Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а II

Дом-семья: domus, осталь

* III, 73. Нуклеарная семья

состоит только из супругов и

несовершеннолетних детей.

Если с парой живут другие

взрослые или другие лица,

связанные родством или

свойством, семья становится

большой, а не нуклеарной.

* I, 279.

* I, 279. Речь идет о Пьере

Азема и о ком-то другом, не

названном.

крайней мере несколько из которых уже стали взрослыми *; дом

На Карминага (буквально — «госпожи» Карминага), матери бра-

тьев Азема (и действительно, они порой проявляли более чем

сомнение по отношению к ереси

); также дом Жюльена Пели-

сье, дом Пьера Ферье (который позже, по словам Мори и Бело,

станет симпатизировать альбигойцам), наконец, дом женщины,

именуемой На Лонга, матери Гозьи Клерг, которая, в свою оче-

редь, вошла в семью Клергов, но не стала еретичкой, как они.

Итак, в целом, исходя из учтенных домов, одиннадцать

семей еретиков, пять католических семей; несколько семей,

сменивших принадлежность (как, например, дом Клергов), а так-

же несколько смешанных домов, или нейтральных, или внут-

ренне раздробленных, или, наконец, населенных людьми с раз-

двоенным сердцем, непостоянными и легкими на измену (II, 223).

Список неполон, поскольку Монтайю в 1300 — 1310 годах на-

считывала, видимо, около 200 жителей, то есть по меньшей мере

сорок домов. Но из этих сорока домов большая часть в тот или

иной момент проявляла слабость перед искушением ересью; в

целом, согласно двум хорошо осведомленным очевидцам, Гийому

Матею и Понсу Риву, в Монтайю было лишь две семьи, кото-

рые не были затронуты ересью (I, 292). Что до Гийома Отье,

катарского миссионера, который также в восторге от Монтайю,

от кюре Клерга и от семьи Клергов (Нет,— говорит он,— мне

нечего опасаться ни со стороны кюре Клерга, ни со стороны

дома Клергов. О, если бы все кюре мира были такими же,

как в Монтайю...), то он другим образом подтверждает выска-

занную Матеем и Ривом мысль о «двух лишь антикатарских до-

мах», поскольку он пишет: В Монтайю есть лишь два челове-

ка, которых мы должны остерегаться *. Два антикатарских

дома, говорят Рив и Матей, то есть два антикатарски настро-

енных человека, по одному на дом, как заявляет со своей сто-

роны Гийом Отье.

Все наши горцы хором и с большим убеждением подчерки-

вают мистико-религиозную силу domus как возможной исходной

матрицы воззрений отдельного человека. И наоборот: как одна

свинья с цепнем изводит весь свинарник, человек, тронутый

догматическим изъяном, моментально заражает им весь свой дом.

Наши очевидцы могли бы подписаться под латинской фразой,

которую я переделываю к случаю: си jus domus, ejus religio

. Скажи

мне, каков твой дом, и я скажу, какова твоя вера. Конечно, слу-

чаются промахи, но они подтверждают регулярность явления.

И лишь со смертельными ударами инквизиторского террора, на-

чиная с 1308 года, лопается цельная сеть катарских domus Мон-

тайю, а деревня приобретает трагический вид корзины с краба-

ми, где каждый стремится ускорить конец соседа, напрасно на-

деясь отсрочить тем самым свой собственный.

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

* Platon С, 1902-1903,

р. 16, 49 et passim.

* Ibid., p. 16. Платон

не учитывает — и ошибает-

ся — нищету ряда домов.

* Крестьяне Монтайю,

несмотря на исполнение

некоторых сеньориальных

повинностей, являются de

facto собственниками своих

полей и лугов (см. также:

Bonnassie, t. II, p. 248 —

264). Тот факт, что местный

земельный рынок мало

активен и даже отсутствует,

не подрывает, но, в конеч-

ном счете, подкрепляет эту

констатацию. Очевидно,

следует исключить из крес-

тьянской «собственности»

сеньориальные угодья

(тридцать гектаров?), а так-

же леса и пустоши, контро-

лируемые, в силу неясных

причин, сеньорией-байлией-

шателенией и тем, кто пред-

ставляет общину.

Но какой бы ни была эта драматическая развязка, очевидно,

что для жителей Монтайю дом (осталь) занимает стратегичес-

кое положение во владении благами этого мира. Послушаем по

этому поводу Жака Отье, который приспосабливает к понима-

нию слушающих его пастухов из Арка и Монтайю катарский миф

о грехопадении. Сатана,— говорит Жак Отье,— проник в Цар-

ствие Небесное и возгласил бестелесным обитателям его, что

он, дьявол, владеет еще лучшим раем... Души, я проведу вас

в мой мир,— добавил Сатана,— я дам вам быков и коров,

богатства, жену-подругу, и у вас будут ваши собственные

остали, и у вас будут дети... и вы больше будете ликовать

при виде ребенка, когда он у вас родится, чем наслаждаясь

покоем, который есть у вас здесь, в Раю (III, 130; II, 25).

Осталь помещается, таким образом, после коровы и женщины,

но прежде ребенка в иерархии основных благ.

С точки зрения юридическо-магической или, пожалуй, этно-

графической, арьежский осталь, как и андоррская casa, является

чем-то гораздо большим, чем совокупностью смертных индиви-

дов, составляющих соответствующий круг домашних. Пиреней-

ский дом является юридическим лицом с неделимой собственно-

стью * и обладает определенными правами: они состоят в собствен-

ности на земельный участок, в пользовании общинными лесами

и высокогорными пастбищами, solanes или soulanes

прихода. Ос-

таль (или casa) является, следовательно, некоей целостностью:

он является «продолжением личности своего покойного хозяина»;

он считается «истинным владельцем всех благ, составляющих хо-

зяйство» И это тем более важно, что в нашей деревне крестья-

не, мелкие или крупные, являются действительными владельца-

ми; можно даже сказать, что они являются фактическими соб-

ственниками своих полей и лугов, которые составляют большую

часть используемой территории, за вычетом лесов и пастбищ*.

В Монтайю у каждого дома есть своя звезда, своя судьба,

«к которой покойные остаются причастны» (I, 313—314). Для того

чтобы оберечь эту звезду и эту судьбу, в доме хранят кусочки ног-

тей и пряди волос покойного главы семьи. Волосы и ногти, по-

скольку они продолжают расти и после смерти, являются носите-

лями особенно мощной жизненной энергии. Благодаря исполь-

зованию этого ритуала дом «пропитывается определенными

магическими чертами личности» и оказывается способным пере-

дать их другим членам линьяжа \ Когда помер Понс Клерг, отец

кюре Монтайю,— рассказывает Алазайса Азема (там же),—

Дом-семья: domus, осталь

жена его, Мангарда Клерг, попросила меня да еще Брюну

Пурселъ отрезать у трупа пряди волос, что росли около лба,

да кусочки всех ногтей на руках и на ногах, и все это для

того, чтобы в доме покойника и дальше оставалась удача.

Мы. стало быть, закрыли дверь дома Клергов, в котором

лежало мертвое тело, обрезали волосы и ногти у покойника

и отдали их Гийеметте, служанке в доме, а уж та отдала

их Мангарде Клерг. Это «подрезание» волос и ногтей сдела-

но было после того, как ополоснули водой лицо умершего

(поскольку в Монтайю труп целиком не обмывают).

У истока этой практики мы видим одну из крестьянок Мон-

тайю, Брюну Виталь. Она посоветовала Мангарде Клерг, вдове

почтенного Понса, уважить этот старый обычай. Госпожа,— ска-

зала Брюна Мангарде,— я слыхала, что если с покойника взять

пряди волос и обрезки ногтей с рук и ног, то этот покойник

не утащит с собой счастливую звезду и удачу вашего дома

(там же). Другая женщина из Монтайю, Фабрисса Рив, дает по

тому же поводу несколько дополнительных уточнений. По слу-

чаю смерти Понса Клерга, отца кюре,— объясняет Фабрис-

са,— много людей с Айонского края пришли в дом кюре, сына

Понса. Тело положили в тот «дом в доме», что называют

«foganha» (кухня); оно не было еще завернуто в саван. Кюре

выгнал тогда всех из дома, кроме Алазайсы Азема и Брюны

Пурсель, побочной дочки Прада Тавернье. Женщины эти ос-

тались одни с покойником и с кюре; женщины и кюре взяли

с усопшего пряди волос и обрезки ногтей... Был потом еще

слух, что кюре совершил то же самое с трупом своей мате-

ри (I, 328). Эти рассказы подчеркивают предусмотрительность

наследников, которые не хотят, чтобы покойник унес с собой даже

часть удачи domus: они выгоняют многочисленных посетителей,

пришедших выразить соболезнование; они запирают дверь; они

закрываются в кухне, которая является домом в доме; тело не

обмывают из боязни смыть с него вместе с водой драгоценные ча-

стички, которые могут быть на его коже и покрывающей ее гря-

зи. Эти предосторожности можно сравнить с теми, о которых го-

ворит Пьер Бурдье по поводу кабильского дома: там также пред-

принимают все возможные меры для того, чтобы покойник во

время его обмывания и путешествия к могиле не унес с собой ба-

рака [baraka] этого дома*

Даже если не заходить так далеко и оставаться в «иберийс-

кой» зоне пиренейских цивилизаций, можно видеть, что баски так-

же устанавливают непосредственную и устойчивую связь между

умершими и домом. «Мертвые, вместо того, чтобы принадлежать

потомкам, продолжают принадлежать дому и разлучаются со сво-

ими потомками, когда те покидают дом»,— пишет Кола в своей

книге о баскской могиле. Этот автор также указывает, что за

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

* Colas L. La Tombe

basque. Bayonnc, 1923.

Vol. I, p. 46. Он цитирует

Di Bildos (Gure Herria, déc.

1921, «Psychologie des

Basques»).

* Обычай, о котором см.:

Henri de Saint-Blanquat. La

vie des hommes. 1972, p. 42.

* Imbart de La Tour. Les

paroisses rurales du IV

W siècle, p. 47.

Kantorowicz. The King's

two bodies...

домом сохраняется право владения или собственности по отноше-

нию к семейным могилам на кладбище *. Что же до жителей

Монтайю, то они осознают ту могущественную связь, существу-

ющую между покойным и его domus (слово domus понимается

здесь в двойном и нераздельном значении места проживания и

семьи). Алазайса Форе из Монтайю встречает однажды на пло-

щадке перед местным замком Бернара Бене, который, как и она,

монтайонец; она несет на голове пустую корзину (I, 404). Бер-

нар хочет донести каркассонскому инквизитору о «еретикации»

[«hérétication» ], которой подвергся покойный Гийом Гилабер, брат

Алазайсы. Она приходит в ужас и утверждает, что готова тут же

сделать все что угодно, чтобы защитить память своего брата. Дей-

ствительно, память о нем оказывается под угрозой, равно как и

его domus, в силу эффекта обратного действия. Я сказала Бер-

нару Бене,— рассказывает Алазайса,— что я дам ему пол-

дюжины баранов, или дюжину баранов, или все, что он только

ни захочет, чтоб избежать этого проклятия, которое при-

несло бы злосчастье и проклятие моему умершему брату и

его domus.

Использование частичек человеческого тела с целью оберечь

одновременно непрерывность существования рода и дома связа-

но с другими магическими ритуалами того же порядка; они рас-

пространены в окситанском фольклоре. Беатриса де Планиссоль

сохраняет первую менструальную кровь своей дочери в качестве

приворотного зелья, предназначенного околдовать будущего зятя;

она хранит пуповину своих внуков в качестве талисманов для вы-

игрыша своих судебных процессов. В обоих случаях эти органи-

ческие частицы благотворны, так же как ногти и волосы Понса

Клерга; они имеют важное значение для процветания линьяжа

(любовь зятя к дочери) и для процветания собственности (при

выигранных процессах). Еще в недавнее время лангедокские де-

вушки подмешивали каплю своей крови или соскреб с ногтя в

пирог или напиток, чтобы приворожить молодого человека

Если взглянуть шире, ногти и волосы, взятые с тела покой-

ного главы семьи в Монтайю, поддерживают с domus, в котором

они будут храниться впоследствии, связь того же рода, что и от-

ношение, соединяющее мощи святого с храмом, в котором они на-

ходятся: «Святой всегда присутствует там, где есть частица его

тела»*. Теории, касающиеся неумирающего тела короля

, связан-

ного с непрерывностью существования королевского дома, при-

менимы также к трупу главы семьи в Монтайю, несколько час-

тиц которого достаточно для поддержания телесной непрерывно-

сти линьяжа и священного огня domus: Понс Клерг умер. Да

здравствуют Клерги!

Получается, что обе концепции, коро-

левская и крестьянская, аристократическая и простонародная, дол-

Гл а в а II Дом-семья: domus, осталь

* Комюс — поселение

недалеко от Монтайю.

* II, 92. Лафаж — поселе-

ние на территории совре-

менного департамента Од.

* См. ниже.

жны были зародиться в одну эпоху, неведомую нам, на одном и

том же основании магического сознания.

Последнее замечание: кюре Пьер Клерг, согласно свидетель-

ству Фабриссы Рив, сохранил пряди волос и обрезки ногтей, взя-

тые с трупа отца, а потом и с трупа матери. (Кроме того, его

любовь к ней была так велика, что он велел похоронить ее под

алтарем Девы Марии в церкви Монтайю.)

Забота domus, таким образом, не «патрилокальна» и не «мат-

рилокальна», но амбивалентна. Конечно, жители Монтайю и дру-

гих мест с волнением говорят об отеческом остале или об отечес-

ком domus. Было бы лучше,— заявляет кюре Клерг (думая, в

частности, о доме своего отца),— чтобы брат взял в жены се-

стру, нежели получить жену не из своих, и чтобы сестра

выходила за брата, чем покидать ей с богатым приданым

отцовский дом, дабы выйти замуж за чужака: ведь таким

порядком отцовский дом разрушается (I, 225—226). Отцов-

ский дом — это также место, куда женщина из Монтайю, вы-

шедшая замуж в другом селении, а потом пораженная неизлечи-

мой болезнью, возвращается, чтобы умереть: Эсклармонда, дочь

Бернара Клерга (сына Арно и Гозьи Клерг) вышла замуж за

одного человека из Комюса*. Она заболела смертельной бо-

лезнью, и ее принесли в дом ее отца, где она провела, не

вставая, три года, прежде чем умереть. В ее последний час

другой Бернар Клерг, брат кюре, привел в этот дом еретика,

который обратил Эсклармонду (I, 416). Отеческий дом, нако-

нец, это, возможно, зараженная ячейка, подозреваемая в том, что

там была привита ересь бедной девушке, покинувшей дом, чтобы

выйти замуж на стороне. Известно ли свидетелю, был ли

отцовский осталь женщины Форе, из Лафажа, когда-либо

обесчещен ересью? — спрашивает Жак Фурнье у одного из до-

носчиков

. Материнский осталь, в свою очередь, имеет боль-

шое значение в баскском регионе. В арьежских горах, в результа-

те случайного перемещения наследств, он также может играть

существенную роль: именно для того, чтобы вернуть себе мате-

ринский осталь, конфискованный властями графства Фуа из-за

еретических действий его матери, которая была сожжена, Арно С икр

взялся столь рьяно за ремесло доносчика (II, 21). Материнский

осталь, когда он существует в качестве такового, создает «матриар-

хальные» структуры: унаследовавший его в качестве места житель-

ства сын стремится взять фамилию своей матери, связанную с этим

домом, а не фамилию отца И зять, который собирается жить со

своей женой в ее доме, часто берет фамилию своей супруги, а не

наоборот.

Часть первая

Экология Монтайю:

дом и пастух

* I, 308. По поводу послуша-

ния жены, которое подчерки-

вает преимущественно мужс-

кое право распоряжения

главы дома, см. диалог Си-

биллы Пьер и ее деверя (II,

421). Об аналогичном инсти-

туте «главенства» в доме в

Каталонии в XI в. см.:

Bonnassie, IV, р. 626. Бут-

рюш также упоминает бор-

доский cap d'Ostau.

В III, 134 мы видим дру-

гое упоминание о главе

крестьянского дома, вне

Монтайю.

Переходит ли он от матери или, что случается чаще, от отца,

дом в Монтайю, как и любой уважающий себя пиренейский

domus, подчиняется главе дома: cap de casa в области Андорры,

dominus domus на латыни писцов, интересующихся верхней Арь-

ежью. Этот dominus domus обладает правами по отношению к

своей жене и своим детям, но также, по-видимому, к своей мате-

ри. Алазайса Азема однозначно говорит об этом: Мой сын Рай-

мон носил как-то еду добрым людям (катарским «совершен-

ным») в переметной суме или в корзине; и он на это не

спрашивал у меня никакого позволения, потому что он хозя-

ин в моем доме *.

Алазайса Азема ни в коей мере не считает, что сын ее тем

самым унижает,— она очень хорошо относится к «добрым лю-

дям». Однако случается, как в крестьянской среде, так и среди

благородных, что глава дома ведет себя по отношению к матери

как тиран: Я разорена, я продала мое добро и отдала моих

домочадцев в услужение, я живу в унижении и нищете в

доме моего сына, я даже боюсь шевельнуться,— говорит Сте-

фания де Шатоверден, бросаясь на шею своему старому другу,

еретику Раймону Пьеру (II, 417—418).

Тирания главы domus может распространяться сразу на жену

и на старого отца. Понс Рив из Монтайю — абсолютный хозяин

в своем остале (I, 339—341), он выгнал оттуда свою жену Фаб-

риссу, поскольку, по его словам, ее послал к нему дьявол: с тех

пор как она в доме, он не может ввести туда «совершенных»! Что

касается Бернара Рива, старого отца Понса, он ведет отнюдь не

роскошную жизнь в доме, где он живет, но которым ныне управ-

ляет его сын: однажды его дочь, Гийеметта, жена другого Пьера

Клерга (не путать с кюре Пьером Клергом), просит у него на

время мула, чтобы съездить за зерном, которое у нее кончилось,

в Тараскон. Единственное, что Бернар Рив может ответить Гий-

еметте: Я не смею ничего сделать, не спросив моего сына.

Приходи завтра, он даст тебе мула. Что касается Алазайсы

Рив, жены Бернара и матери Понса, она также живет в страхе

перед «маленьким хозяином», которым стал ее сын, настоящий

домашний тиран

. Она послушна.

Подчинение главе дома — когда он является личностью до-

статочно мощной, притягательной и в чем-то демонической — мо-

жет превратиться в культ личности, опирающейся на восхищение

и обожание. В тюрьме Бернар Клерг узнает о смерти своего бра-

та кюре, который еще до смерти старого Понса Клерга стал на-

стоящим главой в доме брата. В присутствии четырех свидетелей

Бернар падает наземь, причитая: Умер мой бог, умер мой пове-

литель. Предатели Пьер Азема и Пьер из Гайяка убили моего

Гл а в а II

Дом-семья: domus, осталь

бога (II, 285). Таким образом, Пьер Клерг еще при жизни обо-

жествлялся своим братом.

Отметим все же, что несмотря на это несомненное мужс-

кое превосходство, хозяйки домов в Монтайю могут имено-

ваться «госпожами» (domina), если их осталь имеет хоть

какое-то значение: Алазайсу Азема, простую крестьянку, тор-

говка сыром называет госпожой. Конечно, таким способом она

пытается продать свой товар: Не купит ли госпожа мой сыр?

Мангарда Клерг, жена богатого крестьянина и даже нотабля,

также удостаивается величания госпожой от простых деревен-

ских женщин (I, 312—314).

Бренные лидеры бессмертной, если это возможно, сущнос-

ти, последовательно меняющиеся главы семьи в каждом конкрет-

ном доме обладают правом выбирать своего наследника, в ущерб

другим родственникам или иным претендентам. Окситано-римс-

кая традиция преципуума

и легкость, с которой можно выделить

одного наследника, играют здесь, по-видимому, некоторую роль.

По этому вопросу власть отцов семейства или хозяев дома в Арь-

ежи не подлежит сомнению; это полная противоположность эга-

литарным традициям нормандских или анжуйских норм обычно-

го права, которые известны своей суровой и уравнительной на-

стойчивостью в том, что касается равного раздела собственности

между всеми братьями (или даже между братьями и сестрами, в

анжуйском случае *). В верхней Арьежи весьма вероятно преоб-

ладание велений отца, воплощающего в себе решения линьяжа и

свободный порядок наследования: В Тарасконе жили два бра-

та, которых звали дАньо, не то де Ньо, и один из них водил

дружбу с еретиками. У него было два сына, и один из тех

сыновей увлекся ересью. Отец оставил ему большую часть

своего добра и обженил его с дочерью Бертрана Мерсье, по-

тому как мать ее была еретичкой (II, 427). Арьежские или

андоррские обычаи опираются на свободу главы семьи в области

завещания: она создает наилучшие условия для предохранения

domus от дробления. Они, однако, должны считаться с раздра-

жающей проблемой оставшихся детей, которым не суждено на-

следовать главе семьи в рамках осталя. Уходя из семейного дома,

эти дети уносят с собой лишь приданое или «свое законное». При-

даное абсолютно индивидуально, оно изымается из хозяйства

domus данной конкретной девушки по случаю ее замужества, но

не растворяется в общей массе неделимого имущества новой се-

мьи, для материальной поддержки которой оно предназначено.

В случае смерти мужа оно остается собственностью вдовы, а не

тех или иных наследников. Кюре Пьер Клерг,— рассказывает Бе-

атриса де Планиссоль после своего первого вдовства,— переслал

мне через одного человека бумагу, относящуюся к моему пер-

* Yver ]. 1966. вому замужеству, в которой были указаны мои права на

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

* I, 225. Необходимо отме-

тить термин averium, иму-

щество, который подчерки-

вает движимый характер

приданого.

* Platon С. Op. cit.

приданое — я когда-то оставила эту бумагу кюре на со-

хранение. Но я и не заботилась ничуть о том, чтобы он

мне ее вернул, потому как я уже ушла (подразумевается —

прихватив свое приданое) от наследников моего первого мужа

(I, 233).

В чистом виде проблема приданого играет решающую роль

в этом довольно бедном обществе. Относительная экономичес-

кая стагнация превращает всякое замужество в настоящую драму

для domus: он оказывается перед угрозой потери части самого себя

из-за доли имущества, которую уносит в своем узле новобрачная.

Пьер Клерг, стремящийся к неделимости осталя, проводит из-

за этого бессонные ночи и доходит, как видим, до оправдания

инцеста. Посмотри,— заявляет кюре своей красавице любовни-

це в момент любовной откровенности и идеологического бро-

жения,— нас четверо братьев (I, 225). Сам я священник

и не собираюсь жениться. Если б мои братья Гийом и Бернар

взяли за себя наших сестер, Эсклармонду и Гийеметту,

то и дом наш не был бы разорен из-за добра (averium),

которое эти сестры взяли себе в приданое *. А осталь наш

никак не был бы потревожен, и если бы мы привели в дом

еще одну женщину для нашего брата Бернара, с женщи-

нами у нас стало бы все в порядке и наш осталь был бы

куда богаче, чем теперь.

Эта странная апология кровосмешения также оправдывает

косвенным путем целибат (далеко не целомудренный) свя-

щеннослужителей, как и конкубинат, весьма распространенный

в Монтайю

. Такая апология является следствием страха, кото-

рый испытывает всякий сознающий себя и организованный domus

при мысли о потере своих «отделяемых частей», среди которых

фигурирует не только приданое, причитающееся дочерям, но и

братская доля, или fratrisia, которую забирает тот из сыновей,

кому из соображений старшинства или иных не суждено стать

главой дома. В целом он оказывается лишенным наследства, за

исключением этой братской доли, которую ему выделяют domus

или глава семьи в качестве компенсации. Я оставил мою брат-

скую долю (fratrisia), которая была у меня в Монтайю, и я

побоялся (из-за инквизиции) воротиться в деревню, чтобы

забрать ее,— говорит Пьер Мори во время беседы с Арно Сик-

ром в Каталонии (II, 30).

Жорж Платон, написавший этнографическое и юридическое

исследование андоррского права в XVIII и XIX веках, выявил

некоторые последствия этой первенствующей роли domus или casa

для современной эпохи U согласно этой работе, при наследовании

ah intestat

кровное родство значит больше, чем свойство (мож-

но связать это с тем фактом, что Беатриса де Планиссоль ничего

не получила из наследства своего покойного мужа; по парижским

* Yver ]. 1966.

Wemyss A., 1961.

* II, 430. Согласно

Ж. M. Видалю (1909, т. 2,

p. 22), стоимость Библии

в верхней Арьежи была

в начале XIV в. около

20 турских ливров (Видаль

ссылается на латинский

манускрипт из Националь-

ной Библиотеки, 4269,

f. 64).

Так было с домом Сибил-

лы Бай, матери А. Сикра

(11,21).

и тем более валлонским нормам обычного права она, напротив,

могла бы воспользоваться принципом совместного имущества суп-

ругов*). Андоррский юрист упоминает также, среди следствий

центральной роли domus, об абсолютной власти главы семьи в от-

ношении «законных» долей наследства, которые должны достать-

ся детям, не унаследовавшим сам дом. Также официально при-

знается преимущество первого брака, своего рода обобщенное пра-

во старшинства; это способствует недопущению дробления земель,

относящихся к осталю, тогда как дети от второго и третьего бра-

ков оказываются наследниками второй очереди.

Мы не можем сказать, применимы ли андоррские нормы по-

зднейшего периода к арьежской семье времен Жака Фурнье. Во

всяком случае, главное место, занимаемое domus, типично для гор-

ской и окситанской вольности. В Ma д'Азиль, как, несомненно,

и во многих других «бастидах»

, в XIII веке колоны

автомати-

чески становились свободными, как только строили свой собствен-

ный дом (в течение этого века в лангедокском крае еще сохраня-

лись некоторые пережитки серважа ').

Несмотря на центральное место, занимаемое им в культуре

верхней Арьежи, domus в большей степени замечателен теми уси-

лиями или эмоциями, которые он вызывает, чем своей рыночной

ценой: дом в деревне или в городке стоит 40 турских ливров

то есть лишь в два раза больше, чем стоит полная Библия, в два

раза больше, чем плата банде наемных убийц, и почти в двадцать

раз меньше суммы, которую тратит Бернар Клерг, чтобы попы-

таться освободить своего брата кюре из когтей инквизиции. Domus

стоит многого с точки зрения чувств, испытываемых членами

линьяжа, которому он принадлежит, однако на торгах он отнюдь

не побивает рекордов. Приданое и братские доли, выделяемые из

общего хозяйства, как бы невелики они ни были, даже с учетом

выкупа, выплачиваемого другой стороной, всегда могут привести

domus к стесненному положению, а то и вовсе разорить. С дру-

гой стороны, инквизиция, очень хорошо понявшая этнографичес-

кие структуры Айонского края, ломает, рушит, жжет или сносит

дома еретиков. Стоит какой-нибудь не в меру болтливой кумуш-

ке увидеть через приоткрытую дверь, что Пьер Отье «еретику-

ет» больного в одном из домов, как отцовский или материнский

domus в Айонском Праде сносится по распоряжению инквизи-

ции (I, 278). В самом Монтайю из-за этого все по возможности

держат язык за зубами. Если ты не хочешь, чтобы разнесли

стены твоего дома, закрой свой рот,— внушают, не сговари-

ваясь, слишком болтливым женщинам Раймон Рок и старуха Гий-

еметта «Белота» (I, 310). Крыша над домом — рот на замке.

В лучшем случае дом убежденного еретика не сжигается, а кон-

фискуется властями графства Фуа, отныне во всем послушными

инквизиции

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

* I, 253. Огонь, по-видимо-

му, разводится не в камине,

а в очаге посреди помеще-

ния, /аге. Было ли отверстие

в крыше?

* III, 156; Duvernoy J. La

Nourriture..., § VII; I, 317.

Пора описать сам дом, хрупкий и уязвимый при всей его кон-

цептуальной вечности. Центральная и основная часть domus —

это кухня, или фоганъя, к стропилам которой, чтобы до них не

добрались кошки, подвешены окорока; соседи, включая такую до-

стойную женщину как Алазайса Азема, совершенную простуш-

ку, хотя ее и величают госпожой, заходят сюда занять огня, того

драгоценного огня, что закрывают вечером во избежание пожа-

ра, который превратил бы осталъ в пепел (I, 307, 317). За огнем

смотрит работница, или focaria,— «домохозяйка», как называ-

ют сожительниц кюре в паларском диоцезе *

. Однако мужчина

не оставляет поддержание огня целиком и полностью женским за-

ботам: он колет дрова, frangere teza. Вокруг очага выстраивается

целая батарея кухонных принадлежностей: глиняных горшков,

сковородок, ковшиков, кувшинов, мисок, иногда расписных. Всего

этого, как правило, оказывается недостаточно, особенно метал-

лической утвари; нехватка восполняется классическим для Мон-

тайю способом — одолжить у соседаНедалеко от очага нахо-

дятся стол и лавки для еды и посиделок; при рассаживании очень

часто, пусть и не всегда, происходит достаточно строгое распре-

деление по полу и возрасту, как еще совсем недавно это было

принято в Нижнем Лангедоке и на Корсике. Пастух Жан Мори,

сын крестьянина из Монтайю, рассказывает по этому поводу об

одном ужине в отцовской фоганъе [foganha] — не совсем обыч-

ном ужине, поскольку туда был приглашен «совершенный» Фи-

липп д'Алейрак: Дело было зимой. Монтайю покрыл толстый

слой снега. Мой отец, Раймон Мори, мой брат Гийом, ере-

тик Филипп д'Алейрак и Гийом Бело (зашедший по-соседс-

ки) ужинали за столом. Я, другие мои братья, моя матъ и

сестры, мы-то ели, сидя у огня (II, 471). Кухня, как об этом

говорит наш источник, это дом в доме, domus в остале, где едят,

умирают, еретику ют, передают друг другу тайны веры и деревен-

ские сплетни (I, 268—269). Как раз в то время,— рассказы-

вает Раймонда Арсан, служанка из дома Бело,— Бернар Клерг

(байль, брат кюре) захаживал в дом Раймона Бело и говорил

с его мачехой Гийеметтой Бело в доме, что называют кух-

ней (in domo vocata la foganha), и всякий раз они меня отсыла-

ли, чтобы я не слышала их беседы (I, 372).

Таким образом, самый частный, внутренний дом, называе-

мый фоганъя, оказывается вставленным в более обширный дом,

называемый осталем, точь-в-точь как маленькая матрешка в

большую.

В кухне можно и спать, однако спят — и гораздо чаще —

на кроватях, расположенных в окружающих кухню комнатах или

на верхнем этаже (solier). Занимает ли дом Монтайю достаточно