Мокульский C.C. (под ред.) Хрестоматия по истории западноевропейского театра. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

В таких случаях главным образом поэт и бывает вправе предпочесть правде

правдоподобие и лучше разрабатывать сюжет вымышленный, но разумный,

чем правдивый, но не отвечающий требованиям разума.

Итак, было бы несравненно лучше при разработке сюжета «Сида» погре-

шить против истины. Пусть бы в конце пьесы обнаружилось, что граф—не

родной отец Химены; или что он, вопреки ожиданию, не умер от раны; или,

наконец, что от брака Родриго и Химены зависело спасение государства.

Все это, повторяем, было бы более простительно, чем перенесение на сцену

подлинного исторического события во всей его неприглядности.

Одно из основных правил подражательной поэзии—это не перегружать

произведение таким множеством материала, которое лишает поэта возмож-

ности придать ему необходимое изящество и развернуть действие надлежа-

щим образом.

Автор проявил недостаток мастерства в том, что он заключил в двадцать

четыре часа столько значительных событий и не сумел построить свои пять

актов иначе, как нагромоздив их один на другой в такой короткий проме-

жуток времени. Еще худшей ошибкой было допустить, чтобы Химена дала

согласие на свой брак с Родриго в тот же день, когда он убил графа. Это

превосходит всякое правдоподобие...

Что же касается вопроса о том, виноват ли поэт, соединив на протяжении

одного дня события, на самом деле происходившие в разное время, то мы

считаем, что нет, если это сделано разумно и касается происшествий мало

известных или незначительных. Поэт должен соблюдать только правдоподобие

исторических событий, но не делаться рабом тех обстоятельств, которые

сопутствовали им в действительности. [...]

Разбирая характер Химены, нельзя отрицать, что, вопреки скромности,

свойственной ее полу, она чересчур пылкая влюбленная и притом обладает

извращенной натурой. Как бы ни была велика ее страсть, несомненно, что

она не должна была отказываться от мести за смерть отца, а тем более давать

согласие на брак с его убийцей. В этом отношении ее поведение следует

считать по меньшей мере неприличным, если не развратным. Этот гибельный

пример делает все произведение порочным и уводит его от главной цели

поэзии—приносить пользу. Это не значит, что нельзя достигнуть пользы,

показывая дурные нравы, но в таком случае необходимо, чтобы в конце они

были наказаны, а не вознаграждены, как в данном произведении.

Эпизод с инфантой мы считаем лишним, так как этот персонаж никак не

способствует и не препятствует заключению брака Химены и Родриго, а лишь

показывает нам наивную страсть, кстати сказать, совершенно не подобающую

принцессе, так как предметом ее является юноша, ничем еще не выказавший

своих доблестей. Нам известно, конечно, что не все эпизоды, хотя бы даже

ненужные для развития сюжета, должны быть изгоняемы из поэтического

произведения, но мы знаем также, что допустимы они только в поэзии эпи-

ческой; в драме же их можно терпеть только в редких случаях...

Из «Мнения Французской академии

по поводу трагикомедии «Сид» («Sen-

timents de l'Académie Française sur la

tragi-comédie du Cid», 1638). Пере-

печатано в книге: Р. Corneille,

Oeuvres complètes, publiées par Ch.

Marty-Laveaux, collection «Les

Grands Écrivains de la France», v. XII,

1862, p. 465.

ГОРАЦИЙ*

(1640)

Отрывки из трагедии

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА II

Куриаций и Флавиан.

Куриаций

Ты нам принес из Альбы вести?

Кто, кто защитники отчизны,—говори.

Флавиан

Я их пришел назвать.

Куриаций

И кто же эти три?

Флавиан

Твои два брата...

Куриаций

Что?

Флавиан

Назначен ты и братья...

Ты недоволен?., нет?.. Не должен ли сказать я

Диктатору, что ты, услышав эту весть,

Презрительно отверг оказанную честь?

Куриаций

Скажи, что ни любовь, ни узы братской дружбы

Не воспрепятствуют отечеству на службу

Трем Куриациям всю жизнь свою отдать

И мощный меч на трех Горациев поднять!

Флавиан

На них?! Мне сказано отныне все тобою.

Куриаций

Неси же мой ответ, я приготовлен к бою...

СЦЕНА III

Гораций и Куриаций.

Куриаций

Пусть небо с этих пор, земля и самый ад,

Восстав на нас войной, свой гнев соединят!

Пусть боги, демоны, все люди, рок пред нами

Восстанут мощными и властными врагами,

Я превзойду их всех и вызываю в бой

Судьбу и демонов, богов и род людской!

Все, что ужасно в них и злобно и жестоко,

Все меньше почести, нам данной волей рока!

620

Гораций

Но рок, возведший нас на почести предел,

Всю силу доблести нам проявить велел!

Он силу истощил, чтоб облик дать несчастью,

Способный при борьбе поспорить с нами властью.

Заметя средь толпы наш необычный дух,

Он необычно стал преследовать нас двух!

Бороться со врагом для общего спасенья

И с незнакомцем меч скрестить в пылу сраженья—

Простейшей доблести призванье, долг простой:

Кто не вступал с врагом отчизны в лютый бой?

Отчизне жизнь отдать отважно не постыдно,

Для тысячей людей желательно, завидно!

Но умертвить при всех того, кто дорог нам,

Сразиться со врагом, кто мне, как я же сам,

Напасть на сторону, избравшую защитой,

С кем породнились мы, дружили мы открыто,—

Достойно только нас, лишь нам дано свершить

И зависти в толпе не может породить.

Порвавши дружбы связь, пожертвовать отчизне

Того, кому готов отдать все блага жизни,

На это мало кто способен из толпы,

На это посягнуть лишь можем я и ты!

Куриаций

Да, наши имена не будут позабыты!

К великой славе нам теперь пути открыты!

Мы станем образцом всех доблестей земных,

Но доля варварства звучит в словах твоих.

Немногие, пленясь бессмертием и славой,

Отважутся вступить на этот путь кровавый.

Как ни пленителен толпы восторг и плеск,

Безвестность мне милей, чем славы шум и блеск.

Ты видел сам, что я не колебался долго,

Покорно принял весть и не отвергнул долга:

Ни дружба, ни родство, ни нежный пыл страстей

Не отвлекли меня от родины моей.

Раз, что Куриаций избранники отчизны,

Они послужат ей, не вызвав укоризны!

Нам Альба будет тем, что Рим для ваших душ...

Я сердцем нежен, добр, но все-таки я муж!

Я знаю, к прошлому мне больше нет возврата,

Когда, любя сестру, войной иду на брата!

Вражду читаю я теперь в твоих глазах.

Я должен сам желать низвлечь тебя во прах,

И я исполнить долг желаньем пламенею,

А вместе с тем страшусь, от ужаса немею

И в жалости к себе завидую я тем,

Кто, раньше встретив смерть, лежит во прахе нем.

Но отступить назад Куриаций не желает.

Печальный долг меня томит, но не пугает!

Люблю его дары и то, что он берет!

И если большего Рим от геройства ждет,

То я не римлянин: хвала богам предвечным,—

По крайней мере я могу быть человечным.

621

Гораций

Когда не римлянин,—все сделай, чтоб быть им.

Когда ты равен мне, твоя отчизна—Рим.

Знай, доблесть твердая, которой я владею,

Не может допустить сомненья вместе с нею.

Нельзя на поприще бессмертья выступать

И с первых же шагов .оглядываться вспять!

Несчастье наше—да!—поистине велико!

Но я не устрашусь безжалостного лика!..

Кто б ни были враги моей родной страны,—

В готовности моей попрать их—все равны.

Блаженство получить такое приказанье

Уничтожает скорбь, любовь и состраданье!

В ком голос всех других забот пред ним не смолк,

Готовится как трус свершить священный долг.

Он должен разогнать все помыслы другие.

Рим бросил жребий мне,—-все стали мне чужие.

И с той же радостью, с какою я сестру

Супругою назвал, вас трех я в прах сотру!

Чтоб этот разговор не продолжать без нужды,—

Вас Альба назвала, вы мне отныне чужды!

Куриаций

Нет, мне ты брат еще! И в этом смерть моя!

Но твердости такой еще не ведал я!

Как наша скорбь, она мне кажется великой:

Пред ней склоняюсь я, хотя считаю дикой!

Г о р а ц и й

Зачем насильственно величью подражать!

И если хочешь ты как женщина рыдать,

Предаться можешь ты свободно жалким стонам.

Вот и моя сестра в слезах, приличных женам,

А я к твоей пойду, чтобы напомнить ей,

Что римлянка она, чтоб в горести своей

Любила вас, хотя б от вас и должен пасть я,

Чтоб чувства римские явила средь несчастья!

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА V

Гораций, Камилла и Прокул

. Прокул несет три меча Куриациев

Гораций

Вот рука, свершившая отмщенье,

Рука, которая позор порабощенья

С отечества сняла! Камилла, вот звено,

Создавшее из двух могучих царств одно!

Вот знаки почести, свидетели победы,—

Воздай мне должное, забыв про скорбь и беды.

Камилла

Прими одни мои рыдания в привет.

Гораций

Но Рим не хочет слез: им ныне места нет!

Смерть братьев искупил я дорогой ценою:

622

Не слезы—кровь врагов за них пролита мною...

Раз совершилась месть, все счеты сведены.

Камилла

Раз кровью вражеской они отомщены,

Оплакивать их смерть нет более причины.

Безропотно снесу я горе их кончины...

Но кто сумеет смерть любовника отмстить,

Чтоб я могла его на миг хотя забыть?

Гораций

Молчи, несчастная!

Камилла

О мой Куриаций, милый!

Гораций

О дерзкий крик сестры, отныне мне постылой!

Врага народного, мной попранного в прах,

Ты смеешь поминать с любовью на устах!

Победа Рима скорбь в твоей душе рождает?

Такой преступный вопль к отмщению взывает!

Исправь желания твои, любовь умерь

И не оплакивай соперников потерь!

Пусть в сердце у тебя исчезнет страсть бесследно.

Гони ее, гони, и подвиг мой победный

Да будет для тебя отныне в жизни все!

Камилла

Так дай же сердце мне, о варвар, как свое!

И если требуешь ты моего признанья,

Отдай Куриация иль допусти стенанья;

Все радости мои, вся скорбь дышали им!

И мертвый, как живой, он мной боготворим.

Нет, не ищи сестры,—перед тобою

Стоит любовница с истерзанной душою!

Она, как фурия, всю жизнь твою губя,

Желает каждый миг преследовать тебя!

О кровопийца, тигр! Ты запретил мне горе!

Ты хочешь, чтобы я с блистанием во взоре

До неба вознесла твои дела, злодей!

Чтоб смерть еще приял он от руки моей!

Так пусть же на тебя низринутся напасти,

Которым скорбь моя явилась бы как счастье...

О если б славы блеск, тебе столь дорогой,

Ты запятнал бы сам злодейскою рукой!

Гораций

Нет! Сдерживать свой гнев я более не властен.

Не думай, что к твоим словам я безучастен,

Что я стерплю позор среди моей семьи...

Рыдай о мертвеце, жалей его, люби,

Пусть будет тень его тобой боготворима,

Но помни, что должна ты процветанью Рима!

Камилла

Рим! Рим—единственный предмет моей вражды,

Рим, для которого убил героя ты,

623

Рим—колыбель твоя, твой идол поклоненья!

Рим, ненавистный мне, раз ты—его спасенье!

О если б полчища несметные врагов

Могли бы истребить следы его основ!

И если мало им Италии на это,

Пусть Запад и Восток, пусть все народы света

Чрез горы и моря со всех концов земли,

Чтоб в прах попрать tero, к стенам его пришли!

Пусть сам он на себя обрушит их твердыню,

Сам кровь свою прольет и втопчет в грязь святыню.

Пусть страшный гнев небес, услышавших меня,

Прольется на него потоками огня!

О если бы предстал он, молнией спаленный,

В развалинах, в пыли, а лавр твой—оскверненный!

Последний римлянин в его предсмертный час!

О если б предо мной в мученьях он угас!

Все это видеть, знать, принять во всем участье,

Упиться мщением и умереть от счастья!..

Гораций (с мечом в руках преследует бегущую Камиллу)

Так смолкни же: тебе пощады больше нет!

Иди с проклятьем в ад Куриацию вослед!

Камилла (за сценой)

О изверг!

Гораций {возвращаясь на сцену)

Так падет во прах сраженный мною,

Кто римского врага почтит при мне слезою.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА II

Тулл, Валерий, старик Гораций, Гораций и стража.

Валерий

Великий государь! О лучший из царей!

Послушай голоса всех праведных людей!

Никто из нас заслуг его не отнимает:

Он много совершил, пусть много получает,—

Не уменьшать наград, прибавить рады мы

И к торжеству его сочувствием полны,

Но он убил сестру; в отмщение удара,

Пусть вслед за торжеством его постигнет кара!

Неистовство его скорей останови,

Иначе скоро мы потонем все в крови!

Простив насилие, жди тягостных последствий.

Кровавая война родила много бедствий.

Союзы брачные в былые времена

Соединили так родные племена,

Что каждый римлянин почти во вражьем стане

Терял родных, друзей, платя печали дани;

Оплакивая их, он забывал блага

Отечества, жалел народного врага!

Но в чем же тут позор? неужели удача

624

Дает права казнить того, кто стонет плача?

Кого же пощадит неистовый герой,

Когда не устоял он даже пред сестрой?

Не в силах был простить слезам и сожаленью,

Внушенным девушке любовника паденьем

Почти за день пред тем, как нежный Гименей,

Связал бы счастье их на много, много дней.

Он, спасши Рим, его себе порабощает,—

Права над жизнью всех и смертью заявляет.

Мы скоро будем все его благодарить,

Что наши дни ему угодно пощадить.

Я мог бы многое сказать о том, что воин,

Свершив такой удар, отчизны недостоин,

Что диким подвигом победного меча

Он заслужил навек прозванье палача!

Да, государь, мы ждем монаршего решенья,

Которое должно смыть с Рима оскверненье.

Последствия страшны и страшен гнев богов.

Спаси нас от того, кто хуже всех врагов!

Т у л л

Гораций, защитись.

Гораций

В чем мне искать защиты?

Мои дела тобой еще не позабыты.

Твое решение для подданных закон:

Пощады нет тому, кто властью осужден.

Произнеси твой суд, ему я покорюсь!

Иные любят жизнь, а я ей тягощусь!

Валерий мне не враг, его душа объята

За смерть возлюбленной желаньем казни брата!

И в этом нам сойтись сегодня суждено.

Он казни требует со мною заодно!

Но в целях наших есть глубокое различье:

Бессмертья доблести моей хочу достичь я,

Тогда как он позор желает мне нанесть.

Он жаждет погубить, а я воспрянуть честь...

Да, редко, государь, бывает в жизни случай,

Где может проявить всю силу дух могучий.

Смотря по поводу, значению борьбы,

Он сильным кажется иль нет в глазах толпы,—

Все люди думают по внешности о силе

И только по плодам о ней всегда судили.

И если раз герой великое свершил,

Им надо, чтобы он другого не творил.

Вослед за подвигом, исполненным блистанья

Все, что не так блестит, смущает ожиданья:

Герой обязан быть всегда везде велик

И—может или нет—рождать восторга клик!

Им нужны чудеса во что бы то ни стало,

И чтоб ни делал он, всегда им будет мало.

Для клеветы людской великих нет имен:

Блеск первых дел всегда другими затемнен.

Когда над уровнем ты стал обыкновенным,

625

Чтобы не пасть, живи в бездействии презренном...

Не стану лавром я венчать свое чело—•

Ты видел, государь, как все произошло.

Нет! Не предвидится сражений, столь же славных,

И вряд ли мне дано еще дождаться равных.

Мне превзойти себя надежды больше нет,

И я не одержу уже таких побед!

Итак, чтоб по себе оставить память чистой,

Я смертью обновлю лишь блеск ее лучистый!

[...]

Рим не нуждается,—в нем много есть мужей,

Способных с честью быть опорою твоей.

И если, государь, достоин я награды,

Прошенью моему не налагай преграды:

Дай этой самою победною рукой

Для славы на века покончить мне с собой!

[...]

Старик Гораций

На речь Валерия позволь в моем ответе

Восстать на то, что с ним здесь высказали дети

Они хотят сгубить, вооружась втроем,

И то немногое, что сохранил мой дом.

[...]

Валерий проявил напрасно столько рвенья;

В порыве первом нет ни тени преступленья.

Кто, слыша, не стерпел отечеству хулы,

Не наказания достоин, а хвалы!

Любить врагов страны почти до обожанья,

За смерть их проклинать отчизну и в сознанья

Желать, чтоб на нее огонь небесный пал,

Есть преступление-—его он наказал.

Он был одушевлен одной любовью Рима

И был бы чист, не будь им родина любима!

Но что я говорю—невинен и теперь,

Иначе был бы мной наказан он, поверь!

•Воспользовался б я уже отцовским правом,

Дарованным небес божественным уставом.

Я слишком честь люблю, чтоб мог стерпеть мой взор

В моей семье пятно, бесславье и позор.

Пускай свидетелем мне будет сам Валерий

И подтвердит сейчас, при всех, удостоверя,

Что я сказал, когда неведом был исход

Сражения. Как в нем я проклинал мой род!

Кто поручил ему моей семьи заботу?

Кто вне меня за дочь здесь смеет звать к расчетуг

И почему ее насильственный конец

Он к сердцу более берет, чем сам отец?

Он опасается насилья над другими,

Но близок стыд лишь тех, кого зовем родными.

Каким бы образом ни действовал другой,—

Нам вовсе дела нет до слабости чужой.

(Валерию.)

Плачь о врагах пред ним, о доле их печальной,

Его не тронет вопль и стон твой погребальный!

Не может запятнать позор чужого зла

Бессмертья лаврами венчанного чела!

626

Святые лавры! Вы, которых здесь пятнают!

Вы, чьи листы главу от грома сберегают!

Допустите ли вы, чтоб враг, на казнь влача,

Геройскую главу дал в руки палача?

О римляне, друзья, ужели вы готовы

Герою наложить позорные оковы?

Ужели будет тот безжалостно казним,

Кому свободою своей обязан Рим?!

Скажи, Валерий, где, отдавшись неприязни,

Ты место выбрал бы ему для этой казни?

Средь этих стен, где клик восторга столько раз

Встречал того, кто Рим от подчиненья спас?

Или вне стен, где кровь врагов еще дымится,

Где трех Куриациев печальные гробницы

Вещают каждому о том, что сделал он,

Какою славою навек он осенен?

Нет! Казнь его не" скрыть тебе, Валерий, Еедай:

Все, что ни видишь здесь, живет его победой!

Все восстает на пыл неправедной любви,

Желающей пятнать счастливый день в крови!

Знай, Альба не снесет такого преступленья

И Рим в рыданиях не стерпит поношенья!

Великий государь! Твой правый приговор

Предупредит борьбу, насилье и раздор...

Что он свершил уже для дорогой отчизны,

Он может совершить еще ЕО время жизни.

О государь! Забудь о старости моей.

Сегодня был отцом я четырех детей

И трех пожертвовал уже родному краю!

Не за себя теперь, за Рим я умоляю,

Оставь последнего: храбрее мужа нет!

Позволь, чтоб кончить речь, сказать ему в ответ.

Гораций! Не считай, что от толпы порочной

Зависит на земле сиянье славы прочной!

Что нам дает ее шумливый крик и плеск,

На миг рождается и в миг теряет блеск.

Хвалы ее, восторг, шум мимолетной славы

Рассеются как дым от клеветы лукавой.

Цари великие, избранников умы

В оценке доблести быть судьями должны.

Они одни дают блеск славы бесконечной,

Их властью имена восходят к жизни вечной!

Живи, Гораций мой! Будь с ними навсегда

И, как они, велик! Не бойся иногда

Деянием, не столь высоким и блестящим,

Не угодить толпы пристрастьям преходящим.

Живи еще, смотри на жизнь, как я смотрю,

И послужи еще отчизне и царю.

Я кончил, государь; скажи твое решенье.

Со мною вместе Рим сказал свое воззренье.

Валерий

О государь, позволь сказать. . .

Т у л л

Валерий, нет!

Твои слова не стер горациев ответ.

40* 627

В моем уме хранить я многое умею;

Все ваши доводы я пред собой имею.

Деянье страшное, свершенное им тут,

Смущая естество, зовет богов на суд.

Запальчивый порыв, родивший преступленье,

Не может никогда служить как извиненье:

Слабейший изо всех и благостный закон

Потребует, чтоб он был смертию казнен.

Но разберем его вину не так бесстрастно,

О! велика она, убийственна, ужасна!

Но породил ее на свет тот самый меч,

Который смог меня могуществом облечь.

Над Альбою я слил два царства воедино!

Для оправдания нужна ль еще причина?

Как Ромула вина

забвением покрыта,

Так и Горация да будет позабыта:

Что Рим сумел простить великому отцу,

Пускай теперь простит и славному борцу!

Гораций, ты прощен!.. Боец великодушный!

Ты, голосу любви отечества послушный,

В порыве доблестном свершил поступок твой;

Потерпим же исход печальный, роковой!

.Живи, чтоб родине служить, и пусть Валерий

Вновь станет друг тебе, забыв свою потерю.

Любовью, долгом ли он был руководим,

Без злобы и вражды глухой встречайся с ним.

Сабина, брось твой плач и ропот погребальный,

Гони из сердца прочь знак слабости печальной

И, слезы осушив, ты явишься сестрой,

Достойной тех, кто пал на битве как герой.

Мы завтра вознесем торжественно моленье

И призовем на нас небес благоволенье.

Когда пред жертвами молитвою жреца

Не смоется его великий грех, отца

Услышат небеса: в его мольбе есть силы,

Чтоб умиротворить тень скорбную Камиллы.

Мне жаль ее. О да! Воистину жесток,

Безжалостен к ней был и страшен мрачный рок.

И если в тот же час порывом той же власти

Она с Куриацием погибла жертвой страсти,

Пусть в тот же роковой для них обоих день

Они найдут себе в одной могиле сень!

P. Corneille, Horace (1640).

Перепечатано из книги: П. К о р-

н е л ь, Гораций. Трагедия в пяти

действиях. «Дешевая библиотека»

А. С. Суворина. СПБ, 1893, стр. 21 —

25, 61—65, 69 — 80. Перевод

М. И. Чайковского.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ КОРНЕЛЯ

Хотя, по мнению Аристотеля, единственная цель драматической поэ-

зии—нравиться зрителям и хотя большая часть этих произведений

нрави-

лась им, я хочу все же утверждать, что многие из них не достигли цели искус-

628