Оссовская Мария. Рыцарь и буржуа: исследования по истории морали
Подождите немного. Документ загружается.
что «вера и надежда — добродетели легковерных, выгоды же от них
достаются мошенникам» («Катехизис», с. 193).
В следующих главах «Руин» рассматриваются различные формы культуры.
Чтобы всем в мире стало хорошо, надо отвергнуть религии, разделяющие
людей, и исходить из того, что людей объединяет, то есть из законов
природы. Согласно Вольнею (и в соответствии с деизмом французского
Просвещения), «идея божества... всегда была естественным продуктом
нашего сознания» («Руины», с. 141); но бог — это некое абстрактное бытие,
«всеобщая двигательная сила» (с. 75), которую люди представляют себе на
свой собственный лад. Вслед за Ксенофаном и предвосхищая Фейербаха,
Вольней утверждает, что «вовсе не бог создал человека по своему образу и
подобию, а человек создал образ бога по своему подобию» (с. 72), причем
этот образ меняется в ходе эволюции самого человека.
Печальная картина истории человечества не должна лишать нас веры в
будущее. Прогресс существует. Если люди осознают законы природы и
начнут руководствоваться ими, они поймут, что их счастье связано со
счастьем общества; слабые поймут, что они должны объединиться между
собой; богатые поймут, «что мера наслаждений человека ограничена его
телосложением... и что за пресыщением следует скука»; бедняк поймет, что
счастье состоит «в душевном покое и возможности употреблять свое время
по собственному усмотрению (!)» («Руины», с. 86).
Помочь уяснить людям законы природы и построить на их основе новую,
освобожденную от религии этику, которая преобразит мир, — это и есть
задача «Катехизиса» Вольнея. Его контркатехизис, по содержанию
противостоящий христианскому, как нельзя более сходен с ним по форме.
Написан он столь же лаконично, в виде вопросов и ответов. Число заповедей
побуждает Вольнея и закону природы приписать десять свойств. В своей
книге Вольней считает себя законодателем всего человеческого рода,
«толкователем самой природы». Его книга должна служить школьным
учебником, который, как надеется автор, будет принят во всей Европе. Все в
ней должно быть обоснованно. Этика, которую он намеревается изложить, —
это «физическая и геометрическая наука, подчиняющаяся правилам и
расчетам точно так же, как и другие точные науки»
См. предисловие к изданию «Катехизиса»
1826 г., написанное, по-видимому, самим Вольнеем: Volney G. F. Œuvres choisi es. Paris, 1826, vol. 2.
. «Нравственность,
— писал он в «Руинах», — представляет собой науку о явлениях
физического порядка, правда заключающих очень сложные сочетания
элементов, но простых и неизменных по своей сущности, так как это
элементы самой организации человека» (с. 86). Дюркгейм, излагая свою
«физику нравов», как видим, имел предшественника, с тем, однако, что
«физику нравов» он понимал как социологию обычаев, из которой должны
быть выведены этические нормы, Вольней же свои нормы выводил из
биологической природы человека.
3. Естественное право
Понятие естественного права (или законов природы) выступает у Вольнея во
всех четырех значениях, в которых оно понималось в философии
Просвещения:
1) В гл. I «Катехизиса» в качестве примеров законов природы приводятся
такие утверждения, как: вода течет сверху вниз; вода тяжелее воздуха; тела
подвержены силе тяготения; воздух необходим для жизни некоторых
существ; огонь устремляется вверх; огонь обжигает и т.д. Здесь Вольней под
законами природы понимает определенные эмпирические обобщения.
2) Во втором значении законы природы понимаются как некие постулаты.
Неподчинение законам в первом значении (например, закону, гласящему, что
огонь обжигает или что отсутствие воздуха грозит удушением) может иметь
для человека пагубные последствия. Во втором же значении законами
природы будут любые практические указания, при помощи которых человек
использует свои знания о мире — либо для того, чтобы добиться желаемого,
либо для того, чтобы избежать нежелательного. Сформулированные в
полном виде, эти практические указания приняли бы форму норм
целесообразного поведения, наподобие следующей: «Если не хочешь
обжечься, не суй пальцев в огонь».
3) В третьем, хорошо известном значении законами природы будут
элементарные права человека. Вольней говорит о свободе и безопасности как
естественных правах — в том же смысле, что и в «Декларации прав». За
такое понимание права критиковал «Декларацию» Бентам,
который прекрасно понимал, что любое право является правом по
отношению к каким-то заранее принятым нормам, поэтому нельзя
усматривать в правах основу какого бы то ни было законодательства.
4) Наконец, в четвертом значении законами природы будут закономерности,
описываемые законами в первом смысле этого понятия. «Официальное»
определение закона природы у Вольнея гласит, что естественными законами
являются «регулярные последовательности фактов». Закон природы здесь,
следовательно, не некое утверждение, но то, к чему относится это
утверждение.
Кроме того, у Вольнея фигурирует и некое деифицированное естественное
право, о котором говорится уже в единственном числе. Это право имеет 10
атрибутов. Оно: 1) первично по отношению ко всем остальным законам и
служит для них образцом; 2) восходит непосредственно к богу и потому
непогрешимо; 3) является общим для всех стран и эпох; 4) едино и
неизменно; 5) оно очевидно и явлено в фактах, всегда доступных чувствам и
поддающихся проверке; 6) оно рационально, ибо согласно с разумом, в то
время как все другие установления противоречат разуму; 7) оно справедливо,
поскольку определяет наказания, соразмерные проступкам; 8) оно
миролюбиво и терпимо, ибо гласит, что все люди — братья и права их равны;
9) оно благотворно для всех, поскольку дает людям необходимые способы
стать лучше и счастливее; 10) оно самодостаточно для этой цели, ибо в нем
заключено все, что ни есть хорошего и полезного в других законах, все их
нравственное содержание. Из перечня атрибутов видно, что естественное
право, которому они приписываются, — это комплекс законов (прежде всего
во втором и третьем из рассмотренных выше значений) нравственного (а
значит, огромной важности) содержания: из него можно вывести катехизис,
регулирующий поведение человека.
Констатация факта , что все люди стремятся обеспечить собственное
существование, а также одобрение этого факта в форме соответствующего
постулата, — таков исходный пункт вольнеевского катехизиса
В. П. Волгин в
предисловии к переводу «Кодекса природы» Морелли показывает, как эгоизм у Морелли превращается в «невинное стремление к
самосохранению». — Volguine V. P. Introduction. — In: Morelly. Code de la nature. Paris, 1953, p. 21.
. «Сохрани самого
себя» — эта норма, по мнению Вольнея, вытекает непосредственно из того
факта , что человеку свойственно стремление к самосохранению. Но наш
автор не отдает себе отчета ни в том, что постулаты не могут выводиться из
описательных утверждений, ни в том, что в его умозаключениях опущено
промежуточное звено, а именно одобрение установленного им психического
факта. Стремясь к самосохранению, человек руководствуется личным
интересом. В этом своем убеждении Вольней присоединяется к большинству
теоретиков его эпохи. «Любовь к самому себе, стремление к счастью и
благополучию, отвращение к страданию» выступают в «Руинах» в качестве
трех основных «законов природы» (с. 47). «Все понятия добра и зла,
добродетели и порока, справедливости и несправедливости, истины и
заблуждения, дозволенного и запрещенного, понятия, лежащие в основе
нравственности человека как индивидуума и как члена общества, выводятся
из этого простого и плодотворного принципа (т.е. из принципа «сохрани
самого себя». — М.О.), соотносятся с ним и в нем находят свое мерило»
(«Катехизис», с. 113).
Хотя в «Руинах» Вольней утверждает, что стремление к счастью столь же
присуще людям, сколь камню — стремление падать вниз, в «Катехизисе»
удовольствие не выступает в качестве предмета стремлений: оно вместе со
страданием играет скорее роль сигнала, который показывает, соответствует
наше поведение принципу самосохранения или нет. Удовольствие — вовсе
не зло, как утверждают религии. Такое воззрение объясняется тем, что люди
наделили божества, которым они поклоняются, своими собственными,
человеческими чертами. Предвосхищая точно такое же мнение Г. Спенсера,
автор «Руин» замечает, что люди создали себе богов, похожих на злых и
завистливых земных деспотов. «Чтобы умилостивить этих богов, человеку
пришлось принести в жертву все свои радости; он подверг себя
всевозможным лишениям и стал поступать против законов природы. Видя в
наслаждении преступление, а в страдании — искупление, человек пожелал
любить страдание и отречься от любви к самому себе» («Руины», с. 67).
Вольней, так же как Юм и Гельвеций, не хочет добродетели, основанной на
самоотречении, аскетической добродетели. Быть добродетельным — значит
руководствоваться тем, что полезно для человека и общества; эта полезность
всегда в конечном счете сводится к сохранению тела (conserver le corps), а
все, что служит сохранению тела, доставляет удовольствие. Поскольку
поддерживать свою жизнь — первейшая цель человека, наихудшее
преступление — лишить его жизни, а ценность добродетели определяется
количеством сохраненных ею человеческих жизней. Слова, знаменательные
для человека, обдумывавшего свой катехизис в эпоху террора!
Занятия Вольнея медициной и материалистические тенденции, присущие
всей группе так называемых «идеологов», к которой причисляют Вольнея
Группа «идеологов» — это школа, сложившаяся под влиянием Э. Б. Кондильяка и названная так в качестве школы, правильно
интерпретирующей учение об идеях. Она продолжала традиции энциклопедистов, что ясно сказывается в этических постулатах
Вольнея. Гастон-Мартен, по-видимому, не придавал большого значения участию Вольнея в этой группе, поскольку вообще не
упоминает об этом. У самого Вольнея ссылок на школу «идеологов» нет. Другие теоретики, причисляемые к ней, этикой не
занимались.
, побуждали его подчеркивать значение благ физиологического
порядка и даже связывать нравственность с характером питания. То, как мы
питаемся, немало влияет на наше настроение. Хорошо усваиваемая еда
способствует веселому расположению духа, любви к ближним и готовности
помочь им. Овощной стол, из-за его недостаточной питательности, склоняет
к праздности, формирует характер ленивый и мягкий и т.д. «Длительный
опыт научил древних, что диетика составляет немаловажную часть этики»
(«Катехизис», с. 126).
Основной норме «сохрани себя» сопутствуют у Вольнея еще три. Это:
«учись», «владей собой», «живи для ближних, чтобы они жили для тебя».
Три последние нормы, перечисляемые на одном дыхании вместе с первой,
играют по отношению к ней, по сути, служебную роль. Чтобы знать
естественные законы, надо быть просвещенным человеком: ведь понятия, в
которых они выражаются, не даны человеку от рождения и не диктуются
слепым инстинктом. Самообладание необходимо, так как страсти могут
поставить под угрозу наше здоровье и даже жизнь. Принцип взаимности,
названный в последнюю очередь, регулирует всю общественную жизнь в
духе правильно понимаемых собственных интересов. К нему мы еще
вернемся.
4. Нормативный образец гражданина у Вольнея
Подробный анализ добродетелей, среди которых Вольней выделяет, согласно
традиции, добродетели личные, семейные и общественные, позволяет за
неизменно абстрактными и лаконичными формулировками автора увидеть
портрет образцового гражданина, воспитанного Великой французской
революцией.
Это человек просвещенный. Знания освещают ему окружающий мир,
знакомят с причинными связями, царящими в природе, и тем самым
обеспечивают его существование. Без знаний человек действует как бы на
ощупь, подобно слепцу. Эти умозаключения и их характерная образность
напоминают, что мы попали в век Просвещения. Вольней явно не разделяет
взглядов Руссо о преимуществах «естественного состояния». Только
чудачество и мизантропия могли, по его мнению, довести некоторых людей
до осуждения знаний лишь на том основании, что ими злоупотребляют. Это
все равно, как отрезать язык из-за того, что слово может служить и ко злу.
Человек в диком состоянии — «животное злое и хищное, подобное медведям
и орангутанам» («Катехизис», с. 110 и 42).
Знания позволяют человеку быть предусмотрительным и прозорливым: такой
человек действует, устремляя взор в будущее. «Порядочный человек (honnête
homme) почти всегда пренебрегает интересом минуты, чтобы не повредить
своим будущим интересам, тогда как подлец поступает наоборот и теряет
большие будущие выгоды ради мелкой сиюминутной» («Катехизис», с. 154).
Это высказывание, и не только оно одно у Вольнея, свидетельствует о
характерных изменениях, которым подверглось во Франции понятие honnête
homme. У придворного XVII века Шевалье де Мере, да и вообще в
большинстве текстов XVII столетия, это выражение следовало бы перевести
как «обходительный» или «хорошо воспитанный человек». Теперь оно
означает «порядочный человек» — понятие, в состав которого, как мы вскоре
убедимся, явно входит финансовая состоятельность.
Умеренность, рекомендуемую третьей из главных моральных норм Вольнея,
порядочный человек соблюдает в еде, питье и эротике. Вольней наглядно
изображает фатальные последствия несварения желудка. Что до питья, то он
не решается лишить французов вина, однако призывает их к сдержанности. В
особенно сильных выражениях описываются последствия злоупотребления
эротикой — при одновременном осуждении целибата и монашеского
аскетизма. Законы природы велят регулировать эротическую жизнь путем
моногамии, причем женщинам предъявляются большие требования по части
целомудрия, чем мужчинам. Требуя большей сдержанности от женщин
вообще, и в частности недопущения каких-либо внебрачных связей, автор
обосновывает это рациональными, как он полагает, доводами.
Необходимость большей сдержанности в чувствах вытекает уже из того, что
женщине грозят последствия в виде материнства. Если же она решится стать
матерью незаконного ребенка, «она становится причиной скандала и
предметом всеобщего осуждения, а вся ее остальная жизнь проходит в
заботах и горестях. К тому же ей приходится на собственный счет содержать
и воспитывать ребенка, лишенного отца. Эти расходы разоряют ее и всячески
осложняют ее жизнь — как физически, так и морально. Утратив, таким
образом, здоровье и свежесть, без которых женщина не может быть
привлекательной, с внебрачным ребенком, требующим все новых расходов,
она уже не интересует мужчин, не в состоянии найти опору в жизни, впадает
в нужду, в нищету, в разврат и влачит безрадостное существование»
(«Катехизис», с. 129). Супружеская измена сильнее отягчает совесть жены,
чем мужа, так как нередко сопровождается кражей — в пользу чужекровных
отпрысков — достояния, принадлежащего только законнорожденным детям.
Как видим, голос естественного права звучал для одного из составителей
«Декларации прав человека и гражданина» как нельзя более традиционно, и
Вольней не видел причины пересматривать мнение, согласно которому
материнство вне брака заслуживает осуждения. Не следует забывать, что
«Декларация прав» была декларацией исключительно прав мужчины.
Но определенного запаса знаний и способности укрощать пагубные страсти
недостаточно для сохранения своего существования и здоровья. Нужно,
кроме того, быть мужественным и активным. Мужество позволяет нам
защищать свою жизнь и имущество, бороться с угнетателями за свою
свободу и независимость, а также стойко переносить удары судьбы.
Мужество, несомненно, связано с какими-то природными свойствами, ведь
известно, что одни виды животных наделены им в большей степени, чем
другие. Но если мы знаем, какие именно свойства необходимы, то можем
постараться развивать их у себя. Отсюда видно, что биологизм Вольнея не
мешает его вере в возможность перевоспитания человека, столь характерной
для XVIII столетия. «Наука о воспитании... в зависимости от того, как ее
применять, улучшает или ухудшает людей и расы до такой степени, что
может совершенно изменить их природу и склонности» («Катехизис», с. 135).
Это убеждение сочетается у Вольнея с верой в устойчивые врожденные
качества людей, которые и позволяют формулировать вечные и неизменные
законы природы.
Перед лицом законов природы активность есть добродетель. Почитать
Верховное Существо — значит руководствоваться его вечными законами, а
труд — единственно приемлемая форма молитвы. Труд воспитывает в
человеке всевозможные добродетели, подавляет пагубные влечения, дарует
здоровье и силы. Лень — один из худших пороков, она делает человека
«несдержанным, ненасытным, расточительным, раздражительным, подлым,
низким и достойным презрения» («Катехизис», с. 137). Труд человека
кормит, а человеку предусмотрительному и соблюдающему умеренность
обеспечивает достаток. Бедность не порок, но и подавно не добродетель.
Обычно она бывает следствием наших пороков, но также и их причиной:
человек, испытывающий нужду в необходимом, как правило, прибегает к
недостойным средствам, чтобы выйти из этой нужды. Итак, зажиточность
здесь, как и у Франклина, связывается с добродетелью, и Вольней мог бы
повторить вслед за Франклином, что пустой мешок прямо не устоит. В то же
время он в согласии с Франклином и в отличие от Дефо скорее подчеркивает,
что добродетель есть достаточное условие благосостояния, чем обратное
утверждение, а именно что благосостояние есть необходимое условие
добродетельности. Раз добродетель — достаточное условие зажиточности,
бедняк сам виноват в своей бедности, которая объясняется его пороками, —
убеждение, как нельзя лучше успокаивающее совесть привилегированных.
Зажиточность, оговаривается Вольней, сама по себе не добродетель, но и тем
более не порок. Она только средство; добродетельным или порочным бывает
лишь способ, которым мы ею пользуемся.
Образцовый гражданин, каким его представляет Вольней, хорошо управляет
своим домом. У него царит économie в том смысле, в каком ее понимали
античные авторы (см. с. 39-61 настоящей работы). Ему также свойственна
économie в узком значении слова, то есть ограничение расходов до
необходимого минимума. Сберегание денег обеспечивает человека на
будущее, охраняет его от тревог и беспокойства. Та же добродетель,
культивируемая в масштабе общества в целом, есть условие национального
богатства. «Богатый всем тем, чего он не потребил, человек получает
огромные средства для обмена и для торговли; он работает, производит и
продает дешевле, чем другие, и ему сопутствует удача во всем, как во
внутренних отношениях, так и во внешних» («Катехизис», с. 157). Лишь тот,
кто потребляет меньше, чем производит или имеет, может проявлять
щедрость; а тот, кто потребляет больше, чем производит, нарушает чужие
права.
Уравновешенный бюджет — надежное мерило добродетели. «Добродетели
человека и его пороки можно безошибочно оценить, зная отношение его
расходов к доходам; по состоянию его финансовых дел можно вычислить его
честность, его верность обязательствам, его заботу о благе общества, его
истинную или мнимую любовь к отечеству» («Катехизис», с. 159). Итак,
порядочного человека видно по его бюджету. Отношение человека к деньгам
становится показателем уровня его нравственности.
Почти все моралисты XVIII века вслед за экономистами считали себя
обязанными высказаться о роскоши. Вольней не находит для нее достаточно
сильных слов осуждения. Человек, привыкший к роскоши, вечно нуждается в
деньгах. «Чтобы добыть их, все средства кажутся ему хороши и даже
необходимы: он начинает с долгов, потом крадет, грабит, разбойничает,
объявляет банкротство, ведет войну против всех, разоряет других и себя
самого» («Катехизис», с. 158). В масштабе общества роскошь вызывает не
меньшее опустошение. Народ, приученный к ней, сам потребляет все, что
производит, и ему нечего экспортировать. Его внешние позиции ослабевают,
внутри же страны воцаряется полный разлад. «Роскошь порождает
неправедность судей, продажность свидетелей, неверность мужей,
проституцию женщин, холодность родителей, неблагодарность детей,
скупость хозяина дома, нечестность прислуги, злоупотребления чиновника,
злонамеренность законодателя, ложь, коварство, лжесвидетельства, убийства
и все болезни общественной жизни» («Катехизис», с. 159).
До крайности резкое осуждение роскоши Вольнеем и известная апология
роскоши в «Басне о пчелах» Мандевиля иллюстрируют два подхода
буржуазной литературы к этой проблеме. Различие взглядов двух этих