Оссовская Мария. Рыцарь и буржуа: исследования по истории морали
Подождите немного. Документ загружается.
Отдавая себе отчет в трудностях, связанных с понятиями «средний класс» и
«буржуазия», авторы, писавшие в капиталистических странах, нередко
пытались получить более однородное целое путем дробления этих категорий.
Одни предлагали двучленное деление, другие выделяли три категории в
составе «среднего класса». В первом случае «средний класс» делили обычно
на высший и низший (upperandlowermiddleclass; hauteet petitebourgeoisie) —
категории, получаемые прежде всего на основании далее неуточняемых
имущественных критериев. При трехчленных вариантах использовались
различные принципы группировки. Жерар Дегре в статье «Идеология и
классовое сознание» в составе «среднего класса» (который фигурирует у него
как нечто заранее заданное) выделяет на основании неких «классовых
установок» тех, кто считает себя связанным с пролетариатом, как это бывает
с людьми, относящимися к «интеллигентному пролетариату»
(whitecollarworkers), тех, кто тянется к высшим классам, усваивая их
классовое сознание и идеологию, и, наконец, тех, кто представляет «средний
класс» в его чистом виде. «Средний класс» (выделенный, вероятно, на
основании каких-то экономических критериев) оказывается, следовательно,
неоднородным с точки зрения своего классового сознания: одна его часть
тяготеет к стоящим ниже, другая — к стоящим выше. «Средний класс» в
собственном смысле характеризуется здесь имущественным положением и
классовым самосознанием
См.: Degré G. Ideology and class consciousness in the middleclass. — Social forces, 1950, v.
29, № 2.
.
Другие авторы делят буржуазию на три категории на основании целого ряда
критериев. Мелкая буржуазия характеризуется, по мнению некоторых из них,
следующими чертами (речь идет о Франции кануна первой мировой, войны):
образование на уровне неполного среднего; достаток крайне скромный, но
гарантирующий трудолюбивому человеку верный кусок хлеба и спокойную
старость; содержание в лучшем случае служанки «на все руки», но чаще —
приходящей прислуги. В эту категорию входят лавочники, ремесленники,
мелкие чиновники и мелкие фермеры.
К средней буржуазии, согласно тому же делению, относятся люди со
средним или высшим образованием и средним достатком (не дающим
возможности не заниматься профессиональным трудом), с одним или двумя
слугами и не владеющие собственными средствами передвижения. Кроме
того, к средней буржуазии относятся те, кто хотя и не имеет собственности,
зато связан со своим кругом узами родства или дружбы, культурой и
вкусами.
Наконец, к высшей буржуазии относятся люди со средним или высшим
образованием, достаточно состоятельные, чтобы вести роскошную жизнь,
содержать нескольких слуг, иметь собственный выезд или автомобиль
Цит. по:
Johannet R. Ор. cit., p. 53-58.
.
Как видим, признаки, принимаемые в расчет, весьма многочисленны:
имущественное положение, количество слуг, владение средствами
передвижения (что может рассматриваться как показатель достатка),
образование, наконец, ощущение связи с определенным кругом людей,
свойственное, например, бедным родственникам, пенсионерам и т.д.
Конкретные и бросающиеся в глаза показатели принадлежности к одной из
перечисленных выше категорий — такие, как число слуг или наличие
автомобиля, — имеют, кстати сказать, то преимущество, что их легко
установить, но в то же время тот недостаток, что они применимы лишь в
данной стране; к тому же их надо периодически пересматривать.
Трудности, с которыми сталкиваются, применяя подобного рода критерии,
западноевропейские и американские авторы, — это трудности, связанные
вообще с понятием класса. Авторы цитировавшейся выше работы об
английском среднем классе считают, что при отнесении кого-либо к данному
классу (в их понимании этого слова) надо учитывать и доход, и профессию, и
манеру речи, и способы тратить деньги, и развлечения, и одежду, и
образование, и нравственные установки, и личную культуру, причем в
общественный класс входят не индивидуально, а семьями. Оперировать в
этих условиях понятием класса отнюдь не просто.
Трудности, о которых говорилось выше в связи с понятиями буржуазии и
мелкой буржуазии, были связаны с немарксистским пониманием класса. На
почве марксизма — во всяком случае, при том понимании класса, которым
марксисты пользуются чаще всего, — мы получаем иное социальное
членение общества, в котором средний класс в рассмотренном выше
значении исчезает, зато появляется мелкая буржуазия как промежуточный
класс между буржуазией и пролетариатом. Такое членение получается, как
известно, если понятие класса формируется при помощи двух основных
критериев, по отношению к которым все остальные имеют вторичный
характер, а именно владение средствами производства и использование
наемной рабочей силы. В этом случае мелкая буржуазия будет классом
людей, владеющих средствами производства, но не использующих наемной
рабочей силы.
Независимо от критериев, выбираемых при классификации мелкой
буржуазии, на практике к ней относили профессии, составляющие крайне
неоднородное целое.
Как марксистские, так и немарксистские авторы, писавшие о мелкой
буржуазии, чаще всего имели в виду лавочника и ремесленника. Именно их
существованию прежде всего угрожает рост крупного капитала. Трудясь в
одиночку, они неспособны к коллективной деятельности. Неприязненно
относясь к высоким налогам, они склонны к анархизму.
Иначе, однако, выглядит положение основной массы мелких служащих. В
качестве наемной рабочей силы мы отнесли бы их к пролетариату. Недаром
их часто называют «пролетариями с белыми воротничками», хотя в
капиталистических странах эта группа обычно не ощущает себя связанной с
пролетариатом. Французский чиновник называл свое жалованье traitement, a
английский — salary, причем и тот, и другой следили за поддержанием
классовой дистанции между теми, кто получал месячное жалованье, и
работниками физического труда, получавшими зарплату еженедельно.
Еженедельное вознаграждение называлось во Франции salaire, в Англии —
wage.
Как об этом уже писали
См.: Meusel A. Middleclass. — In: Encyclopaedia of the social sciences.
, группу
служащих в капиталистических странах следовало бы рассматривать более
дифференцированно. Ведь положение государственных служащих
(например, министерских чиновников или служащих городских
общественных учреждений) во многом отлично от положения служащих
частных фирм. Государственный служащий мог почти не опасаться
увольнения и пользовался социальным обеспечением по старости уже тогда,
когда служащий частного предприятия такого права еще не имел.
Государственный служащий терял на вооружениях и войнах; служащим
частных фирм, обогащавшихся на вооружениях, обычно перепадала частица
прибылей их хозяев. Государственные служащие были заинтересованы в
высоких налогах. Служащие частных фирм, так же, как и предприниматели,
были сторонниками возможно более низких налогов.
Третью крупную группу мелкой буржуазии составляют учителя и
преподаватели. Это тоже совокупность наемных работников, подавляющее
большинство которых находится в таком же отношении к средствам
производства, как и пролетариат. Давно уже было замечено, что профессор,
преподавая в университете, работает, собственно говоря, на большой
фабрике, где студенческое «сырье» перерабатывается в магистров и
докторов, подобно тому как пекарь перерабатывает муку в батоны и булочки.
В 1925 г., когда об этом писал Гобло, такая постановка вопроса казалась не
лишенной остроумия шуткой. Сегодня, когда мы говорим о
«производственных совещаниях» в вузах, об «отсеве студентов» и т.д.,
перенося в университетскую жизнь схемы и термины из области
промышленного или сельскохозяйственного труда, такое сравнение никого
бы не удивило. Если кто-то возражает против причисления основной массы
учительства к пролетариату, то, вероятно, потому, что его представление о
производстве не позволяет отнести к нему преподавательскую работу, или же
потому, что он руководствуется какими-то внеэкономическими критериями,
имеющими неопределенный характер.
Кроме лавочника, ремесленника, низшего служащего, учителя, в числе
представителей профессий, причисляемых более или менее единодушно к
мелкой буржуазии, следует назвать военнослужащих низших рангов. Группа
военных в буржуазных странах имела собственное лицо. В них воспитывали
убеждение в собственной надпартийности, держали их «вне политики» и
даже не допускали к участию в выборах. Если лавочник относился к
миролюбивым элементам, то военные нередко мечтали о войне, которая
превращала их в людей, особенно важных для государства, и открывала
возможность стремительной карьеры.
Еще одну группу мелкой буржуазии составляли священники скромных
рангов. Как воспитатели, они находились в положении, сходном с
положением учителей. В качестве дарителей духовного утешения они могли
также считаться лицами, занимающимися услугами, которые составляют
весьма многочисленную категорию мелкой буржуазии.
К группам, о которых мы упомянули для иллюстрации неоднородности
мелкой буржуазии и которые, как уже говорилось, довольно единодушно
причисляются к мелкой буржуазии, следует еще на основании критериев,
принятых уже только в марксизме, добавить крестьян, ведущих свое
хозяйство в одиночку или при помощи семьи.
Не будем, наконец, забывать и о представителях свободных профессий:
врачах, адвокатах, журналистах, художниках. Размышляя об их роли, уже
нельзя обойти трудности, связанные с понятием интеллигенции или
«трудящейся интеллигенции», к которой их причисляют вместе с
представителями некоторых из названных выше профессий. Хорошо
известно, как трудно точно определить соотношение этих понятий с
понятием мелкой буржуазии. «Никто не решится отрицать, — писал Ленин,
— что интеллигенция, как особый слой современных капиталистических
обществ, характеризуется, в общем и целом, именно индивидуализмом и
неспособностью к дисциплине и организации (ср. хотя бы известные статьи
Каутского об интеллигенции); в этом, между прочим, состоит невыгодное
отличие этого общественного слоя от пролетариата; в этом заключается одно
из объяснений интеллигентской дряблости и неустойчивости, так часто
дающей себя чувствовать пролетариату; и это свойство интеллигенции стоит
в неразрывной связи с обычными условиями ее жизни, условиями ее
заработка, приближающимися в очень и очень многом к условиям
мелкобуржуазного существования...»
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 8, с. 254.
Итак, согласно Ленину, условия жизни сближают интеллигенцию с мелкой
буржуазией. В то же время, как это неоднократно подчеркивалось,
интеллигенция обычно служила правящему классу и солидаризировалась с
ним в своих интересах. Поэтому для тех, кто объединял людей в классы на
основании прежде всего солидарности интересов, естественнее всего было
бы сближать интеллигенцию с буржуазией. Разумеется, нельзя забывать, что
интеллигенция никогда не была однородной и что она поставляла вождей и
революционным движениям. Поэтому любая характеристика, трактующая ее
как целое, может оспариваться.
К счастью, работа, которая нам предстоит, не требует разрешения всех этих
трудностей; необходимо лишь помнить о них, чтобы правильно распознать,
кто именно служил моделью в характеристиках мелкой буржуазии, с
которыми мы будем иметь дело, и по отношению к кому эти характеристики
неадекватны.
3. Об избранной нами последовательности изложения
К изучению буржуазной морали я обратилась еще в годы оккупации,
стремясь — как уже говорилось в предисловии — показать всем, кто по-
прежнему верил в единство общепринятой морали, ее классовую
неоднородность. Свои исследования я начала тогда с Франклина, и первые
варианты настоящего труда открывались главой именно об этом авторе. В
дальнейшем, однако, обнаружилось, что я не могу объяснить выбор именно
этой фигуры ничем, кроме того, что я неосознанно руководствовалась
совершенно определенной, заранее заданной концепцией буржуазной
морали. Имея возможность выбора среди множества буржуазных
моралистов, в качестве образцового буржуазного идеолога я выбрала именно
Франклина — потому, вероятно, что сочла его особенно подходящим в
качестве иллюстрации. Но чтобы выбрать в качестве образца буржуазной
морали в целом именно Франклина, это целое уже должно было каким-то
образом сложиться в моих представлениях. Несомненно, подобным путем
шли все те, кто считал Франклина образцом буржуазности.
Осознание этого обстоятельства в свою очередь побудило меня задуматься о
том, как могло сложиться подобное представление. Теперь для меня уже
бесспорно, что оно сложилось под сильным влиянием критиков буржуазной
морали, которые в разных странах и с разных сторон выступили против
злополучного мещанина во второй половине XIX - первой четверти XX века.
Представление о буржуазной морали как об определенном типологическом
целом (в пылу борьбы принимавшее нередко форму карикатуры) приобрело
особенно четкие контуры как раз тогда, когда буржуазия отступала по всему
фронту.
Коль скоро такова была историческая последовательность событий, мы не
видели оснований, чтобы не подчинить ей последовательность нашего
изложения. В связи с этим первоначальный порядок расположения глав
изменился, и во второй главе, с которой начинается наше исследование как
таковое, речь пойдет о критике буржуазной морали. Она заслуживает
внимания, поскольку представляет собой немаловажный социальный факт в
истории морали.
Буржуазная мораль была атакована с трех сторон сразу: левыми силами — во
имя новой, передовой, пролетарской морали; дворянством — как и прежде,
во имя давних привилегий, которые оно оправдывало мнимым своим
превосходством; наконец, богемой, людьми искусства. Мы понимаем,
конечно, что три эти группы — явления разнопорядковые. Две первые
выступали с ясно выраженных классовых позиций, тогда как третья не
представляла какого-либо определенного класса. Об этом речь пойдет ниже.
Пока же предоставим слово фактам — с ними следует ознакомиться прежде
всего.
Итак, мы поочередно рассмотрим три эти направления и постараемся извлечь
отсюда обобщенный образ буржуазной морали. Представив себе его
основные черты, мы сможем задаться вопросом, насколько оправданно
связывать их с буржуазией, и если да, то с какой именно.
Прежде чем в следующей главе заняться этим вопросом, следует устранить
одно частое недоразумение. Когда я говорю о критике буржуазной морали,
мне упорно навязывают Бальзака и удивляются, что его голоса в моем обзоре
не слышно. Всем нам памятны изображения в романах Бальзака жажды
наживы, скупости, не стесняющейся в средствах борьбы за продвижение в
обществе различных групп буржуазии. Однако темой следующей главы
будет не критика практики, но прежде всего критика программы, критика
идеологии. Речь идет не о том, чтобы заклеймить эгоизм или жестокость
буржуазной среды. Под критикой буржуазной морали мы понимаем не
обвинение мещанина во всевозможных грехах (которые, кстати сказать,
вовсе не обязательно присущи только ему).
Если мещанин измывается над собственными детьми, как это мы видим в
«Мещанах» Горького, если другой мещанин отыгрывается в конторе на
своих подчиненных, то возмущение, внушаемое читателю автором, не
является выражением той критики, которую мы имеем в виду. Ибо нас
интересует критика лозунгов, а также такого поведения, которое одобряется,
освящается этими лозунгами. Критика в творчестве Запольской
матримониального поведения сынков буржуа (которые женятся лишь тогда,
когда обзаведутся «приличным состоянием», а до того времени соблазняют
служанок матери) — это критика буржуазной морали в интересующем нас
смысле, поскольку такое поведение санкционировалось, одобрялось
буржуазией. И, напротив, брак, в котором жених мог предложить невесте
лишь свои рабочие руки в качестве имущественного обеспечения, считался в
буржуазной среде чем-то постыдным. Такое поведение носит уже
программный характер, так же как лозунги предусмотрительности,
бережливости и трудолюбия.
В связи с постановкой «Греха» С. Жеромского [Фрагмент драмы; написан в
1897 г., поставлен на сцене в 1951 г.] наши газеты писали о критике
буржуазной морали, содержащейся в этой пьесе. И опять-таки по этому
случаю мы должны повторить: то, что стареющая богатая женщина пытается
любыми средствами удержать при себе человека, которого любит, а когда ей
это не удается, не допускает по крайней мере его женитьбы на любимой
девушке, не представляет собой чего-либо специфического ни для морали
буржуазии определенного места и времени, ни для буржуазной морали как
некоего типического целого. А если бы и представляло, то относилось бы к
разряду житейской практики, а не рекомендуемого поведения. Поведение
Зофьи Пармен не встретило бы поддержки в ее окружении. Но это же
окружение считает вполне естественным, что молодой человек не станет
жениться на бесприданнице.
Разумеется, между одобряемым и фактическим поведением, иначе говоря,
между лозунгами и практикой, существует тесная связь, и постоянная
реализация чего-либо на практике вопреки лозунгам не остается без
последствий. Бывает, что лозунги служат лишь прикрытием изменившегося
поведения. Но порою факты преобразуют лозунги и сводят их на почву
действительности. Так, например, столь характерное для купечества XVIII в.
осуждение купца, продающего свой товар дешевле обычной цены, исчезает
из репертуара купеческой этики под влиянием прокладывающей себе путь
свободной конкуренции. Отдавая себе отчет во всех этих взаимных
влияниях, мы не хотели бы, однако, терять из виду различие между
идеологией и практикой, лозунгами и их воплощением. Буржуазная мораль, о
которой пойдет речь, — это, как уже говорилось, прежде всего совокупность
норм и лишь тех поступков, которые ими санкционируются. Именно в
критике норм столкновение жизненных позиций проявляется особенно ярко.
Упоминание о столкновении жизненных позиций побуждает нас затронуть
еще один вопрос, который должен быть рассмотрен во вступлении.
Реконструируя буржуазную мораль как определенный тип морали, мы
иногда будем включать сюда не только черты, несомненно подлежащие
этической оценке, но и черты, признаваемые обычно этически
нейтральными, если они тесно связаны с первыми и влияют на «колорит
целого». Необходимость в понятии более широком по сравнению с моралью
ощущали многие теоретики. В таких случаях они говорили об этосе мелкой
буржуазии либо об этосе, связанном с тем или иным вероисповеданием, то
есть об определенном жизненном стиле, важнейшей, но не единственной
частью которого является мораль. Понятие этоса будет полезно и для нас,
ибо невозможно рассматривать мораль вне этого более широкого фона. Мы
пользуемся им без дальнейших пояснений, надеясь, что читатель поймет нас
правильно.
ГЛАВА II
БУРЖУАЗНАЯ МОРАЛЬ В ОТСТУПЛЕНИИ
Я называю «мещанским» все то, что мне кажется низким.
Г. Флобер
1. Критика буржуазной морали «слева»
Критика буржуазной морали, к которой мы теперь переходим и которая, по
нашему мнению, способствовала формированию представления о
буржуазной морали как определенном типическом целом, не была критикой
морали крупной буржуазии. В трех своих разновидностях, рассмотренных в
предыдущей главе, это критика прежде всего мелкой буржуазии. Вспомним
высказывание Энгельса о том, что в разных странах мещанство выступает в
разном обличье. И все же большая часть характеристик, которые будут
приведены ниже, не ограничивается какой-то одной страной в какой-то
определенный отрезок времени. Их расширительное толкование возможно
потому, что существенные черты мелкой буржуазии выводятся из ее места в