Лобок А.М. Антропология мифа

Подождите немного. Документ загружается.

нается экспоненциальный рост технологических нововведений в истории человеческого общества.

Сам феномен земледелия - это не просто переворот в сфере материального производства. Феномен

земледелия - это переворот человека во взаимоотношениях с собственным мифом. И хотя принято связывать

с земледелием идею закабаления человека трудом (к чему есть безусловные основания), нельзя не заметить,

что земледелие оказывается парадоксальным образом манифестацией человеческой свободы по отношению

к мифу

. Эпоха безграничного господства мифа кончается: отныне миф вынужден делегировать часть своих

властных полномочий идее практической целесообразности. Возделывание земли - это первая форма

производительной деятельности, в которой человек руководствуется не только мифом (хотя и мифом тоже),

но и соображениями так называемой практической целесообразности. Другое дело, что, освобождаясь от

абсолюта мифологической зависимости, он

попадает в зависимость от земли, в зависимость от практической

целесообразности, но это уже принципиально иная форма зависимости, нежели зависимость от мифа. Это

уже зависимость от объекта.

Таким образом, с возникновением земледелия завершается эпоха абсолютного субъективизма, завершается

эпоха, в которую человека принципиально не волновал вопрос "а как на самом деле?". Завершается эпоха,

когда принципиально мифологический взгляд на мир являлся для человека высшей культурной ценностью,

а сама культура являлась тождественной мифологии. Земледелие - это первая форма деятельности, которая

начала отделяться

от мифа и создала основу для открытия феномена объекта, феномена природы.

И оттого, кстати, именно земледелие является своего рода производственным условием религиозно-

эпического переконструирования мифологии. Ведь религия - это диалог с дистанцированным мифом, с

мифом, превращенным в объект, с мифом, превращенным в бога; понятно, что такой диалог невозможен в

эпоху, когда отсутствует сама идея объекта. А земледелие - это именно та деятельность, в которой

впервые

возникает идея объекта. И потому эпохе земледелия соответствует в духовной сфере не всепоглощающий и

всеохватный миф, а совершенно особый институт, который мы называем религией: ведь боги - это мифы,

которые обрели свои, так сказать, объективированные формы существования. Религия - это институт, в

котором миф перестает быть субъективной реальностью, но впервые становится

объективной реальностью,

т.е. богом, существующим вне и независимо от человека.

Но если возникновение земледелия - это подлинная предпосылка изобретения объективированных богов, то

оно же и подлинная предпосылка философствования: ведь благодаря объективации мифа у человека

впервые появляется возможность вступать со своей собственной мифологией в рефлексивный диалог.

534

В доземледельческую эпоху человек сращен со своей мифологией и не способен отделить себя от своего

мифа. Его сознание является тотально мифологическим и не способно к диалогу с самим собой, т.е. не

способно к самосознанию, к рефлексии. Теперь же, когда миф обретает объективированное существование,

когда миф становится богом (или, точнее, множеством

богов), у человека впервые возникает возможность

диалога с собственным сознанием. Следовательно, религиозная объективация мифа, "обожествление" мифа

создает принципиальную возможность рефлексии. Поэтому земледелие - суть подлинная предпосылка реф-

лексии и - в перспективе - философии.

Впрочем, есть и другая сторона описанного процесса объективации человеческого взгляда, происходящего с

наступлением эпохи земледелия. Да, эпоха земледелия - это эпоха, в которую начинается преодоление

мифологического субъективизма, происходит открытие объекта, обладающего собственной логикой, и

начинается процесс осознания мифа как объекта в различных религиозных конструкциях. Но одновременно

- и это ничуть не противоречит

сказанному - именно в эпоху земледелия закладывается фундамент

человеческой субъектности, человеческой индивидуальности.

Ведь палеолитический человек, в сущности, не являлся субъектом производства; подлинным субъектом

производства являлся здесь ритуал и несомый им миф. Ритуал жестко диктовал человеку

последовательность действий и - руками человека! - творил всю совокупность культурно-культовых

предметов, которые возникали не по воле и желанию человека, а по самостоятельной и автономной логике

ритуала. Теперь же

, с возникновением земледелия человек впервые получает возможность осознать себя в

качестве инициатора и демиурга собственной производительной деятельности, осознать себя в качестве

хозяина собственных рук и хозяина произведенного продукта. И в этой точке - исток возникающей вместе с

земледелием идеи индивидуальной собственности, а вместе с ней - и идеи индивидуальности как таковой.

Субъектность,

индивидуальность рождается, с одной стороны, как демиургичность, как авторство, а, с

другой, - как право владения, как право собственности (в доюридическом, разумеется, смысле) на

произведение собственных рук. Древний земледелец - суть подлинный прообраз Бога, поскольку он

начинает переживать себя как демиурга и собственника производимого продукта. Итак, преодоление

мифологической субъективности (открытие объекта) и открытие

человеческой субъектности - это два вза-

имодополнительных процесса, и оба они оказываются возможными только в эпоху земледелия.

Однако и этими двумя процессами еще не исчерпывается суть мировоззренческой революции,

происходящей в неолитическую эпоху под знаком открытия целевого производства. Ведь целевое

мировоззрение - это мировоззрение, которое принципиально живет во времени и предполагает некоторое

будущее, отличное от

535

настоящего. А, следовательно, возникновение земледелия как целевой формы производства - суть

важнейшая предпосылка возникновения самого феномена истории и исторического сознания. Производство,

в котором появляется цель, предварительное моделирование будущего, - это производство, в котором

оказывается заявлена необходимость истории. И потому земледелие следует рассматривать в качестве одной

из предпосылок возникновения в сознании человека идеи исторического будущего, отличного от

настоящего.

Совокупность всех перечисленных мировоззренческих факторов и обусловливает возникновение феномена

цивилизации. Цивилизация - это принципиально целевое общество, которое живет во времени - т.е. имеет

собственную историю, творимую людьми, и предполагает возможность некоего будущего, которое было бы

отлично от настоящего. И подлинная колыбель цивилизации -земледелие.

Феномен труда

Итак, мировоззренческие последствия возникновения земледелия носят поистине ошеломительный

характер. Но они будут выглядеть еще более значительно, если принять во внимание те жертвы, на которые

вынужден идти первобытный человек, изобретающий земледелие и постепенно превращающий его в основ-

ной источник своего пропитания.

Парадокс заключается в том, что человек преодолевает абсолютную зависимость от мифа, но зато попадает

в рабскую зависимость от труда. И это воистину странный обмен. Абсолют мифологической зависимости

обменивается на абсолют трудовой зависимости, и решительно невозможно на первых порах понять, что

могло подвигнуть неолитического человека на такую существенную перемену. Целевая деятельность, с

которой связан вначале земледельческий, а впоследствии и всякий иной производительный труд, вовсе не

выглядит при ближайшем рассмотрении неким благом, а, скорее, походит на ниспосланное человеку

наказание. Ведь зависимость от мифа - это то, что, между прочим, создает чувство покоя и стабильности:

люди каменного века не знают невротических стрессов. Наоборот, с возникновением

зависимости от труда

впервые возникает эпоха невротических перенапряжений и стрессовых срывов.

Впрочем, вопрос о трудовой зависимости, да и вообще о труде требует специальных пояснений, поскольку

широко распространенным является использование термина "труд" по отношению к деятельности

палеолитического человека, начиная с самых ранних ступеней антропогенеза. В частности, до сих пор

широкое хождение имеют представления о роли трудового фактора в процессе формирования человеческого

общества. Однако

осуществленная выше реконструкция человеческой деятельности в до-земледельческих

обществах делает совершенно неприемлемым

536

использование термина "труд" в отношении этой деятельности. И, прежде всего, потому, что семантика

слова "труд" однозначно содержит в себе предположение некоторой цели.

Труд - это не что иное, как целевая и целесообразная деятельность. Притом это деятельность, совершаемая с

производительными целями: например, целью труда может являться создание каких-то предметов. Однако в

первобытном обществе эпохи каменного века, как это было показано выше, производительная деятельность

(каменная индустрия) принципиально не может быть охарактеризована в качестве целевой,

коль скоро

основной движущей силой этой деятельности является миф. А это и значит, что деятельность по

производству каменных орудий не может быть определена в качестве трудовой.

Разумеется, палеолитическому человеку знакомы целевые формы деятельности. Однако в том-то и состоит

суть дела, что эти формы деятельности никак не могут быть определены в качестве производительных: ведь

это деятельность по добыванию пропитания, т.е. охота и собирательство. И, поскольку ни охота, ни

собирательство не являются производительными формами деятельности, то очевидно

, что категория "труд"

к ним так же не применима.

Итак, целевые формы деятельности первобытного человека не являются производительными, а

производительные - не являются целевыми. И потому ни в том, ни в другом случае нельзя говорить о

феномене труда.

Да и с точки зрения этнографических наблюдений повседнев-' ная деятельность палеолитического человека

никак не может быть названа трудовой: ведь он не добывает себе пропитание в поте лица своего, как

вынужден это делать земледелец, работающий от зари до зари. Основное времяпрепровождение

первобытного человека - это участие в разнообразных магических церемониях, ритуалах и обрядах

. Причем

вовсе не обязательно, чтобы эти обряды и церемонии имели характер бурных празднеств, - скажем, у

тасадеев принято просто по многу_ часов сидеть вместе, но в полном молчании, а в племени кунг "две трети

жизни уходит либо на посещение друзей и родственников, либо на прием гостей" 2. Таким образом,

повседневная жизнь доземледельческого

человека - это по преимуществу празднество, ритуал, обряд, но

никак не тяжелая трудовая деятельность. А добывание пропитания для него, как уже говорилось, это

ОХОТА, которая во многом построена на игре и азарте, но никак не на тяжком труде, и сам термин "охота"

в этом плане более чем показателен. Охота - это ведь и

есть то, чего "хочется", то, чего "охота", то, что

совершается "в охотку", а не под давлением жесткой внешней необходимости. Причем собирательство -

второй традиционно указываемый источник пропитания - это тоже своеобразная охота, игра, азартный

поиск, но не изнуряющий труд. И в том, и в другом случаях применение термина "труд" выглядит как

минимум

неуместно.

537

Что же касается изготовления разнообразных культурных и культовых предметов из камня, дерева или

кости (и, в частности, тех предметов, которые мы называем по привычке орудиями труда, но которые в

реальном своем функционировании, очевидно, являлись чем-то гораздо большим), - то оно встроено у

первобытного человека в структуру празднеств и ритуалов, и осуществляется им, как это было показано

выше, по законам мифа, а не по законам

внешней целесообразности, т.е. тоже является своеобразной игрой,

но никак не трудом. Палеолитический человек вовсе не трудится в нашем понимании: он, скорее, как актер

на сцене разыгрывает некоторую форму трудовой деятельности, которую ему предписывает миф и обряд. И

занимаясь изготовлением каменных орудий, он руководствуется в своей деятельности не столько

соображениями

прагматической целесообразности, сколько потребностью в исполнении соответствующего

обряда, потребностью, которая инициируется в нем мифом.

Складывается ощущение, что первобытные люди вообще не склонны заниматься добыванием хлеба

насущного как некоей специализированной трудовой деятельностью. Во всяком случае, структура

повседневного времени первобытного человека такова, что в ней попросту не остается места для труда.

Часть этого времени занимают охота и собирательство - целевые формы деятельности, не являющиеся

трудом. А все остальное

время - это время культурной самореализации человека в системе обрядов и

ритуалов, и, в том числе, обрядов и ритуалов производительных. Это та сфера, которая на современном

языке называется "сферой быта", но которая для палеолитического человека является сферой подлинного

культурного бытия. Причем производительные ритуалы этой сферы включают в себя не только

производство

каких-то предметов из камня, дерева или кости, но и всю совокупность того, что можно было

бы назвать домашним хозяйством: искусство выделки шкур, искусство кулинарии и т.д. - все это в равной

степени является феноменом быта, который есть сфера культурного бытия палеолитического человека.

Быт палеолитического человека совершенно лишен привкуса той неприятно-рутинной и весьма

утомительной деятельности, каковой является быт во все последующие времена. По своему внешнему

рисунку он представляет, скорее, совокупность различного рода духовных практик, ритуально-магических

игр. Сама повседневная ткань этого быта выглядит как причудливое переплетение многих сотен ритуалов и

обрядов, а так

называемое "домашнее хозяйство" оказывается искусно вплетено, встроено в структуры этих

магических обрядов и ритуалов. Достаточно указать на факт многомесячного продолжения некоторых

церемоний и обрядов в австралийских племенах 3. Как правило, практикуемые обряды крайне сложны,

требуют изощренной подготовки и участия всех членов общины. И понятно, что такого рода тотальный

характер обрядов и

церемоний в первобытном обществе

538

делает практически невозможной какой бы то ни было быт, какое бы то ни было домашнее хозяйство за

пределами мифа.

И это самое поразительное в феномене палеолитического быта: он одновременно является палеолитическим

производством, палеолитическим домашним хозяйством и непосредственным бытием палеолитической

культуры. Во все последующие эпохи быт принципиально отделен от производства, и уж во всяком случае

не является сферой производства культуры. Для современного человека единственное, что из

перечисленного ряда ассоциируется со словом

"быт", - это рутина домашнего хозяйства. Для пале-

олитического же человека быт это сфера материального и духовного производства, это сфера производства

самой культуры, это воистину сфера человеческого БЫТИЯ в культуре.

Между прочим, трудный, трудовой характер земледелия связан, конечно же, вовсе не с тем, какое

количество энергозатрат требуется на осуществление тех или иных земледельческих операций, а с чем-то

принципиально иным. Хочу в этой связи обратить внимание на одно недоразумение, до сих пор бытующее в

этнографической литературе Это недоразумение связано с определением

сравнительной трудоемкости

различных видов деятельности при переходе к производящему типу экономики. Мол, замеряя расход

килокалорий на единицу времени у охотников и земледельцев, можно определить, какой из этих двух видов

деятельности является более... трудоемким.

Так, в современном академическом издании, выпущенном под редакцией уважаемых ученых и имеющем

весьма представительный состав участников, рассматривается вопрос о том, какая из двух исторических

форм обеспечения себя продовольствием является более трудоемкой. И основанием для выводов такого

рода служат... тщательные сравнительные замеры энергозатрат представителей первобытных народов,

занимающихся охотой и примитивным земледелием. При

этом процесс охоты и собирательства совершенно

уверенно именуется "формой ТРУДОВОЙ активности" и не ставится под сомнение, что энергозатраты

можно рассматривать в качестве критерия ТРУДОемкости.

"Было проведено... два сравнительных исследования затрат энергии при обоих видах трудовой активности.

У папуасов о-ва Новая Гвинея мужчины в процессе охоты на мелких животных и птиц расходовали 3,3-3,6

ккал/мин..., а при работах, связанных с подсечно-огневым земледелием, - 2,6-6,5 ккал/мин. Затраты энергии

у женщин, занимавшихся земледелием, составили здесь 2,4-4,5 ккал/мин...

У индейцев мачигенга (Перу)

энергротдача мужчин... равнялась 5,7 ккал/мин при охоте на мелких животных и птиц и сборе диких

растений и 5,4 ккал/мин при занятиях подсечно-огневым земледелием; у женщин соответственно 5,2

ккал/мин при собирательстве и 3,1 ккал/мин при полевых работах. Для Западной Африки получены лишь

данные о трудоемкости подсечного земледелия

: мужчины - 3,2-9,6, женщины - 4,4-5,4 ккал/мин..." *.

539

Что ж, с точки зрения энергетических затрат разница и в самом деле невелика. Но разве в энергетических

затратах дело? Автор ведет свои рассуждения так, будто азартно-игровая деятельность охотника или

собирателя (пускай и чрезвычайно энергоемкая) вообще может быть рассмотрена в качестве трудовой. Но

разве способен объяснить расчет килокалорий, расчет энергетических затрат то очевидное обстоятельство,

чтб охотник - во все времена! - получает странное удовлетворение от самого процесса охоты -совершенно

независимо

от того, оказывается она результативной или нет? Охота и собирательство во все времена

являются формами эмоциональной разрядки, в которых человек оказывается движим естественным игровым

азартом ничуть не меньше, чем его непосредственные животные предки. В конце концов, охотой и

собирательством занимается любое животное - однако никому не придет в голову рассуждать о

трудоемкости собирательской деятельности у обезьян или о трудоемкости охоты у львов. Даже при самых

больших расходах энергии охотник не чувствует утомленности и психологической выжатости; причем

первобытный охотник и собиратель едва ли отличается по этому параметру от охотника и собирателя

современного. И наоборот: земледелец способен испытать удовлетворение от вида собранного урожая, но

сам процесс возделывания земли воспринимается им как тягостная необходимость, как тяжелый труд, смысл

которого можно обнаружить только в БУДУЩЕМ - в будущем урожае, ради которого, собственно говоря,

только и работает земледелец, ради которого только и совершается "жертвоприношение труда".

Доводя логику автора до абсурда, можно замерить энергозатраты охотника, грибника, а также футболиста,

боксера или прыгуна с шестом. И может оказаться, что деятельность последнего наиболее энергоемка. Но

какое отношение это имеет к проблеме ТРУДОемкости? Весьма трудоемок труд бухгалтера - но велики ли

его энергозатраты? И наоборот, чрезвычайно затратна с энергетической точки зрения

деятельность

болельщика на стадионе, -однако кто отважится назвать его деятельность "формой трудовой активности"? В

том-то и состоит суть дела, что проблема труда - это вовсе не проблема энергозатрат. И сколько бы кило-

калорий в единицу времени ни тратил первобытный охотник, -его деятельность ни при каких

обстоятельствах не может быть названа

трудовой.

Время производства у первобытного человека - это время, которое либо предшествует охоте (скажем, в

форме изготовление орудий охоты) и время, которое идет вслед за охотой (когда приходится тем или иным

образом "культурно обрабатывать" добытые продукты). И это возвращает к изложенной выше концепции

производства как деятельности, которая по своей сути сверхбио-логична и

детерминирована не животной

потребностью насыщения желудка, а мифологической потребностью культурного' деяния. Дикие звери тоже

выходят на охоту, но они ничего не производят, готовясь к охоте, и не занимаются столь странной и

540

нелепой с биологической точки зрения деятельностью, как кулинарная обработка охотничьих трофеев.

Таким образом, человеческое производство как надбиологический феномен обрамляет охоту, но сама охота

не производительна, и, тем более, не является формой труда.

В этой связи выглядят совершенно неуместными рассуждения различных авторов относительно того,

сколько времени "трудится" первобытный человек, добывая себе пищу посредством охоты. А такие

рассуждения весьма и весьма распространены, и нередко представлены в работах весьма солидных

исследователей и научных коллективов. Скажем, В.Р.Кабо так рассуждает относительно "трудовой

деятельности" бушменов кунг: "Для

того, чтобы обеспечить себя достаточным количеством Пищи каждому

взрослому, достаточно было трудиться 2,5 дня в неделю, считая рабочий день равным 6 ч, что составляет 2

ч. 9 мин. в день" 5. Под "трудом" в этом рассуждении автор однозначно понимает охоту и собирательство.

"Здесь не учтено время, затрачиваемое на приготовление пищи и изготовление орудий" 6, - подчеркивается

Иначе говоря, автор хронометрирует время, проводимое бушменами кунг на охоте, но называет это время

почему-то временем труда. И эту трактовку охоты (в широком смысле этого слова, включая сюда "тихую

охоту", т.е. собирательство) в качестве труда следует признать общераспространенным заблуждением в

современной литературе, посвященной анализу первобытных обществ.

Творение времени

Впрочем, радикальная новизна .земледельческого производства состоит не только в том, что оно становится

целесообразным и изнуряюще трудным. Земледелие - это первая форма производительной деятельности

человека, которая находится в жесткой зависимости от природных ритмов, т.е. не является более или менее

автономным по отношению к природе, как это было свойственно производительной деятельности

палеолитического

человека.

Это связано с тем обстоятельством, на которое я уже неоднократно указывал: в первобытном обществе мы

встречаемся с феноменом производства, отделенного от процесса добывания пищи. С одной стороны - охота

и собирательство, которые не являются производством, но зато являются той деятельностью, посредством

которой палеолитический человек обеспечивает себе пропитание, а, с другой стороны, - производство

культовых предметов, орудий труда и прочих вещей, которые заведомо не являются продуктами питания.

При этом очевидно, что процессы охоты или собирательства по необходимости встроены в природные рит-

мы, а производственные процессы, знакомые первобытному человеку - это процессы, которые

демонстрируют полную автономию по отношению к природе: единственное, от чего они зависят - это

от

мифа.

541

Таким образом, не знающая земледелия производственная деятельность первобытного человека абсолютно

не зависит от факторов внешней среды: она с равным успехом может осуществляться днем и ночью, в любое

время года и при любых погодных условиях. Она полностью автономна по отношению к объективным

условиям: ритм ритуальных обрядов, инициирующих появление на свет того или иного предмета,

совершенно равнодушен к объективным ритмам природы. Производство различных

предметов культуры

происходит не столько по прихоти природы, сколько по прихоти мифа.

Наоборот, в случае с земледельческими культурами возникает совершенно новая форма производства:

производство, которое совпадает с процессом добывания пищи. И не удивительно, что возделывание земли

оказывается той деятельностью, в которой человек впервые попадает в зависимость не от мифа, а от самого

производственного процесса. Последний же, в свою очередь, определяется не мифами, как

это было в

первобытном обществе, а некоей объективной необходимостью: цикличностью времен года, дня и ночи,

погодными условиями и т.п. А это означает, в свою очередь, что земледелие - это производство, в котором

человек впервые попадает в зависимость от объективного хода времени.

В самом деле, производитель каменного века располагал принципиально растяжимым временем: на

изготовление любого предмета он мог затратить столько времени, сколько ему было нужно, и не было

никакой внешней необходимости, которая бы подгоняла его производственный процесс. Так, у

традиционных африканских народов, не прошедших этап темпоральной революции, с которой связано

возникновение феномена древних

цивилизаций и самой истории, фактор времени до сих пор переживается

совершенно не так, как это характерно для исторического человека, чья ментальность, чьи умственные

схемы сформированы на основе диалога с историей собственной цивилизации. И это несмотря на то, что

речь идет о таких африканских народах, которые вовсе не находятся в изоляции

от ценностей современной

цивилизации.

"У них нет числового календаря, а есть, если можно так выразиться, феноменологический. Время жизни

человека и история исчисляются не годами, месяцами и днями, а событиями. Например, восход солнца -

событие, признаваемое всей общиной; и все равно, восходит оно в пять или в ^емь утра - важен сам факт

восхода. Значимо само событие,

а не математическое исчисление момента. В западных обществах время

используется, продается и покупается, в традиционной африканской жизни время создается или творится.

Человек - не раб времени; он "делает" столько времени, сколько ему хочется. Часто европейцы или

американцы говорят: "эти африканцы тратят время на безделье" или "Африканцы всегда опаздывают!"

Такие высказывания основаны на

непонимании: сидящие без дела африканцы не тратят время, они его ждут

или творят" 7.

542

Характерные данные приводит Э.Э.Эванс-Причард в своем классическом исследовании образа жизни

нуэров - большого скотоводческого народа, проживающего на юге Судана. Правда, этот народ нельзя

назвать полностью доземледельческим: земледелие ему безусловно знакомо. Однако земледелие у нуэров

носит факультативный характер и они практически от него не зависят. Кроме того земледелие появилось у

них относительно недавно, и нуэры "рассматривают земледелие как бремя, навязанное им из-за недостатка

скота" *. Поэтому, делает вывод исследователь, можно утверждать, что земледелие не оказывает у нуэров

решающего воздействия на структуру их темпоральных представлений.

"...У нуэров нет термина, эквивалентного слову "время" в европейских языках, и поэтому они не могут, как

мы, говорить о времени как о чем-то реально существующем, о том, что оно проходит, что его можно зря

расходовать, что его можно экономить и т.п. Не думаю, что они когда-либо испытывали

ту же необхо-

димость, скажем, выиграть время или сопоставить деятельность с абстрактным отрезком времени,

поскольку они выражают время главным образом через саму деятельность, которая, как правило, носит

неторопливый характер. События идут в логическом порядке, но они не контролируются какой-либо

абстрактной системой, ибо не существует никаких автономных точек отсчета времени, с

которыми точно

совпадала бы их деятельность. (...) Точно так же у них весьма ограничены возможности исчисления срав-

нительной продолжительности периодов времени между событиями, поскольку у них мало точно

установленных или систематизированных единиц времени, они не способны измерять периоды между

отдельными положениями солнца на небе или между повседневными работами. Год действительно делится

на двенадцать лунных единиц, но нуэры не рассматривают их как части какого-либо единого целого. Они

могут сказать, в каком месяце произошло событие, но с большим трудом выражают абстрактными чис-

ловыми символами отношения между событиями. Им намного легче думать категориями различных видов

деятельности и последовательности производимых действий... чем понятием о чистых

единицах времени.

Мы можем сделать заключение, что ну-эрская система исчисления времени в пределах годичного цикла и

частей этого цикла - это серия концептуализации природных изменений, и что выбор точки отсчета

определяется тем значением, которое имеют эти изменения для человеческой деятельности" ».

Наоборот, систематическое земледелие как основа хозяйствования в древних цивилизациях становится

подлинной основой для изобретения идеи времени как жесткой объективной структуры. Земледельческий

человек - это человек, который оказывается поставлен в жесткую зависимость от временного фактора: здесь

ключевым условием успешной деятельности становится требование "успеть". Успеть выполнить цикл

подготовительных работ, успеть выполнить цикл посевных работ

, успеть выполнить цикл

543

уборочных работ и т.д. Таким образом, земледельческое производство - это производство, которое впервые

создает стрессовую ситуацию для человека. И это - одна из объективных причин того, почему

неолитический человек оказывается вынужден открыть фактор времени, который кладется им в основание

ранних теогонических эпосов и который становится главной основой упорядочения разрозненных мифов»

основой превращения их в некое эпическое целое - того превращения, о котором шла речь в пред

шествующей главе.

Разумеется, возникновение земледелия * это лишь объективное условие открытия неолитическим человеком

фактора времени в том его объективном понимании, которое характеризует эпоху цивилизации. Вместе с

тем, возникновение идеи объективного времени не происходит автоматически вслед за возникновением и

развитием систематического земледельческого труда. Напротив, это достаточно долгий процесс, связанный

с трансформацией и переконструированием всей системы

мифологических представлений древнего

земледельца. Открытие времени не совершается одномоментно, и требует не одного тысячелетия.

Подробному анализу этого процесса будет посвящена следующая глава; сейчас же важно подчеркнуть то

обстоятельство, что принципиальным условием открытия времени является феномен систематического

земледелия.

Загадка земледелия

Итак, подводя итог вышесказанному, мы должны сделать достаточно однозначный вывод, что

распространенное представление о тяжелом повседневном труде как условии выживания первобытного

человека - это не более чем иллюзия здравого смысла. "Они не сеют, не жнут", а, значит, принципиально не

знают феномена изнуряющего труда. В этом библейском образе заключена глубочайшая историческая

истина. Образ

Сада Едемского, где жили первые люди, сотворенные Господом, прежде чем были изгнаны из

рая, - это абсолютно точное воспоминание о характере человеческого существования в донеолитическую

эпоху.

Феномен труда как чего-то принципиально трудного возникает только с возникновением земледелия. И тот

фундаментальный культурно-психологический перелом, который происходит в результате возникновения

феномена земледелия, с удивительно точной образностью зафиксирован в текстах Библии. Кто такие Адам и

Ева, эти первожители Сада Едемского? В сущности говоря, это типичные собиратели, не знающие труда

. И

лишь пережив искушение познанием и будучи изгнаны из рая, они оказываются обречены на труд

возделывать землю. И это крайне важно: неолитический человек переживает земледельческий труд как

проклятие, как наказание Божие.

"...Проклята земля за тебя: со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей.

544

Терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою.

В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят; ибо прах ты, и в

прах возвратишься" (Быт.,3, 17-19)

Пожалуй, можно было бы сделать только одну поправку. Согласно библейскому тексту, земледелие - это

плата за дерзость познания, кара Господня за то, что Адам и Ева посмели вкусить от древа познания добра и

зла. В реальности же наоборот: именно земледелие является основой отделения субъекта от объекта, а,

значит, основой той познавательной дерзости

, под знаком которой отныне проистекает человеческая

история.

Но какие бы трактовки ни давали мы библейскому мифу, факт заключается в том, что возникновение

изматывающе-систематического земледельческого труда - это, конечно, большая загадка.

Пожалуй, не возникало бы особых вопросов, если бы

земледелие возникло в качестве факультативного рода деятельности, дополняющего традиционные охоту и

собирательство. Однако факт заключается в том, что у неолитических народов, которые начинают

заниматься систематическим земледелием, происходит практически полный отказ от традиционных форм

охоты и собирательства, и это крайне странно, поскольку эффективность земледелия на ранних его этапах

крайне низка, трудовые затраты

чрезвычайно велики, а питательная ценность получаемого продукта не

сопоставима с той, которая обеспечивалась традиционными формами обеспечения продовольствием. Но с

какой стати вольные охотники и собиратели добровольно отказываются от традиционных форм

самообеспечения продовольствием и и возлагают на себя ярмо тяжелейшего, изматывающего труда?

Обычные ссылки на практическую целесообразность этого перехода, попытки объяснить возникновение

феномена земледелия поиском новых источников пропитания совершенно не убедительны. Говорят, что

стали истощаться охотничьи угодья, оскудели дикие источники пропитания растительного происхождения -

но ведь это попросту неправда. В эпоху, которая непосредственно предшествовала неолитической,

естественные источники пропитания в тех местах, в которых исторически

возникает земледелие - а это

долины крупных рек - оставались изобильными и разнообразными, и, во всяком случае, ничуть не более

бедными, нежели в тех, где земледелие так и не возникло - на этом настаивают сегодня многие

авторитетные ученые.

Так, В.А.Шнирельман в своем фундаментальном исследовании возникновения "производящего хозяйства"

(беру это словосочетание в кавычки, имея в виду те оговорки, которые были сделаны мною ранее)

подчеркивает, что современные этноархеологические данные не дают оснований для того, чтобы искать

источник возникновения земледелия в оскудении ресурсов, и что традиционные для недавнего времени

воззрения на причины возникновения

18 Зое. 239

545

земледелия не выдерживают критики. "В прошлом, когда считали, что охотники и собиратели жили в

большой нужде, влача полуголодное существование, ответ на этот вопрос не вызывал больших затруднений:

полагали, что переход к земледелию облегчал труд по добыче пищи и давал больше свободного времени для

других занятий. В последние десятилетия стала очевидной упрощенность

такого подхода. Выяснилось, что

условия жизни многих охотников и собирателей были не столь тяжелыми, а голодовки не столь

неизбежными, как считали раньше..." |0.

Более того, многочисленные этнографические и археологические данные свидетельствуют, что в одной и

той же местности, когда некоторые племена начинают заниматься земледелием, большинство других

продолжают "вести бродячий образ жизни, связанный с охотой и собирательством" ". А ведь если бы

причиной возникновения земледелия было истощение ресурсов дикой природы, резонно было бы

предположить достаточно быстрое

превращение в земледельцев всех представителей данного ареала.

Однако ничего подобного не происходит. Как подчеркивает тот же исследователь, "этнографические факты

в совокупности с археологическими данными показывают, что при определенных условиях

специализированное высокоразвитое собирательство растений могло существовать бесконечно долго, не

перерастая в земледелие" |2.

И это неудивительно, учитывая, что раннее земледелие чрезвычайно трудно, а его эффективность весьма и

весьма невысока. Ведь искусство земледелия - это слишком трудное искусство, чтобы новичок в этом деле,

лишенный опыта, мог бы достичь сколько-нибудь серьезных успехов и удовлетворительной эффективности

уже на ранних ступенях своих экспериментов. Современные археологические и этнографические данные

подтверждают это, свидетельствуя, что "переход к раннему земледелию не давал каких бы то ни было явных

преимуществ охотникам и собирателям, развивавшимся в нормальной обстановке, позволявшей их тра-

диционной хозяйственной системе функционировать бесперебойно. Поэтому охотники и собиратели,

обитавшие до недавнего времени во многих районах мира по соседству с земледельцами и скотоводами,

не

выказывали большого желания переходить к производящему хозяйству, хотя не только знали о его

существовании, но и обладали необходимыми для этого навыками" 13.

Наоборот, эффективность высокоспециализированного собирательского труда просто поразительна. Даже в

тех случаях, когда условия внешней среды были крайне неблагоприятны (я уж не говорю о богатых и

изобильных районах, в которых суждено было возникнуть земледелию), первобытный собиратель демон-

стрировал удивительные способности по обеспечению себя продовольствием. Сошлюсь на яркий пример,

приводимый Л. Леви-Стросом

. "Обитателям пустынного региона в Южной Калифорнии... - индейцам

каюлла, числом в несколько тысяч, не удавалось истощить природные ресурсы; они жили в изобилии. По-

546

скольку в этой стране, выглядевшей обездоленной, они знали не менее 60 пищевых и 28 других растений с

наркотическими, стимулирующими, либо лекарственными свойствами" |4.

Более того, по множеству параметров раннее земледелие ухудшает условия существования древнего

человека. В частности, доказано, что привязывание к земле при условии неразвитости агротехнических

приемов зачастую приводило к тяжелым голодовкам, практически не знакомым охотникам и собирателям.

"Будучи менее специализированными видами занятий, охота и собирательство создавали более гибкую

структуру и облегчали маневрирование

и приспособление к меняющейся внешней среде. Неслучайно

голодовки, которые порою испытывали земледельцы, имели для них более тяжкие последствия, чем

временные перебои с питанием для охотников и собирателей" 15.

Земледельцы резко теряют в подвижности, в свободе перемещения, а, главное, земледельческий труд

отнимает огромное количество времени, и, чем дальше оно развивается, тем меньше остается возможностей

заниматься охотой и собирательством "на параллельных" основаниях. Как подчеркивает В.А.Шнирельман,

"...рост роли земледелия, отнимавшего много сил и времени, входил в противоречие с потребностями

рыболовства и особенно охоты и неизбежно вел к острой нехватке белковой пищи" 16. И не удивительно,

что на ранних ступенях освоение земледелия не только не давало каких бы то ни было преимуществ, но и

наоборот, приводило к заметному ухудшению качества жизни по сравнению с традиционным,

"присваивающим" хозяйством. "Во многих случаях, по

крайней мере на первых порах, наличие

эффективного присваивающего хозяйства создавало более высокий уровень жизни, чем раннее земледелие"

Несомненно, что раннее земледелие ведет и к другим системным ухудшениям условий существования

древнего человека. В частности, оно приводит к существенным изменениям структуры питания, причем

достаточно неблагоприятным для человеческой физиологии: злаковая диета - весьма странный вариант

питания для потомков приматов, чьи желудки задуманы вовсе не для питания зерном и хлебом. Так или

иначе

, но "...с переходом к земледелию характер питания изменился далеко не в лучшую сторону. Как бы ни

были противоречивы сравнительные данные о питании охотников и собирателей и ранних земледельцев,

они недвусмысленно свидетельствуют об обеднении рациона у последних. У земледельцев повсюду

наблюдалась менее разнообразная, преимущественно растительная диета с резким преобладанием

углеводов. Практически

повсюду у них отмечалось белковое голодание, уменьшение содержания в пище

необходимых организму веществ. Все это ослабляло сопротивляемость к инфекциям, вызывало хронические

заболевания и обусловливало слабое физическое развитие. Распространению инфекций способствовала и

высокая концентрация населения в земледельческих поселках" IS. "Как показывают специальные

исследования, переход к

18*

547

земледелию, как правило, по крайней мере, на первых порах, создавал обстановку неблагоприятную для

здоровья людей. Растительная пища, которая теперь стала основой ежедневного рациона, была бедна

белками, аминокислотами и не содержала некоторых важных витаминов, необходимых для нормального

развития организма. Все это вело к недоеданию, создавало неблагоприятную эпидемиологическую

обстановку и в ряде случаев

повышало уровень смертности" ".

Стоит ли удивляться, что одним из ближайших следствий перехода к земледелию становится сокращение

продолжительности жизни? Особенно показательно в этом плане сравнение неолитических современников -

тех, кто перешел-таки к земледелию и тех, кто остался верен "старым, добрым" способам добывания

пропитания - охоте и собирательству. Те племена, которые игнорируют земледельческую деятельность и

ориентируются на

традиционные способы добывания пищи, устойчиво демонстрируют более высокую

продолжительность жизни по сравнению с теми, кто начинает систематически заниматься земледелием.

"Судя по палеоантропологическим данным, средняя продолжительность жизни во многих районах с

неолитическим присваивающим хозяйством была не ниже, или даже больше, чем в палеолите. Зато при

переходе к земледелию средняя продолжительность жизни

нередко падала" м.

Таким образом, преимущества, которые будто бы дает человеку земледелие уже на самых ранних своих

ступенях, более чем проблематичны. Скорее, оно резко осложняет человеческую жизнь, и должно пройти

еще немало времени, прежде чем земледелие обнаружит-таки свою эффективность. На первых же порах

переход к систематическому и тотальному земледелию как основному источнику пищевых

ресурсов

выглядит, мягко говоря, малооправданным, чего, кстати, не скажешь о возникновении скотоводческих

хозяйств, которые имеют ряд выраженных прагматических достоинств. Однако именно земледелие, а не

скотоводство становится основой наиболее динамичных цивилизаций, и это обстоятельство резко обостряет

значимость вопроса о природе земледелия и причинах его воцарения в неолитическую эпоху. Что явилось

глубинной

причиной того, что совершилось это более чем странное восшествие на престол деятельности во

всех отношениях малоубедительной? Что явилось тем основным стимулом, который заставил древнего

человека не только обратиться к этой - более чем неблагодарной на первых порах - форме деятельности, но

и создать в конечном итоге своеобразную "религию земледелия"?

Злаковые оттенки земледелия

Чтобы ответить на поставленные выше вопросы, обращу

внимание на еще одну странность. Но странность, как покажет

- дальнейший анализ, ключевую. Дело в том, что базовой земле-

548

дельческой культурой неолитического человека - в тех случаях, которые привели к возникновению наиболее

динамичных цивилизаций - становятся злаковые. Однако с точки зрения самообеспечения себя

продовольствием это более чем странный выбор. Ведь речь идет не о сегодняшних злаковых, за которыми

тысячелетия истории культурного земледелия, а, например, о дикой пшенице-однозернянке или двузернянке

или о

двурядном ячмене, которые приходилось приручать неолитическому человеку. Однако пищевая

эффективность специального выращивания.именно таких растений достаточно невысока (много ли зерна

получишь от таких растений, даже если засеешь ими большое поле!) - что же заставило неолитического

человека остановить свой агротехнический выбор именно на злаковых? Со всех сторон этот выбор

выглядит, мягко говоря,

странным - во всяком случае, до той поры, покуда развитие агротехнических

приемов и многовековая селекционная работа не сделали возделывание пшеницы или ячменя целесооб-

разным в практическом смысле занятием. Но откуда ранненеоли-тическому человеку было знать о такой

перспективе?

В конце концов, если бы проблема действительно состояла в поиске неолитическим человеком новых

источников пропитания, естественно было бы предположить, что его агротехнические эксперименты

начнутся с такими растениями, которые обладают крупными плодами и уже в диких своих формах дают

большие урожаи. В самом деле, не странно ли, что неолитический человек в целом

ряде случаев - а,

повторяю, именно эти случаи приводят в конечном итоге к возникновению наиболее динамичных циви-

лизаций - специализируется на выращивании злаков, а не на выращивании клубнеплодов типа ямса или

батата?

Как подчеркивает В.А.Шнирельман, "...по урожайности клубнеплоды в десять и более раз превосходили

злаки и зернобобовые. Поэтому для получения столь же высоких урожаев последних необходимо было

обрабатывать в десятки раз более крупные площади, а это требовало значительно 'больших трудовых затрат.

Кроме того, посадки клубнеплодов не нуждались в столь же налаженной

охране, как участки, засаженные

злаками и бобовыми, которым постоянно угрожали дикие животные и птицы. Наконец, сбор урожая злаков

и бобовых требовал высокой концентрации труда в определенных местах в течение" очень коротких сроков,

тогда как созревшие клубни могли месяцами безболезненно сохраняться в земле" 2I. Что ни говори, а

ориентация на злаковое земледелие -

во всяком случае, на первых порах - выглядит весьма и весьма

нерациональным способом обеспечения пищей, когда речь идет о неолитическом земледельце.

Плюс ко всему применение в пищу злаков требует совершенно особых технологий их обработки,

совершенно особых инструментов (ступка и пестик, зернотерки), особых кулинарных приемов, и, опять же,

гигантских энергозатрат. И очевидно, что все это выглядит достаточно громоздким и неуклюжим по

сравнению с теми способами обработки, которые предполагают клубнеплоды.

549

Итак, злаковое земледелие в своих наиболее ранних формах -это весьма и весьма проблематичные

результаты при огромных затратах физического труда. И все же оно возникает, развивается, и, более того,

становится поворотным пунктом в развитии человечества. Безусловный исторический факт заключается в

том, что почему-то в некоторых древних сообществах именно злаковое, подчеркнуто непрагматичное

(во

всяком случае, на первых порах) земледелие становится приоритетным, - и именно эти сообщества

становятся родоначальниками цивилизации.

Но как объяснить этот странный факт ориентации на злаки? Ведь очевидно, что, если бы земледелие

создавалось с целью обеспечения древнего человека постоянным источником пропитания, выбор едва ли

совершился бы в пользу злаковых. Впрочем, так и обстоит дело в тех сообществах, которые так и не

вступили в эпоху цивилизации. Так, папуасы Новой

Гвинеи, выращивающие ямс, демонстрируют

чрезвычайно высокий уровень прагматичности, учитывая, что клубни крупного ямса могут достигать веса

во многие десятки килограммов. Точно так же подчеркнуто прагматичны древние культуры,

специализирующиеся на выращивании овощей - однако именно эти культуры оказываются бесперспек-

тивны с точки зрения создания предпосылок для цивилизацион-ного развития. Скажем, древнейшее

земледелие

в Юго-Восточной Азии "...основывалось не на злаковых сортах, а на разведении растений так

называемой полной вегетации. При раскопках "пещеры духов" в Таиланде в слоях X-VII тыс. до н.э...

обнаружено значительное количество остатков растений, многие из которых имеют явные признаки

искусственного выращивания. Это слива, бобы, горох, бетель, а позднее фасоль, перец

, огурцы и

бутылочная тыква. (...) Однако возникновение зачатков земледелия в этом регионе, так же как и по среднему

течению Ганга, отнюдь не вело к сложению цивилизации" 22.

Но почему же все-таки в некоторых местах возникают подчеркнуто непрагматичные формы земледелия? В

чем состояла глубинная мотивация тех племен, которые начинают заниматься заведомо неблагодарным

делом - выращиванием злаков? Что могло подвигнуть эти племена на столь странную специализацию - ведь

не могли же они, в самом деле, ориентироваться на отдаленные цивилиза-ционные последствия

своих

агротехнических экспериментов! Как могло получиться, что невзрачное дикое растение с крошечными

зернышками, являвшееся предметом вожделения разве что птиц, но никак не приматов, оказалось положено

в основу пищевого рациона цивилизованного человека? И что могло являться источником того упорного

энтузиазма, с которым ранние земледельцы занимались своей неблагодарной деятельностью?

То, что исторические последствия злакового земледелия оказались значительны - это очевидно. То, что

именно злаковое земледелие становится основой формирования крупнейших древних цивилизаций - это

факт. И это факт, который может иметь достаточно разнообразные и убедительные объяснения, представ-

550

ленные в соответствующей литературе. Непонятно другое: какой резон был древнему человеку НАЧИНАТЬ

эксперименты с дикими злаками, выращивание которых выглядело на первых порах достаточно

неперспективно? Какой смысл было НАЧИНАТЬ сельскохозяйственные эксперименты с растениями,

совершенно неубедительными с точки зрения превращения их в основной источник пропитания? Ведь

потребовалось не одно поколение земледельцев, прежде чем

сложилась та элементарная культура зем-

леделия, та совокупность элементарных агротехнических приемов, которая позволила бы получать урожаи

зерновых не символические, а такие, которые могли бы стать основным источником пропитания. Такое

могло произойти только тогда, когда уже сложилась совокупность каких-то агротехнических приемов

возделывания злаков и уже произошло какое-то окультуривание диких

растений.

Скажем, в Месопотамии в результате агротехнических экспериментов и создания систем искусственного

орошения начинают выращиваться злаки с зернами "...в несколько раз крупнее, чем зерна тех же самых

сортов, происходящие из районов богарного или полуполивного земледелия" 23. - но ведь прежде чем это

произошло, потребовались долгие столетия экспериментов - что же могло послужить причиной этой

настойчивости

, коль скоро удовлетворение потребности в пище не может быть рассмотрено в качестве

таковой причины? Что заставляло древнего человека прилагать гигантские усилия к выращиванию

пшеницы-однозернянки или двурядного ячменя с микроскопически маленькими зернышками? Тем более,

что процесс извлечения мелкого зерна из колоса чрезвычайно непрост и требует разработки каких-то

специальных технологий. Ведь чтобы получить даже незначительный урожай пшеницы-однозернянки, надо

обработать поистине огромное количество растений. Не менее неблагодарное занятие и извлечение зерен из

дикого двурядного

ячменя, у которого зерно крепко держится в'шелухе а стебли колосков очень хрупки, в

отличие от культурных видов, имеющих "более крупный колос, который не ломается при жатве и поддается

лущению" и. Понятно, что все это еще более увеличивает количество энергетических затрат, затрачиваемых

первобытным земледельцем на "единицу" собираемого урожая, и еще

более усложняет проблему мотивации

к злаковому земледелию. Достаточно очевидно, что должны были быть достаточно сильные и веские

причины, заставившие неолитического человека перейти к систематическому возделыванию злаковых

растений, и причины эти, похоже, не имеют отношения к проблеме создания новых ресурсов питания. Так в

чем же они?

Мировоззрение хлебной лепешки

Таким мощным фактором могло явиться символическое, мировоззренческое значение злаковых.

551

Дело в том, что злаки - это такой природный продукт, который, прежде чем стать приемлемым для

человеческого организма, должен пройти ряд совершенно уникальных стадий кулинарной обработки -

стадий, которые обладают несомненным мировоззренческим измерением, и, позволю себе высказать

предположение, что в случае со злаковым земледелием мы имеем прецедент того, что можно было бы

назвать

социокультурными и мировоззренческими последствиями кулинарных технологий.

В самом деле, зерно - это чрезвычайно странный и трудоемкий растительный продукт не только с точки

зрения его выращивания и сбора урожая, но и с точки зрения его кулинарной обработки. Можно было бы

даже сказать, что в чисто кулинарном отношении зерно - это исключительный растительный материал:

прежде чем стать пищей, оно должно пройти

МНОГОСТУПЕНЧАТУЮ систему обработки. А в этой

многоступенчатой системе кулинарной обработки есть два главных звена, которые и делают злаковые, ни

больше, ни меньше, мировоззренческим феноменом. Это, во-первых, растирание зерен в муку с помощью

каменных зернотерок, и, во-вторых, вылепливание из приготовленного теста хлебной лепешки.

Почему эти два процесса могли иметь для первобытного человека радикальные мировоззренческие

последствия - чуть позже, а пока замечу, что в целом цепочка кулинарной обработки зерна и превращения

его в хлебные лепешки является беспрецедентной по своей трудоемкости. Возможно даже, что степень

трудоемкости злаковой кулинарии выше, чем степень трудоемкости собственно сельскохозяйственных

процедур по выращиванию

злаков, сбору урожая и обмолачиванию колосьев. И, на первый взгляд, это

обстоятельство способно только усилить наше недоумение по поводу того, почему некоторые древние

народы начинают заниматься злаковым земледелием. Однако более пристальный взгляд на процесс

кулинарной обработки зерна позволяет сделать совершенно неожиданные выводы относительно самой

природы злакового земледелия.

Вот урожай собран, колосья обмолочены - можно вытереть пот со лба и вздохнуть спокойно - мол, самое

трудное позади? Как бы не так! Подлинные трудности только начинаются.

Прежде всего приходится решить проблему вышелушивания зерна из прочной и твердой оболочки, в

которой оно находится. А для этого требуется специальная каменная индустрия - индустрия каменных ступ,

и пестиков, с помощью которых и осуществляется данная - чрезвычайно трудоемкая! - процедура. Конечно,

каменные ступы и пестики существовали и раньше, однако теперь социальный статус этих предметов

резко

повышается. Кроме того, чтобы обработка зерна была успешной, зерна приходится предварительно

обжаривать - ведь речь идет о диких, а отнюдь не о культурных злаках! - и это так же требует специальной

индустрии 23.

Впрочем, главные трудности начинаются потом. Ведь после того, как решена проблема вышелушивания

зерна из оболочки,

552

нужно приступать к следующей операции - операции растирания зерна в муку. Эта операция

осуществляется на каменных зернотерках - своеобразных ручных жерновах - и степень трудоемкости этой

процедуры, пожалуй, не имеет себе равных. И снова загадка: ведь использование зерна в пищу без

предварительного превращения его в муку в принципе возможно - цосредством варки своего рода каш

. Тем

не менее, начиная с 10 тысячелетия до н.э. злаковое человечество - т.е. та его часть, которой суждено было

заложить фундамейт евроазиатской цивилизации, создает целую индустрию зернотерок, превращающих

зерна в муку, а сам процесс обработки зерна - в настоящую муку. Первые зернотерки появляются еще тогда,

когда земледелия как такового нет, и

служат для обработки диких злаков. А первые земледельцы выра-

щивают злаки, имея в виду вовсе не кашу, а муку, с последующим ее превращением в хлебные лепешки. И

это более чем странно с утилитарной точки зрения: пищевая ценность хлебной лепешки ничуть не выше,

нежели пищевая ценность каши, а количество трудовых затрат, требующихся

на ее изготовление, просто

несоизмеримо. И хотя историкам безусловно известен феномен незерновых цивилизаций, никуда не деться

от того, что именно зерновые, злаковые цивилизации сыграли решающую роль в возникновении того, что

мы именуем современным миром. Пожалуй, даже строительство пирамид не выглядит излишне трудоемкой

задачей для людей, которые привыкли каждодневно растирать зерно

на каменных жерновах.