколько их расходуется в один день, как

успевают обеспечить ими каждый аэродром, каждый

танк, каждого бойца? Сейчас передо мной был родной

завод. Он сумел с первого дня перестроиться на воен-

ный лад.

– С чего начнем? – спросил директор.

– С фабзавуча, – ответил я, ибо рядом со мной стоял

Бовтрочук – теперь он начальник цеха.

Мой сверстник улыбнулся.

Бовтрочук и Ломов со вчерашнего дня не расстают-

ся со мной. Они уже рассказали о себе, о том, как ста-

ли специалистами, сообщили, кто теперь где из наших

товарищей.

Узенькие коридоры, низкие комнаты класса. Неуже-

ли они всегда были такими? Приятно очутиться у того

стола, где ты отвечал урок, у станка, где сдавал первую

отшлифованную деталь.

Ребята плотно окружили, смотрят, ждут, что скажу. Я

пожелал им успехов в учебе и попросил:

– Дайте-ка мне напильник, друзья!

– Не забыл ли? – бросает мне широкоплечий Ломов.

– Попробую…

Фабзавучники теснятся, ищут щелку между сомкну-

тых плеч, чтобы проследить за моей работой. И мастер

– моего учителя я, к сожалению, не застал – косит тре-

бовательным взглядом: не испорчу ли ценную заготов-

ку? Пришлось, конечно, постараться. Ну, принимай де-

таль. И вот она в руках мастера, по ней забегал крон-

циркуль. Под общий смех и гул одобрения объявляет-

ся оценка.

Нет, не забыта наука, полученная в этих стенах! И

мне очень дорого это признание. Теперь я здесь свой,

фабзавучники окружают меня еще плотней, приглаша-

ют посмотреть общежитие, столовую…

– До свиданья, фабзайцы!

Мы идем вдоль разрытых котлованов, недостроен-

ных стен – завод разрастается. Но вот и огромные кор-

пуса, которых не было. Здесь голос металла, механиз-

мов, клокотанье труда. Дым, вспышки, звон, шум, дви-

жение. Но все это сразу отступает, когда поднимается

волна радостных восклицаний собравшихся на встре-

чу. Люди создали этот завод-гигант, они дали фронту

оружие, они ждут от нашей армии полного разгрома

врага. Их вдохновляют наши победы в боях, меня вос-

хищает их труд, поток оружия, идущего из моего род-

ного города к берегам Вислы.

Они показывают мне свои станки, совершенные ав-

томаты, я пожимаю им руки, разглядываю уставшие,

бледные лица. Молодая женщина смотрит на меня

полными слез глазами и тут же отводит взгляд в сто-

рону, наклоняется к станку. Сделав несколько шагов, я

оглянулся. Женщина, обхватив ладонями лицо, плачет.

– Вчера получила извещение о своем, – тихо говорит

Бовтрочук.

Тыловой город чувствует войну и трудностями, и на-

пряжением в работе, и жертвами.

Передо мной наспех написанный броский плакат:

«Трудиться для победы, как сражается Покрышкин!»

Улыбающиеся девушки в красных косынках, совсем

похожие на тех, которые помнятся со времен первой

пятилетки, преподносят мне сибирские осенние цветы.

Хочется задержаться у их станков, рассказать о пар-

нях-летчиках, я не прочь назвать даже имена моих дру-

зей из 16-го, которым порой не хватает ласкового пись-

меца, но впереди такие же лица, девушки, ожидающие

у станков рабочие. Они тоже хотят увидеть три Золо-

тые Звезды на груди их земляка…

На второй день – другие заводы, иные встречи. В од-

ном из цехов я заметил девочку лет четырнадцати, ко-

торая стояла перед кучкой небольших деталей и ути-

рала глаза.

Я спросил ее:

– Что случилось?

Она быстро оправилась от растерянности, привела

себя в порядок. Ответила все так же, сквозь слезы:

– Да вот, старалась, и не признали меня первой в

соцсоревновании.

– Стоит ли так переживать!

– Я всегда занимала первое место, а сейчас вот…

– Что же ты делаешь? – спросил я.

Она, маленькая ростом, шустрая, сразу воспрянула

духом, быстро взяла несколько деталей, сложила их, и

я увидел краник из бронзы.

– Притираю, чтобы плотно приставали… Чтобы не

было течи.

Удержаться от похвалы ее искусству я не мог, не

имел права. Ведь эта, казалось бы, незначительная ра-

бота ее еще детских рук непосредственно относилась

к боевому делу, она влияла на судьбу каждого летчика.

Мы-то знаем, чем угрожает самолету пусть самая ма-

ленькая течь в бензокране.

Директор заметил, что эта девочка – лучший специ-

алист на заводе по этому делу, и я от души поблагода-

рил ее от имени летчиков.

Митинги на заводах, встречи в школах, учреждени-

ях забрали почти все время. Пришел срок улетать на

фронт. Обком партии «выпросил» у маршала Новико-

ва еще «один денек для комсомола», городские орга-

низации которого на самом деле заслужили благодар-

ное слово фронтовиков. За время моего пребывания

в Новосибирске они развернули сбор средств на пода-

рок гвардейцам-летчикам. Двенадцать миллионов ру-

блей внесли мои земляки на приобретение самолетов

для летчиков нашей дивизии.

Вот она, юность Новосибирска!.. Люди пришли сю-

да, чтобы передать горячий привет воинам нашего

фронта. Пламенные речи, вдохновенные лица, креп-

кие рукопожатия. Бушует море рукоплесканий. Я смо-

трю, слушаю и мысленно переношусь к своим това-

рищам, на аэродром у Вислы. Титанический труд со-

тен тысяч этих людей, их ненависть к врагу поднимают

нас, ведут в бой.

Я говорю об этом юношам и девушкам, я заверяю их,

что мы готовы отдать свою жизнь за то, чтобы победи-

ла наша страна, чтобы расцветали мой город и другие

города и села, чтобы молодежь наша больше никогда

не знала войны.

На митинге избирается делегация молодежи, кото-

рая направляется одновременно со мной в Москву для

вручения подаренных самолетов.

Утром, очень рано, в холодной мгле, у нашего ЛИ-2 я

снова вижу знакомых людей. Они желают боевых успе-

хов на фронте, жена и мать – скорейшего возвращения