Майоров Г.Г. Формирование средневековой философии (латинская патристика)

Подождите немного. Документ загружается.

Г. Г.

МАЙОРОВ

ФОРМИРОВАНИЕ

СРЕДНЕВЕКОВОЙ

ФИЛОСОФИИ

ЛАТИНСКАЯ

ПАТРИСТИКА

-V

Москва

«Мысль»

1979

М14

Редакции философской литературы

7^339

ггета

10501-150

004 (01)-79

20-79.

0302010000

Введение

ПОНЯТИЕ И ПРОБЛЕМА

СРЕДНЕВЕКОВОЙ

ФИЛОСОФИИ

Деление истории на античную, средневековую и но-

вую давно уже стало общепринятым. Однако приме-

нение такого рода периодизации к истории филосо-

фии и истории культуры в целом вызывает серьез-

ные трудности. Прежде всего встает проблема ее

универсальной применимости в пространственно-гео-

графическом смысле. Можно ли говорить, например,

об античности или средневековье по отношению к

индийской, китайской, арабской или же русской фи-

лософии и культуре? Или же говорить так

—

значит

оказаться в плену у давно устаревшего европоцент-

ризма? Другая проблема: если ограничить область

приложения данной периодизации только культур-

ной и идеологической историей Западной Европы,

можно ли сколько-нибудь точно определить хроноло-

гические рамки каждого иа периодов? Каким момен-

там следует заканчивать историю античной филосо-

фии и с какого начинать историю философии сред-

невековой? На чем останавливается средневековая

философия и с чего начинает новая? Ответить на эти

вопросы невозможно без уяснения того, какой смысл

мы вкладываем в понятие «средневековая филосо-

фия». Разумеется, не хронология будет определять

этот смысл, а, наоборот, установленный

нами

смысл

определит хронологию.

Рассмотрение средневековой философии просто

как философии определенного временного отрезка

—

средних веков потребовало бы от нас предваритель-

ного уточнения самого термина «средние века», что

является задачей весьма непростой и до сих пор не

вполне разрешенной

. Недостатком большинства

современных исследований по средневековой фило-

софии оказывается как раз то, что они либо связы-

вают ее начало с какой-нибудь датой политической

истории (с датой падения Западной империи

—

476 г.; с датой коронации Карла Великого

—

800 г.

и т. п.)

, либо вовсе опускают проблему ее начала,

приурочивая ее возникновение к какому-нибудь из

философов, например к Августину

, или же делая

ее фактически простым продолжением философии

античной

Более оправдан, на наш взгляд, такой подход к

средневековой философии, когда с этим термином

связывается прежде всего исторически своеобразный

способ

философствования,

характерный для Европы

и Ближнего Востока эпохи феодализма, однако воз-

никший еще задолго до утверждения классического

феодализма и сошедший с исторической сцены мно-

го раньше, чем окончательно сошел с нее европей-

ский феодализм

. Своеобразием указанного способа

философствования была его

сопряженность

с рели-

гиозной идеологией, основанной на принципах от-

кровения и

монотеизма,

т. е. на принципах, которые

были общими для иудаизма, христианства и мусуль-

манства, но по существу чуждыми античному рели-

гиозно-мифологическому мировоззрению. Эта фунда-

ментальная зависимость от религиозной идеологии

не означала для философии полное ее растворение

всегда и везде в религиозном сознании, но все же

неизменно на протяжении всего периода определяла

и специфику философских проблем, и выбор спосо-

бов их разрешения.

Какова бы ни была позиция средневекового фи-

лософа, она всегда отмечена глубокой «озабоченно-

стью» религией и теологией, будь то озабоченность

тем, как поставить философию на службу религии,

свойственная раннему средневековью, или же оза-

боченность тем, как, сохраняя лояльность религии,

освободить философию из-под теологической опеки,

присущая средневековью позднему. Исторически

обусловленное сожительство философии и теологии,

иногда довольно мирное* иногда переходящее в от-

крытую конфронтацию (например, в случае с Берен-

гарием, Абеляром или Сигером Брабантским), но

всегда неравноправное и почти всегда вассальное,

придало философскому самосознанию средневековья

неповторимый колорит, по которому его легко идеи

тифицировать и отличить от философского самосо

знания античности или Нового времени. Теологиче-

ская идея выполняла для средневекового философа

ту же регулятивную функцию, какую для античного

выполняла идея эстетико-космологическая, а для

философа Нового времени

—

идея научного знания.

Отсюда ясно, каковы должны быть хронологические

рамки средневековой философии. Ее историю нужно

начинать с того момента, когда философия впервые

сознательно ставит себя на службу религии и теоло-

гии откровения, и заканчивать тогда, когда союз

между философией и богооткровенной теологией

можно считать в основном распавшимся. Но первые

серьезные попытки использовать философию для

целей религии откровения принадлежат Филону

Александрийскому и христианским апологетам, а

последние удйры по философско-теологическому

альянсу были нанесены в номиналистическо-сенсуа-

листической школе Оккама, где окончательно утвер-

дилась идеологически подрывная для средневековья

теория «двух истин».

Итак, в соответствии с указанным подходом ис-

торию средневековой философии следует начинать

I—II

вв. и заканчивать XIV—XV вв. Только в этом

случае можно избежать искусственного разъедине-

ния таких непосредственно связанных между собой

феноменов идеологической истории, как патристика

и схоластика

, а также верно истолковать антидог-

матическую и антиклерикальную заостренность

философии эпохи Возрождения. Подобного рода под-

ход к истории средневековой мысли реализован в ра-

ботах Э. Жильсона, М. де Вульфа, М. Грабмана

некоторых других. Вместе с тем мы не найдем в

указанных работах необходимого социально-истори-

ческого обоснования особенностей средневекового

мышления. Взаимозависимость философии и теоло-

гии трактуется здесь как некая историческая дан-

ность, нуждающаяся скорее в феноменологическом,

нежели в детерминистическом анализе; начало и ко-

нец этой взаимозависимости видятся как события

внутренней жизни культуры в отрыве от социально-

экономического контекста. Разумеется, культурная

и идеологическая история обладает известной само-

стоятельностью, что и позволяет нам прилагать к ней

особую периодизацию (античность, средние века,

Возрождение, Новое время) в отличие от периодиза-

ции социально-экономической, соответствующей об-

щественным формациям. Однако факты истории

культурно-идеологической обладают поразительным

изоморфизмом по отношению к событиям истории

социально-экономической и становятся вполне по-

нятными только в связи с последними. Не случайно

зарождение характерного для средних веков способа

философствования в первые века новой эры совпада-

ет с началом кризиса рабовладельческого способа

производства и возникновением в греко-римском

обществе протофеодальных отношений. Не слу-

чайно и то, что средневековые формы философство-

вания начинают изживать себя именно тогда, когда

в наиболее развитых районах ЕвропЗ на смену фео-

дализму приходит новый, буржуазный строй. Безу-

словно, средневековая философия есть в своей ос-

нове философия феодального общества, есть идеоло-

гически превращенное отражение бытия «феодаль-

ного» человека. Но в какой мере феодальное

общество имело свои предпосылки и свои «предвос-

хищения» в социально-экономических и идеологиче-

ских реалиях общества позднерабовладельческого,

в той же мере средневековая философия начинала

свою историю в лоне позднеантичной культуры как

абстрактно-теоретическое отражение этих реалий,

причем часто как отражение опережающее, улавли-

вающее в едва заметных проблесках новой эпохи ее

полуденное сияние. Как ни парадоксально, средне-

вековая философия начиналась много раньше, чем

завершилась античная, историю которой ко времени

появления ее преемницы не только нельзя считать

законченной, но, напротив, следует признать стоя-

щей перед открытием одной из самых блестящих

своих страниц, перед рождением в III в. неоплато-

низма

просуществовавшего в его античной форме

вплоть до VI в. Разумеется, и эта позднеантичная

философия отражала в себе социально-исторические

новации, преобразовываясь под их воздействием, од-

нако отражала их на свой манер, как бы неадекватно

и ретроспективно, тогда как рождающаяся сред-

невековая философия делала это адекватно и пер-

спективно. Многовековое параллельное существова-

ние двух способов философствования не означало их

независимого существования. Монистический мисти-

цизм Плотина, теософический иератизм Ямвлиха и

схоластика Прокла не могли бы возникнуть без

влияния той новой духовной и философской куль-

туры, которую привнесла в античный мир монотеи-

стическо-ревеляционистская идеология, оказавшаяся

впоследствии собственной идеологией средневековья.

Еще более очевидно, что никакое монотеистическо-

ревеляционистское теоретизирование, будь то иуда-

истское типа филоновского или же христианское

патристического или схоластического типа, не могло

бы появиться на свет без всестороннего усвоения

античной философской культуры.

Со времени А. Гарнака стало обычным рассмат-

ривать антично-средневековое христианство и всю

его культуру как сплав библейско-иудаистических и

эллинистических элементов, т. е. видеть их как бы

двумерными, двуедиными. В отношении же эпохи

перехода от античности к средневековью следует

говорить о двуединстве и в более широком смысле,

а именно в том смысле, что каждый культурный, и

в частности философский, феномен этой эпохи прин-

ципиально двумерен: он может измеряться, во-пер-

вых, по запаздывающим критериям античности,

во-вторых, по опережающим критериям средневеко-

вья

Под этим углом зрения только и можно решать

вопрос о регрессе или прогрессе философской куль-

туры этого времени. Например, сращение философии

с теологией и мистикой в патристике и поздних язы-

ческих школах по запаздывающим критериям клас-

сической античности было явной деградацией и

упадком, но по опережающим критериям классиче-

ского средневековья теологизация философии и че-

рез это приспособление ее к новым, «церковным»,

условиям культуры были явлениями прогрессив-

ными. Что случилось бы с античной философией,

если бы она у самого входа в средневековье не всту-

пила в союз с теологией, ставшей ее деспотической

наставницей, но в каком-то смысле и опекуншей?

Не была ли бы она полностью уничтожена нахлынув-

шими вдруг волнами варварства? Конечно, была бы.

Христианизированные варвары и варваризирован-

ные христиане могли потерпеть в своем религи-

озно-ориентированном мире только философию либо

замаскированную под теологию, либо искренне пре-

данную теологии. Если высокий уровень философ-

ского теоретизирования, достигнутый античностью,

не был совершенно сведен к нулю за полутысячелет-

ний период раннесредневекового варварства, то этим

мы обязаны тому, что философия в предыдущий пе-

риод сумела закамуфлироваться или же мужествен-

но отказаться от своей роли госпожи и смиренно

возложить на себя обязанности служанки.

Философия средних веков не могла быть в усло-

виях феодального теократического общества иной,

чем она была. Следовательно, ее реакционность или

прогрессивность в сравнении с античной филосо-

фией должна оцениваться в соответствии с нашей

оценкой феодализма. Феодализм же в сравнении с

предшествующей ему рабовладельческой формацией

был, без сомнения, явлением прогрессивным даже

в культурном отношении: для Европы он был эпо-

хой постепенного вовлечения в сферу культуры гро-

мадной массы народов, ранее находившихся на от-

даленной периферии цивилизации. Античный мир

был поглощен и растворен миром варварским, и,

хотя образовавшийся «раствор» не имел уже яркой

культурной окраски мира античного, он не имел

уже и культурной бесцветности мира варварского.

Это было нечто среднее между тем и другим.

Не нужно забывать и того, что обратной сторо-

ной теологизации философии была философизация

и рационализация теологии, которая, оставаясь вла-

дычицей средневековой мысли, становилась благо-

даря этой рационализации более терпимой к самой

философии. Ведь забота о судьбе философии была

вверена в средние века не профессионалам-филосо-

фам, а монахам и теологам, которые вряд ли про-

Должили бы философскую традицию, если бы прежде

теология не была хотя бы отчасти рационализиро-

вана. Эту важнейшую для средневековья задачу

философизации теологии и теологизации философии

выполнила

патристика,

авторитет которой в этом и

других вопросах был для средних веков наивысшим

после авторитета Священного писания. Отметим

здесь тот курьезный факт, что философия средневе-

ковья не только начинается в античном мире, но и

имеет в нем свою классику

—

патристику

: факт,

который станет вполне понятным, если мы подроб-

нее рассмотрим особенности средневекового способа

философствования.

Характерными свойствами средневекового мыш-

ления вообще и философского в частности являются

ретроспективность и традиционализм, т. е. обращен-

ность в прошлое. Чем древнее, тем подлиннее, чем

подлиннее, тем истиннее

—

такова максима средне-

векового сознания. Самое древнее

—

это Библия, и

она есть единственный в своем роде полный свод

всех возможных истин (Ориген), сообщенных чело-

вечеству божественной благодатью на все времена.

Следовательно, достаточно уяснить смысл библей-

ских высказываний, чтобы получить безошибочные

ответы на все вопросы. Но этот смысл зашифрован и

скрыт в тексте Библии. Задача экзегета-философа и

состоит в том, чтобы расшифровать, раскрыть и

разъяснить священные письмена. Чем ближе экзе-

гет стоит ко времени откровения, тем лучше он зна-

ком с тайнами аутентичной экзегезы. Наоборот, чем

дальше он отстоит от этого времени, тем большая

вероятность его ошибки. В этом смысле патристика,

прямая воспреемница апостольской традиции, обла-

дает наивысшей после Библии авторитетностью.

Созданная ею философия, первая по времени в хри-

стианстве, должна служить прообразом всякого бу-

дущего философствования, его классическим образ-

цом. Исходя из этого, средневековый философ по-

стоянно обращается за подтверждением всех своих

мнений к библейскому или патристическому автори-

тету, непрерывно цитирует христианскую классику,

переписывая нередко вместо доказательства целые

страницы древних текстов. Степень подобия своего