Покрышкин А.И. Небо войны

Подождите немного. Документ загружается.

названием. Поселок этот возник на месте рыбацкой де-

ревни, около строящегося моста через реку, и стал бы-

стро обрастать домишками переселенцев, устремив-

шихся сюда в поисках работы.

Это было время строительства Транссибирской ма-

гистрали. Нашлась работа и для моего деда – недю-

жинного силача и хорошего каменщика. Он строил при-

вокзальные здания, клал печи в домах.

Поселок, находившийся на перекрестке большого

водного пути и железнодорожной магистрали, быстро

рос и превратился в городишко Новониколаевск.

Подрос и мой отец и вместе с дедом стал работать

каменщиком.

А вскоре с дедом случилась беда.

Однажды на строительстве нужно было перенести

большой гранитный камень. У троих рабочих не хва-

тало сил даже сдвинуть его с места. Ну, а дед любил

подшутить над «слабожильными», потому что, как рас-

сказывала бабушка, «был таким силачом, прости ему

господи, что никакой тяжести в руках не чуял». Вот дед

и затеял спор. Четверть водки на кон, и камень будет

перенесен. Сделает это он один, без всякой посторон-

ней помощи.

Дед выиграл спор, но выигрыш дорого обошелся

ему. На всю жизнь стал инвалидом – получил грыжу.

С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже и

потом уже не смог работать. Благо, что отец к этому

времени уже обзавелся семьей, и старикам было, где

приютиться.

На следующий год после того, как я впервые в жиз-

ни увидел пленившую мое воображение чудо-маши-

ну, над городом закружилось уже много самолетов. На

улицах стали появляться летчики с яркими нарукавны-

ми нашивками – «крылышками». В первые дни летчи-

ков толпами преследовали ребята, среди которых бы-

вал, конечно, и я. Тогда же я начал не без гордости

носить вместо шапки купленный в магазине шлем. По-

дражая взрослым, я иногда баловался папиросой. Моя

учительница, узнав, что я хочу стать летчиком, реши-

ла использовать это стремление, чтобы заставить ме-

ня бросить курить. Она повела меня в анатомический

музей. У муляжа легких сказала:

– Смотри, какие легкие у курильщиков! С такими лет-

чиком стать невозможно.

Я сразу же бросил эту недетскую забаву и стал за-

ниматься физкультурой. Хотел стать сильным, здоро-

вым. Раздобыл гири и во время утренней зарядки во

дворе ворочал их. Образ летчика, обязательно физи-

чески крепкого, сильного, неотступно преследовал ме-

ня, во всем определял мое поведение.

В 1926 году мой шестнадцатилетний брат Василий

и я заболели скарлатиной. После сорокадневного ба-

лансирования на грани жизни и смерти из больницы

вышел только я.

Смерть брата, который уже помогал нашей большой

семье, вынудила меня пойти работать. Определили

меня учеником к моему дяде – кровельщику.

Полуглухой от грохота железа, небольшого роста,

худенький, с корявыми, черными от олифы и краски

пальцами, дядя Петя считался лучшим кровельщиком

города. Я быстро перенял от него эту науку и начал по-

могать семье.

Дядя меня любил, но нередко мне доставалось от

него – «для порядку», как он говорил. С крыш домов

неплохо было видно, как взлетали и садились самоле-

ты. Я так увлекался этим зрелищем, что забывал о ра-

боте. Окрик дяди не раз заставлял меня вздрагивать:

– Смотри сам не полети… с крыши. А ну берись за

молоток!

На второе лето я уже числился кровельщиком Сиб-

стройтреста. Работы было много – город строился,

нужно было крыть крыши больших четырехэтажных

зданий. Я часто работал сверхурочно.

Ребята иногда посмеивались: «Недаром у тебя та-

кая фамилия – вон ты как приспособился крыши

крыть!» Я улыбался, а сам продолжал упрямо мечтать

о той «крыше», которая распростерлась над нами, – о

небе.

…Однажды утром, проходя по центральной улице

города – Красному проспекту, я увидел в газетной ви-

трине объявление о наборе в летную школу. Остано-

вился, прочел и от неожиданности застыл. Прочел еще

раз, а тронуться с места не могу. «В школу принима-

ются лица, окончившие семилетку…» Так… мне еще

нужно ее окончить. Но есть и другое условие: «имею-

щие специальность токаря, слесаря или столяра».

Огорченный, я брел по улицам. Значит, с моей спе-

циальностью в летчики я никогда не попаду! Прощай,

моя мечта!

Лазая по крышам, я каждый день думал о том объ-

явлении, о своем терзающем душу намерении. Как же

быть? Чтобы попасть учиться на слесаря или токаря,

нужно встать на учет на бирже труда, которая была

главным распределителем рабочей силы по предпри-

ятиям. Предприятий в городе было в то время мало, а

безработной молодежи – тысячи! И все же я, как только

закончился летний сезон, встал на учет на бирже труда

и начал каждый день ходить в эту прокуренную, всегда

битком набитую комнату – отмечаться.

Родители, которым я больше не напоминал о сво-

ем стремлении стать летчиком, в это время уговарива-

ли другого моего дядю, бухгалтера, устроить меня уче-

ником счетовода. Такая «интеллигентная» профессия

для многих была, конечно, вершиной мечтаний. Мне

она не подходила, я признавал лишь то, что открыва-

ло дорогу в авиацию. И я решительно отказался. Это

привело к новым ссорам из-за меня.

Время шло. Я снова работал летом кровельщиком,

а зимой учился в школе. В 1928 году окончил седьмой

класс. Биржа труда ничем не помогла мне.

Наступил первый год первой пятилетки. Новосибир-

ску, в то время еще маленькому городку, вчерашне-

му Новониколаевску, в этом пятилетнем плане отводи-

лось одно из ведущих мест. Здесь быстрыми темпами

начали строиться крупные заводы. За широкой Обью,

в степи, рядом с деревенькой Кривощеково, заклады-

вался огромный завод «Сибкомбайн» (теперь он назы-

вается «Сибсельмаш»). Молодежь радостно вздохну-

ла: дорога всем безработным – на новостройку, а бир-

же труда, этому атрибуту старого мира, пришел конец!

Кадры рабочих для нового гиганта машиностроения

готовились в ФЗУ. Среди трех тысяч первых «фабзай-

цев» оказался и я. Меня зачислили в слесарное отде-

ление.

Давний план медленно, но верно осуществлялся. Я

торжествовал. Но мое появление дома в форме фаб-

завучника вызвало упреки. Большой нашей семье мой

заработок кровельщика был лучшей поддержкой, чем

стипендия фабзавучника.

– Нахлебник! – обругал меня как-то отец.

Я остолбенел, хотя он говорил горькую правду. Что-

бы не быть семье обузой, я собрал однажды свои не-

хитрые пожитки и покинул дом. Дом, где родился и рос.

Здесь оставил я свое детство и решительно шагнул

в захватывающие и трудные годы юности. Оказалось,

что в тот день я покинул родной дом навсегда.

Устроился жить в общежитии. Его четырехэтажное

здание стояло на самом краю соцгородка. Выйдешь из

дверей – перед тобой степь, уходящая к горизонту. По-

смотришь правее – за Обью синеют таежные леса.

Трудными были годы учебы в ФЗУ. Стипендия ма-

ленькая, от родителей помощи никакой. Зима, сибир-

ский мороз такой, что кажется, звенит воздух, а на но-

гах ботиночки, стоптанные летом. В них же надо и на

лыжах походить часок-другой…

Распорядок дня у меня был свой, и очень жесткий.

До четырех часов дня – учеба в ФЗУ, вечером – в маши-

ностроительном институте при заводе. А после – по по-

ручению комсомола шел в кружок рационализаторов и

изобретателей. Эту нагрузку мне дали потому, что я по-

дал несколько предложений по улучшению производ-

ства.

В нашей комнате жили шестнадцать человек. И в со-

седних не меньше. Продукты получали только по кар-

точкам, и их, конечно, всегда не хватало.

На первом этаже под нами был хлебный ларек, ко-

торый постоянно дразнил запахом свежего хлеба. Как

только к ларьку подъезжала подвода, мы всей комна-

той с грохотом мчались по лестнице вниз. Нужно было

спешить, чтобы нас не опередили другие. За разгрузку

хлеба нам перепадала одна-другая буханкя.

В самодельном кипятильнике мы кипятили воду и

блаженно запивали ею свежий хлеб.

Жизнь в коллективе крепко сдружила нас. С первых

дней учебы в ФЗУ я близко сошелся с Мишкой Сихвор-

том, Костей Лобастовым, братьями Бовтрочуками, Ло-

мовым, Селезневым, Пыжиковым. Спокойный, с силь-

ным характером и волей, Мишка многих сдерживал в

минуты безрассудных затей. Когда Сихворт вмешивал-

ся в спор, все быстро прояснялось. Работал он с огонь-

ком, аккуратно, и мы подражали ему.

Наша группа первой окончила ФЗУ и была напра-

влена на работу слесарями в цех.

Мишка Сихворт, Костя Лобастов и я жили в одной

комнате общежития, наши тиски в цехе находились ря-

дом, в вечернем институте мы тоже умудрялись вме-

ститься за одну парту. Вот только спортом мы занима-

лись каждый самостоятельно. Я – легкой атлетикой,

зимой лыжами и коньками, Мишка поднимал тяжести,

Костя решал ребусы. Как-то раз я заговорил с друзья-

ми об авиации.

– На чем летать-то будешь? На бумажных змеях? –

съязвил Костя.

– На змеях? Приходите завтра, я вам покажу на чем!

Как раз в эти дни создавался планерный кружок. Же-

лающих записалось много, но я хотел, чтобы первыми

вошли в него мои друзья.

Было уже назначено первое занятие в клубе Осо-

авиахима. Мишка и Костя тоже пришли туда и увидели

новенький, пахнущий клеем и свежей краской планер.

С переходом на завод я, уже как старший в семье,

помогал отцу прокормить мать, бабушку и учившихся

в школе четырех братьев и сестру.

В 1932 году меня, Мишку Сихворта и Костю Лобасто-

ва перевели инструкторами ФЗУ. Теперь мы сами учи-

ли мальчишек и девчонок.

В один из погожих майских дней меня и моих друзей

вызвали в комитет комсомола.

– Распишитесь вот здесь, – сказал комсорг ФЗУ и

вручил нам красные книжечки комсомольских путевок.

Ошеломленный, я не верил своим глазам: прямо

сверху было начертано: «Молодежь, на самолеты!» Я

чуть не запрыгал от радости, но меня остановил Си-

хворт:

– Подожди радоваться. Сначала пройди комиссию.

Мне ли бояться медицинской комиссии? Неужели я

зря занимался спортом?

В летные школы отбор был очень строгим, и многим

не повезло. Не прошел комиссию Костя, нашли откло-

нения от нормы и у Мишки. Я один из нашей нераз-

лучной тройки получил направление в летную школу.

Я уже видел себя в самолете; давнишняя мечта вела

меня прямо к цели. Ничто уже, кажется, не могло по-

мешать осуществить мое стремление, которым я жил

все эти годы.

В конце мая поезд увез меня на запад. Вагоны про-

грохотали по мосту через Обь. А там – степь и степь…

Вскоре появились леса, горы. Никогда я еще не ви-

дел гор, и эти невысокие хребты казались мне огром-

ными.

Вот они, Уральские горы, под крыльями нашего са-

молета. Я впервые вижу их с высоты, вижу всю пано-

раму Урала. Самолет снижался. Я оглянулся и увидел

сидевшего за мной Речкалова. Он кивнул на окно, ра-

достно заулыбался.

– Смотри! Моя родимая сторонка!

Григорий воскликнул так, что даже сквозь гул мото-

ров все ясно расслышали эти слова.

Под нами был Свердловск. Горы, разноцветная рос-

сыпь домов и домиков, вязь улочек и дорог. Трубы и

дым заводов. Могучий арсенал страны Урал словно

звал нас к себе.

В Свердловске мы имели право задержаться всего

лишь на несколько часов.

Что могли показать нам, фронтовикам, поздним ве-

чером руководители большого города? Конечно же, за-

вод, организовать встречу с рабочими. Огромные цехи

Уралмаша и сами творцы грозных танков полнее всего

представляли тогда Свердловск, олицетворяли един-

ство фронта и тыла.

Мы шли между длинными рядами станков, вдоль по-

точной линии сборки боевых машин. Под высокие кры-

ши там и сям взлетали голубые сполохи сварки, крас-

ные отсветы от раскаленных болванок металла; тяже-

ло грохотали механические молоты, и брызги ярких

искр чертили огненные линии; краны медленно несли

цельнокованые башни, а где-то беспрерывно ревели

моторы.

Кипение труда напоминало бой, наступление на

врага. Седые ветераны заводов и юноши, женщины и

девушки плавили, обтачивали, ковали металл.

В цехе состоялся митинг. Трибуной для ораторов

служил танк. Речи вливались в шум машин. В глазах

людей отражались вспышки плавок – горела ненависть

к врагу. Наши приветы с фронта, наши заверения раз-

громить захватчиков на их территории тонули в апло-

дисментах рабочих, стоящих у «трибуны» и у станков.

На лицах людей мы видели усталость, но в трудовом

ритме чувствовалось биение неутомимой воли народа,

его созидательной энергии.

Нас угостили ужином, и мы отправились на аэро-

дром. Утром самолет продолжил путь на восток.

После трудных испытаний, после далеких, пройден-

ных с боями дорог родная земля становится еще доро-

же. Всматриваясь в ее очертания, находишь все новые

красоты, с волнением ждешь минуты, когда увидишь

что-нибудь знакомое с детства.

Степь. Вьется железная дорога. Дробится, пестрит

что-то на горизонте. Это «что-то» оказывается неимо-

верно большим, оно все растет, надвигается. Неужели