Лоуэнталь Дэвид. Прошлое

Подождите немного. Документ загружается.

прошлое свято и на него нельзя воздействовать. Те же, кто преднамеренно фальсифицирует

исторические свидетельства, редко в этом признаются, разве что если их к этому вынуждают.

Те же, кто делает это бессознательно или же для того, чтобы слегка «подправить» летописи,

также весьма неохотно признаются себе в подобных наклонностях. И поскольку подобные

злоумышленники не сознают собственных прегрешений или же не раскаиваются в них,

многие изменения прошлого так и остаются нераспознанными.

Нежелание признаваться в изменении прошлого также объясняется верой в конечную

стабильность его черт. Люди предпочитают верить, что разоблачая ложь и белые пятна

истории, охраняя достоверность исторических свидетельств от многочисленных

отвратительных манипуляций, они способствуют восстановлению «подлинного» прошлого.

Вера в фиксированную реальность прошлого подкрепляется убеждением, что очищая историю

от последующих наслоений, мы можем добраться до древности в том ее виде, какой она была

на самом деле.

Даже те, кто сознает собственные действия, часто оказываются не в состоянии понять, что

подвергают прошлое опасности. Современные римляне, берущие мрамор из имперских

храмов и скульптур, подрядчики, разрушающие археологические останки, фермеры,

распахивающие следы средневековых деревень, — все они редко сознают, что разрушают

историческое наследие.

Почитатели древности также невольно разрушают реликвии. Посетители, истирающие своими

подошвами пол собора в Кентербери, не остановятся от сознания кумулятивного воздействия

многих тысяч пар обуви. Те, кто дышит вблизи и обогревает теплом своего тела живопись в

пещере Ласко,

понятия не имеют о том разрушительном воздействии, которое само их

присутствие оказывает на эти рисунки. Недостаточные познания экспертов также могут иметь

ужасающие последствия: реставраторы, обеспечившие в начале XX в. сохранение колонн

Парфенона с помощью железных болтов, даже и не помышляли о том, что ржа и экспансия

металла сами окажутся разрушающими факторами. Немногие из тех, кто ставил указательные

знаки, обозначающие исторические места, копировал произведения старых мастеров или

занимался эмуляцией стилей тех или иных периодов, думал о том, что подобные акты

поклонения также могут воздействовать на то, как

Ласко (Lascaux), пещера во Франции, около г. Монтиньяк, с гравированными и живописными настенными

изображениями (охоты на бизона, оленей, диких быков, лошадей) позднепалеолитического времени. По

углеродному методу рисунки датируются временем 13—15 тыс. лет до н. э. Была случайно обнаружена четырьмя

подростками в 1940 г. Пещера, которая находилась в прекрасном состоянии на момент ее обнаружения, в 1948 г.

была открыта для широкого обозрения. При этом сразу же был понижен ее уровень для удобства посетителей (ок.

100 тыс. посетителей в год) с потерей информации, потенциально имеющей научное значение. Использование

искусственного освещения привело к выцветанию некогда ярких красок, а также к росту бактерий и водорослей

на живописи. С 1963 г. пещера вновь закрыта для посетителей, а в 1983 г. была открыта ее частичная реплика

Ласко-2. Ежегодный поток посетителей составляет около 300 тыс. человек. — Примеч. пер.

496

мы воспринимаем исходные реликты. Возможно, лишь неосознанностью мотивов можно

объяснить близорукость тех, кто повреждает принадлежащее всем.

Именно потому, что это стремление кажется столь похвальным — «немного подправить

исторические летописи» — оно содержит в себе большую долю самообмана, нежели все

остальные мотивы, движущие нами при изменении прошлого. Убежденные в том, что они

наконец-то видят прошлое в его истинном свете, ревизионисты, снимающие предшествующие

аккреции, не сознают, что тем самым добавляют новые наслоения. Одни переформировывают

реликвии для того, чтобы те соответствовали документальным свидетельствам, другие —

переписывают историю для того, чтобы она соответствовала свидетельствам артефактов,

третьи — восстанавливают осязаемые и письменные остатки прошлого до того состояния, в

котором они находились прежде, до того как испытали на себе воздействие коррозии и

различных вмешательств. Тем не менее, вера в важный документ, редкий реликт, уникальные

воспоминания — это idee fixe, которая зачастую скрывает в себе пренебрежение к другим

свидетельствам, не согласующимся с данной позицией по поводу прошлого.

Мы видим свое призвание в том, чтобы исправить предшествующие несправедливости и

ошибки, какими бы соображениями они ни были вызваны. Необузданное истребление,

подобное разрушению нацистами средневековой исторической части польских городов;

ревизия, вдохновленная эстетическим морализаторством, подобная стилизации вик-

торианцами готических церквей; благонамеренные, но невежественные или неумело

выполненные реставрации предшествующих времен, — все это ревниво исправляется и

убирается нами. Некоторые занимаются реставрациями для того, чтобы искупить свои

прежние грехи. Так, Гринфилд Виллидж Генри Форда воссоздает для Америки то, уничто-

жению чего в значительной степени способствовали его автомобили.

Очищенное таким образом прошлое воспринимается нами как подлинное. «Исторические»

деревни, создававшиеся с педагогическими и патриотическими целями, теперь претендуют на

то, чтобы воспроизводить археологически достоверное прошлое. Но поскольку провозгла-

шаемая ими современная правда является предметом гордости, сомнения по поводу

аутентичности их собственной ревизии, скорее всего, будут отметены, а противоречащие

свидетельства проигнорированы.

В наибольшей степени производимые в прошлом изменения сознают те, кто стремится

пересоздать прошлое таким, каким оно должно было быть, в отличие от того, каким оно, по

всей видимости, было. Они сознательно улучшают историю, память и реликты для того, что-

бы лучше представить подлинную природу прошлого или же предоста-

Райт Джон (Wright John), директор музея Генри Форда и Гринфилд Виллидж, уверен, что «Форд построил все

это потому, что чувствовал свою вину» (Цит. по: Phillips. Grennfield's changing past. P. 11); Гринфилд — это

«сохранение через уничтожение» (Horrigan Brian. Car hopping. Historic Preservation. 1980. 32:3, 55).

497

вить ему возможности более полного выражения, нежели те, что имеются в настоящее время.

Переход от устных свидетельств к письменным в Англии XII—XIII вв. часто требовал

подобных вмешательств для того, чтобы письменные сообщения более соответствовали как

здравому смыслу, так и представлениям об аутентичности. «Хартия считалась неточной и

нуждалась в поправках, если она не давала бене-фициарию привилегий, которые автор явно

намеревался при ее посредстве предоставить, будь он жив, дабы заявить о своих желаниях»,

— отмечает М. Т. Клэнси (М. Т. Clancy). (Слова большинства дарителей в любом случае не

могли быть записаны в точности, поскольку все хартии должны были быть написаны по-

латыни.) Наше незнание действительных форм прошлого делает внесение изменений

неизбежным: «Добрая устная традиция или подлинная хартия раннего англо-саксонского

короля могла быть отвергнута судом потому, что показалась странной, тогда как подложная

хартия могла быть принята, потому что соответствовала современным представлениям о том,

какой древняя хартия должна быть».

Намереваясь убрать все, что было привнесено взглядами предшественников, те, кто

намеревался исправить таким образом письменные свидетельства, в действительности

налагали на прошлое собственные стандарты. Так, Бенджамен Джоветт (В. Jowett) настаивал

на том, что прославляемые в диалоге «Федр» гомосексуальные отношения следует

рассматривать как гетеросексуальные: Платон писал о любви между мужчиной и мужчиной

потому, что женщина в античных Афинах не могла быть интеллектуальным компаньоном

мужчины, и «живи он в наше время, то сам бы внес соответствующие поправки».

воссозданном колониальном Вильямсбурге то обстоятельство, что краски и ткани гораздо

ярче, чем когда-либо были у колонистов, оправдывают тем, что люди XIX в. непременно

воспользовались бы ими, будь у них что-либо подобное.

Отдавая распоряжения по поводу

картины, изображающей банкет в память об изобретении электрического освещения, Генри

Форд намеренно подверг ревизии историю для того, чтобы представить на полотне своих

внуков, которые «не могли быть на празднестве по причине болезни». Он объяснил

художнику, что «это наша картина, и они непременно должны быть на ней».

Многие подвергают прошлое преобразованиям для того, чтобы реализовать те изначальные

намерения, которые некогда сдерживались недостатком ресурсов или мастерства. При

обращении к английской готике XVI в. американский архитектор Ральф Адаме (R. Adams)

стремился «не столько поворотить часы вспять, сколько установить другие, более

совершенные часы, которые уже не приходилось бы постоянно

Clancy М. Т. From Memory to Written Record. P. 253, 249.

Jowett. Introduction to the Phaedrus. 1875. P. 120. См.: Turner. Greek Heritage in Victorian Britain. P. 424—427.

Boorstin. America and the Image of Europe. P. 94.

Bacon Irving. Цит. по: Wallace. Visiting the past. P. 74, 75.

498

подводить вручную».

Копируя старинные картины, почерневшие от времени, небрежного

обращения и неумелого ретуширования, Хильда у Готорна не только возвращала им

первозданную красоту, но и делала то, «что великий Мастер замыслил в своем воображении, но

что ему не удалось с таким же совершенством перенести на полотно». Хильда — это тот

«тончайший инструмент... при помощи которого дух великого ушедшего ныне Художника

впервые достигал своего идеала».

Вымышленную реконструкцию церкви «Св. Петра-без-стен» в

Оксфорде в романе Ивлина Во «Лесная лужайка» (Forrest Lawn) он объявляет не просто репликой,

но тем, о чем «мечтали первые строители», вдохновенным воплощением «того, что эти древние

ремесленники стремились сделать своими грубыми орудиями прежних времен».

«Тюдоровские»

коттеджи в поттоновском «Наследии» 1982 г. примерно соответствуют фантазии И. Во в качестве

современных реалий Англии. «Мы действительно обернули время вспять, — гордятся собой

строители, и если — Оливер Кромвель или Айниго Джонс (Inigo Jones)

заглянули бы в такой дом,

они не нашли бы ни единого кирпича или дубовой балки, которые не были бы на своем месте, —

отмечает критик, — за исключением того, что, конечно же, эти балки на самом деле не из дуба»,

это импрегнированная консервирующими составами канадская дугласова пихта. То, что не могли

сделать в те донаучные времена с их древоточцами, плесенью и гнилью строители XVI в.,

наконец-то сумели воплотить мы.

Архитектура ренессансной Италии являет собой переход от неосознанных изменений к

преднамеренным переменам в соответствии с предполагаемыми намерениями прошлого.

Первоначально архитекторы полагали, что их копии идентичны античным строениям. Позднее

они открыто признавали, что подражают тому, чем были нынешние руины в пору их целостности.

Впоследствии они стремились «улучшить» античные практики в свете античных же принципов:

строгие последователи Витрувия «подправляли» отклонения, относимые на счет ранних

недостаточно совершенных знаний или последующих повреждений. Так, приступая к

реконструкции Пантеона, Карло Фонтана,

вернулся к тому, что считал правильными, строгими

принципами, отказавшись от витиеватых добавлений Агриппы в пользу скромной ли-

Kidney. Architecture of Choice. P. 39.

Hawthorne. Marble Faun. P. 59.

Waugh Evelyn. The Loved One. P. 64, 65.

Джонс Айниго (1573—1652), английский художник, архитектор и дизайнер, основавший английскую классическую

традицию архитектуры, представитель палладианст-ва. Среди его важнейших работ — вилла королевы в Гринвиче,

Лондон (1616—1619) и Банкетный дом в Уайтхолле (1619—1622). — Примеч. пер.

Potton Timber Engineering Co. catalogue. 1982. P. 3; Troop Robert. Buy yourself a date in history // Sunday Times. 28 Mar.

1982. P. 19.

Фонтана Карло (1634/38—1714), итальянский архитектор, инженер и издатель, в чьей мастерской были разработаны

широко имитировавшиеся модели фонтанов, дворцов, надгробий и алтарей. В бытность свою смотрителем собора Св.

Петра, опубликовал «Templum Vaticanus» (1694), содержащий большое количество гравюр. —Примеч. пер.

499

нейной структуры, соответствующей предполагаемым ранним республиканским принципам.

Все эти мотивы до некоторой степени предполагают самообман, некую давнишнюю веру в то,

что сохраняемое или реставрируемое таким образом прошлое и в самом деле неизменно.

Напротив, те, кто намеренно придумывает свидетельства, обычно сознательно собираются

внести ошибку. Одни фальсифицируют прошлое потому, что произошедшее в

действительности сбивает их с толку, обделяет или пугает; другие подделывают живопись или

придают изюминку тем или иным историческим местам при помощи поддельных древностей

для того, чтобы получить выгоду или же разыграть остальных; третьи же придумывают

историю для того, чтобы возжечь гордость или патриотизм. Константинов дар был

сфабрикован для того, чтобы подкрепить притязания пап на светскую власть, «Оссиан»

Джеймса Макферсона

был предназначен для того, чтобы очистить гомеровскую эпическую

традицию и дать кельтам собственного древнего героя. Подделки, как мы это видели, были

столь частыми, что некоторые ученые отвергали хроники как ложные сообщения,

сфабрикованные историками, преследующими собственные цели, или же выполняющими

заказ своих покровителей.

Другие подделки были вызваны чистым озорством, как, например, «кардиффский гигант».

XVIII в. изнуренный бесконечными публич-

Buddesing. Criticism of ancient architecture in the sixteenth and seventeenth centuries. P. 338—346. Цит. по: Fontana.

Templum Vaticanum et ipsius origo. 1694; это шаг назад по сравнению с Рафаэлем, который принимал античную

архитектуру такой, какая она есть и отказывался «улучшать» ее, исправляя предполагаемые «ошибки».

Константинов дар (лат. — Donatio Constantini), поддельный документ, согласно которому император Константин

Великий, перенося свою столицу на Восток, передал папе Сильвестру I (314—335) во владение Рим, Италию и западные

области, и гарантировал папе и его преемникам статус выше светского властителя, равные императорским почести и

власть над всеми высшими иерархами христианской Церкви, в том числе и патриархом Константинопольским.

Предполагалось, что император Константин сделал это в благодарность за чудесное избавление его папой Сильвестром

от проказы и обращение в христианство. В XV в. итальянский гуманист Лоренцо Балла на основе филологического

анализа текста доказал его фальсификацию.

Оссиан (Ойсин, Ойзин), легендарный воин-поэт кельтов, живший, по преданию, в III в., герой фенианского цикла

сказаний о Финне МакКумхайле (МакКуле). Известна литературная мистификация Дж. Макферсона, издавшего в 1762 г.

под именем Оссиана собственные сочинения («Фингал» и «Темора»), которые выдавались за перевод с гэльского

оригинала III в. и были восприняты как подлинные. Поэмы имели большой успех и оказали существенное влияние на

ранне-романтическое движение. Среди почитателей Оссиана был Гете. Подделка была разоблачена критиком Сэмюэлем

Джонсоном, указывавшим на многочисленные исторические и географические нарушения, свидетельствовавшие о

незнании автором истории кельтов. — Примеч. пер.

Franklin J. H. Jean Bodin and the Sixteenth-Century Revolution in the Methodology of law and History. P. 89—101, 121—2;

гл. 5. P. 244, вверху.

Кардиффский гигант — известная мистификация, предпринятая Джоджем Холлом (Халлом) из Бингэмтона, Нью-

Йорк. Гипсовый блок, добытый близ Форт Додж, Айова, был переправлен на корабле в Чикаго, где ему придали черты

человеческой фигуры. «Находка» размером около 3 м величиной считалась окаменевшими останками доисторического

человека, пока мистификация не была раскрыта палеонтологом Отниэ-лем К. Маршем. — Примеч. пер.

500

ными заявлениями фундаменталистски настроенного министра о его вере в то, что «на земле

были гиганты в те времена» (Бытие 6.4), один американский скептик придал куску гипса свои

собственные черты и закопал его неподалеку от Кардиффа, шт. Нью-Йорк, так, чтобы архео-

логи-любители откапали его на следующий год. Некоторые из тех, кто толпами собирался,

дабы поглазеть на «кардиффского гиганта», считали, что это окаменевшее тело, другие — что

это произведение древнего искусства. Один из Йельских академиков нашел на его правой

руке «финикийские надписи». Оливер Уэнделл Холмс (O.W. Holmes) сумел даже рассмотреть

«анатомические детали» через отверстие, которое он просверлил за левым ухом. Несколько

«салонов гигантов» и «домов Голиафа» продолжали собирать диковинки даже после того, как

мистификация была раскрыта. Барнум (Barnum) сделал с него копию, и имитация подделки

даже превзошла подлинник.

Теперь в Музее фермерства в Куперстауне этот гигант хранится

уже в значительно поврежденном виде: ноги были повреждены во время бесчисленных

переездов по сельским ярмаркам, а пальцы ног и гениталии отбиты за более чем полвека

замораживаний и оттаиваний.

Подобно «кардиффскому гиганту», многие мистификации намеренно создавались таким

образом, чтобы их раскрыли, — но немногие столь явно, как рунические письмена, найденные

в Муллсьё (Mullsjo), Швеция, гласившие (на современном английском): «Джо Доукс

отправился на восток в 1953. Он открыл Европу. Святой дым!».

Однако хотя мистификаторы

и понимают, что их обман в конце концов будет раскрыт, профессиональная репутация иногда

делает это разоблачение непростой задачей. Так, пильтдаунская подделка «была всего лишь

прелестной шуткой — ...поначалу, — утверждает Стивен Джей Гулд (S. J. Gould), —

предназначенной для того, чтобы посмотреть, как далеко можно завести легковерных

профессионалов». Но эксперты «увязли слишком быстро и слишком глубоко», чтобы шутники

могли улучить момент и раскрыть обман.

Все эти причины для фабрикации прошлого могут сплетаться в один нераздельный клубок.

Роман «Красное дерево» представляет нам «святых шарлатанов», фабрикующих священные

русские реликвии и надувающих клиентов, всучивая им репродуцированные вещицы как

подлинные оригиналы. Эти подделки символизируют предпринимаемую Партией ревизию

истории — распространение ложных воззрений на прошлое России, замещение подлинной

памяти искаженными подделками и подмену дешевыми современными симулякрами

истинных идеалов прошлого. Однако если историю и память ниспровергают бессознательно,

артефакты подделывают под старину вполне осознанно.

Dunn. Cardiff Giant hoax; Antiquity, 47 (1973), 89—91.

Wilson Edmund. Upstate. P. 33.

Daniel. Minnesota petroglyph. P. 267n.

Gould S. J. Hen's teeth and Horse's Toes. P. 201—240, цитата на с. 225.

Falchikov. Rerouting the train of time: Boris Pilnyak's Krasnoye Derevo. P. 146, 147. См.: Пильняк Б. А. Красное

дерево // Повести и рассказы 1915—1929 гг. М.: Современник, 1991.

501

Реакция поддавшихся на обман отчасти зависит от тех мотивов, которыми руководствовались

мистификаторы. В отличие от подделок, специально нацеленных на обман, добрые намерения

несколько смягчают вину тех, что исказил или разрушил оригинальные реликты, будучи

уверен, что восстанавливает их. Вера в то, что действительное прошлое слишком тесно

переплетено чтобы его можно было ниспровергать постоянно, также смягчает грех

подделывания истории, поскольку мало кто ожидает, что эти изменения смогут продержаться

длительное время.

Мотивы, по которым мы изменяем прошлое

Что заставляет нас подправлять историю? Что мы добавляем или что заменяем в нашем

историческом наследии? Мы в большей степени чувствуем себя уютно с прошлым — будь

оно рукотворным или унаследованным, — если оно несет на себе нашу печать. Некоторые

обитатели старых домов пытаются изгнать из них всякий намек на прежних обитателей,

заместить прошлое предшественников собственным прошлым. Для того, чтобы подключиться

к достославной традиции, нам нужно, подобно гуманистам, реплицировать,

трансформировать и фрагментировать его для того, чтобы соединить собственные жизни

глубинным образом с событиями более широкой значимости. Как это было показано в главе 5,

люди «помнят» о том, как присутствовали при исторических событиях, хотя их там и в

помине не было. Прошлое обретают свою славу в истолкованиях и изображениях. Подобно

Джуф-фуре у Хэйли, оно становится частью наличной реальности. Сцены Восточной Англии,

прославленные Констеблем, стали синтетическими пейзажами «под Констебля», где друг на

друга накладываются изображения навесов для автомобилей, пилонов, автострад и коттеджей,

домашний скот и возделанные поля, как на картине «Телега с сеном» (The Haywain), подобно

живописным деревушкам у Джулиана Фэйна (Julian Fane), которые «выглядели так, как будто

их не только сотни раз писал Абель Дункан (Abel Duncan), но и придумал их тоже он».

Другие реликвии подвергаются фрагментации, превращаясь в напоминающие о великих

временах сувениры. Так, щепки от быков Рема-генского моста (Remagen Bridge)

стали

сувенирами по 20 долларов за штуку для поколения, родившегося после того, как армия США

форси-

Fane. Abel Duncan and success. P. 61. По поводу Констебля, см.: Blythe. Commentary. P. 159. Сопоставляя живопись

Констебля с современными видами, Пеглитсис в «Набросках долины Дедэма, какой ее видел Джон Констебль»

(Peglitsis. Sketches of Dedham Vale as John Constable Saw It) (1982) опускает все современные изменения и показывает

сходство, подчеркивая, сколь мало изменилась сельская местность с тех времен.

Ремаген — город в земле Рейнланд-Пфальц. Во время второй мировой войны Ре-магенский железнодорожный мост

фигурирует в ходе англо-американского наступления в марте 1945 г., когда был образован первый плацдарм союзников

на Рейне. —Примеч. пер.

502

ровала Рейн. Тысячи крестиков, подлинность которых была удостоверена четырьмя

епископами, были изготовлены на продажу из ковра, на котором папа Иоанн Павел служил

мессу в Кардиффе в 1982 г.

Мы изменяем прошлое для того, чтобы стать его частью, равно как и сделать его частью

самих себя. Любители граффити, пытающиеся увековечить свое имя, нанесли античным

памятникам серьезный ущерб, по крайней мере, со времен ренессансных посетителей,

оставлявших надписи на стенах катакомб. Искушение кажется столь непреодолимым, что

даже художник XIX в. Роберт Керр Портер подписал собственное имя рядом с именами тех

знаменитостей, которых осуждал за аналогичные поступки.

Те, кто очищал и чинил

историческую каменную кладку, вырезали на ней свои инициалы. «Архитекторы разъярились

и обозвали нас вандалами», — говорит один из рабочих, чистивших Вестминстерское

аббатство. «Конечно же, они действительно сделали то, за что их бранили, — но у них это

называется „подписать работу"».

Фраза «Толфинк вырезал эти руны в камне», начертанная на

стенах Карлейлского собора (Carlisle), по крайней мере «свидетельствует о существовании

некоего Толфинка, человека, не желавшего раствориться среди окружающих».

Даже самые жестокие уродства могут со временем украсить историю. Джеймс Ли-Милн (J.

Lee-Milne) порицал канадские войска за то, что солдаты глубоко вырезали свои имена и

адреса на мосту Джеймса Пейна в Брокет Парк, Хертфордшир, однако при этом он

рассуждает, «каким любопытным памятником это станет по прошествии лет, причем

памятником вполне традиционным, подобно именам немецких купцов, которые были

нацарапаны ими в 1530 г. в Палаццо Дукале в Урбино».

Каковы бы ни были имена этих

купцов, они сообщают исторической среде ауру древности. Нещадно исписанные парты в

Харроу и Итоне приносят довольно высокую прибыль, а отпечатки в бетоне ладоней и

ступней голливудских кинозвезд принесли историческую славу Китайскому театру Граумана.

Желание оставить собственный след подвигло художника Роберта Раушенберга изуродовать

рисунок Виллема де Кунинга (Willem de Kooning). Преднамеренный характер уничтожения

произведений искусства добавляет некую благотворную выразительность к неумолимому

действию времени. Исходя из подобных аргументов, де Кунинг передал один из своих лучших

рисунков Раушенберу, который тот старательно стер. «Это было непросто, — вспоминает он.

— Рисунок был сделан жесткими линиями, и кроме того довольно жирными, так что мне

пришлось изрядно потрудиться разными сортами старательных резинок. Но в конце концов...

я почувствовал, что это самое настоящее про-

Panofsky. Renaissance and Renascences in Western Art. P. 173; Porter. 1823. Цит. по: Macaulay Rose. Pleasure of Ruins. P.

145, 146.

Цит. по: Chamberlin. Preserving the Past. P. 190.

Le Guin. It was a dark and stormy night. P. 194.

Ancestral Voices. Diary entry 7 Jan. 1942. P. 5.

503

изведение искусства». Под едва различимыми линиями исходного рисунка стоит подпись:

СТЕРТЫЙ РИСУНОК ДЕ КУНИНГА

РОБЕРТ РАУШЕНБЕРГ

1953

На эту работу ссылаются как на «первую работу, имеющую исключительно историко-

художественное значение и сделанную специально для историков искусства».

«Стертый Кунинг»

является также примером стремления к сопричастности, которое многих подвигает на то, чтобы

изменять историческое наследие.

Чаще всего мы изменяем прошлое для того, чтобы «улучшить» его, преувеличивая те аспекты,

которые считаем успешными, достойными или прекрасными, подчеркивая то, чем, по нашему

мнению, можно гордиться, и умаляя постыдное, уродливое или позорное. Воспоминания

отдельных индивидов, исторические анналы и памятники всех народов выделяют то, что

считается достойным славы; реликты же поражений сохраняют редко и еще реже увековечивают.

Какие изменения вызывают подобное акцентирование? Какие качества мы прививаем к нашему

историческому наследию? Предпочтения, исследованные нами в главах 1 и 2, предрекают

следующий ответ: это прошлое в достаточной мере продолжительное, достойное уважения,

выдающееся, демонстрирующее преемственность традиции или возврат к изначальным

принципам; прошлое, обладающее богатым смыслом и добродетелями, которые достойны заветов

предков и гармонируют с наилучшими устремлениями настоящего. Если же подлинных следов

такого прошлого не хватает или же они вовсе отсутствуют, желаемые черты в изобилии можно

найти в последующих добавлениях к письменным свидетельствам, реликвиях и действиях по

эмуляции и коммеморации.

Преувеличенные традиции в особенности важны для тех народов, которые недовольны своим

подчиненным положением или слишком недавно обретенной государственностью. А потому

мусульманские панегиристы превратили испанский ислам в первоисток европейского искусства и

науки. Турецких школьников учат, что цивилизация возникла на Анатолийском плато, а

правительственные фрески в Аккре изображают жителей Ганы изобретающими алфавит и

паровую машину.

Усвоенный в Европе XIX в. образ классической Греции заставил греческих

националистов перенимать внешний облик жителей античных

Rauschenberg. Цит. по: Tomkins. Moving out. P. 59; Rosenberg. American drawing and the Academy of the Erased de

Kooning. P. 108.

Lewis Bernard. History Remembered, Recovered, Invented. P. 74—77, 38, 39; Kedou-rie. Introduction, Nationalism in

Asia and Africa. P. 48—52; Gordon David. Self-Determination and History in the Third World. P. 88—97; Plumb. Death

of the Past. P. 73n.

504

Афин, а национальная хартия (конституция Эпидавра) была написана языком столь

архаичным, что лишь немногие греки смогли его понять. Для того, чтобы продемонстрировать

свою преемственность с античностью, греческие фольклористы впоследствии подчистили и

заново систематизировали сказания, в которых отсутствовали указания на непосредственные

связи, восходящие к соответствующим заветам греков.

Многочисленные примеры подобного рода ревизии прошлого можно встретить на кельтских

окраинах Британии. В покоренном в XVIII в. Уэльсе, как показал Прис Морган (Prys Morgan),

утрата национального наследия привела к тому, что патриоты стали прославлять древние тра-

диции и даже создавать новые, как, например, эйстеддфод (eisteddfod), ежегодный фестиваль

бардов, хоровое пение и однородный национальный костюм. Друиды из загадочных

обскурантистов, занимающихся человеческими жертвоприношениями, превратились в

валлийских интеллектуалов и мудрецов, прославляемых в миниатюрных стоунхенд-жах,

специально воздвигаемых с этой целью. Уильям Оуэн воссоздал современный валлийский как

язык чистоты, патриархальной традиции и «бесконечного богатства». Ландшафтные легенды

наподобие пирамиды из камней на «могиле Геллерта»,

которую владелец отеля в Кернар-

фоншире (Caernarfonshire) возводит к герцогу Ллевеллину, создаются специально для

приезжих туристов. А разговоры о якобы найденных следах валлийцев среди племен

американских индейцев, подкрепляли их идентичность, порушенную английскими

завоевателями, и способствовали эмиграции жителей Уэльса в Соединенные Штаты.

Традиции шотландских горцев — еще один пример ретроспективных новаций. После 1745 г.

стереотип горца трансформировался из ленивого, кровожадного варвара в образ

романтического дикаря, которому, по выражению Тревора-Ропера, ощущение угрозы лишь

придает дополнительный шарм. Привычные представления о килте как о реликте некогда

повсеместно распространенного средневекового костюма, на самом деле — лишь часть

романтической схемы «Собеских Стюар-

Herzfeld. Ours Once More: Folklore, Ideology, and the Making of Modern Greece. P. 6, 20, 85, 86. См.: Koraes. Report on the

present state of civilization in Greece (1803); Clogg. Waving the standard of Hellenism // TLS. 12 Aug. 1983. P. 861.

Геллерт — в валлийской традиции — верная гончая герцога Ллевеллина Великого. Отлучившись по делам, Ллевеллин

оставил собаку охранять своего маленького сына. Геллерт загрыз пытавшегося напасть на ребенка волка. Вернувшись

домой и не найдя ребенка, герцог увидел окровавленную пасть пса и, решив, что ребенка загрызла собака, убил ее.

Позднее он обнаружил ребенка под опрокинутой колыбелью и рядом с ним мертвого волка. Мучимый угрызениями

совести, герцог приказал с почестями похоронить Геллерта на г. Сноуден и назвал это место Беддгелерт (могила

Геллерта). Эта легенда связана с историческим герцогом Ллевеллином и представляет собой валлийский вариант

старинной индийской легенды, изложенной на санскрите в Панча-тантре.

Ллевеллин Великий (ум. 1240), валлийский герцог, один из наиболее выдающихся правителей Уэльса эпохи до покорения

англичанами. — Примеч. пер.

Morgan. From a death to a view: the hunt for the Welsh past in the Romantic period. P. 72—4 (on William Owen), 86—7 (on

the grave of Gelert); Gwyn Williams. Madoc.

505

тов»,

аналогичной готическому возрождению Пьюджина (Pugin), направленному на

восстановление кельтской культуры. Однако в действительности килт был изобретен в XVIII

в. английскими квакерами-ин-дустриалистами, и не с целью сохранения традиционного

образа жизни горцев, но для того, чтобы заменить старинный подпоясанный плед одеждой,

более подходящую для работы на фабрике.

В процессе возрождения ирландской старины в XIX в. прошлое нередко облагораживали для

того, чтобы оно в большей степени соответствовало настоящему. С целью создания более

респектабельной национальной идентичности перед лицом английского владычества воссоз-

давали и внедряли в различные аспекты жизни эпизоды, символы и стили, характерные для

прошлого Ирландии. Келльская книга,

недавно найденная брошь Тара,

кельтские кресты, —

все это стало источником вдохновения для искусства и архитектуры; резная мебель и орна-

менты из мореного дуба, извлеченного из болотных торфяников, послужили символом

ирландской истории, в равной степени извлеченной из забытья. Трилистник, арфы, собаки-

волкодавы и круглые башни в изобилии украшали собой чайные сервизы, стекло, ювелирные

изделия, книжные переплеты, шкатулки для инструментов, знамена, стяги и надгробья.

хотя Ирландское возрождение по большей части не достигло своих целей, значительная часть

этих символов прошлого выдержала испытание временем и сохранилась в современном

национальном ландшафте. Аналогичные мотивы не так давно заставили ирландских

антикваров стать послами. «Отправляя наши сокровища за рубеж, мы выполняем

политическое решение, — писал министр образования Ирландии в 1974 г. на открытии

выставки „Сокровища раннего ирландского искусства" в Нью-Йорке. — Образ Ирландии,

который ныне ассоциируется с насилием и раздорами, несомненно, выиграет от демонстрации

того, что мы — нация с богатым и глубоким культурным прошлым».

По-видимому, это название связано с судьбой Джеймса (Якова) Эдварда Стюарта (1688—1766), сына

низложенного короля Якова II Английского, претендовавшего на английский и шотландский престол. В 1719г.

Дж.Э. Стюарт женился на Марии Клементине Собеской, внучке польского короля Яна III Собеского. — Примеч.

пер.

Trevor-Roper. Invention of tradition: the Highland tradition of Scotland. P. 25, 34—37, 20—22.

Келльская книга — иллюстрированное Евангелие, шедевр иберно-саксонского стиля. Ее создание, по-видимому,

было начато в конце VIII в. в ирландском монастыре на шотландском о-ве Иона, а затем после набега викингов

книга была перенесена в Келльский монастырь в графстве Мит. Факсимиле опубликовано в 1974 г. — Примеч.

пер.

Брошь Тара — кельтская кольцевая брошь VIII в. из белой бронзы, найдена на побережье Беттистаун, Дрогхед,

ныне хранится в Национальном музее Ирландии, Дублин. На оборотной стороне броши — сложный орнамент из

кельтских спиральных форм. Тара (по-ирландски: место собраний) — невысокий холм в графстве Мит, занимает

значительное место в ирландских сказаниях и легендах. — Примеч. пер.

Sheehy. Rediscovery of Ireland's Past.

Burke Richard. Цит. по: David H. Wright. Shortchanged at the Met // N. Y. Review of Books. 4 May 1978. P. 32.

506

Зачастую подобная воссозданная история носит узко шовинистический характер, исключая

все инородное для того, чтобы подчеркнуть местные или этнические достижения. Так, поляки

гордятся славянскими древностями, отрицая при этом их связь с тевтонами. Ирландцы

относятся с пренебрежением или же оставляют без защиты постройки времен короля Георга,

поскольку считают, что эти символы английского порабощения вообще следует снести и

заменить «крестьянской гэльской» архитектурой независимой Эйре.

«Я был бы только рад,

если бы их вообще не было, — признается министр культуры Ир-

Старинное наименование Ирландии. — Примеч. пер.

Gruszecki. Cultural and national identity and the protection of foreign fortifications in Poland. P. 47. (За более древними

тевтонскими замками, такими как прославленный Сенке-вичем Мальборк, все же ухаживают, однако поляки не спешат

популяризировать сравнительно более молодые крепости, такие как Деблин; Harvey John. Dublin: A Study in

Environment. P. 17.

Guinness Desmond. Цит. по: Kearns. Preservation and transformation of Georgian Dublin. P. 273. Враждебное отношение

ирландцев к строениям завоевателей — «эти стены

507

ландии в 1961 г., — ведь они воплощают в себе все то, что я ненавижу».

Охрана памятников

в Америке также может быть избирательной: южане, участвовавшие в программе по

сохранению исторического наследия в Вашингтоне (округ Колумбия), спрашивали

ответственного работника программы: «Зачем нам сохранять здания этих чертовых янки?»

Чтобы очернить историческое наследие соперника, его древности надо скрыть или разрушить.

Мексиканский император Итцкоатль уничтожил кодекс народа нахуатль, относящийся к более

раннему времени, чтобы у официальной ацтекской версии истории не оставалось более

соперников. Испанцы скрывали впечатляющую кирпичную кладку инков в Куско, чтобы

случайный наблюдатель не решил, будто индейцы на самом деле вовсе не были

«развращенной» и «ленивой» расой. При правлении белых родезийцев руины Великого

Зимбабве представлялись как творение европейцев.

Ирландские националисты утверждали,

что в XIX в. английские церковные комиссары разрушали остатки ирландских церквей для

того, чтобы «уничтожить свидетельства цивилизации прошлого с целью приучить людей к

мысли, что они — „народ без истории", а потому должны смириться с подчиненным

положением». При этом британское правительство обвиняли в том, что отстранялось от

проблем Ирландского картографического управления потому, что стимулируемый им частный

интерес к древностям способствовал подъему ирландских националистических настроений.

Люди, отлученные от власти или чувствующие себя незащищенными в неустроенном

настоящем могут искать утешение в романтическом возвеличивании прошлого.

Столкнувшись с выскочками-предпринимателями, старые джентри в Англии XVII—XVIII в.

ностальгически оглядывались на те времена, когда статус их предков никто не подвергал

сомнению. Испытывая страх в отношении неотесанных иммигрантов и

памяти никому не нужны. Чем скорее их не будет, тем лучше» (McLaren. Ruins: The Once Great Houses of Ireland. P. ii);

«эти „символы угнетения" нужно снести и поставить на их месте яркую новую архитектуру независимой Ирландии»

(Nowlan. Conservation and development. P. 8) — открывает дорогу признанию того обстоятельства, что значительная

часть георгианской архитектуры была выстроена ирландскими мастерами (Ке-arns. Preservation. P. 274). В 1962 г.

студенты архитектурных учебных заведений вышли на улицы под лозунгами «Дублин не должен быть музеем», но в

1969 г. они оккупировали исторические здания, над которыми нависла угроза, не давая их сносить (Kearns. Georgian

Dublin. P. 76, 77).

Lynch Kevin. Conservation of two historic districts in Washington: when is whose history? Lecture at Historic Preservation

symposium. Boston University. 2 Dec. 1978.

Leon-Portilla. Pre-Columbian Literature of Mexico. P. 119; Adams. Lost Museum. P. 139; Garlake. Great Zimbabwe. P. 12,

13, 71—75; idem. Prehistory and ideology in Zimbabwe. P. 1, 11, 14—16.

Ferguson Samuel. Architecture in Ireland (1846), quoted, and McSweeney Patrick. A Group of Nation Builders, О Donovan, О

Curry, Petrie (1913). Цит. по: Sheehy. Rediscovery of Ireland's Past. P. 58, 20. По поводу влияния картографического

управления на чувства ирландцев см. пьесу Брайана Фриля «Переводы» (Brian Friel. Translations) (1981), поставленную

в графстве Донегал в 1833 г.

508

индустриального популизма, как мы это видели в главе 3, Брамины Новой Англии в конце

XIX в. наполнили в своем воображении колониальное прошлое честными, процветающими,

бережливыми и скромными предками, преувеличивая достоинства прежнего времени для

того, чтобы осудить пороки современности.

Напротив, иные настолько низко ценят собственное национальное прошлое, что игнорируют

все местное в пользу иностранного, или же сами себя убеждают в том, что местные древности

имеют чужеземное происхождение. Так, антиквары в течение длительного времени пытались

доказать, что английские монументальные останки имеют греческое, египетское или

финикийское происхождение, — словом, что угодно, лишь бы не считать их британскими.

Другие, объявляя всю предшествующую историю обузой, пытались принизить или опорочить

все прошлое в целом. В главе 3 мы показали, насколько подобный подход был характерен для

ранних американских националистов. Некоторым казалось, что легче принизить или отречься

от постыдного наследия, нежели изобретать нечто достойное самим. Те, над кем прошлое

посмеялось, поманив ложными надеждами или посулами, более склонны поскорее избавиться

от его следов, нежели благоговеть перед ними. «Каким бы неоплатным ни был этот долг,

оптимистичное прошлое нужно поставить на поток и разменять на сувениры, — заключает

Хаас, — теперь оно должно развлекать нас в наказание за то, что так долго прежде вводило в

заблуждение».

Те же, кто склонен преклоняться перед славным прошлым, могут выбирать между

традиционалистскими и модернистскими целями. Стремление утвердить преемственность с

доколониальным наследием и «восстановить» незападные традиции часто входит в конфликт

со столь же насущной потребностью продемонстрировать, что новая страна и ее народ уже

давно являются «современными».

Однако какой бы вариант прошлого ни возобладал, оно

непременно должно нести на себе аромат древности.

Историю обычно пишут так, чтобы она была достойна почитания. Те же, кто преувеличивает

собственное прошлое, в особенности склонны дополнительно его «старить». Реликвии и

летописи имеют особенную ценность, если они превосходят соперников по мощи, престижу

или состоянию; при этом ведущую роль при «удлинении» прошлого играет своего рода

ревность к древности возраста.

Plumb. Historian's dilemma. P. 40.

Daniel. Idea of Prehistory. P. 20—24. Стьюкли (Stukeley) в конечном итоге объявил Стоунхендж и все древности

Британии наследием друидов (Piggott. Druids. P. 112— 131).

Haas. Secret life of the American tourist. P. 20. См. также: Walden. Ravished Image. P. 10, 11.

Gordon. Self-Determination and History. P. 134, 181—189. Народ Катара (Qatar), прежде считавший все прошлое

«непрогрессивным», — «все, что было до нефти — не интересно», — ныне готов восхищаться собственным

наследием (A museum to preserve the force of national roots // IHT. 28 Dec. 1978. P. 38).

509

Большинство народов преувеличивает древность собственной культурной истории или же

скрывает ее недавнее происхождение. Англичане привыкли возводить основание Оксфорда к

Альфреду Великому, парламент — к римлянам, а принятие христианства — к Иосифу Ари-

мафейскому.

«Атлантида» Олофа Рудбека (Olof Rudbeck)

рисует древнюю Швецию как

исток всей современной культуры; германцы, а вслед за ними англичане и американцы,

возводят корни демократии к ранним готам; а по поводу африканского искусства,

утверждается, что оно древнее ассирийского.

Имея обветшавшие традиции и непривле-

кательное недавнее прошлое, валлийцы, как мы это уже видели, обратились к древним

друидическим и кельтским истокам в поисках отдаленного и романтического культурного

наследия. Так, например, английские песни, переведенные на валлийский лишь в конце XVIII

в., вскоре стали старинными народными мелодиями, а в середине XIX в. вся вновь созданная

музыкальная традиция была приписана седой древности.

Обнаружившаяся в ходе раскопок бедность германского доисторического периода привела

Адольфа Гитлера в смятение: «И зачем только мы перед всем миром твердим, что у нас нет

прошлого? Мало того, что римляне возводили уже огромные сооружения, когда наши предки

еще жили в глинобитных хижинах, так Гиммлер принялся теперь за раскопки этих поселений

и впадает в экстаз от всякого, что попадается, глиняного черепка и каменного топора. Мы

этим только доказываем, что мы все еще охотились с каменными топорами и сбивались в

груду у открытого костра, когда Греция и Рим уже находились на высочайшей ступени

культуры. У нас более чем достаточно оснований помалкивать о своем прошлом. А Гиммлер

вместо этого трезвонит об этом повсюду. Можно себе представить, с каким презрением

сегодняшние римляне смеются над этими откровениями».

Иллюзорная древность вызывает бесчисленные последствия. От эдиктов Диоклетиана до

резных изображений XV в., сведших суть со-

Evans Joan. History of the Society of Antiquaries. P. 11.

Олоф Рудбек, шведский ученый и писатель, развивавший взгляд, согласно которому Швеция и есть утерянная

Атлантида, и она является колыбелью западной цивилизации. Эти идеи он развивал в работе Atland eller Manheim

(1679—1702), получившей европейскую известность в латинском переводе как Atlantica. — Примеч. пер.

Michell. Megalithomania. P. 42, 43; Kliger, Goths in England; Marsh G. P. Goths in New-England, Lowenthal, George Perkins

Marsh. P. 56, 58—63; Levin David. History as Romantic Art. P. 74—92; Dorothy Ross. Historical consciousness in nineteenth-

century America. P. 91 &—21; Kedourie. Introduction, Nationalism in Asia and Africa. P. 54—56. Называя древних египтян

неграми, а Эфиопию «первой появившейся на земле страной», ямайские чернокожие националисты приписывают

происхождение письменности, астрономии, истории, архитектуре, пластических искусств, навигации, сельского

хозяйства и текстильной индустрии Черной Африке (Blyden. Negro in ancient history. 1871; См.: Hol-lis Lynch. Edward

Wilmot Blyden. P. 54—57).

Morgan. "Hunt for the Welsh past. P. 76—79.

Цит. по: Speer. Inside the Third Reich. P. 141. См.: Шпеер А. Воспоминания. Смоленск, 1997.

510

стязания между Афиной и Посейдоном к изображению грехопадения,

ореол подделки и

заимствования наполняет притязания христиан. Турки были «первым культурным народом в

мире», как на этом настаивали историки Ататюрка. При том это вовсе «не была история

какого-то племени, обладавшего сотнями четырьмя шатров, но историей великой нации»,

появившейся за 12 тыс. лет до Рождества Христова. Подобный ретроспективный ренессанс

был призван подкрепить престиж турецкой революции.

Многие англичане с готовностью

Лоуэнталь Дэвид. Прошлое - чужая страна

Подождите немного. Документ загружается.