время ученые смотрят на трактаты как на исторические источники, литературные памятники и
памятники эстетической мысли. В определенном отношении нынешнее бытование трактатов
Дзэами можно уподобить месту священных книг синтоизма или буддизма, культовой архитектуры
и других явлений такого же порядка в современной культуре.
Таковы в общих чертах два главных этапа в истории бытования трактатов Дзэами.
Обратимся теперь к самой общей характеристике их стиля (конкретно и более детально
проблема стиля раскрыта в комментарии к переводу Кадэнсё в конце книги). Начнем с самого
слова «трактат». Японские ученые называют теоретические труды Дзэами словом дэнсё — букв
«книги преданий», а на западных и русском языках уже стало принято называть их «трактатами»
(теаНзе). Мы также прибегаем к этому установившемуся в востоковедении определению, хотя и
отдаем себе отчет в том, что не все работы Дзэами могут быть отнесены по тематике и стилю к
теоретическим, ученым трудам. Скажем, К.интосё и Му-сэки исси не подходят под эту рубрику,
ибо они более всего дневниковые записи глубоко личного характера, правда сопряженные с
судьбами театра Но
13
. Вообще говоря, употребляя применительно к трудам Дзэами слово
«трактат» нужно понимать его как синоним слова «сочинение», и вряд ли будет правильным
ассоциировать их с научными или философскими трактатами в привычном европейском смысле. В
них, думается, надо прежде всего видеть письменное рассуждение об искусстве, соединенное с
чисто практическими советами о способах обретения мастерства.
Дзэами—не формальный философ, но мыслитель, и он создал в своих трудах учение о
творчестве как органическом целом
14
. Все японские ученые, посвятившие себя изучению
трактатов, в один голос заявляют, что при всей внешней простоте языка они необычайно сложны
для понимания и толкования. «Предание о цветке» (далее — «Предание») считается одной из
наиболее труднопостигаемых книг из всего классического наследия Японии. На то есть несколько
причин, одна из которых, в частности, заключается в том, что «Предание» написано на
бытовавшем тогда в среде актеров профессиональном языке. Язык этот синтаксически крайне
прост, но лексически почти непроницаем для постороннего взгляда, ибо это язык, на котором
посвященный общается с посвященным. Это цеховой язык, в нем много технических терминов, но
они не выглядят таковыми в общепринятом смысле, что и делает тексты почти совершенно
герметичными. Кроме того, сам термин не несет в себе раз навсегда установленного узкого
значения, но представляет собою очень широкое понятие-символ, и в зависимости от контекста он
принимает то один, то другой, то третий оттенок значения (сравните, например, как живет в тексте
перевода такое слово театра Но, как «цветок»).
В произведениях Дзэами нет столь характерного для стиля японских трактатов по искусству
широкого цитирования японской и китайской классики, нет нарочитой литературности ни в
замысле, ни в самом изложении, но есть прямое и непосредственное, пропущенное через
собственный опыт автора, ясное представление о смысле актерского труда и глубокое
размышление о сущности пути актера, соединенные с конкретными техническими
рекомендациями и системными построениями. Читая трактаты, мы безошибочно чувствуем
образованность и ученость автора, тонкость и глубину его ума, литературный вкус, владение
избранным стилем. Но все это существует в трудах как бы опосредованно: в самобытности
высказывания, во всем тоне и характере повествования, и мы более всего, пожалуй, восхищаемся
не блестящей эрудицией и талантом автора, а тем, как полно могут проявиться культура эпохи и
ее веяния в жизни и деятельности великой личности. В этом смысле при всей их безыскусности
труды Дзэами можно считать литературными шедеврами, каковыми признает их японская
традиция. И в то же время трактаты очень практичны в смысле цели, одушевляемы, не побоимся
сказать, вполне земными заботами о преуспеянии. Все это вместе и составляет их самобытность.
Своеобразие стиля трактатов складывается из сочетания мыслительной широты и глубины,
присутствия яркой личности автора и чисто практической их направленности. Чтобы уточнить
сказанное, проведем некоторые параллели.
Типичными образцами японских средневековых трактатов являются поэтические теории
послехэйанского периода. В большинстве своем они истолковывали приемы и правила
стихосложения. Так, трактат о поэтическом жанре рэнга («нанизанные строки») под названием
Цукуба мондо («Беседы в Цукуба») ЁСИМОТО Нидзё
15
, написанный в конце XIV в., утверждает
историческое значение рэнга и содержит технические наставления о приемах «нанизывания