Лобок А.М. Антропология мифа
Подождите немного. Документ загружается.
Таким образом, ко всем утилитарным нелепостям, с которыми связано возделывание злаковых культур,
добавляется еще одна. Однако именно эта, последняя утилитарная нелепость и дает в конце концов ответ на
вопрос о причинах того, почему некоторая часть древнего человечества обращается к систематическому воз-
делыванию злаков и закладывает тем самым основы современной цивилизации.
Итак, что же являлось той первичной мотивационной пружиной, которая привела к формированию не
просто злаковой, но -мучной, хлебной индустрии в переднеазиатском (и ряде других) регионе?
Превращение зерна в муку дает только одно действительное преимущество перед зерном, не прошедшим
обработки на каменных зернотерках. Но это преимущество не имеет никакого отношения к проблеме
питательной ценности. Это преимущество заключается в том, что превращение зерна в муку предполагает
принципиально новую деятельностную схему - схему, которую можно было бы назвать демиургической.
В самом деле, зерно превращается в муку затем, чтобы путем смешения этой муки с водой приготовить
тесто, а уже из этого теста ВЫЛЕПИТЬ некую лепешку, прежде чем она будет подвергнута тепловой
обработке.
В этом-то "вылепить" и заключается то, что можно было бы назвать мировоззренческой революцией: ведь
вплоть до момента
553
создания индустрии хлебопечения процедура лепки практически отсутствует (за исключением ряда случаев,
о которых речь ниже) в технологическом инструментарии первобытного человека. Правда, попытки что-то
лепить из глины спорадически возникают в эпоху палеолита (известны буквально единичные памятники со
следами такой деятельности), однако, что гораздо более существенно, технология лепки не становится при
этом
предметом культурной трансляции, а это свидетельствует о ее принципиальной невостребованности
общественным сознанием и общественной практикой вплоть до эпохи неолита. Но, таким образом, без из-
лишнего преувеличения можно утверждать, что не только металлургия, но и и систематическое
производство керамики в рамках которых человек тоже занимается своеобразной лепкой, демиур-гическим
сотворением "из
ничего" - это процессы, появляющиеся уже ПОСЛЕ того, как человечество изобретает
изобретает процедуру вылепливания из теста.
По сути дела единственная технология создания новых предметов, которая известна человеку на
протяжении палеолита, - это процедура выдалбливания (из камня или из дерева) или вырезания (из дерева
или из кости). И это не удивительно, если иметь в виду, что палеолитическое мировоззрение - это
анимистическое мировоззрение, для которого весь мир оживотворен, т.е. наполнен
тайными живыми
сущностями. В чисто мировоззренческом плане выдалбливание и вырезание - это, в сущности, одно и то же:
это доставание, вытаскивание из природного материала некоей сущности, которая как бы предполагается
там заранее существующей. Иначе говоря, сущность процедуры выдалбливания и вырезания - это ни в коем
случае не процесс демиургического творения из ничего,
а процесс освобождения некоей извечной сущности
от ее оболочки.
Правда, есть один археологический парадокс, связанный с антропологическим предшественником Homo
sapiens sapiens -неандертальцем. Палеоантропологам хорошо известно, что в пещерах неандертальцев
сохранились остатки каких-то трудноидентифицируемых глиняных экспериментов. Однако они не по-
лучают никакого развития в эпоху кроманьонца. С появлением культуры, созданной руками представителей
Homo sapiens sapiens, какое бы то ни было подобие экспериментов с глиной исчезает
начисто, и вновь
появляется лишь в неолитическую эпоху.
Впрочем этот парадокс способен получить достаточно убедительное объяснение в свете изложенной в
предшествующих главах гипотезы о сущности верхнепалеолитической эпохи, соответствующей
антропологическому типу Homo sapiens sapiens или неоантропа.
Напомню: согласно изложенным в одиннадцатой главе идеям сознание неандертальца вообще не обладало
какой-то мировоззренческой целостностью. Эпоха палеоантропов (питекантропов и неандертальцев) - это
эпоха, в которую происходит становление самой поименовательно-мифологической активности челове-
554
ка, и столь сложная идея, как идея тотальной одухотворенности всего сущего (а именно она может быть
рассмотрена как стратегическая мировоззренческая идея в эпоху Homo sapiens sapiens) еще не могла
возникнуть в этот период времени. Сознание неандертальца - это сознание, в котором происходит трудная и
противоречивая выработка раннемировоззренческих схем, но в общем и в целом оно
не находит тех
предельных мифосемантических оснований, которые могли бы стать основой упорядочения все-
возможностного многообразия открывавшегося неандертальцу в его предметной деятельности.
В этом и заключалась проблема неандертальца, чье сознание не справляется с феноменом изобретенной им
предметной вариативности. У неандертальца не было достаточно мощных мировоззренческих,
мифосемантических опор для его весьма и весьма разнообразной предметно-орудийной деятельности. Иначе
говоря*, он так и не сумел создать достаточных КУЛЬТОВЫХ оснований для своей деятельности, и потому
его
предметная деятельность так и не стала дтодлинной КУЛЬТ У РОЙ. Неандерталец не сумел изобрести
ту мировоззренческую рамку, с помощью которой можно было бы упорядочить открывающийся в
предметной деятельности хаос возможностей.
Отсутствие такого рода предельной мировоззренческой рамки не мешало неандертальцу осуществлять
достаточно разнообразные вещные эксперименты, и, в том числе, эксперименты с глиной. Однако само по
себе развитие предметной деятельности без достаточного внимания к развитию мировоззренческих схем,
способных охватить феномен предметной всевозможностности, неизбежно должно было завести в тупик и
привести к кризису, что, судя по всему, и случается с неандертальцем, чья предметная активность в какой-то
момент достигает той критической точки, когда его умственных способностей оказывается недостаточно
для того, чтобы удерживать последствия собственной предметной активности.
И именно это обстоятельство было истолковано нами как причина того, почему мощный, жизнеспособный
неандерталец, обладающий развитой и достаточно совершенной каменной индустрией, уступает свое
историческое место относительно более хрупкому и менее жизнеспособному неоантропу.
Неоантроп побеждает именно потому, что ему удается создать качественно новый мифосемантический
фундамент своей предметной активности. Он создает ту предельную рамку, посредством которой удается
удержать открывающийся в предметной деятельности феномен взаимопревращения вещей, феномен того
практически неограниченного многообразия возможностей, которые открываются в любом предмете в
контексте практической деятельности. И этой предельной рамкой оказывается
идея всеобщего
одухотворения.
Но в результате сознание неоантропа, человека верхнепалеолитической эпохи, наделяя именем и мифом
каждую без исклю-
555
чения вещь окружающего мира, переживает эти предметы и вещи как своеобразные анимистические
целостности - целостности, наделенные душой и жизнью. Это жизнь, которая (в мировоззрении неоантропа)
не возникает и не исчезает, а существует всегда.
Так, если верхнепалеолитический человек выдалбливает из дерева лодку - значит, эта лодка УЖЕ БЫЛА в
этом дереве. Если человек делает из куска камня-каменное рубило - значит, это рубило УЖЕ БЫЛО в камне.
Все, что нужно было сделать -это его оттуда, из камня достать. И если человек вырезает культовую фигурку
из кости - дело
обстоит точно таким же образом. Он всего лишь достает из кости то, что в ней уже как бы
заранее содержалось, и все, что требовалось - это увидеть ее тайное содержание.
Но, таким образом, суть предметного творчества верхнепалеолитического человека - не в преобразовании
предметов, являющихся его взгляду, а в вытаскивании из них некоторого тайного содержания, которое в
этих предметах заключено. И все, что требуется от человека - увидеть в том или ином предмете это его
тайное содержание. Увидеть в дереве - лодку, и достать ее
из дерева. Увидеть в камне - рубило, и достать
это рубило из камня.
Понятно, что на любого рода глиняные эксперименты (возможные в предшествующую эпоху) такого рода
мировоззренческая схема накладывает принципиальное табу. То, что было возможно для неандертальца,
становится невозможно для "са-пиенса сапиенса", чье деятельное отношение к миру строится на фундаменте
идеи одухотворенности сущего. Предмет можно выделать из камня, кости или дерева, но нельзя
сотворить
из глины - этого не допускает та базовая мировоззренческая схема, которая лежит в самом основании
верхнепалеолитической культуры.
И понятно, что зерно, превращаемое в хлебную лепешку, несет для неоантропа потенциал подлинной
революции, потенциал подлинного чуда. Здесь оказывается представлен принципиально новый ТИП
производства по сравнению с тем, который был знаком верхнепалеолитическому человеку. Ведь хлебная
лепешка не содержится заранее в зерне, ее нельзя получить из зернышек путем отсечения лишнего. Более
того
, зерно приходится вначале буквально растереть в порошок, уничтожить в его природном бытии, - и
лишь после этого приступить к вылепливанию нового предметного качества. Следовательно, речь идет о
качественно новом типе производства - производстве через предварительное уничтожение прежнего
качественного состояния.
В начале процесса производства хлебной лепешки находится зерно, зерно как некая природная целостность.
И первое действие, которое нужно совершить, чтобы в конце концов на свет появилась хлебная лепешка, это
уничтожить его, раздробить его в пыль, в муку. И лишь после того, как эта акция уничтожения состоялась,
создать новое качество, создать совершенно
новый предмет - хлебную лепешку, и закрепить этот акт
созидания огнем.
556
Вся предшествующая предметная деятельность человека не знает ничего подобного такому
фантасмагорическому деянию. Предметное деяние по созиданию хлебной лепешки через предварительное
уничтожение качественного состояния зерна - это деяние предполагающее принципиально новый
мировоззренческий масштаб по сравнению с тем, которым обладает палеолитический человек. В случае с
хлебной лепешкой человек впервые совершает деяние, которое можно было
бы назвать демиургическим: он
делает что-то из ничего. И, стало быть, это кулинарная процедура, мировоззренческие последствия которой
невозможно переоценить.
В том-то и состоит суть дела, что тайная пружина возникновения злакового земледелия находится совсем не
в утилитарной плоскости. Еще раз подчеркну: при неразвитой агротехнике урожаи злаковых долгое время
носили "чисто символический" характер, т.е. были крайне незначительными. Почему же древние
земледельцы затрачивали на эти урожаи огромное количество сил и энергии
? Да именно потому, что они
были ЧИСТО СИМВОЛИЧЕСКИМИ, т.е. являлись не просто утилитарной, а символической реальностью.
Я сознательно играю двумя смыслами выражения "чисто символический" - в данном случае оно как нельзя
лучше описывает суть дела. Вот я написал, что земледелие в момент своего зарождения имело результаты
скорее символические, чем имеющие какую-то практическую значимость в плане обеспечения древнего
человека постоянным источником пропитания. Однако в том и состоит суть
дела, что "символическое" в
первобытном, мифологическом обществе (как это следует из всего предшествующего анализа) неизмеримо
более значимо чем любое практическое. И это позволяет найти ключ к загадке земледелия.
Первоначальные функции земледелия носят не прагматический а мифологически-символический характер.
А ранние земледельцы возделывают не столько источник пищи, сколько... источник нового мировоззрения.
Сверхценность зерна состоит не в том, что им можно накормить, а в том, что из него можно вылепить,
можно демиургически сотворить новую предметную реальность по своей прихоти, по своему
произволу. Но,
таким образом, хлебная лепешка, вылепленная из теста оказывается прообразом нового типа культуры. И, в
частности, это прообраз керамического производства, а, впоследствии, и прообраз металлургического
производства, и именно в этом состоит революционное значение хлебопечения в культуре евроазиатских
цивилизаций. И лишь с течением времени земледельческое производство из символического превращается в
утилитарное - становится достаточно эффективным, чтобы служить более или менее стабильным
источником пропитания, а не просто источником новых мировоззренческих схем.
Итак, зерно, злаки - это не просто разновидность пищи, и не просто источник питания, но некая
символическая реальность, с помощью которой манифестируется новое мировоззрение. Это ис-
557
точник принципиально новой - революционной!- мировоззренческой схемы. Мировоззренческой схемы,
которую можно выразить формулой: раздробить, чтобы вылепить. Или: уничтожить, чтобы создать. Снова и
снова воспроизводя акцию дробления (растирания) зерна и сотворения хлебной лепешки, неолитический
человек не просто утоляет голод, а манифестирует новый мировоззренческий миф, суть которого может
быть выражена как "творение из ничего
" или "творение через уничтожение". И потому в определенном
смысле ранние земледельцы возделывают не столько источник пищи, сколько этот новый миф. Это миф, в
котором будущее неравновесно с прошлым и осуществляется за счет уничтожения прошлого. В известном
смысле это не что иное, как миф существования в истории - тот миф, который становится
определяющим
для развития человечества на ступени цивилизации.
Но, таким образом, начало культурного возделывания злаков (естественно, в тех регионах, где это
происходит) является ЗНАКОМ того, что первобытный человек осознал мировоззренческую новизну новой
схемы приготовления пищи и почувствовал потребность в ее мифологическом воспроизведении. И это, судя
по всему, именно та точка, в которой духовные процессы, о которых шла речь в
предыдущей главе,
смыкаются с процессами материальными.
Процесс фундаментальной, сущностной трансформации зерна в хлебную лепешку, форма которой творится
демиургически, безотносительно к исходной, природной форме зерна оказывается материальным
прообразом космогонической, или, точнее, тео-гонической идеи, которая в это время вызревает в
мифологическом сознании, и которая становится основой того, что в последующем будет названо историей.
Наверное, невозможно Ответить на вопрос
, какой из этих двух взаимодополнительных процессов играл
ведущую роль по отношению к другому, но, судя по всему, именно в той точке, в которой произошло их
пересечение, началась собственно история. Зерно, превращающееся в хлебную лепешку через процедуру
предварительного растирания, оказалось физической метафорой или предвосхищением рождающегося ре-
лигиозно-исторического мировоззрения. Трансформация зерна
в хлеб, развернутая до масштабов
мировоззренческой метафоры, оказалась прообразом принципиально нового способа существования
человека - существования в истории, когда будущее неравновесно с.прошлым и осуществляется за счет
уничтожения прошлого.
Именно в этом, духовно-мировоззренческом контексте и следует рассматривать возникновение ранних
земледельческих хозяйств как хозяйств храмово-религиозных. Случайно ли то, что всякое земледельческое
поселение оказывается центрировано религиозным комплексом, религиозным святилищем? Культивиро-
вание злаков, начиная с эпохи раннего неолита, - это глубоко КУЛЬТОВЫЙ процесс, и именно этот аспект
следует рассматривать в качестве глубинной
причины возникновения культуры зем-
558
леделия там, где она возникает (что, впрочем, не исключает появления цивилизаций на неземледельческой
основе).
Таким образом, процесс начинающегося возделывания зерновых культур может быть интерпретирован как
процесс своеобразного религиозного священнодействия. Земледелие возникает как своеобразный
ПРАРЕЛИГИОЗНЫЙ акт. Культ зерна, связанный с принципиальной возможностью культовой лепки, и
перерастает в конечном итоге в культуру земледелия. Возделывая землю и выращивая злаки, неолитический
человек манифестирует свое новое мировоззрение, и уже с
ориентацией на это новое мировоззрение
происходит переориентация структуры его питания: если в предшествующий, палеолитический период
употребление злаков носило случайный и необязательный характер, то, по мере развития феномена
религиозного земледелия, происходит все более и более интенсивная переориентация питания на
потребление зерна.
Глиняные маски истории
Если, таким образом, попробовать расставить какие-то исторические вехи, картина получится следующая.
Принципиальное использование диких злаков в пищу, судя по всему, уходит своими корнями в
палеолитическую эпоху собирательства - во всяком случае, последние тысячелетия верхнего палеолита
свидетельствуют о том, что злаки в это время уже используются. Но исключительно как добавка к рациону
питания, а не как основной источник питания. Естественно, что трудоемкость сбора и
обработки диких
злаков, а так же их невысокая пищевая ценность не позволяют им занять сколько-нибудь заметное место в
структуре рациона палеолитического человека.
Однако радикальным образом ситуация меняется в эпоху, которую именуют мезолитом и протонеолитом -
относительно небольшой промежуток времени (от двух до трех тысячелетий), разделяющий палеолит и
неолит. Именно в эту эпоху появляются первые каменные зернотерки - седловидные камни из грубых,
твердых пород (чтобы каменные крошки не попадали в муку), на которых зерно растирается в
муку с
помощью ручных терочни-ков. И именно в мезолите происходит, судя по всему, то, что можно было бы
назвать религиозно-мировоззренческим переоткрытием зерна. Став мировоззренчески-культовым
феноменом, матрицей идеи демиургического созидания зерно постепенно выходит на авансцену в том числе
и пищевого потребления. Деми-ургическая трансформация зерна придает скромным злаковым
растениям
совершенно исключительное значение - значение СВЯЩЕННЫХ, ДЕМИУРГИЧЕСКИХ растений, и именно
это становится причиной того, что вначале - сбор, а затем и возделывание злаковых растений начинает
играть беспрецедентную роль в жизни тех племенных сообществ, которые делают это открытие.
Протонеолитический человек, еще не знающий земледелия,
559
уже начинает употреблять в пищу хлебные лепешки, чья предметная форма является произведением его рук.
И это, конечно, чудо - одно из самых удивительных чудес, которые когда-либо были изобретены
человечеством.
И в том же религиозном контексте возникают и два фундаментальных технологических изобретения,
значение которых в дальнейшем развитии культуры -и общества переоценить невозможно. Технология
производства керамики из глины и технология производства металла из руды - похоже, что именно ку-
линарная обработка злаков становится магической моделью для развития этих двух фундаментальных
технологий в злаковых
, переднеазиатских регионах.
Это выглядит совершенно поразительно, но это исторический факт: верхнепалеолитическое человечество
существует на протяжении тысячелетий, практически игнорируя тот факт, что предметы можно создавать
посредством лепки: глина как природный материал для культовых статуэток оставляет палеолитического
человека совершенно равнодушным. Любые статуэтки, которые находят археологи в палеолитических слоях
- это статуэтки, которые созданы посредством выдалбливания
и вырезания, но, за редчайшими
исключениями, нет следов того, что человеку знакома работа с глиной, хотя, казалось бы, чего проще: взять
кусок глины и что-то из нее вылепить?
Но в том-то все и дело, что за таким простым, на первый взгляд, предметным действием скрывается
глубинная ломка палеолитического мировоззрения, скрывается ПАРАДИГМАЛЬНОЕ изменение сознания
древнего человека. И факт заключается в том, что первый материал, благодаря которому человек на пара-
дигмальном уровне осознает и манифестирует ценность лепки и делает технологию лепки
предметом
культурного наследования -это именно мука, полученная им из злаков. А хлебные лепешки, которые могут
произвольно менять свою форму по прихоти их создателя, становятся не чем иным, как первыми
культовыми предметами новой религии.
Конечно, и в дозлаковый период феномен лепки существует -однако он носит, скорее, случайный,
спорадический характер. Известны несколько верхнепалеолитических стоянок, на которых найдены
одиночные лепные изделия, подвергшиеся обжигу, причем все они характеризуются крайне грубой,-
непрорисованной лепкой, в отличие от весьма тонкой работы по камню или по кости в тех же локализациях.
И
уж во всяком случае нет ничего похожего на глиняную индустрию: те глиняные формы, которые изредка
попадаются археологам, не имеют никакого эволюционного продолжения. Они появляются как бы ниоткуда
и исчезают в никуда - навык их изготовления не становится предметом культурной (=культовой)
трансляции. Это и позволяет судить об их принципиальной случайности в отличие
от достаточно бурно эво-
люционирующих на протяжении верхнего палеолита изделий из камня или кости. Если обнаруживаемые
археологами палеолити-
560
ческие изделия из камня и кости исчисляются сотнями тысяч, то терракотовые фигурки на палеолитических
стоянках исчисляются единицами. Археологам известна одна единственная верхнепалеолитическая
аномалия - верхнепалеолитическая стоянка в Дольни-Вестонице (Словакия), на которой обнаружено
полторы сотни терракотовых фигурок и их фрагментов, что является совершенно беспрецедентным,
учитывая, что возраст этого верхнепалеолитического комлекса около 25 тысяч
лет. Не удивительно, что
археологи склонны рассматривать эту стоянку "...как локальный и необъяснимый феномен ледниковой
культуры, случайность, совершенно выпадающую из генеральных линий развития" к.
Впрочем, и в этом случае принципиально нельзя говорить о какой бы то ни было культурной традиции
изготовления терракоты. Все терракотовые фигурки этого комплекса изготовлены примерно в одно и то же
время, и производят впечатление однократного эксперимента, который не имеет никаких культурных
последствий: продолжение этого эксперимента в более поздних культурных слоях не обнаруживается, что и
свидетельствует об отсутствии культурного запроса на подобные эксперименты в донеолитическую эпоху.
Для сравнения укажу, что на той же стоянке Дольни-Вестонице обнаружены многие десятки тысяч
предметов из
камня и кости, и это именно те объемы производства, которые свидетельствуют о наличии
развитых структур культурной трансляции в верхнепалеолитическом обществе.
То, что палеолитические эксперименты с глиной так и остаются единичными случаями, не получая сколько-
нибудь серьезного развития и продолжения вплоть до эпохи неолита, выглядит глубоко закономерным в
свете изложенных выше идей. Любая экспериментальная деятельность должна иметь мировоззренческий
смысл, а вот его-то как раз и не было у палеолитического человека в
его экспериментах с глиной. Насколько
естественной являлось для палеолитического человека вытаскивание из камня и кости неких предметных
сущностей, исходно там заключавшихся, настолько же противоестественно должна была для него выглядеть
деятельность по вылепливанию фигурок из аморфной глины. Поэтому единичные глиняные эксперименты
принципиально не могли получить закрепления в мифо-мировоззренчес-кой традиции
палеолитического
человека, не могли стать предметом обрядово-ритуальной трансляции из поколения в поколение. Ведь
чтобы нечто могло состояться как факт культурной традиции, а не как случайный культурный эпизод,
требуется, чтобы это нечто оказалось мировоззренчески санкционировано, - но как раз таких
мировоззренческих санкций и не имела глиняная скульптура в палеолитическую эпоху, а потому
обречена
была оставаться своеобразным историческим казусом.
Кстати говоря, умозрительные предположения некоторых исследователей, будто на протяжении верхнего
палеолита существовала довольно обширная практика создания малых скульптурных форм из сырой глины,
и что эти скульптуры "были на-
561
верное, очень многочисленными и территориально широко распространенными" 27, но не сохранились в
силу непрочности необожженной глины, кажутся совершенно не убедительными. Если бы такая глиняная
индустрия действительно существовала, она бы неизбежно обернулась изобретением терракоты через не-
преднамеренный, случайный обжиг изготавливаемых фигурок и предметов: трудно представить, что на
протяжении нескольких десятков тысячелетий неоантропы занимаются
интенсивным глиняным
производством, но при этом количество случайно обожженных предметов исчисляется единицами.
И, кстати говоря, терракотовая флуктуация в Дольни-Весто-нице - лишнее тому подтверждение. Терракота
возникает, и практически тут же исчезает. А это может значить только одно: в обществе отсутствует
МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЙ запрос на саму процедуру вылепливания из глины, и она не становится предме-
том культурно-культовой трансляции. Продолжают транслироваться традиционные, хотя и неизмеримо
более трудоемкие процессы вырезания, выдалбливания, но только не процесс лепки. Причем, что
любопытно: та же самая глина - ее засохшие или даже обожженные куски - вполне может выступать как
материал для традиционной процедуры вырезания или выдалбливания, но что касается технологической
процедуры лепки, то она безусловно не становится предметом культурной трансляции.
Вплоть до неолита лепка из глины должна представляться неоантропу мировоззренчески бессмысленным
занятием, - оттого-то случайно вылепленные из глины фигурки не получают никакого общественного
резонанса, не закрепляются в обрядово-ритуальной традиции, и, стало быть, не становятся фактом
ТРАНСЛИРУЕМОЙ культуры. Единичные случаи лепки из глины в эпоху верхнего палеолита не имеют
мировоззренческого измерения
, и потому вплоть до неолита принципиально не могут стать основой новой
индустриальной стратегии. Хотя сказанное совершенно не исключает того, что представители верхнего
палеолита могли использовать куски засохшей глины в качестве материала для традиционных, т.е.
транслируемых в виде культурно-культовой традиции способов обработки посредством вырезания.
И лишь с возникновением хлебной индустрии, порождающей принципиально новое мировоззрение,
возникает феномен глиняного бума, когда начинается экспоненциальное развитие производства и
совершенствование глиняных форм.
Для того, чтобы существовало полноценное каменное производство, вполне достаточно анимистического
представления о том, что каждый предмет - суть тайная живая сущность, которая может быть высвобождена
из этого предмета с помощью процедур предметно-магического производства (скажем, процедур вырезания
или выдалбливания). Что же касается работы с аморфной, податливой глиной, то здесь требуется
совершенно иной
мировоззренческий образ: ведь сырая глина способна принять любой облик, а в сле-
дующую секунду - принципиально этот облик изменить. Понятно,
562
что традиционное анимистическое мировоззрение оказывается несовместимо с идеей керамического
производства. Зато демиурги-ческая схема мышления, моделируемая религиями злаковых цивилизаций,
открывает исключительные возможности для того, чтобы в этих цивилизациях начался своего рода
глиняный бум.
Между прочим, то, что феномен керамики возникает как новая мировоззренческая реальность, а не как
простое практическое изобретение, видно из того, что первые изделия из глины, находимые археологами -
это не утилитарные предметы типа домашней утвари, а изделия заведомо избыточные, неутилитарные,
КУЛЬТОВЫЕ - глиТыные фигурки, глиняные маски и т.д. В самых ранних слоях земледельческих культур
обнаруживается огромное количество глиняных масок, глиняных фигурок, - но практически отсутствует
посуда. К примеру, В.М.Массой так характеризует археологические находки, относящиеся к ранненеоли-
тической культуре Иерихона в восточном Средиземноморье, VIII-VII тысячелетий до н.э. "Глиняной посуды
еще нет
, но и число каменных сосудов весьма невелико. Довольно невыразительна мелкая скульптура.
Правда, превосходны глиняные маски, которые в соответствии с требованиями какого-то сложного погре-
бального обряда надевались на черепа" 28. На ту же самую особенность древних культур указывает
В.А.Шнирельман. Характеризуя материальную культуру древнейшего поселка Чайоню в верховьях Тигра и
Евфрата, также датируемую восьмым-седьмым тысячелетиями до н.э., он отмечает, что "настоящих
керамических сосудов здесь еще не найдено но встречаются многочисленные глиняные фигурки и обломки
крупных толстенных тазов из слабообожженной глины" 2Э.
Таким образом, можно предполагать, что первоначальное использование глины в эпоху раннего неолита
носит подчёркнуто мировоззренческий характер. Созидание глиняных фигурок из глиняного месива - это
прежде всего мировоззренческий акт, символизирующий новый тип взаимоотношений человека с окружа-
ющим его миром и аналогичный созиданию хлебной лепешки из раздробленного в муку зерна. Это
мировоззренческий акт, в
котором манифестируется незнакомая палеолитическому человеку идея - идея
демиургического творения, идея создания "чего-то" из "ничего". Идея вылепливания - из праха, из глины;
идея, в которой тайным образом уже заключена принципиально новая установка - установка на жизнь во
времени. И лишь в дальнейшем глиняное производство приобретает утилитарно-прагматический оттенок:
возникает индустрия глиняных сосудов,
используемых в чисто утилитарны целях.
Итак, раннее керамическое производство ничуть не в меньшей степени нежели хлебное имеет
первоначально неутилитарные оттенки. В одних случаях - вслед за хлебным производст-
563
вом, а в других - независимо от него керамика манифестирует новую мировоззренческую реальность, в
рамках которой и возникает то, что мы именуем историей, когда на смену вечно стабильному, вечно
равному себе обществу приходит изменяющийся во времени мир.
Сама суть неолита заключается в том, что это эпоха, мировоззренческим девизом которой становится идея
лепки, идея деми-ургическогр творения "из ничего""и первым полигоном, на котором происходит апробация
этой идеи, становится возводимая в ранг религиозного культа хлебная индустрия, в рамках которой и
происходит процесс трансляции технологий лепки, и, вместе с тем
, процесс трансляции нового
мировоззрения. И именно в хлебной индустрии, как это ни парадоксально, берет свое подлинное начало
история керамики, - хотя, казалось бы, принципиальную способность лепить из глины человек
демонстрировал задолго до возникновения феномена хлебной индустрии. Однако только теперь технология
лепки приобретает для него СМЫСЛОНЕСУ-ЩИЙ характер, и эта технология наконец-
то становится
достоянием культурной традиции. Если в эпоху палеолита человек демонстрировал абсолютное равнодушие
к трансляции глиняных технологий (в силу их мировоззренческой бессмысленности), и отдельные глиняные
эксперименты оставались принципиально невостребованы культурной традицией, то с возникновением
хлебной индустрии происходит мировоззренческий переворот, который наконец-то выводит на авансцену
человеческой деятельности идею лепки, идею демиургического
творения, и не удивительно, что на волне
этого мировоззренческого переворота начинается настоящий керамический бум, а вместе с ним - и
исторический бум.
Мировоззренческое измерение зерна и создание связанного с этим мировоззренческим измерением зерна
земледельческого КУЛЬТА (=культуры земледелия) - это только пролог. Очень скоро становится ясно, что
злаково-кулинарная мировоззренческая метафора "творение через уничтожение", будучи возведена в ранг
культа (= в ранг земледельческой культуры), может иметь самые мощные системные следствия.
И, в первую очередь, речь идет о двух фундаментальных технологических изобретениях, значение которых
в дальнейшем развитии культуры и общества переоценить невозможно, и которые являются по сути дела не
чем иным, как своеобразным осуществлением злаково-кулинарной метафоры. Технология производства
керамики из глины и технология производства металла из руды - похоже, что именно технология
кулинарной обработки злаков становится магической моделью для открытия этих двух фундаментальных
технологий, и не случайно именно в тех исторических районах, в которых начинаются эксперименты с
зерном, достаточно скоро отмечается возникновение мощной глиняной индустрии, а спустя еще какое-то
время начинаются эксперименты с металлами.
564
Таким образом, приручение зерна - это прежде всего знак происходящей в человеке раннего неолита
мировоззренческой революции. Удивительная трансформация, происходящая с зерном, которое
превращается вначале - в муку, а затем - в хлебную лепешку, - это своеобразный эпиграф к Ьовершенно
новой эпохе -эпохе истории.
Именно с идеей лепки начинается время подлинной истории. И если хлебный вариант лепки, пожалуй, не
являлся исторически универсальным (хотя нельзя не заметить, что незлаковые цивилизации всегда уступали
в своем динамизме цивилизациям злаковым), то керамика, пожалуй, может быть признана в качестве
универсальной производственной матрицы истории. Любая историческая цивилизация (а отнюдь не только
цивилизация Шумера) имеет в своих истоках глиняный период, т.е. является в каком-то смысле глиняной
цивилизацией. Мир, вылепленный согласно шумерской мифологии из праха, из глины, - это фундаменталь-
ный образ, свидетельствующий о возникновении у человечества самого феномена исторического сознания.
Изготавливая и примеривая на себя ритуальные глиняные маски, человечество примеривает феномен
исторического времени, а в глиняном производстве неолита оказывается замаскирован сам феномен цивили-
зации.
1. О.Ю.Артемова. Личность и социальные нормы в раннепе-рвобытной общине. М.,1987, с.134.
2. Я.Линдблад. Человек - ты, я и первозданный. М., 1991,с. 175.
3. См. Берндт P.M., Берндт К.Х. Мир первых австралийцев. М., 1983, с. 199.
4. А.Г.Козинцев. Переход к земледелию и экология человека. - В кн.: Ранние земледельцы: Этно*-
рафические очерки. Ленинград, 1980, с.6.
5. В.Р.Кабо. У истоков производящей экономики. - В кн.: 'Ранние земледельцы: Этнографические очерки.
Ленинград, 1980, с.65 .
6. Там же.
7. В.А.Бейлис. Традиция в современных культурах Африки (по материалам западной и африканской
литературы). М., 1986, с.34.
8. Э.Эванс-Причард. Нуэры: Описание способов жизнеобеспечения и политических институтов одного из
нилотских народо-в. М., 1985, с.26.
9. Там же, с. 95-96.
10. В.А.Шнирельман. Возникновение производящего хозяйства. М., 1989, с.368.
11. Там же, с.Зб.
12. Там же, с.368.
13. Там же, с.369.
14. К.Леви-Строс. Первобытное мышление. М.,1994.
15. В.А.Шнирельман. Цит.пр., с.368.
16. Там же, с.395.
17. Там же, с.400-401.
18. Там же, с.369.
19. Там же, с.395.
20. Там же, с.401.
21. Там же, с.394.
22. В.М.Массой. Первые цивилизации. Л., 1989, с.46.
23. Там же, с.47.
24. У.Брей, Д.Трамп. Археологический словарь. М., 1990, с.ЗОО.
25. См. об этом: В.А.Шнирельман. Цит.пр., с.47.
26. А.Д.Столяр. Происхождение изобразительного искусства. М.,1985, с.222.
27. Там же, с.22.
28. История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги
рабовладельческой цивилизации. Часть первая. Месопотамия. М., 1983, с.51.
29. В.А.Шнирельман. Цит. пр, с.53-54.
ГЛАВА 3. РОЖДЕНИЕ ИСТОРИИ
История, выплавленная в тигле
Мы говорим по привычке: век каменный сменился веком железным, имея в виду, скорее, известные
социологические схемы о значении, которое имеет для истории производительность труда. Мол,
изобретение металлургического производства стало основой экономического переворота. Возможно, в этих
схемах и есть доля истины, но хотелось бы обратить внимание на те фундаментальные последствия, которые
имела
неолитическая революция в отношении традиционных мифосемантических структур, поддер-
живавшихся практикой обрядово-ритуальных действий древнего человека. Попробуем взглянуть на
последствия неолитической революции сквозь призму структур человеческой повседневности. И под этим
углом зрения выяснится, что главное последствие неолитической революции - вовсе не увеличение
производительности труда, а изменение повседневной вещной среды, окружающей человека, и,
стало быть,
смена всей системы мифосемантических кодов.
Индустрия каменного века существует на протяжении десятков тысяч лет, и на протяжении десятков тысяч
лет семантика этой индустрии остается практически неизменной. Поколения, разделенные толщей времени
в тысячи и тысячи лет, являются, в сущности, современниками: никакого ВРЕМЕНИ, их разделяющего, на
самом деле нет. У потомков, живущих спустя десять или двадцать тысяч лет
, все та же культурно-
предметная среда, все те же культурно-семантические шифры, все те же обрядово-ритуальные структуры,
хранящие культурную семантику. А, значит, здесь нет "прошлого" и "будущего" в привычном нам
понимании: если бы человек верхнего палеолита совершил чудесный прыжок во времени на несколько
тысяч лет вперед или назад, он
бы попал в абсолютно привычный, абсолютно знакомый мир, а потому не
почувствовал бы ни малейшего дискомфорта. А это значит, что здесь нет и не может быть проблемы
поколений. Это эпоха вечных современников. Сколько бы тысяч лет ни разделяло представителей одной и
той же культуры, одного и того же племенного сообщества, они
обречены на
567
взаимопонимание. Основное своеобразие этого времени - стабильность культурного языка, стабильность
культурной семантики, -а, значит, и отсутствие как таковой культурной истории. Насколько в первобытную
эпоху различаются между собой существующие бок о бок племенные культуры, настолько же каждая из
этих культур тождественна самой себе во временном разрезе, диахронически. ""
Неолитическая революция сбивает всю совокупность привычных предметных ориентиров. Вдруг
выясняется, что огромное количество предметов из окружающего человека культурного мира
- предметов, каждый из которых имеет свой семантический миф, свой семантический код и свой обрядово-
ритуальный контекст, утрачивает свою практическую функциональность и отодвигается в сторону
предметами совершенно нового рода и совершенно новой ПРИРОДЫ. Ведь керамика, сотворенная из
аморфного месива глины или металл, выплавленный в тигле из крошева железной руды - это нечто
совершенно иное, нежели предмет, вырезанный из дерева или кости, выбитый из камня. Это
ПРОЦЕССУАЛЬНО иное. Это МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИ иное. Это совершенно другой ТИП
ПРЕВРАЩЕНИЯ природного в культурное, и не удивительно, что столь радикальное изменение характера
производства сбивает всю совокупность семантических ориентиров первобытного человека. Культурные
предметы, получаемые в результате лепки и обжига, или
, тем более, в результате плавки предполагают
совершенно иной ОБРАЗ ТВОРЕНИЯ по сравнению с тем, который воспроизводился в обрядово-риту-
альной деятельности на протяжении десятков тысяч лет.
Когда первобытный человек делает каменное рубило из обломка камня, то для него это рубило как бы
исходно заключено в обломке. Оно там есть. И первобытный "скульптор" просто "убирает все лишнее". Он
снимает каменную оболочку, под которой прячется каменное рубило, и получается, что это рубило как бы
исходно существует в природе данного
каменного обломка, как в раковине существует моллюск, в скорлупе
ореха - орех и т.п. И все, что нужно знать - это технологию добывания каменного рубила или топора из
обломка камня. А это значит - мировоззренчески! - что у каменного рубила, выпроставшегося из каменного
булыжника, не было такого прошлого, в котором бы этого рубила
не было вообще. Оно, это рубило БЫЛО
ВСЕГДА,
- правда, существовало "в спрятанном" виде.
Но ведь то же самое можно сказать и про любой другой предмет, изготовленный мастером каменного века.
Про любой без исключения предмет, сделанный руками человека, - из камня ли, дерева или кости, - можно
сказать, что он существовал ВСЕГДА, но просто до некоторых пор был заключен в том или ином при-
родном материале; но
вот пришел человек и освободил этот предмет из заключения. А это и значит, что
идея прошлого в ИСТОРИЧЕСКОМ смысле этого слова для первобытного человека не существует. Ни у
рубила, ни у других созданных руками
568
человека предметов, нет прошлого как небытия. А это значит, что материальная культура каменного века
вообще не знает прошлого, а знает только настоящее.
Принципиально иная ситуация возникает с появлением керамики.
Здесь предмет возникает из аморфного глиняного месива, и притом принципиально важно, что из одной и
той же глиняной массы можно лепить глиняные предметы практически неисчерпаемого спектра вариаций, а
получивтпиеся формы можно практически неограниченно переделывать - вплоть до того момента, покуда
они не окажутся подвергнуты обжигу.
Однако еще более глубоко и основательно данная мировоззренческая схема заявляет о себе с появлением
феномена плавки и переплавки. В металлургии "хлебная революция" доходит до своего логического конца и
заставляет сам камень - основу всей предшествующей культуры - жить по "кулинарным" законам, открытым
с изобретением хлеба.
На этапе металлургического производства окончательно оформляются два ключевых звена принципиально
новой мировоззренческой схемы. Первое ее звено - это рождение из ничего, что коррелирует с
общемировоззренческой идеей космогонии, и второе - это идея вечной трансформации, что коррелирует с
общемировоззренческой идеей реинкарнации, идеей вечно возобновляемой жизни.
Начнем с первого.
Достаточно очевидно, что любой металлический предмет изготавливается принципиально по иной
технологии, нежели технология отсечения лишнего. Он выплавляется из металла, а металл, в свою очередь,
добывается из железной руды, и, опять же, не путем отсечения, а посредством интенсивного нагревания на
огне. Причем парадокс заключается в том, что, плавка состоится лишь в том
случае, если камень,
содержащий железную или какую-то другую руду, будет предварительно раздроблен на возможно более
мелкие части, будет превращен в "ничто", в мелкое крошево, т.е.будет уничтожен в своей естественной
жизни, и лишь затем, посредством нагревания на огне, это "ничто" будет превращено в НЕЧТО. Причем это
"нечто" вовсе
не заключено исходно в расплавленной руде, а может быть сочинено, придумано (а затем -
тысячекратно переделано) по ходу самой плавки.
Откуда же берутся все те предметы, которые в конце концов выходят из плавильного тигля? Каменный
топор - да, тот исходно живет в бесформенном булыжнике, из которого его выделывает рука умелого
мастера. Но, чтобы получить металл, надо куски породы раздробить в мелкое крошево, т.е. уничтожить
естественную жизнь камня, а затем вызвать новую
жизнь посредством огня. Если угодно, это два процесса,
требующих принципиально различной структуры магических действий. В одном случае магическое
действие состоит в том, чтобы вызвать ДУХ КАМНЯ - и именно этим занимается палеолитический человек,
делая камен-
569
ный топор. Он оживотворяет камень, он вызывает из камня его тайный образ - образ, заключенный в
мифосемантическом коде. Он КОЛДУЕТ над камнем посредством десятков обрядово-риту-альных сколов и
заставляет в конце концов явиться тот тайный дух этого камня, который и превращает этот камень в топор.
В другом случае суть магического действия
заключается в том, чтобы с помощью огня возжечь новую
сущность из хаоса каменных крошек.
И это - окончательный приговор эпохе палеолитического анимизма, эпохи тотального оживотворения
предметов окружающего человека мира. Отныне идея уничтожения во имя созидания распространяет свои
права и на Его Величество Камень, который перестает быть носителем вечно живых сущностей, а, пройдя
испытание плавильным тиглем, становится источником вечного самообновления. Ведь, условно говоря,
каменный век совершался под
лозунгом: в каждом предмете содержится жизнь другого, и это "другое"
можно и нужно из этого предмета достать, вызволить, выпустить на свободу. Теперь же возникает
совершенно новая мировоззренческая реальность: чтобы нечто возникло, нужно прежде УБИТЬ
естественную жизнь камня, раздробить его в ничто, в пыль. Начинается время истории - в равной степени
динамичное
и жестокое.
И именно в плавильной печи возникают прообразы того, что будет впоследствии названо космогоническим
мышлением. Именно процесс плавки металла из раздробленной предварительно породы выглядит как
подлинная матричная основа для создаваемых в этот период времени космогонических систем,
декларирующих идею создания всего сущего из ничего. Только в мифах людей каменного века, не знакомых
с
процессом плавки металла, начисто отсутствует космогонический элемент. И наоборот: можно было бы с
достаточной долей уверенности утверждать, что все ранние космогонии были созданы в плавильном тигле.
Плавильный тигль предложил принципиально новую стратегию творения, и это стало подлинной основой
мировоззрения новой эпохи.
Впрочем, у плавильной революции было и еще одно мировоззренческое следствие: обнаружение того факта,
что каждая вещь может иметь бесконечно много ступеней "реинкарнаций".
В самом деле, каменный топор обречен всегда оставаться каменным топором. Он был им и тогда
(вообразительно), когда рука человека еще не коснулась обломка камня, из которого он был сделан, он
останется каменным топором и тогда, когда спустя многие тысячи лет попадет в руки археолога. Каменные
орудия первобытного человека лишены способности
трансформироваться друг в друга, они обладают
своеобразным статусом вечности. У них, стало быть, нет и не может быть истории. Их прошлое и будущее
абсолютно определены, и эти прошлое и будущее тождественны настоящему. Вся проблема заключается
лишь в том, чтобы найти камень, в котором заключается "дух каменного топора" или тот камень, в
котором
заключается "дух каменного
570
ножа". Найти - и достать соответствующие предметы из их природной основы.
Совсем иное дело - железный топор. Его прошлое туманно, а будущее неопределенно. Он вовсе не выделан
из куска некоего природного металла, а, значит, он не существовал вечно. Он -всего лишь звено в
неопределенно длинной цепи плавок-превращений. Если угодно - в цепи реинкарнаций (что и получает
соответствующее озвучение в ранних религиозно-мировоззренческих системах
). Его "вчера" могло быть чем
угодно, и, точно так же, чем угодно может стать его "завтра". И всякий раз его новое состояние будет
возникать как бы заново из ничего. Тигль будет уничтожать старое состояние , и из раскаленного металла
будет твориться новая реальность. И этот процесс трансформации через уничтожение может происходить
сколь угодно долго.
Впрочем, в описанном процессе бесконечных взаимных превращений, демонстрируемых миром
металлических предметов, все же отсутствует историческое развитие как таковое, если понимать под
историей процесс необратимых изменений. Ведь любое прошлое состояние данного куска металла
принципиально возобновимо. А, значит, оно не является прошлым в подлинным смысле этого слова. Вся
ниточка трансформаций, переживаемых металлом при
помощи плавильной печи, сколь бы ни была она
длинной, по сути своей развернута в настоящем.
И есть только одно подлинно историческое событие, которое знает металлический предмет, подвергаемый
неопределенно долгой чреде переплавок и превращений в другие металлические предметы. Была в его
жизни одна-единственная точка, которую можно было бы охарактеризовать как точку подлинной истории,
как точку, которая необратимо отделила "настоящее" этого предмета от его "прошлого". И это
была точка
его своеобразного "космоге-неза" из мелкого крошева железной руды.
Что абсолютно коррелирует с "космогенезом" хлебной лепешки из муки. Или "космогенезом" керамики из
глины.
Идея "космогенеза" - это и есть не что иное, как открытие феномена исторического времени. Правда, на
первых порах это историческое время знает только два этапа, два периода: время руды и время металла.
Или: время творения и время существования. Время прошлого, когда этот металлический предмет еще
вообще не был металлом, а был каменной
крошкой, и время настоящего, когда этот металлический предмет
может превращаться в любой другой металлический предмет, а затем - возвращать себе прежний облик.
Такова схема всех ранних космогонии, которые знают , в сущности, всего два времени. Но эти два времени
уже безусловно связаны вектором "прошлое - настоящее", причем настоящее рассматривается как
порожденное прошлым, а прошлое - как нечто, принципиально невозобновляемое. Это еще не история как
таковая, но уже, как минимум, две точки, через которые может быть проложена
прямая истории.
571
Однако дело не только в метафорах плавильной печи. Эффект невозобновляемого прошлого
обнаруживается человеком этой эпохи и в другом отношении. Ведь плавильная печь не только дает зримую
метафору космогонической истории, но и создает принципиально новую вещную среду, насыщает
повседневную человеческую жизнь огромным количеством предметов, которых не существовало на
протяжении' предшествующих тысячелетий, и
упраздняет материальную культуру каменного века. Весь мир
предметов, окружающих человека в его повседневной жизни, радикально меняется. Меняется вся
совокупность повседневных аксессуаров человеческой жизни.
Но, как показал предшествующий анализ, ни один предмет человеческой культуры не существует во
внемифологическом пространстве. Любой культурный предмет (а в данном случае речь идет о материальной
культуре каменного века) имеет сложную мифосемантическую подкладку и функционирует в изощренном
обрядово-ритуальном контексте. И если материальная культура каменного века отмирает, замещаясь
совершенно новой предметной
средой, возникает совершенно естественный вопрос: какая судьба ждет
мифосемантические поля этих умирающих предметов и какая судьба ждет те обряды и ритуалы, которые
поддерживали эти мифосемантические поля?
Понятно, что отмереть вместе с материальной культурой каменного века эти мифосемантические поля не
могут, поскольку они являются смыслонесущими полями, т.е. являются сверхзначимыми в жизни человека,
являются знаками его культурной самоидентичности, а, значит, основой его племенной коллективности. Это
значит, что сами предметы отмирают и исчезают в глубине веков, но их мифосемантические
и обрядово-
ритуальные оболочки - остаются. Остаются существовать сами по себе, независимо от факта существования
тех предметов, по поводу которых эти оболочки, казалось бы, были созданы. И иного не может быть,
поскольку на этих мифосемантических и обрядово-ритуальных оболочках зиждется сама племенная
коллективность, зиждется культурная самоидентичность племени. Потому-то эти оболочки
продолжают
существовать, но уже по поводу... несуществующих предметов, т.е. предметов, ставших
НЕСУЩЕСТВЕННЫМИ в контексте новой материальной культуры.
Но это значит, что не только предмет, вышедший из плавильной печи, является предметом с прошлым (с
прошлым в виде хаоса каменных крошек), но и у самого человека впервые появляется прошлое,
принципиально отличающееся от настоящего, и этим прошлым оказывается безвозвратно утраченная
семантика каменного века. А эта идея утраченного прошлого безусловно ложится на
рожденную в тигле
плавильной печи идею космогонического творения, и вместе они образуют подлинное основание
космогонического мышления ранних цивилизаций с характерным для этого мышления особым способом
упорядочения мифов.
572
Жизнь внутри времени
Итак, появление огромного количества новых культурных предметов в эпоху неолитической революции
приводит к неизбежному смещению традиционных обрядово-ритуальных семантических акцентов. Новая
семантика новых культурных предметов не вмещается в старые обрядово-ритуальные структуры. Ведь
меняется не просто материал, из которого сделаны вещи и не просто физические формы этих повседневных
вещей, но и
- самое главное! - неизбежно меняются их мифосемантические коды. И наоборот: отмирание
целой индустрии - индустрии каменных орудий - приводит к своеобразному обесточиванию совокупности
всех тех ритуалов, которые несли в себе избыточную семантику культуры каменного века.
И это дает ключ к пониманию тех трансформаций, которые происходят в это время с мифом.
"Мирское", повседневное повествовательное бытие мифа обретает самодостаточный характер, окончательно
отрываясь от своей обрядово-ритуальной семантической основы. Но оно же, это повествовательное бытие
мифа продолжает нести в себе отголосок наиболее древней семантики - безвозвратно утраченной с
отмиранием культуры каменного века и соответствующих этой культуре обрядово-ритуальных процедур.
Само не имея сакрального статуса,
оно оказывается вместе с тем своеобразным воспоминанием о некоторых
сакральных структурах безвозвратно утраченной обрядово-ритуальной деятельности. И это именно та точка,
в которой возникает необходимость сакрализации самого повествования (с последующей его канонизацией).
Таким образом и выходит, что возникновение феномена религии оказывается не чем иным, как знаком
начинающейся ИСТОРИИ: религия начинается там
и тогда, где и когда человек впервые сталкивается с
фактом радикального не совпадения прошлого с настоящим, когда семантика прошлого теряет
практический смысл перед наступлением семантики настоящего.
Именно фактор времени, свидетельствующий о некотором процессе развития от "прошлого" к "настоящему"
является подлинным основанием той целостности, которая моделируется в ранних религиозно-
мировоззренческих системах, и которая стягивает разрозненную повествовательную мифологию в некое
единое целое. Именно фактор времени становится тем фактором, который в ранних религиозных системах
выступает основанием упорядочения разрозненной и невнятной
повествовательной мифологии.