Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а I

Окружающая среда и органы власти

* Bonnassie. Thèse.

К сожалению, из-за недо-

статка документов невоз-

можно выразить в цифрах

сеньориальные поборы с

Монтайю в 1300-1320 гг.

* Об этом позволяют думать

выводы компаративной

истории работы Боннасси

(см. библиографию). Впро-

чем, в 1300—1320 гг. еще

сохраняются некоторые

остатки персональной зави-

симости, и даже серважа, в

некоторых местах графства

Фуа: см. об этом работы

Феликса Паскье (см. биб-

лиографию). Пиренеи пред-

ставляют собой одну из

классических зон средневе-

кового серважа в период,

предшествующий рассмат-

риваемому (Fossier. Histoire

sociale... ).

рок овсом. То и другое когда-то было предусмотрено для расквар-

тирования пеших и конных войск графа или шателена: таков был,

по крайней мере, мотив, ставший предлогом, который оправды-

вал вымогательство. Различные эти права были весьма древни-

ми: они в точности соответствовали тем, которые существовали в

каталонских Пиренеях, столь близких к нашим, два-три века до

и два-три века после 1000 года *. В какой-то неопределенный мо-

мент, вероятно позднее рассматриваемого в данной книге, боль-

шинство вмененных таким образом повинностей станет выплачи-

ваться в денежной форме. Благодаря чему они станут счастливы-

ми жертвами финансовой эвтаназии

. 200 или 300 гектаров

полевой и луговой земли, обрабатываемых крестьянами Монтайю

в 1672 году, будут, таким образом, недорого оплачиваться имен-

но в форме сеньориальных сборов. Зато в начале XIV века по-

винности, вероятно, были куда тяжелее

, чем станут к 1672 году

в результате инфляционного обесценения. Несмотря на отмечен-

ную вероятность, сеньориальная система первого десятилетия

XIV века не соответствовала или уже не соответствовала степени

действительной зависимости населения Монтайю, которое могло

с полным правом возмущаться скандальными беззакониями и по-

пранием прав, которые творились семейством байля или сеньо-

риальным судьей, направляемыми именно инквизицией. Тем не

менее население не было порабощено или спутано по рукам и но-

гам жесткой зависимостью от своего светского сеньора. Во вся-

ком случае, оно уже не было закабалено в 1300 году в той степе-

ни (весьма возможной, хотя мы об этом ничего не знаем), в ка-

кой оно было подвержено различным формам строгой зависимости

в предшествующий период (XI—XII века?) *. Крестьянские се-

мьи Монтайю в 1300—1320 годах свободно распоряжаются, пе-

редают по наследству и продают свою землю (разумеется, про-

дажи были редкостью, ибо земельный рынок в этих отдаленных

краях почти бездействовал). Население пользуется — относитель-

но сеньора и его местных агентов, байля и шателена — весьма

широкой свободой перемещения в смысле географическом. Ipso

facto*

, свобода такого рода несет в себе в данном случае почти

нулевую персональную зависимость от сеньории (даже если не-

которые сеньориальные права из вышеупомянутых являются не-

сомненными остатками зависимости подобного типа). Тем не

менее, фактическая независимость сопряжена с нешуточными

повинностями (см. выше) и уважительным почтением по от-

ношению к сеньору-графу (далекому) и его агентам (на месте).

В эту эпоху подлинное угнетение исходит не от графской сеньо-

рии, к которой простолюдины привязаны душевно, почти трога-

тельно. Силы угнетения возникают в иных точках горизонта, в

частности там, где действует инквизиция: инквизиторы отнюдь

lacîb первая

Э К

Мои

таию: дом и пастух

не стесняются использовать против поселян,

агента сеньории — байля.

даже светского

* Duby. 1958.

' I, 209 (примеч. 81, состав-

ленное Ж. Дювернуа).

* Poux /. 1901. P. 6.

III, 337 (текст из «Карту-

лярия Фуа», воспроизве-

денный в примечании 509).

** Sarramon A. Les

Paroisses du diocèse de

Comminges en 1786. Paris,

1968. P. 18 ff.

Точно так же, если продолжать рассуждение в плане «трех

сословий», главное противоречие в Монтайю и Сабартесе связы-

вается скорее с первой категорией (духовенство), чем со второй

(знать, сеньориальная или нет). Деревенская верхняя Арьеж

ополчается прежде всего против магнатов Церкви, нежели про-

тив знати светской. Известно, что духовенство в Окситании, от

Альп до Пиренеев, выступает в XIII—XIV веках как сила зем-

левладельческая *. Но с этой точки зрения в зону основных стол-

кновений попадает как раз десятина. В конце лета 1308 года

каркассонская инквизиция приказывает схватить всех жителей

Монтайю, мужчин и женщин старше 12—13 лет. Под облаву по-

пали и пастухи, которые специально спустились со своих горных

пастбищ по случаю праздника и окончания летнего перегона. Эта

облава, организованная инквизитором, предваряет предприня-

тое епископами Памье между 1311 и 1323 годами упорядоче-

ние сбора десятины скотом в горных местностях, взимавшей-

ся до тех пор вяло

. Жак Фурнье, предшественник которого

отлучал упрямцев

, потребует отныне этот весьма тяжкий оброк

с тем мягким, но необоримым упорством, с каким в то же время

пустится преследовать еретиков. Соглашение 1311 года, подтвер-

жденное и дополненное в 1323 году, предусматривало для всех

общин «Сабартесского архипресвитерства», включая Монтайю,

Акс, Тараскон и Фуа, взимание десятины деньгами и натурой с

приплода скота; плюс обложение урожая зерновых из расчета

восьмой части. Столь непомерное обложение ' заставляло вопить,

ибо церковники в начале XIV века подступают с этим требова-

нием всерьез. Все завершится, не без ропота, тем, что еще в

XVIII веке чрезмерный и, тем не менее, вошедший в обычай ха-

рактер десятинного обложения в Пиренеях будет поражать наблю-

дателей **. Сабартесская «десятина» из расчета одной восьмой

урожая зерна приобретает вид, подобный «шампару»

. Вот по-

чему она должна была вызвать отпор.

Она и вызвала отпор даже в земле Айон, включающей объект

нашего исследования. Ткач Прад Тавернье, коренной житель

Айонского Прада, во время долгого горного перехода в компа-

нии Гийома Эсконье (из Арка) как часть своих убеждений изли-

вает возмущение десятиной, смешанное с другими еретическими

положениями. Попы и церковники,— восклицает он,— по зло-

бе своей вымогают и отнимают у народа первинки и деся-

тины с прибытка, к коему они не приложили ни малейшего

усилия (II, 16). Прад Тавернье сует десятину в тот же мешок гнус-

Окружающая среда и органы власти

ностей, что и крещение, евхаристию, мессу, брачный обряд и воз-

держание по пятницам. В самом Монтайю братья Клерг, байль и

кюре, берут на себя сбор десятинного обложения для вышестоя-

щих инстанций и для собственного блага.

Как и позднее, во время Реформации, около 1560 года, де-

сятинная ересь в 1320 году в Сабартесе иногда довольно слабо от-

личается от ереси религиозной. В силу какой-то необоримой ло-

гики усиление пресса десятины совершалось Церковью в том же

ритме, что и вразумление духовное. Далекий король страны

«ойль» все-таки пытался в 1313—1314 годах умерить в этой час-

ти аппетиты духовенства земли Фуа: раздражая население, оно

могло поставить под угрозу общественный порядок и французс-

кое присутствие или тех, кто его представлял *. Но выговоры, де-

лавшиеся из Парижа, были едва слышны. Они не были слишком

действенны против алчности местной церкви, подогреваемой конъ-

юнктурой. Горская безнаказанность при неуплате десятины, даже

частичная и относительная, не могла сохраняться вечно: демогра-

фический, животноводческий и денежный рост, отмечавшийся в

верхней Арьежи, как и в других местах, в рамках долгой фазы

средневекового роста

\ создавал возможность обложения, на ко-

торую немедленно нацеливается региональное духовенство, уси-

ливая антикатарский натиск. Наступление духовенства Южной

Окситании стало составной частью общей политики церкви в от-

ношении десятины в Средние века и в Новое время. Задолго до

появления психоанализа и модных ресторанов церковь осознала,

что ее престиж будет тем очевиднее, чем дороже она заставит пла-

тить в форме десятинного обложения за услуги, оказываемые ею

верующим.

Но многие в Айоне и в других местах воспринимали это иначе.

В Монтайю, Вариле, Далу насмешек над богатством, присваива-

емым клириками, всегда хватало, чтобы повеселить собравшихся

на посиделки... Если говорить об антиклерикальных претензиях

материального порядка, то десятина была излюбленной мишенью

привлеченных к суду горцев, что со всей очевидностью доказы-

вают материалы дознания Жака Фурнье: из 89 досье, собранных

епископом и касающихся всевозможных форм аллергии к като-

лической ортодоксии и власти, по крайней мере шесть предъяв-

ляют в качестве главного или второстепенного обвинения отказ от

десятины; на эту тему обвиняемые изъясняются в выражениях

весьма энергичных, в частности по поводу карнеляжной десяти-

ны, взимаемой с овечьих стад: она вызывала недовольство овце-

водов и пастухов.

Выражения оказываются особенно крепкими, когда речь идет

о нищенствующих монахах в городах: несмотря на теоретически

исповедуемую ими этику бедности, монахи выступали сообщни-

ками епископа и его политики усиления десятины. Они запреща-

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

ли доступ в храмы тем крестьянам, которые были отлучены от

церкви за отказ от уплаты десятины (II, 317, 321).

Показателен, с этой точки зрения, случай Гийома Остаца,

байля Орнолака в Сабартесе, авторитетного представителя дере-

венской элиты, зараженной катарством (см. любопытные теории,

высказанные им относительно демографии душ умерших [I,

191]...). Этот байль антиклерикал. В Орнолаке,— заявляет он,—

у меня только два врага: кюре и викарий, других я не знаю

(I, 200). Решительно восставая перед односельчанами против

сожжения сектанта-вальденса, он заявляет: Вместо этого ере-

тика следовало бы сжечь самого епископа Памье. За то, что

епископ требует с нас карнеляжную десятину и заставляет

нести большие расходы на свое добро... Конечно, требуемая

епископом десятина соответствует закону, но жители Са-

бартеса вправе сопротивляться, поскольку она противна ме-

стным обычаям (I, 209). Диатриба

байля Остаца показательна:

натиску клерикальной власти как воплощения империализма вне-

шних и преобладающих общественных сил, центром которых

выступает в данном случае Памье, противостоит отчаянное стрем-

ление горцев к автономии, враждебное противным обычаю побо-

рам. Овцеводы и пастухи образуют особый мир, который не по-

зволяет вертеть собой как угодно. В более общем плане их сопро-

тивление является частью длительной антиклерикальной и

антидесятинной традиции пиренейского, средиземноморского и

севеннского Лангедока. В бесконечной истории окситанских ере-

сей XIII—XVII веков конфликт по поводу десятины является

глубинным, возвращающимся; он красной линией проходит че-

рез все крестьянские выступления; от катарства до кальвинизма

устанавливает он общий знаменатель, более очевидный, чем дог-

матическая преемственность, которая зачастую отсутствует, ко-

торая на деле сильна лишь в некоторых впечатляющих, но еди-

ничных случаях.

Во всяком случае внешнее угнетение крестьян земли Айон и Са-

бартеса не так уж связано со светским обществом и благородным со-

словием, слабым и доступным. Это угнетение имеет своим источни-

ком прежде всего амбиции тоталитарной Церкви, искоренительни-

цы разномыслия. Она хочет возложить на горы, на общину тяжкую

десятину, переходящую в шампар. Испытываемый недуг одновре-

менно духовного и мирского свойства.

Именно эту общину, это твердое ядро, до хруста сопротив-

ляющееся отмеченному нажиму, я и хотел бы сейчас рассмотреть

более пристально: Монтайю как она есть.

Глава II

Дом-семья: domus, осталъ

* Различие «землепаш-

цы — поденщики» соответ-

ствует тому, чем в наше

время является в сельском

хозяйстве противопоставле-

ние «фермер — сельскохо-

зяйственный рабочий»,—

конечно, с учетом специфи-

ки эпохи!

Братья Лимбурги.

Февраль.

Миниатюра из часослова

герцога Беррийского.

Нач. XV в. Франция

Дружественные или враждебные — знать, сеньоры, церковь ока-

зываются в основном вне Монтайю, за пределами деревни. Если

отбросить случаи Беатрисы де Планиссоль и вице-шателена, пре-

емника ее покойного супруга в качестве командующего местной

крепостью (о котором мало известно), все жители деревни, вклю-

чая кюре, принадлежат к деревенским крестьянским семьям. Даже

немногочисленные ремесленники прихода стоят одной ногой в ого-

роде, ведя сельскохозяйственную деятельность и имея крестьян-

скую родню. Что же до различия между «землепашцами» и «по-

денщиками», которое лежит в основе столь характерного для се-

вера Франции расслоения деревенских жителей, то здесь оно

приобретает особые формы *. В маленьком пиренейском сообще-

стве, которому посвящена эта книга, доминирование двух или трех

относительно богатых — или менее бедных, чем остальные —

семей (сначала Клерги, потом Бело, Бене...) не мешает некото-

рому сглаживанию неравенства за счет различных факторов; мо-

лодежь, которая в Парижском бассейне тут же сбилась бы в со-

стоящий из поденщиков пролетариат или полупролетариат, в Мон-

тайю, напротив, оказывается как бы вытолкнутой за пределы

социальной структуры деревни. Эти люди становятся пастухами

в окрестных горах или в далекой Каталонии.

Поэтому если мы хотим понять предмет нашего исследова-

ния, необходимо отложить — временно и чтобы вернуться к ним

позже с другой стороны — проблемы социальной стратифика-

ции внутри деревни; необходимо начать с самого простого, рас-

смотреть «клетку», базовую ячейку, которая, будучи воспроиз-

ведена в количестве нескольких десятков экземпляров, и форми-

рует Монтайю. Этой базовой ячейкой является крестьянская

семья, воплощенная, насколько возможно, в непрерывном суще-

ствовании дома и в повседневной жизни группы людей — «до-

машних», совместно проживающих под одной крышей; на мест-

lacTb первая

ЭКО;

онтаию: дом и пастух

* Эта целостность, по

сути,— первичная общность

проживания или первичная

экологическая общность.

Известно, что слово «эколо-

гия» происходит от гречес-

кого OlKnïÇ, что означает

«дом, жилище».

Об эквивалентности

domus, классического латин-

ского слова, и hospicium,

которым буквально перево-

дится на латынь прован-

сальское слово осталъ, см.

высказывания Пьера Клерга

(I, 226). Термин «дом» в

собственном смысле слова

(mansio) встречается в

нашем документе лишь в

виде исключения и только в

устах человека, который

родом из лионского региона

(I, 121). Слово farnilia

крайне редко (I, 276:

farnilia еретиков). Одинако-

во употребляются hospicium

и domus, чтобы сказать

«дом и домашние, которые в

нем проживают»; употреб-

ляется parentela (и изредка

кое-где domus, но никогда

hospicium), для того, чтобы

назвать семейные связи

кого-либо с его кровной

родней, проживающей не

под его крышей, не среди

его домашних. По поводу

основополагающей роли

дома как одновременно

эмоционального, телесного,

земельного центра и центра

проживания, в частности в

Восточных Пиренеях, см.:

Boutruchc. Seigneurie et

féodalité'. V. I, p. 81; и

особенно Bonnassic T. II,

p. 294. Последний настаи-

вает на непрерывности

существования серданского

manse, «почти неотторжимо-

го семейного держания»

(Ibid. T. II, р. 304).

* III, 366-367. Не путать

этого Бернара Клерга, сына

Арно Клерга, с Бернаром

Клергом — сыном Попса

Клерга и байлем Монтайю.

ном наречии эта целостность именуется осталъ , на латыни про-

токолов инквизиции — hospicium и прежде всего domus. Дос-

тойно быть отмеченным то, что слова осталъ, domus, hospicium

означают одинаково и нераздельно и семью, и дом. Термин farnilia

практически не используется в наших записях — он не просится

на язык монтайонца, для которого семья во плоти и дом из де-

рева, камня или смешанной с глиной соломы — одно и то же.

Разница между двумя этими понятиями, относящимися к род-

ству и к месту жительства, станет очевидной в наше время, но

она еще не существует в сознании людей, которых допрашивает

Фурнье

Многочисленные фрагменты говорят без прикрас об осново-

полагающей роли,— эмоциональной, экономической, родствен-

ной — которую играет дом-семья в хлопотах среднего жителя Ай-

онского края. Нет по этому поводу более красивого диалога, чем

происходящий между Гозьей Клерг и Пьером Азема из Монтайю

по поводу одного из инквизиционных эпизодов: Гозья, жена Бер-

нара Клерга (второго) *, хочет исповедаться епископу Фурнье в

некоторых еретических действиях, свидетельницей, а то и соуча-

стницей которых она была. Пьер Азема предостерегает ее в от-

вет: Ты дура суетливая! Если ты признаешься во всем этом,

ты потеряешь все добро и погасишь огонь твоего очага. Твои

дети, с безумием в сердце, будут бродить с нищенской су-

мой... Не буди спящего зайца, а то он поранит лапами твои

руки. Сверни и пройди в обход, чтобы не разбудить зайца.

И Пьер Азема заключает, по-прежнему обращаясь к Гозье, domus

которой, надо заметить, отнюдь не среди первых (но тем более...):

Я вижу даже еще лучший способ сохранить ваш очаг. По-

скольку я, доколе будет жить сеньор епископ (Жак Фурнье),

буду принадлежать к его дому, то я могу сделать немало

хорошего; и я могу отдать свою дочь в жены одному из ваших

сыновей: так ваш семейный очаг благополучно придет в хо-

рошее, то есть зажиточное состояние (I, 367). Если же,

однако, ты признаешься в том, что замешана в ереси, ты,

твой очаг и твои сыновья будете уничтожены.

Этими словами,— добавляет Гозья Клерг,— обменялись

без свидетелей я и Пьер Азема. И по этой причине я не

стала признаваться в чем бы то ни было (инквизиции).

Все — в этом высказывании, которое выдвигает в качестве

высшей ценности процветание домов, при случае связанных бра-

ком. Их правильно понятые интересы при этом требуют молча-

ния. Основное понятие — domus, или круг совместно прожива-

ющих «домашних», сама жизнь, если не сама плоть, организует

в своем развитии в единое целое разные элементы, центральные

или второстепенные: огонь кухонного очага, имущество и землю,

детей, супружеские союзы. Хрупкое образование, которому в каж-

Дом-семья: do mu s , о с тал ь

дом поколении угрожают, а то и разрушают его, эпидемии, вдов-

ство, повторные браки, разбивающие и вновь создающие пары,

да и инквизиция,— тем не менее в кругозоре среднего монтайон-

ца оно является идеальной точкой отсчета.

Наконец, в том же тексте можно отметить сформулирован-

ное Пьером Азема вторичное, не вполне правильное значение, ко-

торое может принимать термин domus: значение родни. Когда Азе-

ма провозглашает: Я принадлежу к дому епископа,— он не имеет

в виду, будучи простым крестьянином из Монтайю, что он оби-

тает в епископском дворце в Памье,— но вполне бесхитростно

заявляет о себе как о более-менее близком «бедном родственни-

ке» прелата Фурнье.

Ничто так хорошо не демонстрирует значение domus в каче-

стве объединяющего понятия социальной, семейной и культурной

жизни в деревне, как его роль краеугольного камня, которую он

сыграл в утверждении или возрождении катарства в верхней Арь-

ежи и в Монтайю. Однажды,— рассказывает Мангарда Бюс-

кай из Айонского Прада (соседняя с Монтайю деревня),— я

встретила моего деверя Гийома Бюская на тропинке, по ко-

торой направлялась к церкви моего прихода (I, 499).

— Куда ты идешь? — спросил меня Гийом.

— Я иду в церковь.

— Вот оно что! — ответил Гийом.— Ты, похоже, стала

исправной «церковницей»! Ничуть не хуже молиться Богу в

собственном доме, чем ходить молиться ему в церковь.

Я ответила ему, что церковь — более подходящее мес-

то для того, чтобы молиться Богу, чем дом.

Тогда он просто пробормотал, обращаясь ко мне:

— Ты не в вере.

Значит, для Гийома Бюская, яростного сторонника катаре-

ких идей (не он ли хотел, чтобы его золовка перестала кормить

грудью, обрекая умирать в endura

ребенка-еретика [I, 499]), аль-

бигойская вера — это то, что живет и претворяется в доме. В про-

тивоположность римской догме, которая пребывает в приходском

храме. Впрочем, эта идея имеет широкое хождение. Когда ересь

пробирается в осталь,— заявляет один крестьянин Жаку Фур-

нье,— она как проказа: заражает все на четыре поколения

или навечно (II, 110). Од Форе из Мервея, истеричка, теряет

веру в святое причастие; она делится своими сомнениями с сосед-

кой и родственницей, Эрмангардой Гароди. Та, приходя в ужас,

предостерегает разуверившуюся женщину о тяжких последстви-

ях, которыми может обернуться подобный скептицизм для дома,

где она живет, и для деревни. Вы настоящая гадина,— говорит

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

* I, 233, см. также III, 161.

Ересь была принесена в

Монтайю (или, скорее,

занесена вновь, поскольку

она уже присутствовала там

в некоторой степени в

1290-х гг., если верить

свидетельству Беатрисы де

Планиссоль о Раймоне

Русселе, см.: I, 219) семьей

Отье в 1300 г. в дом Гийома

Бене. Тот факт, что Гийом

Бене был братом Арно Бене

из Акса, который был тес-

тем Гийома Отье, безуслов-

но, облегчил контакты: из

города в деревню и из одно-

го domus в другой, род-

ственный.

эта Гароди Од.— Эта деревня и этот дом (осталь) всегда

были чисты от всякого зла и от всякой ереси. Остерегитесь

принести нам зло, исходящее из других мест, чтобы не об-

речь наши места на проклятие (И, 87). На взгляд Гароди, пути

ереси абсолютно ясны: чтобы прогнила вся деревня, достаточно

греха одного единственного дома. Наоборот, насилие инквизито-

ров видится его жертвами скорее как агрессия против еретичес-

кого domus, чем как покушение на жизнь или свободу того или

иного человека. Эти два предателя привели несчастье в наш

дом и к моему брату кюре,— заявляет Бернар Клерг, говоря

об аресте приходского священника Монтайю, которого обвинили

два доносчика (II, 281).

Обращение в ересь также происходит последовательно, бло-

ками — дом за домом, а не обязательно человек за человеком.

Пьер Отье, катарский миссионер из Сабартеса, верит, что рас-

пространение его веры происходит от семьи к семье, от двора к

двору гораздо лучше, чем от индивидуального сознания к инди-

видуальному сознанию. Бог пожелал, чтобы я пришел в ваш

дом,— говорит он собравшейся семье Раймона Пьера,— чтобы

я мог спасти души людей этого дома (II, 406). Для Пьера

Отье дома — это ряды душ, которые целиком принимают тот или

иной символ веры. Пьер Мори из Монтайю приводит как бы в

подтверждение пример domus в Арке, который сменил веру «как

один человек». Я думаю,— рассказывает Пьер Мори,— что

Гайарда, сестра Гийома Эсконье и жена Мишеля Лета, и Эс-

клармонда, другая сестра Гийома, которой было тогда, дол-

жно быть, лет двенадцать, уверовали в ересь; то же самое

было, по-моему, и с Арно, братом Гийома. Все они обрати-

лись враз, все домашние одновременно, вместе с Гайардой,

матерью, с Гийомом Эсконье и с его сестрой Маркизой (III,

143). В самом Монтайю миссионерская деятельность Отье опи-

рается на замкнутую структуру некоторых верующих семей. В то

время, когда я жила в Монтайю и в Айонском Праде*,—

рассказывает Беатриса де Планиссоль,— поговаривали среди

уверовавших в ересь, что еретики (в частности, семья Отье)

часто бывали у братьев Раймона и Бернара Бело, которые в

ту пору жили вместе, так же как и в доме у Алазайсы Рив,

сестры еретика Прада Тавернье; и в доме Гийома Бене, бра-

та Арно Бене, что из Акса (который сам был тестем Гийома

Отье): люди из этих разных домов все были из Монтайю.

Беатриса, тонкая штучка, прекрасно поняла один из секретов ус-

пеха ереси в ее деревне: землячество, родство, «домоцентризм»

[«maisonnalisme»]

или приверженность дому способствуют рас-

пространению опасных идей; они перемещаются блошиными скач-

ками от domus к domus, от одной группы домашних — к другой.

Едва ересь укоренилась, domus является для нее хранилищем: зам-

Гл а в а II

Дом-семья: domus, осталь

* II, 223. Кроме того Арно

Бело — будущий муж

Раймонды Лизье.

Например: Мангарда

(жена Раймона Эймерика из

Прада) часто бывала о ту

пору в доме Раймона

Бело... и готовила ерети-

кам хлеб... и приносила

муки в помянутый дом

(I, 416).

* Напротив, в лионской

сельской округе в рассмат-

риваемую нами эпоху брат-

ства многочисленны (соглас-

но Т. Лорсену).

кнутая сама на себя молекула, он всеми своими силами ограничи-

вает компрометирующие контакты с нееретическими домами. Тай-

на новой веры пребывает в наибольшей сохранности, когда о ней

шепчутся за дверью domus (II, 10); или, еще лучше, когда она

заперта во влажной духоте четырех стен осталя: в самом Мон-

тайю Алазайса Азема не говорит о ереси нигде, кроме как дома,

со своим сыном Раймоном (I, 319). Она говорит об этом еще с

членами семьи Бело (в данном случае — с тремя братьями Бело,

Раймоном, Бернаром и Гийомом, и с их матерью Гийеметтой), а

также с членами дома Бене, родственного предыдущему, то есть

с Гийомом Бене, его сыном Раймоном и Гийеметтой, женой Гий-

ома. (Отметим постоянное упоминание мужчин, молодых и ста-

рых, перед женщинами, даже старыми, в этом перечислении, да-

ваемом Алазайсой Азема.) Также Раймонда Лизье, которая

вследствие повторного брака станет позже Раймондой Бело и

будет приговорена к заключению по обвинению в ереси, была в

тесных отношениях с Гийеметтой Бело и с Раймоном, Бер-

наром и Арно Бело; она часто у них бывала и о многом тайно

говорила с ними *; относительно Монтайю и других деревень

можно почти до бесконечности умножать подобные примеры, под-

черкивающие присущую домам специфическую, всепобеждаю-

щую, но при этом тайную, общественную жизнь

Система одновременно сообщающихся и замкнутых домов

служит тыловым обеспечением катарского подполья. Но эта роль

вытекает из общественной жизни domus, которая является спе-

цифической предпосылкой: ее используют, а не создают. В каче-

стве доказательства: некоторые domus в силу самого факта свое-

го некатарства служат в свою очередь структурной альтернати-

вой общественной жизни для других монтайонских персонажей,

остающихся добрыми католиками (при всех своих колебаниях).

Жан Пелисье, деревенский пастух, утверждает, что он не был, по

крайней мере в юности, еретиком. Я был вхож,— добавляет он

в подтверждение своей приверженности истинной вере,— в че-

тыре дома Монтайю, ни один из которых не был еретичес-

ким (III, 75).

Нельзя сказать, что подлинно коллективный орган, то есть

собрание глав семей, совсем не существует в Монтайю; однако это

собрание, в той мере, в какой оно действует, ведет, как представ-

ляется, призрачное существование: оно, несомненно, парализовано

внутренним расколом деревни на религиозные группки и на про-

тивоборствующие кланы. Что же до братств, до общин покаяния

и других элементов окситанской социальной жизни, они отсут-

ствуют — если не в этот период вообще, то, по крайней мере, в

наших горных сообществах в частности *.

В этих условиях Монтайю представляется мне прежде всего

архипелагом domus, каждый из которых обозначен — один по-

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

* III, 161. Этот список

неполон: Мори и Бело не

упоминают большую семью

Клергов.

' Далее (см. гл. XIII) при-

веден более полный список

детей.

ложительно, другой отрицательно — по отношению к разным ре-

лигиозным течениям.

Крестьяне и пастухи Монтайю осознают эту ситуацию: для

земледельца Гийома Бело и для братьев Пьера и Гийома Мори,

пастухов, которые во время прогулки проводят неформальный учет

в своей деревне, последняя делится на некоторое количество ве-

рующих и неверующих семей — «вера», о которой идет речь, это,

разумеется, ересь. Среди домов, которые оба Гийома (Бело и

Мори) прямо называют «верующими» — дом Моров, дом Ги-

лаберов, дом Бене, дом Бернара Рива, дом Раймона Рива, дома

Мори, Ферье, Бейлей, Марти, Форе, Бело*. Одиннадцать «ве-

рующих» домов соответствуют часто нуклеарным семьям, состо-

ящим каждая из двоих родителей и их детей; однако один из один-

надцати еретических domus не вписывается в эту элементарную

«модель», поскольку туда входит старуха мать (Гийеметта «Бе-

лота») и ее четыре взрослых сына, в то время еще холостые.

В целом, согласно этому перечню, одиннадцать «верующих» до-

мов населяет 36 человек еретиков. Этот итог, однако, не может

рассматриваться как окончательный: применительно к многим се-

мейным парам, названным в рамках того или иного верующего

дома, Бело и братья Мори называют лишь имена мужа и жены;

они не упоминают имена детей, которые, возможно, восприни-

маются нашими свидетелями как нечто несущественное *.

То, что domus не всегда тождественен с мнениями каждого

из его членов в отдельности, подтверждается дальнейшим ходом

инвентаризации: Мори и Бело говорят о существовании в Мон-

тайю нескольких «независимых» еретиков; эти «одиночки» не

привязаны ни к одному domus, который мог бы целиком рассмат-

риваться как «верующий». Еретиков «вне дома» (III, 162) де-

вять человек: в их числе две семейных пары (Витали и Форы),

которые, по-видимому, живут в домах, принадлежащих другим;

две замужние женщины (которые, возможно, расходятся во мне-

ниях со своими мужьями); наконец, одна незаконнорожденная и

два усыновленных, упомянутые отдельно.

Ряд других домов в Монтайю не воспринимаются как «ве-

рующие», но они все стоят на позиции благожелательного нейт-

ралитета по отношению к катарству: такова, например, семья Ли-

зье (III, 162, 490), которой нечего опасаться, говорят Мори и

братья Бело, после убийства врага катарства Арно Лизье. Дей-

ствительно, после смерти Арно семья Лизье попадает под влия-

ние Клергов и даже в личный сераль кюре: Пьер Клерг делает

Грациду Лизье своей подружкой.

Католицизм в Монтайю также представлен домами: Жан Пе-

лисье, подсобный работник и пастух, говорит о существовании в

деревне пяти нееретических домов. Это сама семья Пелисье, ви-

димо, «ненуклеарная», поскольку она включает пять братьев, по