Пивоев В.М. Миф в системе культуры

Подождите немного. Документ загружается.

В этом самообмане люди ищут поддержки других, ищут

кривое" зеркало, которое говорило бы то, что им хочется.

Поэтому "самообманщики" нередко объединяются в группы,

корпорации». Восхваляя других, они надеются на ответное

восхваление, подогревая мифологию собственной

значительности (94, 22). Чем менее состоялся человек, чем

больше у него комплекс неполноценности, тем вероятнее его

склонность к самообману, тем нетерпимее его отношение к

возможному разоблаче-

нию. "Склонность к самобману составляет одну из характерных

слабостей человека. Однако эта самая слабость далека от того,

чтобы быть безобидной или просто забавной, хотя порой и

выглядит именно таковой. Можно без преувеличения сказать,

что самообман, в конечном итоге, составляет основное орудие

злого начала в человеке. Как было сказано, в социальном

масштабе этот самый самообман выступает как ложная

идеология реакционного класса и служит его преступным целям

в качестве мощного оружия. Но самообман достаточно вреден

также и в плане личностного бытия" (94, 23). Откуда же берется

эта потребность в самообмане, в иллюзиях? в чем ее причины?

Проблема иллюзии осознается достаточно давно. Еще в

"Ригведе", одном из древнейших памятников мифологического

сознания, появляется слово "майя" для обозначения

неподлинной, иллюзорной видимости, причем в гимнах она

восхваляется как поддерживающая мир сила. Концепция "майи"

была позднее развита в философии "веданты" (см.:187, 508-536).

Словари определяют "иллюзию восприятия" как

"неадекватное отражение воспринимаемого предмета и его

свойств" (183, 133). Одной из фундаментальных потребностей

человека является потребность в безопасности. Напомним еще

раз, что писал 3. Фрейд: страх - это эмоция по поводу нашей

неготовности к опасности. Чем менее мы готовы к ней, тем

больше наш страх перед ее угрозой (см.: 282, 251). Действие

этого страха может быть или мобилизующим, или

парализующим. Включение первого или второго механизма

реакции не опирается на сознание, оно совершается на основе

интуитивного (инстинктивного) выбора, на основе

предшествующего опыта. Сильный человек с крепкой нервной

системой, активным темпераментом, с достаточным опытом

преодоления опасностей будет мобилизован страхом на

сверхнапряжение. Человек со слабым типом нервной системы,

пассивным темпераментом и без навыков активной борьбы с

опасностями вероятнее всего будет парализован страхом.

Наибольший страх вызывает новое, неизвестное, поскольку мы

не можем оценить нашу готовность к возможной опасности.

Гораздо меньший страх вызывает освоенная опасность,

знакомый враг зверь, о чем уже шла речь выше.

Какую стратегию выбрать человеку в условиях постоянно

возобновляющихся опасностей со стороны чужого мира? На

первый взгляд, разумнее всего преувеличить опасности, чтобы

обеспечить максимальную мобилизованность, готовность

встретить любого врага во всеоружии. Но тогда эта сфера

жизнедеятельности займет слишком большое место, потребует

чрезмерного перерасхода энергии и времени, что приведет к

падению активности в других сферах и к свертыванию процесса

освоения мира, к деградации культуры. Древний человек

избирает другую стратегию, преуменьшает опасность и

преувеличивает в своих глазах свою собственную

вооруженность и готовность к опасностям. Конечно, это чревато

срывом, если полное игнорирование опасности переходит в

беспечность и отсутствие бдительности - такое не останется

безнаказанным со стороны чужого мира. Тем не менее,

некоторая доля превышения уверенности в себе над

действительной боеготовностью - формирует потребность

престижа (положительного самоопределения), которая

стимулирует подтягивание до намеченного уровня

самоидентификации. Поэтому необходимо поддержание в

потомках памяти о подвигах и славе отцов, которая предъявляет

к сыновьям, потомкам требование - не посрамить ее, эту память

и славу. Возникает социальное нормативное требование -

традиция, которую хранили певцы, рапсоды, кобзари, ашуги. В

связи с этим и формируется потребность в "иллюзии", в

некотором приукрашивании (хотя бы и бессознательном)

картины мира, эту главную задачу и решает мифология.

Другой источник потребности в иллюзиях можно

обнаружить в связи с первым страхом, "травмой рождения" и

памятью о существовании в утробе матери, где все потребности

ребенка удовлетворялись автоматически, "ведь внешний мир в

собственном смысле для зародыша не существует - это

организм матери, непосредственно продолжающий его

собственный организм. Все характеристики будущей мировой

гармонии в философских системах и религиозных откровениях

и, наконец, социально-экономический рай политических утопий

- явно выдают черты своего происхождения из той же тяги к

внутриутробной жизни однажды пережитой человеком" (50, 96).

Спроецированное

в будущее, это воспоминание и формирует ожидание и надежду

возвращение состояния гармонии со средой.

Третий источник связан с переживанием

неудовлетворенной потребности, о котором писал Л. Фейербах

(см.:255, 2, 580). Это переживание, если оно становится

устойчивой и сильной страстью, может по закону доминанты

Ухтомского генерализовать и подчинять родственные,

соседствующие ощущения, искажать их в угоду основному

стремлению: "Страсти вводят нас в заблуждение, так как они

сосредотачивают все наше внимание на одной стороне

рассматриваемого предмета и не дают нам возможности

исследовать его всесторонне... Иллюзия - непременное

следствие страстей, глубина которых измеряется степенью

ослепления, в которое они нас погружают" (57, 1, 158).

На поверхности сознания потребность выступает чаще

всего в виде интереса. З. М. Какабадзе писал, что человека

можно рассматривать как совокупность различных интересов.

Одни из них фундаментальны и имеют объективное значение.

Их реализация обеспечивает настоящее, подлинное счастье.

Другие имеют меньшее значение, менее фундаментальны и

являются чаще всего производными, поверхностными

интересами. И все же они могут приобретать самостоятельный

вес и мешать реализации основных интересов. В качестве

примера Какабад-зе приводит интерес к созданию объективных

ценностей, являющийся фундаментальным, поверхностным же

интересом он называет интерес к удобно-благополучной жизни.

Проблем» реализации фундаментальных интересов,

обеспечивающих подлинное счастье, трудности в процессе

преодоления поверхностных интересов порождают потребность

облегчения, склонность к поискам более легких и "дешевых"

путей самореализации и счастья. На этой почве формируется

потребность в самообмане, в иллюзиях (94, 17-18).

Э. Фромм указывает на потребность в выработке и

усвоении схемы ориентаций в мире, которая тесно связана с

потребностью в иллюзиях: "Интенсивность потребности в

ориентации объясняет тот факт, который удивлял многих

исследователей человека; тот факт, что человек легко попадает

под влияние Различных иррациональных доктрин

(политических, религиоз-

ных и др.), хотя для "неверующих" они кажутся плохо и

неубедительно построенными. Отчасти это происходит в

результате идейного влияния лидеров, отчасти связано с

внушаемостью человека. Но это, конечно, не все. Человек,

вероятно, не был бы таким внушаемым, если бы у него не было

потребности во взаимосвязанной системе ориентаций. Чем

более идеология претендует на то, чтобы быть ответом на все

вопросы, тем более она привлекательна. Здесь, возможно, лежит

причина того, что иррациональные и очевидно безумные

умозрительные системы так просто привлекают человеческий

разум" (284, 113). Действительно, привычка к целостному,

монистически выстроенному мировоззрению заставляет

принять всю систему, даже если некоторые части ее не

согласуются с нашим опытом.

В массовом сознании, как отмечает Б.А.Грушин,

достаточно распространенным является такое положение, когда

не совпадают реальные потребности людей и формы их

внешнего выражения. Он выделяет три группы таких фактов.

Первая связана с замещением желаемого невозможного

сходным возможным; вторая - с извращенным замещением;

третья - с престижными средствами удовлетворения

недостаточно развитых потребностей, которые получают

неподлинное удовлетворение (см: 61, 318-319).

Выдающийся отечественный психолог Л. С. Выготский

назвал игру "иллюзорной реализацией нереализуемых желаний"

(см.: 297, 289). Ребенку не дают какую-то дорогую и хрупкую

вещь, но ему хочется поиграть, чтобы освоить ее. Тогда он

берет другую вещь, какую-нибудь палочку, дощечку,

присваивает ей имя желаемой вещи и играет с нею,

удовлетворяя таким превращенным образом свое желание.

Аналогичная ситуация возникает и в общественном сознании:

люди удовлетворяют свои потребности в идеалах, ценностях,

образцах попавшимися под руку, доступными и часто ловко

подсунутыми суррогатами. Но если дети осознают, что они

играют, что это "понарошку", то взрослые могут не отдавать

себе отчета в том, что они делают. Входя в игру, дети

принимают условные правила игры, где игрушка выполняет

функции подлинной вещи, но, выходя из игры, откладывают ее

в сторону и забывают. Взрослые часто не осознают, что

пользуются суррогатами, иллюзиями.

Чтобы понять это, необходим большой жизненный опыт, опыт

освоения ценностей, опыт верификации и критической

рефлексии. Конечно, тот или иной опыт есть у каждого, и

многие считают его более чем достаточным. Человек легко

распространяет значение своего опыта до космических

масштабов, до масштабов истины в последней инстанции, это

особенно характерно для мифологического сознания. К.MМаркс

в одном из ранних произведений писал о противоречии между

философией и обыденным сознанием: "Сократовская ирония,

как ее понимает Баур и как необходимо понимать ее вслед за

Гегелем, а именно в качестве диалектической ловушки, при

посредстве которой обыденный здравый смысл оказывается

вынужденным выйти из всяческого своего окостенения и дойти

- не до самодовольного всезнайства, а до имманентной ему

самому истины, - эта ирония есть не что иное, как форма,

свойственная философии в ее субъективном отношении к

обыденному сознанию" (143, 198). Чем этот опыт больше, тем

больше уверенность, что не будет ошибок в оценке идеалов, в

их выборе. Но нередко люди удовлетворяют свои потребности

иллюзорным образом, вполне осознавая, что они делают

(например, алкоголики, наркоманы).

К. Маркс писал, что критикуя иллюзии, человек

избавляется от них. Желание избавиться от иллюзий понятно,

потому что рациональное отношение к миру нуждается в

адекватности, точности его отражения, однако избавиться от

иллюзий полностью нельзя. Потребность в иллюзиях слишком

прочно внедрилась в культуру человека, в структуру его

способов освоения мира. Избавившись от одних иллюзий, мы

приобретаем новые. Хотим мы этого или нет, но наши

потребности, мечты и надежды с необходимостью формируют

эмоционально-ценностные установки и идеалы, которые

работают по законам аксиологики, заставляют принимать

желаемое за действительное.

Иллюзия, как мы выше определили, - это ошибка

восприятия реальной действительности, или, по определению Н.

П. Ферстера, "...ил-люзией называется неправильное

восприятие, искаженное именно под влиянием находящихся в

сознании представлений, но в то же время сопровождающихся

уверенностью

в правильности, то есть в соответствии с действительностью"

(258, 81). Существуют также иллюзии, связанные с неверными,

недостаточно обоснованными социальными установками и

иллюзии как несбывшиеся надежды. При этом

воспринимающий (субъект восприятия или сознания) не

замечает ошибки, полагает, что он получает достоверную

информацию, считает состоявшимся событие, которое должно

было, по его мнению, состояться. Или, прогнозируя ситуацию,

он относится к ней, как будто она уже реализована, то есть

опять же смешивает желаемое с действительным. Иллюзии

возникают, когда процесс восприятия искажается внутренними

или внешними факторами и условиями, предшествующим

опытом, стереотипами, привычками, предрассудками, а также

эмоциональными потрясениями и даже просто сильным

желанием, страстью. Иллюзии, как заметил Я. Э. Голосовкер,

призваны спасти сознание человека от ужасов "неведомого", но

и от ужаса неприятной правды (см.: 59, 142-143). У одних это

проявляется больше, у других меньше, но только машина

лишена иллюзий, человек же с необходимостью включает их в

свое мировоззрение. Академик Б.MВ.MРаушенбах называет

это"потребностью в чуде" или "геном религиозности", который,

по его мнению, есть у многих людей. Если запретить церковь,

то они будут верить в "летающие тарелки" или во что-то иное.

Причем, любопытно, что как только факт теряет статус "чуда",

обнаруживается его физическая природа, интерес к нему сразу

пропадает.

Иллюзии способны становиться "реальностью", они

приобретают значения реального факта и события, которые

вызывают те же чувства, что и реальные. Вспомним Пушкина:

"...Над вымыслом слезами обольюсь". Действительно, искусство

сознательно пользуется вымыслом, иллюзиями для создания

художественной реальности в рамках художественной

условности. Но искусство перестает быть искусством, если, как

в известном случае - во время показа фильма "Чапаев" в

осажденном Мадриде республиканцы начали стрелять в

белогвардейцев на экране. Это давно известно, и искусство в

течение многих веков хорошо справляется со своей

обязанностью удовлетворять потребность в иллюзиях. Сама же

потребность связана, поми-

мо указанного выше, с возникновением второй сигнальной

системы, в которой складываются условные рефлексы на слова

и другие знаки по ассоциации с реальными событиями и

предметами. Но эти условно-рефлекторные связи могут иметь

естественный и необходимый характер, и тогда знак выражает

сущностное качество предмета, или же обнаруживают мнимые,

второстепенные признаки, которые принимаются за первые.

Аксиологика мифа

Под логикой обычно понимают рациональную, дискурсивно

осмысленную обусловленность, а также законы мышления,

выраженного в вербально-понятийной форме. Однако,

причинные связи не всегда могут быть дискурсивно осмыслены,

особенно если речь идет о субъективных предпосылках выбора

и принятия решения или о выражении смысла в невербальных

знаковых системах, в образной, символической форме. К числу

таких иррациональных систем относится в первую очередь

мифологическое сознание.

При анализе поведения аборигенов этнографы достаточно

давно обнаружили феномен странных, с точки зрения

современной логики, умозаключений, которые делали

представители традиционных обществ из имевшихся налицо

фактов. Так, если мальчик оказался вблизи погибшего от какой-

то болезни домашнего животного, его тотчас обвиняли в

колдовстве и в смерти этого животного. По мнению туземцев,

естественной смерти не бывает, всегда есть конкретный

виновник, который причиняет смерть.

Д. М. Угринович писал: "Логика мифологических структур

принципиально отличается от логики научного мышления, ибо

мифологические структуры всегда дают иллюзорное,

фантастическое отражение реальных связей и зависимостей,

свойственных окружающему миру. Если это и логика, то особая

"мифологика", которая неадекватна объективной логике

предмета ...хотя миф и отражает некоторые противоположности,

но он всегда пытается преодолеть эти противоположности в

созна-

нии с помощью фантастических образов" (245, 54). Л. Леви-

Брюль предложил именовать "пралогическим" мышление

первобытного человека, полагая, что в древнем сознании

существовала принципиально отличная от современной логика.

В истолковании специфики дологического мышления он

исходил из закона "партиципации" (сопричастности), который

понимался следующим образом: "Так как во всякой вещи

первобытное сознание интересуется не объективными

признаками и свойствами, а мистической силой, проводником

которой является данная вещь; так как эта мистическая сила

является не исключительным свойством данной вещи, а чем-то

общим для целого ряда вещей, иногда весьма различных по

своим объективным свойствам,- первобытное сознание в

сочетании, ассоциировании представлений считается не с

реальными свойствами вещей, а с мистическими силами,

которые в них якобы заключены, которые действуют в них в

качестве причины и которые являются единственно подлинно

действующими в мире причинами" (118, 1Х-Х). Однако в

результате критического обсуждения данной гипотезы Леви-

Брюль от нее отказался, а напрасно.

Конечно, следует учесть предложенную Л. С. Выготским

концепцию об этапах формирования понятия, в ходе которого

первоначально в понятие, обозначаемое каким-то словом,

включалась группа относительно случайных предметов (см.: 52,

2, 89-184). Но этим вопрос не исчерпывается, необходимо

исследовать аксиологический аспект проблемы.

В рамках необходимого поведением человека руководят

инстинкты, логика поведения детерминируется потребностями

и. Реализуется это поведение в инстинктивных формах. Вся

сложность свободы человека - в первоначальном отсутствии

аналогичных детерминант во вновь возникающих жизненных

ситуациях. В. Франкл подчеркивал, что свобода - это сфера

должного, а должное формируется под влиянием традиций (см.:

277, 25). Неразличение "должного" и "наличного" было, как

отмечал М.MМ. Бахтин, характерной чертой мифологического

сознания (см.: 23, 30). Черты непосредственного,

нерефлективного отноше-ния к миру долго сохраняются у

простых людей, живущих физи-ческим трудом. "Народ живет

цельною, содержательною жизнью, -

писал П. А. Флоренский.- Как нет тут непроницаемости,

непроходимой стены из "вежливости" между отдельными

личностями, так и с природою крестьянин живет одною

жизнью, как сын с матерью, и эти отношения его к природе то -

любовны, нежны и проникновенны, то - исполнены странной

жути, смятения и ужаса, порою же - властны и своевольны"

(273, 68). Об этом же пишет Е. М. Мелетинский: "...Человек

родового общества рассматривает социальные отношения

сквозь призму своего отношения к природе, а связь природных

явлений воспринимает как первобытнообщинные отношения"

(146, 22), Непосредственный практический опыт порождает

потребность освоения мира, необходимо научиться

определенным навыкам деятельности по достижению

запланированных результатов, человек привыкает предвидеть

последствия своих действий. Но это стоит огромных и

долговременных усилий. Поначалу же в процессе познания и

освоения мира объективная информация смешивалась с

фантастическим домысливанием. Причем это домысливание,

как правило, имело характер иллюзии, некоторого заблуждения,

об этом писал Ф. Ницше: "...А жизнь уж так устроена, что она

основана не на морали; она ищет заблуждения, она живет

заблуждением..." (160, 1, 233). Но заблуждение ли это? Почему

мы называем это заблуждением? Если для человека некая идея

есть удовлетворительный ответ на возникший вопрос, разве он

считает его заблуждением? Конечно, нет, он считает его

истиной. Но ведь истины отличается от обычного мнения или

представления тем, что она проверена критическим опытом.

Если же какое-то мнение не позволяет критически проверить

свою достоверность, то большая вероятность того, что мы

имеем дело с мифом.

Обнаружить логику воображения, значит понять, что

обуславливает выбор из богатого эмоционального опыта, из

памяти чего-то одного, необходимого для установления связи

или отношения. Попытки исследования "логики

бессознательного", логики воображения не всегда встречали

понимание и поддержку. Ф. Ницше пытался осмыслить "логику

сна", имея в виду причинную связь, обусловленность цепочки

образов, всплывающих из памяти во время сновидений (160, 1,

245-247). Днем сознание

человека находится под контролем рациональных ценностных

(ориентаций, ночью такого контроля нет, поэтому мозг

отдыхает, сознание становится спонтанным. Ницше замечает,

что сознание может измыслить для своих настроений и

душевных состояний причины, не соответствующие

действительности (160, 1, 247).

Вся сложность проблемы осмысления логики

мифологического воображения заключается в том, что

необходимо вербально-понятийными средствами исследовать и

интерпретировать то, что не может быть адекватно изложено и

освоено на другом языке. Понятийно-вербальный опыт