Марголис Дж. Личность и сознание. Перспективы нередуктивного материализма

Подождите немного. Документ загружается.

поскольку животные не обладают языком, они не могут понять логическую и

грамматическую структуру предложений, которые должны передавать такое содержание; что

нет оснований предполагать, будто психические состояния животных имеют структуру,

аналогичную структуре того содержания, которое они не способны понять; что ту структуру,

которою можно приписать их психическим состояниям, нельзя проверить независимо и что

они не могут дать о ней отчет; что состояния их мозга и поведение должны

253

интерпретироваться в соответствии с самой рассматриваемой лингвистической моделью как

обозначающие (в этом рассуждении, по-видимому, имеется круг) определенную

перцептивную уверенность и т. п., чтобы позволить нам заключать, исходя из их поведения и

их состояний мозга, об их действительных состояниях уверенности; что мы не можем

предполагать, будто понятия животных (если они у них есть) настолько похожи на понятия

человека, что антропоморфизированные приписывания уверенности и т. п. становятся

буквально достоверными; наконец, что, когда какое-либо состояние уверенности приписано

животному, у нас нет способа определить, можно ли приписать ему столь же достоверно

какое-то другое состояние уверенности или иные формулировки первого, эквивалентные или

вытекающие из высказываний о нем. Эти вроде бы серьезные трудности преодолеваются,

однако, удивительно легко.

Для этого нужно сделать два шага. Во-первых, показать, что трудности логических и

грамматических преобразований и семантических подстановок необязательно порождают

аномалии для какой-либо жизнеспособной (в ином отношении) теории, которая приписывает

состояния уверенности животным. Во-вторых, объяснить приписывания психических

состояний животным таким образом, чтобы это не противоречило ни исходному допущению

об отсутствии у животных языка и лингвистических понятий, ни общим требованиям

принципа наблюдаемости. Шаги эти не являются независимыми: разрешение специфических

трудностей первого рода обусловлено наличием подходящей теории второго рода. Тем не

менее допустимо предположить, что последние трудности разрешимы. Это позволяет

изолировать некоторые особенно «упрямые» вопросы первого рода, не ограничивая себя

какими-либо сильными обязательствами любой частной теории психики животных.

Проблемы первого рода выстраиваются в четкий ряд, обещающий исчерпать все сложности,

которые здесь могут встретиться. Прежде всего полезно выделить специальные предложения,

позволяющие нам легко соотносить приписывания восприятии и уверенности, и корректно

упростить задачу. Рассмотрим, например, предложение:

(1) Фидо видит (уверен), что его хозяин бросает палку.

254

Мы, конечно, должны понимать, что Фидо уверен в этом постольку, поскольку он впдит то,

что его хозяин бросает палку. Используя «видит» в пропозициональном смысле, мы должны

приписать Фидо перцептивную уверенность, хотя это еще не обязывает нас принимать ка-

кую-либо детальную теорию чувственного знания и уверенности. Если мы обратимся к

высказыванию «что его хозяин бросает палку», то ясно, что чисто логически и

экстенсионально из (1) мы можем вывести:

(2) Фидо видит (уверен), что его хозяин бросает палку или что Веллингтон победил

Наполеона в битве при Батерлоо, или что:

(3) Фидо видит (уверен), что кто-то бросает палку. Конечно, на основании свидетельств

восприятия можно отвергнуть вторую часть дизъюнкции (2) как визуально недоступную, но

это не имеет отношения к решению проблемы. Если первая часть дизъюнкции визуально

доступна, Фидо может иметь уверенность, обоснованную визуальным восприятием, хотя

вторая часть дизъюнкции для него визуально недоступна. Различие между так называемой

приблизительной визуальной уверенностью и уверенностью, обоснованной наличным ви-

зуальным восприятием, как бы ни было оно само по себе интересным, не имеет отношения к

нашей проблеме (ср. Дрецке [1969]).

Точно так же в случае (3) можно подумать о двусмысленности выражения «кто-то»,

поскольку «кто-то» в ситуации восприятия должен рассматриваться как уникальный

индивид, а в формальном контексте—как экзистенциальная переменная (ср. Марголис

[1972с]). Но опять это ничего не дает. И (2), и (3) нужно считать отчетами о том, что Фидо

видит или в чем он уверен на основании истинности (1). Поэтому, даже если «кто-то» в (3)

функционирует как переменная, (3) может быть обосновано только тем, что визуально

доступно.

Критические соображения позволяют думать, что даже для тех, кто имеет лингвистические

способности и, следовательно, до некоторой степени способности логического

преобразования языка, ни один вывод, сравнимый с (2) и (3), не будет эмпирически

достоверным, пока для него нет независимых подтверждений. Например, если (4) Том

уверен, что розы красные,

255

мы вряд ли будем готовы lia чисто логических основаниях приписывать Тому уверенность,

отвечающую выводу:

(5) Том уверен, что розы красные или что Веллингтон победил Наполеона в битве при

Ватерлоо.

Вообще говоря, нелепо допускать, что существо уверено во всем, что логически

эквивалентно тому, в чем оно действительно уверено, или что логически вытекает из

последнего. Есть основания считать, что состояния уверенности любого существа

ограничены в любой момент времени t, хотя число высказываний, эквивалентных или

вытекающих логически из высказывания, передающего какую-то актуальную уверенность,

бесконечно в это же время. Опять же высказывания, отражающие эмпирически случайную

уверенность существа, подчеркивают, что данное существо на самом деле вовсе не уверено,

по крайней мере в некоторых случаях, в том, что вытекает из этой случайной уверенности

(ср. Хин-тикка [1962]). Общая причина всего этого скрывается попросту в том, что состояния

уверенности детерминируются психологическими факторами (ср. Марголис [1973а]).

Проблема с Фидо в известном смысле чуть серьезнее. По предположению, Фидо не владеет

языком и потому не способен к языковым выводам. Заметим, кстати, что здесь нам нет

нужды отрицать способность животных к выводу. Те же самые аргументы, которые поз-

воляют нам приписывать животным восприятие, знание и уверенность, могут подкреплять

также и приписывание им этой (функционально определимой) способности. Например, льву,

видящему жирафа около заводи, вполне можно приписать способность заключить, что он

испугал бы жирафа, если бы зарычал или бросился в воду. Признавая, что у животных

может быть перцептивное знание, нельзя отрицать у них способности к выводу (ср. Харман

[1973]). Здесь нетрудно предвидеть и другие сложности, однако ясно, что если состояния

уверенности могут быть приписаны животным, то нет серьезных оснований отвергать

приписывание им способности к выводу, коль скоро вывод является психологическим

процессом, связывающим некоторым образом упорядоченные состояния уверенности.

Проблема, касающаяся животных, не является столь уж противоположной про-

256

блеме, которая возникает в отношении существ, владеющих языком. В последнем случае мы

можем столкнуться с философскими трудностями из-за того, что контексты уверенности не

поддаются полностью экстенсиональному анализу. Хотя воплощения высказываний (4) и (5)

связаны функционально-истинностным образом, сами (4) и (5), очевидно, не являются

таковыми (ср. Куайн [I960];

Марголис [1977e]). Проблема же, касающаяся животных, заключается в следующем:

поскольку интенсиональные усложнения, связанные с использованием языка, не могут

возникнуть у животных, постольку имеет смысл признать, что если животное уверено в р, то

оно должно быть уверенным также в том, что логически эквивалентно или вытекает из того, в

чем оно действительно уверено. Это с очевидностью порождает трудности. С одной стороны,

о животном придется сказать, что у него есть чрезвычайно много состояний уверенности,

если уж оно уверено в р (для любого р}. Ведь это вполне можно приписать в сходной

ситуации человеку. С другой стороны, придется признать, что животные обладают

уверенностью (детализируемой сложным, но чисто формальным путем), которая превосходит

самую необузданную фантазию в оценке их концептуальных способностей.

Итак, на том основании, что для животных не возникают интенсиональные усложнения

(касающиеея эквивалентности и следования), нельзя утверждать применимость

экстенсионального подхода к анализу их состояний уверенности—в том смысле, что

уверенность животного в р подразумевает также, что оно уверено и в том, что логически

вытекает из р. Здесь есть только одна приемлемая альтернатива: приписывать состояния

уверенности животным сепаратно, то есть рассматривать каждое такое состояние как

условно отличное, если оно выделяется пропозиционально. Вполне возможно, что

эмпирические данные, позволяющие приписывать состояние уверенности А, независимым

образом подкрепляют также и приписывание состояния уверенности В, когда высказывания,

передающие Л и ß, связаны отношением следования. Но факты, относящиеся к такому

следованию, ни в коем случае не относятся к приписыванию состояний уверенности (или

иных пропозиционально квалифицируемых психических состояний) животным. Обычные

затруднения, связанные с вопросами интенсио-

17 Дж. Марголис

257

пального и экстенсионального, которые возникают в контекстах уверенности человека,

просто не возникают в контекстах исследования психики животных (ср. Клоуз [1976]). Таким

образом, животным неуместно приписывать состояния уверенности, которые предполагают

лингвистическую способность. Столь же неуместно приписывать им состояния уверенности,

которые связаны с уже приписанными на основании лишь логической связи между

(лингвистически сформулированными) высказываниями, передающими их содержание. По-

видимому, это отвечает нашей наиболее разумной интуиции относительно уверенности

животных.

Теперь мы в состоянии указать сравнимые ограничения для грамматических и семантических

эквивалентно-стей. Здесь, как и ранее, верно:

(1) Фидо видит (уверен), что его хозяин бросает

палку, Однако отсюда не следует, что:

(6) Фидо видит (уверен), что палка брошена его

хозяином.

Соответственно если верно (1) и если хозяин Фидо— президент Первого национального

банка, то отсюда не следует, что:

(7) Фидо видит (уверен), что президент Первого на-ционального банка бросает палку.

Необходимы, однако, некоторые дальнейшие различения. Прежде всего (6) и (7) не

эквивалентны. Утверждение (6) при условии (1) может быть обосновано двумя способами —

недозволенным и нормальным, то есть (а) преобразованием активного и пассивного залогов и

(б) тем, что данное состояние уверенности можно определить безразличным образом,

используя как активную, так и пассивную его формулировку. Но раз Фидо не владеет языком,

(а) незаконен, ибо нет эмпирических данных для приписывания ему какого-либо понимания

грамматических преобразований. В обычных человеческих контекстах (но не вообще) вполне

естественно утверждать, что если

(8) Том видит (уверен), что Джек бросает палку, то верно и то, что

(9) Том видит (уверен), что палка брошена Джеком. Ведь для человека преобразование

активного-пассив-. ного столь фундаментально, что способность к выводу —

258

даже если сам вывод, сознательно или бессознательно, не сделан—достаточна для того,

чтобы оправдать приписывание второго состояния уверенности, когда имеет место первое

состояние. Это, кстати, указывает на то, что приписывание состояний уверенности и знания

осуществляется лишь в контексте и неформально. Способ (б) в свою очередь определяется

следующими обстоятельствами: Фидо не использует язык, а различие между его состояниями

уверенности и аналогичными состоя-ниями у людей таково, что там, где в случае человека

должны возникать интенсиональные затруднения, в случае животных мы иногда готовы

рассматривать альтернативные пропозициональные формулировки просто как безразличные

к тому, в чем уверен Фидо. Чтобы это не было истолковано неверно, заметим следующее.

Прежде всего индифферентность невозможна для всех состояний уверенности у животных. В

противном случае возникнут аномалии, уже отмеченные при экстенсиональном

рассмотрении состояний уверенности. Далее, независимо от того, приводит или нет такая

индифферентность к трудностям, от них страхуют эквивалентные замены логического,

семантического или синтаксического характера. Но поскольку такие замены всегда

возникают в контекстах исследования животных—ибо у них отсутствует язык, а состояния

уверенности передаются с помощью лингвистической модели,—постольку и приходится

допускать некоторую степень безразличия. Если бы это было не так, мы не могли бы даже

надеяться определить состояния уверенности животных. Нам бы пришлось предположить,

что они обладают секретным языком, которым мы не в состоянии овладеть и который мы

пытаемся разгадать, опираясь на данные поведения. Поучительна и точка зрения Ф. Н. Сибли

[1971] на восприятие животных. Сибли стремится развить следующие тезисы Д. М.

Армстронга [1968]: животные имеют восприятия и обладают состояниями уверенности; они

не могут (когнитивно) воспринимать, пока не обретут такие состояния; они не могут

обладать такими состояниями, пока не имеют необходимых для этого понятий. При этом он

приходит к следующей (уже введенной ранее) эвристической модели приписываний

состояний уверенности: «Ни одно существо не может иметь состояния уверенности, не

обладая понятиями о таком состоянии. Как указывает Армстронг, «если восприятие есть

17*

259

приобретение уверенности или информации, то тогда ясно, что оно должно сопровождаться

обладанием понятиями. Ибо, чтобы быть уверенным в том, что А есть В, надо обладать

понятиями А и ß». К этому я должен прибавить то, о чем сам Армстронг не упоминает: надо

предположить также владение понятием «есть», то есть понятием предикации, или обладания

свойством. Другой принцип, которому я буду следовать, состоит в следующем: «принимая

возможность существования понятий, не предполагающих лингвистическую способность»,

мы объясняем приписывание S определенного состояния уверенности обычно тем, что S

способен к реакциям, отвечающим обладанию рассматриваемыми понятиями и состоянием

уверенности. Мы можем приписать собаке уверенность в том, что хозяин собирается взять ее

на прогулку, но не в том, что он собирается идти в парк, а не на пустырь, если поведение

собаки в то время, когда хозяин подбирает поводок, не обнаруживает каких-либо признаков,

которые бы позволяли применить альтернативные понятия». Тем не менее, несмотря на свою

предусмотрительность, Сибли не указывает, что все приписывания существам, лишенным

языка, являются эвристическими и опираются на нашу теорию их концептуальных

способностей, проявляющихся в свете их поведения. Он доказывает, что «минимум

уверенности (курсив мой.—Д. М.}, который мы могли бы приписать [такому существу],

должен быть (пусть кратковременной) уверенностью [в данном контексте восприятия] в том,

что нечто существует или случается (и что мы можем приписать эту уверенность, даже если

мы не в состоянии приписать уверенность, что нечто как-то есть или как-то выглядит) ».

Мотивом этого является для Сибли то, что, например, собака не может иметь таких же

понятий о внешнем мире, какие имеем мы. Поэтому он пытается представить «нечто»

«понятием, не указывающим статус», «не характеризующим физический статус подробно».

Но он не замечает, что использование этого «нечто» предполагает процедуру

индивидуализации. К тому же он никак не оправдывает утверждение, что лишенное языка

существо может иметь именно это понятие. Есть не просто «минимум уверенности» (или

минимальное понятие), который мы можем приписывать таким существам. У нас имеются

основания приписывать им полноценную уверенность, определяемую доступными нам

260

концептуальными различениями. Решающее значение имеют здесь следующие два фактора:

(а) приписывание состояний уверенности лишенным языка существам опирается на модель

рациональной координации этих состояний совместно с состояниями интересов, желаний,

потребностей, восприятии, ощущений, намерений и совместно с информативными

действиями этих существ, которая (модель) сама зависит от лингвистической модели

приписывания пропозиционального содержания психическим состояниям; (б) подобные

приписывания суть эвристические в указанном выше смысле и не допускают возможности их

коррекции в процессе лингвистического взаимодействия. Это, однако, не ведет к какой-либо

форме скептицизма (вопреки Т. Нагелю [1974]), ибо подобные приписывания могут

осмысливаться только с позиции владеющего языком существа. Отсюда и следует, что

психология животных внутренне антропоморфна.

Аналогичный вопрос о логической, синтаксической и семантической индифферентности

возникает и в контексте исследований человека, какие бы конструкции косвенной речи ни

использовались в отчетах человека о его состояниях уверенности. Такие конструкции исполь-

зуются и для отчета о том, что может быть высказано, и для того, в чем можно быть

уверенными или о чем можно думать, не высказываясь (Вендлер [1972]). Поэтому очевидно,

что те условия, в которых рассматриваются животные, необходимо соблюдать и при анализе

человеческих ситуаций. Во всяком случае, именно потому, что Фидо не знает грамматику,

разумно утверждать, что (1) и (6) каждый по-своему точно отражают его уверенность.

Причина этого не в какой-либо эквивалентности, хотя эквивалентность порождает вопрос об

индифферентности. Скорее дело в том, что временами мы предпочитаем утверждать, будто

понимание Фидо соотношения между его хозяином и палкой таково, что любые наши

формулировки этого понимания — активные или пассивные—равноценны. Итак, в

действительности индифферентность позволяет учесть тот важный момент, что отличие

понятий собаки от понятий человека фиксируется только приближенно.

Выведение истинности (7) из истинности (1) в речи человека в общем порождает

интенсиональные затруднения ввиду так называемой референциальной непро-

261

зрачности контекстов уверенности. Очевидно, здесь возникает и проблема, связанная с

выведением истинности (6) из истинности (1), или же проблема заключения от (8) к (9).

Однако в последнем случае интенсиональ-ность не может быть сведена просто к

референциальной непрозрачности. Здесь контексты уверенности определяются

интенсионально различными способами, а предполагаемое устранение одного

интенсионального признака необязательно элиминирует другой такой признак. Куайн [1969],

например, весьма удачно ограничил свое рассмотрение проблемы предполагаемой непрозрач-

ностью контекстов, в которых сообозначающие термины не могут заменять друг друга. Но

состояния уверенности, формулируемые в преобразованиях активного в пассивного залогов,

очевидно, не допускают подобной интерпретации. Они скорее порождают интенсиональные

затруднения, связанные с отбором альтернатив из совокупности эквивалентных описаний. В

случае человека интенсиональная проблема всегда рассматривается по крайней мере с точки

зрения того, что можно сказать о носителе состояний уверенности в плане его знания

грамматической или семантической эквивалентности. Для животных такой вопрос не

возникает. Вместо него здесь (в связи с сообозначающими терминами или экстенсионально

эквивалентными предикатами) встает важный вопрос о том, обладает ли животное релевант-

ным понятием. Если это не так, если на основе наблюдений животному могут быть

приписаны другие понятия, то тогда эквивалентное приписывание вообще должно быть

отклонено. И причина этого — не в обычных интенсиональных рассмотрениях:

приписывания животным должны проверяться сепаратно.

Тем не менее, если, согласно наблюдениям, животное обладает релевантным понятием,

возможны следующие альтернативы: (а) наблюдение может подтверждать оба приписывания,

если оно подтверждает и то и другое;

(б) оно может подтверждать одно приписывание, но не другое; (в) оно может подтверждать,

что животное обладает понятием, по отношению к которому (наши) альтернативные

формулировки безразличны. Поэтому для (1) и (7) разумно предположить, что, если Фидо и

понимает, что у него есть хозяин, у него все же нет соответствующего понятия о

существовании президента Первого национального банка. Поэтому, хотя (1) и (7),

262

по предположению, экстенсионально эквивалентны, Фидо вполне может быть уверенным в

(1) и не иметь уверенности, отвечающей (7). Точно так же, если (для простоты рассуждений)

обладание красными волосами всегда коррелировалось только с обладанием тремя почками,

то, хотя вполне возможно, чтобы

(10) Фидо видел (был уверен), что красноволосый

человек бросал палку, невозможно, чтобы высказывание

(11) Фидо видел (был уверен), что палку бросал

человек с тремя почками было просто безраличной и альтернативной формулировкой

действительной уверенности Фидо. Такая интерпретация, несомненно, должна быть ложной.

Короче говоря, там, где в случае состояния человека возникают интенсиональные трудности,

в случае уверенности животных возникает вопрос о безразличных формулировках и

эмпирических данных, поддерживающих независимые альтернативные формулировки. В

последнем случае не возникает никаких интенсиональных затруднений, касающихся

состояния психики носителя уверенности и связанных с проблемой эквивалентности.

Теперь мы вполне можем утверждать, что представили аргументацию, охватывающую все

относящиеся к делу аномалии, которые могут возникать (при использовании

лингвистической модели) в процессе приписывания определенных состояний уверенности

животным. Конечно, в этом случае тоже возможна некоторая неопределенность, но она

возникает и там, где имеет место использование языка. Я ведь могу не знать, в чем вы вообще

уверены; я могу не знать, уверены ли вы в А или в ß. И нет оснований думать, что подобные