Марголис Дж. Личность и сознание. Перспективы нередуктивного материализма

Подождите немного. Документ загружается.

функционально связано с этиологией поведения (если воспользоваться выражением Федора).

Очевидно, что возникающие при этом проблемы могут вынуждать нас к уступке дуализму

илиэпифеменоме-нализму с его «помологическими бездельниками» (Фейгл [1967]) или, что

еще более печально, к уступке полному картезианскому дуализму. Как же предупредить эту

опасность? Ее нельзя избежать, обращаясь к стратегии так называемого функционального

материализма. Во всяком случае, значение функционалистских теорий

139

нельзя в полной мере оценить, во-первых, без тщательного анализа понятия психических

состояний, во-вторых Оез ответа на вопрос, являются ли с точки зрения функционализма

психические состояния концептуально однородными, и, в-третьих, без ответа на вопрос,

существуют ли иные материалистические альтернативы, которые могут дать

удовлетворительную трактовку психических состоянии. Однако именно этим вопросам не

уделяется никакого внимания в рассуждениях Патнэма.

Наше рассуждение заодно устанавливает и неполноту недавно выдвинутого Дэйвидом

Льюисом [1966] утверждения о том, что «всем нам, принимающим материалистическую

рабочую гипотезу, согласно которой физические феномены допускают только чисто физиче-

ское объяснение, следует принять и теорию тождества [и возвратиться к теории Смарта о

том, что] фактически любой опыт тождествен некоторому физическому состоянию». Льюис

формулирует свой аргумент следующим образом: «Определяющей характеристикой любого

(вида) опыта как такового является его каузальная роль, его реакция на наиболее типичные

причинно-следственные связи. Однако мы, материалисты, считаем, что эти каузальные роли,

которые с аналитической необходимостью принадлежат опыту, в то же время принадлежат и

фактуально определенным физическим состояни-ям. Поскольку же такие физические

состояния обладают определенными характеристиками опыта, они сами должны быть

опытом».

Но здесь имеются некоторые трудности, ускользнувшие от внимания Льюиса. Так, если

определяющей характеристикой опыта, психических явлений оказывается некоторая

«типичная» каузальная роль, то эта каузальная роль может включать в себя каузальную роль

приписанную «определенным физическим состояниям» и в то же время не быть

тождественной с нею (или с каким-либо видом ее). Таким образом, предложение Льюиса

объясняло бы причинную связь между опытом и такими интенциональньши состояниями, как

страх, только втом случае, если бы редукционизм был независимо подтвержден. Поскольку

последнее явно не имеет места приходится искать другие способы объяснения указав нон

связи. Так, мы могли бы, не выходя за пределы материализма, вернуться к психофизическим

законам При этом мы могли бы признать «определяющую» /саг/-НО

зальную роль опыта при условий, что будут выдвинуть! и оправданы некоторые отношения,

отличные от отношения тождества, но тем не менее совместимые с материализмом

(например, отношение воплощения).

Несомненно, такие психофизические законы, во-первых, должны были бы носить

вероятностный характер и ограничиваться не очень широким кругом контекстов (этот факт

только налагал бы некоторые ограничения на программу единства науки). Во-вторых, если

бы опыт соотносился с физическими состояниями посредством отношения, отличного от

отношения тождества, и можно было бы дать «чисто физическое объяснение» физических

состояний (как это сделать — пока не ясно), соотносимых с опытом, то сама по себе

каузальная роль физических состояний по тривиальным причинам не обеспечивала бы нас

объяснением опыта. Однако Льюис совершенно прав, когда он утверждает, что если кау-

зальная роль является определяющей для опыта, то эпифеноменализм и параллелизм

исключаются, «поскольку они отрицают действенность опыта». Он прав также тогда, когда

заявляет, что радикальный бихевиоризм исключается, поскольку он отрицает «реальность, а

тем самым и действенность опыта» (так как «чистая диспозиция является фиктивной

сущностью»). В-третьих, не вполне ясно, что Льюис подразумевает, когда говорит, что

определяющие каузальные роли опыта «с аналитической необходимостью принадлежат» ему

самому. Если он определяется таким образом, то данная роль, конечно, принадлежит ему с

аналитической необходимостью.

Однако, как уже отмечалось, нет никакой необходимости считать, что каузальная роль

входит в определение опыта как такового. Поэтому мы можем приписывать опыту

каузальные роли, а можем и отвергать их. Даже если предположить, что общезначимое

рассуждение о психических явлениях предполагает некоторые каузальные связи, а

действенность опыта может представлять значительный интерес для соответствующих наук,

все равно представляется сомнительным, что обладание определенной каузальной ролью

является отличительным признаком боли, психических образов и представлений.

Отличительными признаками психических явлений, к примеру, могут оказаться

(интроспективно наблюдаемые) феноменальные характеристики или интенциональ-

141

ное содержание. Тогда будет не так легко, как это представляется Льюису, опровергнуть

даже эпифеномена-лизм (в его ограниченной форме). Предположим, что «отличительным

признаком» мышления является его «направленность на объект», его «интенциональная при-

сущность» в смысле Брентано. Тогда становится возможным одновременно допустить и

каузальную действенность мыслей (хотя их реальное действие, нс проявляющееся в

наблюдаемом поведении, зачастую оказывается пренебрежимо малым и поэтому не

поддается определению), и безопасность эпифеноменализма. Ведьин-тенциональное

содержание мышления само по себе не может обладать каузальной ролью. Как мне кажется,

Льюис ни словом не обмолвился об этой возможности.

Далее, наше рассуждение позволяет вкратце проследить те эмпирические и концептуальные

соображения, которые поддерживают жизнь в третьем по нашей классификации —

«неопасном» — виде дуализма (если, конечно, отвлечься от более глубоких онтологических

убеждений, которых могут придерживаться его сторонники). Эти соображения нетрудно

перечислить. В концептуальном отношении, как мы уже отмечали при рассмотрении

функционального материализма, это—различие между функциональными и физическими

состояниями. «Функционально-эквивалентные системы» не обязательно должны быть

вместе с тем анатомически или физически подобными (Фодор [1968]) по той простой

причине, что функциональные состояния определяются безотносительно к их физической

реализации и в некотором смысле даже совместимы с нефизической реализацией. Однако в

таком случае «мы не имеем никакого права a priori предполагать, что нервная система не

может иногда производить неотличимые психологические эффекты посредством радикально

отличных физиологических средств. Степень возможной избыточности системы, безусловно,

остается открытым эмпирическим вопросом» (Фодор). Однако это нс просто открытый

вопрос. Мы даже не можем сформулировать какое-либо ограниченное множество

альтернативных физических состояний, естественно связанных с данным психологическим

(обладающим функциональными свойствами). Если бы мы могли сделать это, то фактически

сформулировали бы конечную машинную программу для человеческих психических

состояний. Следовательно, здесь мы встречаемся с «од-

142

но-многозначным» отношением, в котором «многое» не может быть разделено и тем самым

не позволяет поддержать какое-либо утверждение тождества. (Как удачно замечает Льюис в

ходе обсуждения тезиса тождества, состояния «следует рассматривать в общем случае как

универсалии».) В эмпирическом плане мы должны примириться (Эклз [1965]) с

последствиями того факта, что «неоспоримые свидетельства сосредоточения сенсорной

информации в коре головного мозга дают те эксперименты, в которых показывается, что

единичный корковый нейрон возбуждается различными сенсорными входными сигналами», а

также что «сейчас имеются сотни примеров замыкания многочисленных сенсорных сигналов

на единичных корковых нейронах во всех частях коры головного мозга и во всех

подкорковых центрах».

Соображения такого рода, намеченные у Патпэма [1967а], ясно показывают, что тезис

тождества духовного и телесного, основывающийся на простых физико-химических

состояниях и не обращающийся к функциональным состояниям, необходимо ложен. К

принятию тезиса тождества в такой форме склонен Смарт [1962], хотя его концепция

«тематически нейтрального» причинного описания психических явлений или восприятии до-

статочно хорошо сочетается и с функциональной интерпретацией (Льюис [1966]). С точки

зрения функциональной интерпретации во всех нейрофизиологических исследованиях

принимается один общий постулат (Фес-сар [1961]), Маунткасл [1965]), согласно которому

«для любого вида восприятия существует специфическая пространственно-временная модель

нейронной активности в нейронных сетях коры головного мозга и соответствующих

подкорковых нервных узлах» (Эклз).

К сожалению, такой изоморфизм так и не был эмпирически установлен, хотя и были

намечены некоторые существенные соответствия. К тому же, как мы увидим в дальнейшем,

способ установления соответствий в психофизиологических контекстах вполне может

сочетаться и с отношением, отличным от тождества и связанным скорее с некоторым

«материальным аналогом», чем с каким-либо прямым соответствием (Эклз [1970]). Льюис,

пытаясь сочетать функциональный подход с теорией Смарта, говорит о «каузальных

изоморфах». Но тогда причинное описание опыта в сочетании с (уже упоми-

143

навшимся) тезисом, согласно которому каузальные роли восприятии «с аналитической

необходимостью» принадлежат им, легко может привести к отождествлению различных

видов опыта, коль скоро признается совпадение каузальных изоморфов. В то же время сам

Льюис считает каузальные роли чисто «символическими» и утверждает что «опыт имеет

разнообразные характеристики, отличные от определения каузальной роли и придающие

смысл приписываниям таких ролей в тех исключительных случаях [sic!], в которых

отсутствуют типичные причинно-следственные связи, и подобным же образом придает

смысл отрицаниям этих ролей в ряде случаев, когда такие причинно-следственные связи

имеют место».

Приведенный нейрофизиологический постулат также

имеет ряд уязвимых для критики пунктов. Так, при исследовании памяти (Хайден [1967])

оказывается, что ДНК нервных клеток в ответ на «появление определенных частотных

структур производит однозначно определенную РНК». Независимо от правильности детально

разработанных теорий о химической роли РНК в процессах памяти (Эклз признает, что

«существуют данные, свидетельствующие об участии РНК в процессе обучения», хотя и, как

он говорит, не «тем конкретным способом, который постулируется Хайденом») общий ха-

рактер рассуждений такого рода оказывает серьезное воздействие на все функционалистские

теории. Действительно, получается, что даже психические состояния типа состояний памяти

—которые должны наилучшим образом удовлетворять чисто функциональной теории— не

могут быть охарактеризованы исключительно в функциональных терминах. Представим,

например, что понятие «след памяти» требует не только определенной пространственно-

временной нейронной структуры, но, варьируясь для различных видов психических

состояний, каждый раз предполагает производство «однозначно определенной РНК». Таким

образом, для всех возможных случаев нам все же не удастся определить смысл авто-

матических или физиологических ограничений, налагаемых на реализацию функциональных

состояний, и не исключено, что применительно к людям и животным мы не сможем

охарактеризовать психические состояния, пользуясь только функциональными и

физическими терминами.

^Более того, вполне возможно, что соответствующая нейронная структура в качестве своего

условия предполагает указание на те самые психические явления, с которыми, согласно

функционалистскому тезису (в интерпретации Льюиса), она должна быть тождественной или

от которых (согласно интерпретации Эклза) она должна зависеть. Каким же образом Хайден

мог показать, что конкретные явления памяти, обладающие содержательными

^характеристиками, связаны с «однозначно определенной РНК»? Даже Эклз в соответствии с

упомянутым постулатом признает, что, хотя «память о каком-либо отдельном событии

зависит от конкретной реорганизации нейронных связей (энграммы), все же любая эн-грамма

(Лэшли [1950]) «имеет множественную реализацию в коре головного мозга», она «является

не просто конкретно фиксированной схемой соединений, а... громадным комплексом

нервных связей, организованных таким образом, что любая запечатленная информация в

действительности хранится во многих местах» [sic!]. Однако это наводит нас на мысль, что

некоторая энграм^ ма не может отождествляться с конкретной нейронной структурой, а

функционально ассоциирована и с альтернативными нейронными структурами. Но в таком

случае мы в настоящее время (и похоже, как показывают имеющиеся свидетельства, в

принципе) не можем указать ограниченное множество альтернативных нейронных структур,

соотнесенных с данными психическими явлениями.

С эмпирической точки зрения все это очень напоминает ситуацию, когда неограниченное

множество единичных нейронов может быть связано с одним и тем же психическим

явлением (или с различными психическими явлениями) или даже неограниченное

множество различных нейронных структур может быть связано с любым данным

психическим явлением. Эта проблема в настоящее время не разрешена, иначе говоря, третий

вид дуализма опирается на достаточно сильные эмпирические и концептуальные допущения.

Собранные воедино наши рассуждения говорят о том, что трудности преодоления

(неограниченных) много-многозначных соответствии типа «психическое—телесное» в

очередной раз свидетельствуют о преимуществах материализма не принимающего тезиса

тождества. Хотя теоретическое тождество при прочих равных условиях и предпочти-

10 Дж. Марголис

145

тельнее отношения соответствия (Патнэм [1967а]), его преимуществами все равно нельзя

воспользоваться в тех случаях, когда не имеется одно-однозначных, одно-(ограниченно)

многозначных, или (ограниченно) многооднозначных соответствий. Эти соглашения наводят

на мысль о том, что полностью приемлемы только те законоподобные регулярности

(устойчивые связи функционального типа), которые (1) логически отличны от структурных

(или физических) регулярностей и (2) в отсутствие конечной машинной программы не

редуцируемы и не заменяемы законоподобными регулярностями структурного типа. Без

некоторой машинной программы у нас фактически не было бы никаких оснований заранее

предполагать, что регулярности, подчиняющиеся данным функциональным законам, сами по

себе согласовывались бы с нормальными ограничениями, определяемыми физическими

законами, хотя вполне возможно, что некоторые подмножества таких регулярностей и со-

гласовывались бы с ними (Фодор [1975]).

Теперь вкратце упомянем о заключительном соображении. Если S помнит p и если p

логически эквивалентно q, то вполне возможно, что S (в смысле, соответствующем такому

описанию психических явлений, которое Эклз называет «психической памятью») не помнит

q (Армстронг [1973]). Однако не существует никаких чисто физических средств, связанных с

альтернативными нейронными структурами, посредством которых можно было бы различить

память о том, что р, и память о том, что q. Конечно, следует более тщательно проанализиро-

вать эту проблему. Тем не менее уже сейчас ясно, что каждое психическое явление,

обладающее интенциональным содержанием, подобно памяти и мнению, и отличное от

телесных ощущений, подвержено парадоксам содержательного описания. (Здесь проявилась

ирония судьбы в отношении философского наследства Декарта. Ведь область психического,

трактуемая Декартом как «мышление», включает наряду с явлениями типа ощущений,

которые не обладают интенциональностью в смысле «направленности на объект», также и

явления типа мнений, которые, несомненно, являются интенцио-нальными (Декарт [1931];

Гич [1957]), причем различие между ними практически не принимается во внимание.)

Следовательно, на основе ряда концептуальных соображений можно сделать вывод о полной

несостоя-

146

тельности любой формы теории тождества. Если воспоминание ори воспоминание о q

считаются тождественными с некоторым состоянием нервов, то становится совершенно

загадочным, как можно помнить одно и в то же время не помнить другое. Если же

запоминание р тождественно с некоторым состоянием нервов, то представляется

невозможным установить свойства этого состояния, соответствующие содержательной

характеристике припоминания, на основании которых можно было бы объяснить

неспособность запомнить q.

Это последнее положение было упомянуто только для того, чтобы еще раз подчеркнуть

целесообразность исследования альтернативных вариантов материализма, не связанных с

теорией тождества. Оно в свою очередь поднимает серьезные проблемы, для решения

которых нужна значительная затрата сил, но это предприятие требует новой концептуальной

структуры.

10*

Часть 11 На пути к теории личности

Гл ав а 6

Проблема личности

Вопрос о природе личности, несомненно, лежит в основе большинства споров о соотношении

духовного и телесного. В непрекращающихся столкновениях различных форм

редукционистского материализма есть что-то абсолютно бессмысленное. Бесплодность

дискуссий вызвана, по-видимому, тем, что рассматриваемые в них определения относятся

главным образом к личностям и чувствующим существам, но сама природа последних чаще

всего совершенно игнорируется. Можно с уверенностью предположить, что различные

тупиковые ситуации, неправдоподобность и малая убедительность альтернатив, о которых

мы говорили ранее, по большей части обусловлены почти полным пренебрежением к об-

стоятельному анализу личности. Среди убежденных сторонников редукционистского

материализма, по существу, только Уилфрид Селларс [1963а] обращался к рассмотрению

природы личности. Однако его высказывания по этому поводу настолько проблематичны и

не разработаны, что могут убедить нас разве что в неспособности прямолинейного

материализма справиться с этим понятием. Его общая формула личности, не без основания

названная «юридической», выглядит следующим образом: «Можно признать личностью

двуногое бесперое существо, дельфина или марсианина только в том случае, если это

существо способно мыслить следующим образом: «Мы (это существо) будем совершать (или

нс будем совершать) действия типа А в условиях типа С». Думать, таким образом, не

означает классифицировать или объяснять, но означает проявлять некоторую интенцию». И

далее Селларс продолжает: «Таким образом, концептуальная структура, которой обладают

личности, нс нуждается в согласовании с научным обра-

148

зом мира [селларсовской версией редукционистского материализма], а скорее должна

присоединяться к нему. Следовательно, для завершения научного образа мира нам следует

обогатить его не большим числом способов речи о том, что имеет место в действительности,

а языком общественных и индивидуальных интенций...»

Здесь, похоже, подразумевается, что (1) адекватный анализ личности не подорвет того вида

физикализма, который дает удовлетворительное описание и объяснение неодушевленного

мира, и (2) такой анализ личности связан с использованием языка, который не требует

расширения достоверного описания мира за пределы описаний, доступных редукционизму, а

скорее предназначен для определения того, что находит наиболее удовлетворительное

выражение в терминах предписаний. Именно по этой причине Селларс утверждает, что

«нередуцируемость» (курсив мой.—Дж. М.) личностного есть не что иное, как

нередуцируемость «должно» к «есть». Однако ему так и не удалось объяснить тот факт, что и

способность к речи, и обладание чувством — а следовательно, способность к описанию

феноменального содержания нашего опыта — действительно требуют обогащенного языка,

позволяющего описывать то, что имеет место в действительности, и обосновывать, что

сущности, признаваемые Селларсом нередуцируемыми, на самом деле редуцируемы.

Размышляя о личности, испытываешь искушение начать с систематизации всех решений этой

проблемы. Но занятие этим приводит к пониманию, что, оно малопродуктивно, что нам

нужна единая адекватная и убедительная теория и что действительно перспективное ре-

шение, скорее всего, будет совершенно непохожим на наши традиционные установки в этой

области. Для того чтобы убедиться в этом, нам придется рассмотреть (1) дуалистическое

решение этой проблемы; (2) еще более крайнее идеалистическое ее решение, согласно

которому существуют бестелесные души или личности; (3) редук-ционистское решение,

согласно которому личность есть не что иное, как сложное тело; (4) решение, согласно

которому личность онтологически столь же первична, как и тело, и нередуцируема к нему;

(5) решение, согласно которому личность трактуется юридически, то есть с точки зрения ее

прав и ответственности, приписанных некоторым телам, чувствующим существам или

149