Марголис Дж. Личность и сознание. Перспективы нередуктивного материализма

Подождите немного. Документ загружается.

в них не встречаются уравновешивающие соображения иного плана (каковы бы они ни

были). Таким образом, ему не удалось доказать, что тождество тела является необходимым

условием тождества личности. Как свидетельствует наш анализ, ему удалось показать лишь

то, что непрерывность тела и его тождество участвуют в решении вопроса о тождестве

личности.

Наша стратегия до сих пор была диалектической и целиком деструктивной. В оправдание

заметим, что вообще редко говорится о крайне слабой обоснованности редукционистского

взгляда на природу личности. Действительно, если имеются случаи, которые не были про-

анализированы Уильямсом, но тем не менее являются непротиворечивыми и влекут за собой

отрицание условия тождества тела, то аргументы Уильямса окажутся совершенно

несостоятельными. Далее, если между личностью и телом имеются отношения, отличные от

отношения тождества, то эти аргументы опять-таки окажутся совершенно несостоятельными.

И оба упомянутых условия определенно выполняются. Так, во-первых, Стро-сон, допуская в

своей онтологии первичность понятия личности, должен отрицать тождество личности и

тела. Поскольку же Стросон отвергает картезианский дуализм, то ему приходится признать

некоторое осмысленное отношение, отличное от отношения тождества между личностями и

телами. Анализируя эту концепцию Стросона, Уильямс даже не пытается обосновать ее не-

возможность и противоречивость, а стремится только показать, что позиция Стросона

сталкивается с серьезными затруднениями при приписывании М- и Р-свойств. Однако если

бы считалось, что личность является эмерджентной, или эмерджентной сущностью, по

отношению к телу, — например в связи с использованием ею языка, способностью

приписывать свойства вещам или проявлять определенные отличительные культурные

свойства, — то такая теория не была бы явно противоречивой или вовсе не допускающей

оправдания. В то же время из нее следовало бы отрицание тезиса, согласно которому

личность тождественна телу.

Таким образом, получается, что без поддержки некоторой теории о природе личности

Уильямс не смог бы оправдать подмены сильного тезиса о необходимых условиях более

слабым тезисом об уместности соображений, связанных с телом. Однако он нигде не говорит

160

такой теории. Во-вторых, если вернуться к потенциальным контрпримерам, то, по сути дела,

Уильямс не приводит никаких аргументов, позволяющих утверждать, что не может быть

более одной личности, связанной с некоторым конкретным телом. Иначе говоря, не суще-

ствует веских доводов, показывающих противоречивость взгляда, согласно которому

возможно в норме и вполне достоверно, по крайней мере в некоторых аномальных случаях—

типа описанных в работах Сперри [1966], [1968] знаменитых экспериментах, связанных с

рассечением головного мозга, — связывать с каждым полушарием головного мозга по одной

личности. Рассматриваемые Сперри аномалии указывают на осмысленность (хотя и не

обязательно желательность) индивидуализации (но не отождествления) личностей по от-

ношению к полушариям головного мозга (Пуччетти [1973]; Т. Нагель [1971]; Марголис

[1975с]). Однако если бы личности при нормальных или ненормальных условиях

индивидуализировались по отношению к полушариям головного мозга, то в таком случае

тождество тела, без сомнения, не могло бы считаться необходимым условием тождества

личности. К тому же если мы допустим возможность подобных случаев, то указанные

Шумейкером, Уиггинсом и другими примеры, противоречащие концепции Уильямса, могут

быть значительно усилены. Следовательно, мы можем окончательно заключить, что

аргументы Уильямса совершенно несостоятельны.

Однако необходимо до конца выяснить значение приведенных контраргументов. Уильямс

утверждает, что тождество тела является необходимым условием тождества личности. Чтобы

придать этому утверждению хотя бы первоначальную правдоподобность, ему пришлось бы

обосновать концептуальную несостоятельность тезиса, согласно которому может быть много

личностей, связанных с «одним телом или находящихся в нем». Однако вместо этого

Уильямс рассматривает случай, когда личность А ассоциирована с телом А, а личность ß ас-

социирована с телом В, и задает вопросы типа: разумно ли считать, что личности А її В могут

быть тождественными, если тело А и тело ß не являются тождественными? Может ли

личность Ä некоторым образом ассоциироваться с телом ß тем же способом, что и с телом Л?

Но чтобы ответить на эти вопросы, нужно пред-

1) Дж. Марголис 161

варительно знать, что же такое личность и каким образом личность соотносится с телом.

Если существование нескольких личностей в одном и том же теле не является невозможным,

то тогда нельзя считать, что тождество тела является необходимым условием тождества

личности. Уильямс же нигде не доказывает, что эта возможность нереалнзуема. Да о

доказательстве здесь фактически и не идет речи. Против осуществимости этой возможности

до сих пор никому еще не удалось выдвинуть даже мало-мальски убедительных аргументов.

Если бы мы согласились с наличием такой возможности, то тогда нам в лучшем случае

пришлось бы вернуться к более слабому тезису, к принятию которого склоняется Стросон, а

именно к тезису, согласно которому тождество личности «включает в себя» соображения о

тождестве тела. Однако этот тезис, как мы уже убедились, значительно слабее

первоначального.

Сказанное нами до сих пор не позволяет выдвинуть решающих аргументов,

свидетельствующих за или против теории, утверждающей множественность личностей в

одном теле. Весьма вероятно, что такая теория может показаться экстравагантной и даже

просто излишней. Однако вопрос о ее принятии или отбрасывании имеет в основном

эмпирический характер, что само по себе наносит решительный удар по тезису Уильямса.

Допуская возможность такого рода теории, нам тем не менее следует застраховаться от

принятия слишком парадоксальных воззрений.

Роланд Пуччетти [1973], пожалуй, является наиболее усердным защитником воззрения,

согласно которому даже в нормальных случаях в человеческом теле имеются две личности.

При этом он основывается на литературе, посвященной проблеме расщепления мозга (Боген

Г1969а]; [1969Ь]; Боген и Боген [1969]; Боген, Дезур, Тенхоутен и Марш [1972]; Газзанига

[1970];

Гешвинд [1965]). Пуччетти главным образом пытается выяснить, могут ли быть две психики

в одной личности или принятие двух психик влечет за собой принятие двух личностей.

Обычно склонны думать, что эмпирические данные, касающиеся субъектов с расщепленным

мозгом, не подлежат сомнению, спорной может быть только интерпретация этих данных.

Однако даже самый беглый обзор литературы говорит о характерной неопределенности в

деле идснтифи-

162

кации субъекта (или субъектов) по перцептивным, поведенческим и познавательным

описаниям. Подводя итог рассмотрению частных случаев этой проблемы, Пуччетти говорит:

«Если пациент с расщепленным мозгом ставится в экспериментальные условия, то правое

полушарие сохраняет доминантность по отношению к опознанию лиц. Если при этом

наличествует двигательная реакция, пациент при помощи любой руки указывает на лицо,

которое он видел. Когда же включается речевое полушарие, пациент значительно менее

уверен в том, что он видел» (курсив мой.—Дж. M.) . Однако именно приписывание

личностных и психических свойств двум полушариям составляет сердцевину наших затруд-

нений, а в описании Пуччетти нет ни одного аргумента, оправдывающего такие

приписывания.

Вполне возможно, что изложение Пуччетти представляет собой только эллиптический способ

описания данных, находящихся под контролем объяснительной теории, распространенной в

экспериментальной литературе. Однако в такого рода литературе не найти убедительных

аргументов, свидетельствующих в пользу тезиса о двух различных психиках (Леви,

Тревартен, Сперри [1972]). Даже основные авторитеты в этой области вряд ли вообще

проводят четкое различие между дву мя мозгами, двумя психиками, двумя личностями и

двумя способами мышления.

Далее, в литературе даже предварительно не разрешен вопрос о том, следует ли способ речи

о двух психиках понимать метафорически или буквально. Сперри [1968], например,

осторожно и вполне оправданно говорит, что пациенты с разделенными полушариями мозга

«ведут себя весьма различно, как если бы они имели два независимых потока сознательного

оныта» (курсив мой.—Дж. М.). Существование двух мозгов, понимаемое в обычном смысле,

является, скорее всего, относительно бесспорным; существование двух личностей в одном

теле вряд ли вообще рассматривалось, за исключением работ Пуччетти; существование двух

способов мышления, по-видимому, просто не имеет отношения к делу; свидетельства же в

пользу существования двух психик, по правде говоря, вообще не стали объектом

философского анализа, связанного с использованием процедур отождествления и

установления строгого тождества психики и личности. (Теперь мы можем пред-

11*

163

положить, что говорить о двух психиках означает (1) говорить о личностях в предикативном

смысле и (2) обращать внимание на аномалии в поведении и мышлении.)

Пуччетти считает явно самопротиворечивым принимать существование двух психик, не

допуская в то же время двух личностей. К примеру, он говорит: «Я доказываю, что две

психики логически эквивалентны двум личностям». Однако его аргументы в пользу этого

тезиса несостоятельны. Во-первых, сам Пуччетти признает возможность «шизоидной

личности с расходящимися импульсами, а также разобщенных реакций одной и той же

личности». Мы можем согласиться с Пуччетти, что пациент с разделенным мозгом не

проявляет таких синдромов. Тем не менее эти примеры показывают, как возможно наличие

двух психик в одной личности, а также наводят нас на мысль, что Пуччетти не может помочь

нам определить, сколько психик—одна, две или более—имеется в одной личности или в

исследуемом объекте. Ученые, ведущие исследования расщепленного мозга, склонны

утверждать, что в пациентах с разделенным мозгом «две психики» сосуществуют в одной

личности. Единственный довод, который Пуччетти удалось выдвинуть против этого

убеждения, состоит в том, что если дело обстоит таким образом, то «мы должны, [говоря об

определенном экспериментальном случае], уметь осмысленно говорить о P во время Т\, что

он одновременно и знает, и не знает, что он держит в левой руке ключ», а это, продолжает он,

«определенно противоречиво».

Однако здесь возникает некоторое затруднение, поскольку Пуччетти смешивает две

независимые проблемы: (а) следует ли из факта существования двух психик существование

двух личностей (когда речь идет о людях)? и (б) приводит ли расщепление мозга к су-

ществованию двух психик (а следовательно, возможно, и двух личностей)? В нашем случае

только утвердительный ответ на вопрос (а) имеет решающее значение. Аргумент же

Пуччетти просто не имеет к нему отношения. Не будем пока принимать во внимание весьма

показательный случай шизофрении и дсзинтегрирован-ной личности. Тогда, если в данном

контексте предполагается существование двух психик, нам нужно только приписать индексы,

указывающие на использование

1§4

глагола «знать» для той и другой психики. (Этот прием напоминает то, что обычно говорится

в случае множественной личности.) В таком случае мы можем (если у нас будет желание)

сказать, что P (субъект) зна-еті (благодаря психике), что он держит в левой руке ключ, но не

знаета (благодаря психикеа), что он держит в левой руке ключ. Единственным результатом

такого маневра будет усложнение проблем, связанных с ин-тенциональностью

познавательных состояний. Все это было сказано не для рекомендации использовать такую

манеру речи. Мы только стремились подчеркнуть, что относительно просто (особенно в

отсутствие разработанной теории психики и личности) говорить и о двух психиках в одной

личности. Кстати, аргумент против приписывания индексов глаголу «знать», по-видимому,

может одновременно свидетельствовать против приписывания индексов слову «психика».

Таким образом, получается, что либо в нашем распоряжении нет точного способа

определения числа психик в одном теле (а следовательно, и возможности приписывать

свойства предполагаемым множественным психикам), либо в тех случаях, когда такие

способы все же имеются, не является логически невозможным приписывать две психики од-

ной личности. На самом деле в тех случаях, когда мы испытываем искушение сказать, что в

одном теле может быть более одной психики или личности, мы просто не можем точно

определить число личностей или психик, связанных с данным телом (Т. Нагель [1971]). Итак,

вопрос о числе личностей и психик в границах нормы, а не патологии, возвращает нас к

отношениям между личностью и телом. Если же мы выходим за пределы нормальных

случаев, то нам требуется дополнительный критерий, который не был сформулирован ни в

работах Пуччетти, ни в экспериментальной литературе.

Далее Пуччетти пытается показать неправдоподобность утверждения о том, что

«расщепление мозга создает две психики или личности там, где до этого была одна».

Пуччетти делает вывод, что «даже у нормального человека, чей мозг не претерпел внешнего

вмешательства, должно быть две личности, [а тем самым и две психики], хотя до начала эры

расщепления мозга мы не имели в своем распоряжении никаких способов узнать это».

Похоже, что данный аргумент связан с

165

предполагаемым противоречием между двумя психиками в рамках одной личности и

является в той же степени неубедительным. Любая аналогия с затруднениями численного

тождества—например, с распадом ядра— сразу же показывает, что одна сущность данного

рода может при определенных условиях произвести две сущности данного рода. Не

существует жестких правил, касающихся индивидуализации вещей, которые исключали бы

такую возможность, идет ли речь об амебе или пациенте с расщепленным мозгом. Во всех

случаях необходимые критерии выдвигаются ad hoc

для того, чтобы сохранить

непротиворечивость языка в более широких, а следовательно, неисследованных и

аномальных ситуациях. По-видимому, Пуччетти ищет окончательные эмпирические

свидетельства, которые позволили бы разрешить вопрос о двух психиках. Однако сам вопрос

нуждается в новой постановке, что, впрочем, не мешает ему оставаться эмпирическим.

К тому же Пуччетти приходится прибегать к двусмысленностям при использовании

критических предикатов. Этот упрек, кстати, можно адресовать всей экспериментальной

литературе, на которую он опирается. К примеру, подводя итоги важного эксперимента, Пуч-

четти говорит: «Словесный отклик на предъявление некоторой фигуры левому полушарию

нормального человека поступал на 14 мсек позже, чем при предъявлении правому

полушарию, что наводит на мысль, что визуальная информация такого рода передается для

обработки в правое полушарие головного мозга» (курсив мой.—Дж. М.). Отсюда Пуччетти

правильно заключает, что «всегда есть некоторое различие по информационному содержанию

каждого полушария мозга» (курсив мой.—Дж. М.). Однако он далее заявляет, что можно

объяснить эти явления, только отказавшись от положения о том, что нормальные люди

представляют собой единые личности, и считая теперь, что «он или она составлены из двух

личностей, совместно функционирующих при помощи межполушарного обмена» (курсив

мой.—Дж.М.). Заметим, что используемые Пуччетти в этих высказываниях критические

термины—«информация», «обработка», «совместное функционирование», «обмен»—в одних

случаях относятся к описанию

* Здесь: специально для данного случая {лат.). — Перев. 166

когнитивных процессов, имеющих связь с личностью, а в других—к описанию

некогнитивных процессов, имеющих связь с мозгом или процессами внутри мозга, которые

способствуют функционированию когнитивных процессов, не будучи тождественны им.

«Межполушарный обмен» информацией не только не влечет, но даже не делает вероятным

тезис, согласно которому существует две личности, связанные с каждым из полушарий и

обменивающиеся информацией, сотрудничающие, синхронизирующие свои «следы памяти»,

эмоциональные состояния, перцептивные акты опыта и т. п. Представляется очевидным тот

факт, что, по-видимому, вообще не существует таких обстоятельств, при которых в случае

нормальных людей эти «двойственные личности» сознают совместное функционирование,

сотрудничество, обмен информацией друг с другом и т. п. А^согласно гипотезе Пуччетти,

двойственные личности пациентов с рассеченным мозгом выглядят вечными скитальцами от

одного полушария к другому. Таким образом, Пуччетти отрицает всякую связь между этими

безусловно независимыми личностями и пытается убедить нас в том, что «наша» собственная

двойственная личность ни в коем случае не сознает контакт одного полушария с другим,

несмотря на их столь явное сотрудничество. Так, он говорит, что «я, к примеру, не могу быть

уверенным, что мой правополушарный компаньон оказывает заметное влияние на написание

этой статьи или понимает ее содержание в то время, как видит меня пишущим эти строки. Он

оставляет философствование на мою долю».

Отсюда вытекают следующие выводы: (1) логически возможно приписывать две психики

одной личности, хотя Пуччетти отрицает это; (2) логически возможно, что расщепление

полушарий головного мозга создает две психики или две личности там, где до этого была

одна психика и одна личность, хотя Пуччетти отрицает это;

(3) когнитивные состояния зависят от некогнитивных нервных процессов и т. п., тем не менее

(а) в случае отсутствия процедуры редукции эти состояния не следует отождествлять друг с

другом и (б) эту зависимость не следует использовать для обоснования возможности

приписывания нервным процессам когнитивных предикатов; Пуччетти не обратил внимания

ни на один из этих двух пунктов.

167

Нам потребуется еще ряд наблюдений. Прежде всего многие рассуждения о проблеме двух

психик на самом деле относятся к вопросу о двух предположительно различных способах

мышления. Если следовать Бо-гену i[1969b], эти два способа мышления—пропозицио-

нальный и аппозициональный' в норме (но только в норме; для исключительных случаев это

неверно) связаны соответственно с левым и правым полушариями. Однако известно (Боген

[1969а]), что в случаях рассечения полушарий (когда одно из полушарий устраняется) и

атрофии полушария (когда одно полушарие просто сжимается в маленький бездействующий

мозг) и пропозициональный и аппозициональный способы мышления осуществляются при

помощи одного полушария—более или менее успешно в зависимости от возраста данного

субъекта в критический промежуток времени и степени развития его интеллекта. Различие

между двумя такими способа мышления (несмотря на всю его важность) в настоящее время

едва намечено. Однако это различие вообще не имеет никакого отношения к тезису о

существовании в одном теле двух психик или двух личностей. Поскольку нормальные люди

осуществляют координацию этих двух способов мышления без какого-либо признака

вмешательства одной психики в дела другой, мы можем предположить, что тезис Пуччетти,

по крайней мере в некоторых контекстах, вполне может потребовать введения третьей лич-

ности, координирующей поступление информации в оба полушария (без понимания ее

содержания).

Рассмотрим в качестве примера бинокулярное стереоскопическое зрение. Всегда существует

перспективное расхождение между оптической осью, связанной с одним глазом, и

оптической осью, связанной с другим глазом. Однако субъект обычно сообщает, что он видит

не это расхождение (если не брать случай стереоскопа), а объекты в некотором окружении.

Отсюда мы можем заключить, что восприятие относительно постоянных свойств объектов

формируется при помощи некоторого подсознательного устройства, собирающего воедино

разноречивую информацию. Гибсон [1966], например, прямо заявляет, что «принудительная

сходимость» глаз

' Аппозицией в грамматике называют присоединение одних слов к другим с целью

разъяснения последних. — Ред.

168

приматов, «по-видимому, влечет за собой полнейшую потерю способности к восприятию

двух различных объектов, или двух сцен, двумя глазами в одно и то же время». Однако в

таком случае предположительная третья «личность» не может быть связана с каким-либо из

двух полушарий тем же способом, каким связаны с ними «две первые» личности. К тому же

если мы отведем третьей личности такого рода роль, то можно смело отрицать существование

первых двух.

Имеется еще один важный вопрос, на который наука еще не дала ответа. Этот вопрос связан

со случаями врожденной недоразвитости (когда corpus callosum' отсутствует с самого

рождения) и звучит так: можно ли объяснить развитие данного субъекта без некоторого

компенсирующего межполушарного обмена? Пуччетти сам говорит (следуя Солу и Сперри

[1968]) о некотором субъекте, обладающем вербальным КИ

выше среднего, но не

дотягивающем до нормы при решении перцептивно-моторных задач. Однако не вполне ясно,

каким образом высокий вербальный КИ возможен вне связи, хотя бы с самыми

минимальными перцептивно-моторными способностями, а также можно ли удовлет-

ворительно объяснить перцептивно-моторные способности ниже нормальных, отрицая

любую зависимость между полушариями. Не ясно также, каким образом такого рода

существо может развиваться в правильно скоординированный субъект. В связи с этим Сол и

Сперри действительно замечают, что существуют данные, согласно которым ствол мозга

(входящий в конце концов в общую нервную систему, интегральными частями которой

являются два полушария) в условиях недоразвитости обычных связей между полушариями

сам может развить компенсирующие процессы межполушарного обмена. При таком

предположении мы вполне можем допустить возникновение двух личностей при расщепле-

нии мозга, поскольку существование таких двух личностей не будет постоянным. И тогда нет

необходимости предполагать, что недоразвитые пациенты оказываются навеки

двойственными личностями (будучи единым ор-

' См. прим. на с. 81.—Перев.

КИ (IQ) — коэффициент интеллекта, то есть отношение умственного возраста,

определяемого при помощи системы тестов, к хронологическому возрасту индивида,

выраженное в процентах. — Перев.

169