Ле Руа Ладюри Э. Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Подождите немного. Документ загружается.

Гл а в а I

Окружающая среда и органы власти

* Об этой дуальности ша-

телена и байля см.:

Bonnassic, t. IV, p. 688.

' Bonnassic T. IV, p. 688 —

690.

* О фундаментальной роли

правосудия в системе влас-

тей в Восточных Пиренеях,

в частности, в вопросах

земли и скота, см.:

Bonnassic Op. cit. T. II,

. 235-237.

Bonnassic Op. cit. T. V,

p. 822.

единены в одних руках, впрочем, благородных и близких руках

графа де Фуа. Граф был сувереном всего пиренейского княжества,

которое и называлось собственно графством Фуа и включало

Монтайю. С другой стороны, уже внутри этого образования ему

принадлежала частная сеньория нашей деревни (так же как в

других соседних приходах существовали иные сеньоры, физичес-

кая личность которых никак не совпадала с личностью графа

Дом Фуа, наделенный такими владельческими правами, был пред-

ставлен на месте двумя персонами: шатсленом и байлем *. На-

значенный графом пожизненно, а даже и на время, шателен яв-

лялся проводником возможных «репрессий». Это персона воен-

ная; сильной рукой он подкреплял правосудие байля, когда тому

приходилось преследовать преступника, или так называемого пре-

ступника, по горам и лесам. Кроме того, он исполнял функцию

начальника тюрьмы как хозяин замковых застенков, равно как и

людей, которых он сажал туда с кандалами на ногах (I, 406).

В конце последнего десятилетия XIII века крепость на вершине

Монтайю занимал шателен по имени Беранже де Рокфор. Нам

немногое известно о нем кроме того, что жена у него была юной и

красивой и был у них управителем Раймон Руссель. Вероятно,

этот Раймон занимался землями сеньориальных угодий, принад-

лежавших замку. Угодья вряд ли были более тридцати гектаров

полей и лугов (исключая леса), возможно, их площадь была на-

много меньше этой цифры. После смерти Беранже его место за-

нял «вице-шателен», личность весьма тусклая, не относящаяся к

числу родственников своего предшественника (должность была,

в лучшем случае, пожизненной). Кажется, для этого вице-шате-

лена время от времени ничего не было важнее, чем плясать под

дудку местных богатых крестьян, если они пользовались довери-

ем епископа Памье (I, 406).

Что касается байля, то он действовал строго в рамках доме-

ниальной сеньории. По определению Боннасси, байль

— это

«домениальный агент, обязанностью которого было следить за

регулярным внесением оброка и сеньориальных сборов, которы-

ми облагались держатели... контролер и сборщик податей; он от-

правлял от имени графа право суда, и даже высшего суда»

. Такое

разделение властей между «хранителем замка» с прерогативами

военными и сеньориальным должностным лицом, специализиро-

вавшимся на правосудии восхищало Монтескье

. Не будем пре-

увеличивать его значения. Судя по фактам, на уровне нашей до-

кументации, именно судебные функции байля наряду с репрессив-

ными и «покровительственными», проявлялись сильнее всего

(байлия, утверждает Боннасси, изначально была направлена на

опеку и покровительство §); деревенские байли, как известно из

досье Фурнье, занимались при необходимости арестами ерети-

ков; совместно с людьми из замка они преследовали по горам пре-

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

Судья

ступников всякого рода, разыскивали украденное, собирали об-

рок и даже десятину! Они рассматривали жалобы оклеветанного

пастуха. Байль не всегда был способен урегулировать конфлик-

ты, вынесенные на его скромный «суд», заседавший на деревен-

ской площади; подобный официальный арбитр мог скорее уладить

дело полюбовно. Когда я был пастухом у Жана Баранъона из

Мерана,— рассказывает Гийом Бай из Монтайю,— его жена

Брюна Бараньон постоянно называла меня «еретиком».

Однажды на пастбище Жан, сын моего хозяина Жана Бара-

нъона, тоже назвал меня «еретиком». Я пожаловался мест-

ному байлю. После чего Понс Мале, уроженец Акс-ле-Терма,

восстановил мир между мной и этим молодым Жаном Бара-

нъоном *.

* II, 380. См. также II, 276

(десятина и т. д.); III, 160

(деревенская площадь).

Вторая власть теоретически была инородной сеньории-

байлии; она исходит от доминиканской инквизиции из Каркас -

сона (II, 268); у нее были свои осведомители, свои стражи по-

рядка, свои гориллы и свои пугала: именовавшиеся скромно «слу-

жителями», при случае они наносили совместный удар по

поселянам земли Айон, вынося постановление о вызове последних

в суд (1,172). У инквизиции была своя тюремная канцелярия, своя

тюремная стража, которые направляли набеги и облавы на катар-

скую Монтайю в конце лета 1308 года, у нее были свои агенты

среди белого духовенства, такие как Жан Страбо, одновременно

деревенский кюре, нотарий инквизиции и нотарий общины (III,

88), такие как Пьер Клерг, монтайонский кюре, брат байля и

двойной агент, о котором мне еще не раз придется говорить.

С другой стороны, каркассонская инквизиция направила в Па-

мье к епископу сильную и зловещую фигуру, брата Гайара де

Помьеса, доминиканца: он добросовестно участвовал во всех

следственных и карательных действиях Жака Фурнье.

Третья власть — епископ Памье, теоретически контроли-

руемый сверху папством. В свою очередь он руководил местной

монтайонской «иерархией»: кюре и иногда викарием

, которые

были ограничены еще и рамками синодальной организации. Впро-

чем, епископ Фурнье выступал не только лишь искусным защит-

ником римской ортодоксии. Он заботился также о благах сего мира

и пытался возложить на поселян верхней Арьежи уплату десяти-

ны ягнятами, вечную причину деревенских конфликтов. Прежний

граф де Фуа Роже-Бернар, защитник своих поданных, долгое

время препятствовал этому десятинному натиску. После смерти

Роже-Бернара (1302) этот натиск мог развиваться беспрепят-

ственно с начала 10-х годов XIV века; и снова с 1317 года, с на-

чала епископата Фурнье. При участии брата Гайара де Помьеса,

Гл а в а I

Окружающая среда и органы власти

Земледелец

* О политической и собы-

тийной истории графства

Фуа, которая не является

моей темой, см. работы

региональных историков

XIX в. (А. Гарригу),

а также обобщающий труд

Девика и Вессетта

(1886 г.). В интересующие

нас годы агенты короля в

Лангедоке демонстрируют

необычайную жестокость по

отношению к соседнему

графству Фуа, низводя его,

по крайней мере de facto, до

положения сателлита. Граф-

ство вернет свободу маневра

лишь в последующий период

XIV в.

каркассонского эмиссара, инквизиционный трибунал епископа

Памье между 1320 и 1324 годами нависнет над Монтайю как чер-

ная туча. На двоих осуществляли в нашей деревне инквизиторс-

кий кондоминиум Каркассон и Памье, что сопровождалось по-

стоянным соперничеством в верхах.

Четвертая власть, далекая, но обладающая высочайшей

силой устрашения — Французское королевство. Граф де Фуа на-

ходился в фактической зависимости от этой великой силы; он был

подчинен ей под нажимом различных обстоятельств. Армия су-

верена Парижа могла в случае необходимости прибыть на защи-

ту «истинной веры». Великое королевство Севера вызывало, та-

ким образом, ненависть, пропорциональную своей силе, у мно-

жества горцев, которые между тем никогда не видывали человека

из страны «ойль» во плоти. Уж не думаешь ли ты, что мо-

жешь сражаться против Церкви и сеньора короля Фран-

ции? — кричит отец деревенского кюре изгнаннику Гийому Мору,

некогда монтайонскому крестьянину, сделавшемуся пастухом (II,

171). «Совершенный» Белибаст превзошел это риторическое об-

ращение; одним махом обрисовал он созвездие властей, «отечес-

ки», каждая по-своему, опекавших Монтайю (II, 78—79). Ми-

ром,— заявил он,— правят четыре больших дьявола: папа,

дьявол наибольший, которого я называю Сатана; король

Франции суть второй дьявол; епископ Памье — третий;

инквизитор из Каркассона — четвертый дьявол.

Итак, к 1320 году в Монтайю сложилась своеобразная си-

туация: в «нормальный» период в этой деревне можно было рас-

смотреть горское общество в миниатюре. Оно было скорее бед-

ным, люди в большинстве не имели крупных денег, значительно-

го престижа и заметной власти. Зато (компенсирующее

преимущество) эти люди могли без особого ущерба проскольз-

нуть в пустоты и стыки между различными внешними или выс-

шими властями. Увы! Во времена дознания Фурнье четыре вы-

шеупомянутые власти образуют блок, хотя и не слишком проч-

ный. Конечно, частные войны между феодалами продолжают

свирепствовать на южном склоне Пиренеев, всегдашнем отгон-

ном пастбище монтайонцев (III, 195); но на северном склоне на-

блюдается стремление к коалиции политических и клерикальных

сил: слабый граф де Фуа и знатные дамы, которые царят при его

дворе, стелются перед агентами короля Франции и посланцами

инквизиции*, в то время как прежний граф поощрял сопротив-

ление мужиков десятине и старался очертя голову сопротивлять-

ся натиску Церкви и Королвства

. В свою очередь каркассонс-

кая инквизиция и епископ Памье идут рука об руку с Францией,

которая, со своей стороны, умеет вознаградить окситанских кли-

риков за сотрудничество. Поддержанное впоследствии Парижем

Авиньонское папство будет прославлено Жаком Фурнье под име-

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

* Простой или двойной

желтый матерчатый крест,

носимый на одежде, был

признаком позорной, сопря-

женной с поражением в

правах, кары (но менее

суровой, чем тюрьма),

которую налагали на ерети-

ков инквизиторы.

нем Бенедикта XII, с 1334 года оно станет для священников, про-

исходящих из страны «ок», источником многочисленных прела-

тур и синекур.

Из единства действий властей для крестьян Монтайю выте-

кало одно — гнет. Он сделался чувствительным с тех пор, как

крестьяне пустились в религиозные споры в качестве еретиков и

в возражения по поводу десятины в качестве должников. В те

времена в этих местах зачастую перемещались по ночам, опаса-

ясь поимки; лишнего старались не говорить; как в городе, так и в

деревне боялись иметь слишком хорошо подвешенный язык и дать

себя поймать на слове. Ходили с клинком в руках, тихим свис-

том подавали знак «своим». Чтобы открылась дверь, на крышу

или в ставень дома близких кидали камешек. В целом режим не

был полицейским в современном смысле этого термина. Но в

конечном счете человек жил в кафкианском мире доносительства,

если только не вел себя абсолютно безукоризненно. Даже в го-

рах, последнем убежище свободы слова, за опрометчивое выска-

зывание могут неожиданно «взять за глотку» кюре, байль, вика-

рий, сосед или такая же болтушка. Несдержанность в речах обо-

рачивается ношением двойного желтого креста, а то и тюрьмой *.

Аномальная, искусственная ситуация, проистекающая от сочета-

ния местного катарства с реалиями горной жизни, провоцирова-

ла классическую реакцию отрицания со стороны Церкви. Подоб-

ная чрезвычайная конъюнктура трагична для поселян, и, наобо-

рот, в глазах холодного монстра, каковым является историк, она —

на манер гистологического препарирования

, терзающего и уби-

вающего объект,— дает «выгодную» возможность выделить не-

которые черты монтайонского общества, в нормальное время вид-

ные плохо. Оно может быть рассмотрено, благодаря этому, вплоть

до уровня клеточной и внутриклеточной структуры.

Это требует, не уклоняясь от проблем власти, все-таки смяг-

чить жесткость предыдущих оценок, ибо отношения крестьян

Монтайю с органами власти сотканы не только из одних тер-

ний, они не сводятся к гнету со стороны одних, претерпеваемому

другими. Между уровнями господ и черни существует этаж хо-

датаев и посредников, населенный сеньорами, ловко устроивши-

мися дворянами, персонажами и в теле, и при деле. Когда Бер-

нар Клерг, байль Монтайю, пытается добиться освобождения

своего брата кюре, брошенного в епархиальную тюрьму, то хло-

почет перед разными лицами, способными, по его мысли, повли-

ять на решения Жака Фурнье. Бернар подмазывает светского

сеньора Мирпуа. Это стоит 300 ливров

. Мадам Констанции,

госпоже Мирпуа, он дарит мула. Сверх того — крупную сумму

Лу де Фуа, бастарду, рожденному от любви Лувы и Раймона-

Роже

. Прево

деревни Раба, местный представитель монастыря

Лаграсс, архидиакон Жермен де Кастельно, «родственник епис-

Гл а в а I Окружающая среда и органы власти

* См. примечательный

десятинный текст 1311 г.,

где весомо представлены все

три «составляющие». Текст

этот, извлеченный из «Кар-

тулярия Фуа», см.:

Duvcrnoy J. Le Registre...

Vol. III, p. 337-341.

О Сабартесе см. ниже,

гл. XVIII.

копа», также были подмаслены щедрыми подношениями. Всего,

говорит Бернар Клерг, я истратил 14000 су за год (сумма

огромная, даже для самой богатой семьи Монтайю) ради осво-

бождения моего брата (II, 282). Прослойка ходатаев в данном

случае сработала плохо: Пьер Клерг остался в тюрьме, где и скон-

чался. Жак Фурнье оказался неподкупен. Но прослойка эта все-

таки существует, играя роль посредника и всевозможного засло-

на от гнета власть предержащих для нуждающихся в защите под-

данных.

Если мы перейдем от проблем власти и господства к локаль-

но взаимосвязанным проблемам общественных сословий и се-

ньориальной системы, то возникает первая тема: расслоение в

рамках самой общины между благородными голубой крови и де-

ревенскими простолюдинами, которое не бросается в глаза. Преж-

де всего и проще всего по причине самой ничтожности изучаемой

группы. «Три сословия» — духовенство, благородные и община

города и деревни

— в полной красе представлены на уровне всей

земли верхней Арьежи, иначе говоря, Сабартеса, рассматривае-

мого как таковой *. Численный состав жителей Монтайю слиш-

ком незначителен, чтобы подобное трехчастное деление могло ус-

тановиться в пределах единственного прихода. Кюре, который к

тому же в нашу эпоху был местного мужицкого происхожде-

ния,— единственный здешний представитель духовного зва-

ния. Что же касается самого существенного, местного кресть-

янства, то оно в данном случае было практически избавлено

от касты благородных, которая была бы склонна, или не склон-

на, «третировать» его. В течение нашего периода единственной

знатной семьей, которая эпизодически жила в Монтайю, была чета

графского шателена Беранже де Рокфора и его жены Беатрисы

де Планиссоль. О Беранже, который умер рано, мы практически

ничего не знаем. Супруга же его весьма известна: она принадле-

жит к благородному сословию по рождению и по обоим своим бра-

кам: пример этот, как и многие другие, способен, если надо, на-

помнить, что именно на уровне брака совершается чаще всего дис-

криминация по принципу «знатный — незнатный» — отнюдь,

впрочем, не обязательному. Но с другой стороны,— а эта «дру-

гая сторона» перекрывает обширное поле интересов и действий —

Беатриса, хотя бы и временно, вне всякого сомнения, интегриро-

валась в деревню (она покинет ее ради Айонского Прада, сосед-

него селения; потом ради понизовья, через несколько лет после

смерти своего первого супруга). Это произошло посредством

любовных увлечений, знакомств, круга общения и участия в ре-

лигиозной жизни. В более общем плане, выходящем за рамки

Экология Монтайю: дом и пастух

* Rétif de La Bretonne,

éd. 1970.

* III, 57 (Бедельяк);

Duuernoy J., 1961, p. 18

(Люзенак).

особого случая Монтайю, жесткие различия, существующие меж-

ду благородными и неблагородными в иных регионах Французс-

кого королевства, почти не присущи — во всяком случае, в такой

степени — нашим бедным пиренейским землям графства Фуа...

Чудовищной, квази-расовой ненависти неблагородных и благо-

родных друг к другу, проявление которой будет отмечено в окру-

ге Парижа во время Жакерии 1358 года

, нет места в верхней

Арьежи, по крайней мере в аналогичной степени: здесь гораздо

сильнее конфликты, противопоставляющие церковь крестьянству

и дворянству, более или менее объединенным против духовенства.

Многие дворяне этого маленького района Пиренеев были бедны

и тем не менее не столь надменны, как обедневшие и все-таки

полные спеси дворяне конца Старого порядка, которые будут

служить в Бретани и Пюизе*

. В графстве Фуа безденежное

дворянство пользовалось лишь скромным престижем. Обычно

мною пренебрегают по причине моей бедности,— без особых

эмоций заявляет дворянин Арно де Бедельяк из деревни Бедель-

як. Дворяне наподобие де Люзенаков из деревни Люзенак доволь-

ствуются пищей пастухов, состоящей в основном из хлеба, кис-

лого вина, молока, сыра. Их отпрыск, Пьер, чтобы выбиться в

люди, отправляется изучать право в Тулузу; кончил он жалким

поверенным на побегушках у инквизиции

. К такому «внекасто-

вому» нищенству некоторых горных дворян добавляется то, что

между дворянами, с одной стороны, и «судейскими крючкотво-

рами», законниками, письмоводителями, с другой, там существо-

вала лишь довольно слабая дистанция. В общем, граница между

дворянами и недворянами была подвижной. Текст 1311 года от-

носительно десятины в верхней Арьежи говорит о благородных,

подлых и о тех, кто пытается или пытался сойти за благо-

родных: эта третья группа упомянута нарочно, чтобы ничего не

упустить в десятинном соглашении 1311 года (III, 338). Следо-

вательно, имелась вполне признанная, имеющая крышу над го-

ловой и даже имущество группа псевдоблагородных, рассматри-

ваемая как таковая, в известных случаях почитаемая? На уровне

повседневной жизни и отношений между людьми, особенно между

женщинами, равно как и между мужчинами и женщинами, отно-

шения благородных и неблагородных были зачастую доброжела-

тельными и, в общем, свободными. Отмеченными, разумеется,

неким минимумом различия. По правде говоря, здесь не было

проблемы как таковой. Кастовый дух взыгрывал у знати (как

взыгрывает и сейчас) только на уровне брачного союза. Стефа-

ния де Шатоверден вышла замуж за благородного кавалера, но

позднее она отправляется в Каталонию с ткачом-катаром, братом

гусятницы: все честь по чести, не так ли, с этим ткачом Стефания

ткет нежную еретическую и одновременно не менее нежную ду-

шевную связь (I, 223). Госпожа Монтайю Беатриса де Планис-

Гл а в а I

Окружающая среда и органы власти

* III, 276-277, 347. Доба-

вим, что в Тиньяке Симон

Барра, шателен Акс-ле-

Терма, велел утопить мест-

ного байля (I, 281).

соль, как уже говорилось, выходит замуж за мужчин только с

голубой кровью. Но она была на волосок от того, чтобы дать до-

казательства своей благосклонности управителю, а потом ее лю-

бовниками становились бастард и два священника неблагородно-

го происхождения. Конечно, она измышляет себе тысячу возра-

жений, прежде чем отдаться первому из этих клириков, но его

простонародное происхождение отнюдь не рассматривалось как

препятствие. Правда, с ним ее объединила общность катарской

идеи; ересь, кроме всего прочего, легко попирая все кастовые ба-

рьеры, способна создавать странные постельные союзы. Но у

второго священника не было того оправдания, что он еретик.

Однако низкое происхождение не помешало ему обладать Беат-

рисой и даже состоять с нею во внебрачном сожительстве. Пере-

ходя к более повседневному и еще более традиционному типу

отношений, можно констатировать, что дамы знатного рода и кре-

стьянки не стеснялись поболтать при встрече; при случае благо-

родная и неблагородная могли обняться и поцеловаться как род-

ные. Не будем примешивать к подобным порывам, совершаемым

от простоты душевной, наши современные идеи. Не будем усмат-

ривать в этом какой-то лицемерный патернализм или скорее ма-

териализм, для видимости, «для галерки» перебрасывающий мо-

стик через непреодолимую пропасть, которой, с нашей точки зре-

ния, суждено разделять касты или даже классы. На деле, и первое

впечатление здесь самое верное, этой пропасти почти не существу-

ет, по крайней мере на уровне общения, которое в данном случае

отличается симпатичным отсутствием кастового духа и, соответ-

ственно, стремления обособиться.

Еще одним свидетельством отсутствия дистанции является

тот факт, что в весьма детальном регистре Жака Фурнье антаго-

низмы между знатью и простонародьем не играют основной роли.

Конечно, они существуют и могут даже быть серьезны. По край-

ней мере, два благородных, шателен Жюнака (который боялся

доноса на себя как катара) и дамуазо

Раймон де Планиссоль

были повинны в убийстве крестьян-соседей соответственно в

Жюнаке и в Коссу*. Кроме того, взымание «податей» [tailles]

(в пользу Церкви?) вызвало в 1322 году во все том же приходе

Коссу попытку Гийома де Планиссоль: он ссылался на свое бла-

городное достоинство, чтобы обосновать некую, так сказать, фис-

кальную привилегию, которая его персонально избавила бы от уп-

латы упомянутых «податей». Вот откуда ропот среди простолю-

динов (III, 351)...

В самой Монтайю я не отметил ни единого конфликта по-

добного типа; антагонизм (неоспоримый) между крестьянской

семьей Клерг (один из членов которой являлся сеньориальным

байлем) и частью жителей развивался никак не на манер протес-

та против знатных. В общем, борьба неблагородных против бла-

Часть первая

Экология Монтайю: дом и пастух

* Знать той эпохи — это,

прежде всего, «сообщество

наследников» (Duby С. ,

1972, р. 811, 822; Hcers ]. Le

Clan..., p. 23).

* См. гл. IX.

городных в рассматриваемую эпоху в верхней Арьежи была фе-

номеном лишь эпизодическим, если не «эпидермическим»

. Его

надо отнести к категории подобных или более важных конфлик-

тов, которые поднимают некую часть населения против той или

иной категории реальных или мифических врагов, коими могут

быть прокаженные, евреи, катары... а то и ростовщики, священ-

ники, прелаты, монахи, французы, инквизиторы, женщины, бо-

гачи. . ,

Таким образом, нет оснований преувеличивать злобу на-

ших поселян против знати. Это не главный фактор социальной на-

пряженности. Такое миролюбие крестьянства по отношению к

дворянству может объясняться многими мотивами: мне кажется,

они связаны со своеобразным характером окситанской цивили-

зации в ее экономических, социальных, культурных аспектах...;

я думаю, например, об относительной ничтожности сеньориаль-

ных угодий, обычно являвшихся держанием благородных; я ду-

маю и о реальных положительных качествах, которыми и кичит-

ся, и тяготится знать нашего Юга, скорее привлекательная, чем

отталкивающая. Но такого рода весьма общие объяснения, о

которых я, тем не менее, скажу несколько слов, слишком далеко

выходят за рамки монографии о крестьянстве. В нашем исследо-

вании они не более чем дополнительная пружина. Добрые (отно-

сительно) отношения между благородными и «низкими» пред-

ставляют, с моей точки зрения, данность. Впрочем, данность не

самую главную, поскольку знать и благородные вмешиваются

пусть порой и ярко, но, в конечном счете, случайно в нормаль-

ную или аномальную жизнь, которую ведут обитатели Монтайю.

(Все было бы иначе в других деревнях, где пребывание такого-то

сеньора и такого-то дворянина есть фактор постоянный, а не одно-

моментный или эпизодический.)

Временами возникает впечатление, что борьба между благо-

родными и неблагородными в нашем маленьком уголке Пирене-

ев была почти так же несущественна, как в наши дни гипотети-

ческий конфликт между теми, кто награжден орденом Почетно-

го легиона

\ и теми, кто им не награжден. При всем анахронизме

и чрезмерности, подобное сравнение, по-видимому, обладает де-

монстрационной ценностью: в конечном счете, благородное зва-

ние едва ли превосходило достоинством награду или медаль, пе-

редаваемую из поколения в поколение *, при соблюдении доста-

точно строгой эндогамии

награжденных. Надо ли добавлять, что

на высоте 1300 м, в деревнях, где благородное сословие было по-

чти таким же убогим, как и «низкое», речь может идти разве что

о шоколадной медальке? Разгрызть её можно с наслаждением

но обладание столь скромным знаком отличия не порождает ин-

тенсивной социальной ревности. Какое отличие от баталий в до-

лине Сены: сорок лет спустя столкновение со знатью примет там

облик расового конфликта...

Окружающая среда и органы власти

Это отсутствие твердого разграничения между группами,

которое, однако, не исключает ни различий, ни почтительности *,

объясняется относительной бедностью горного благородного со-

словия: слишком далеко оно, в верхней Арьежи, от земельных ус-

пехов парижской и бордоской знати с их обширными сеньориаль-

ными имениями, с их виноградниками, равноценными золоту.

«Угодья» шателена Монтайю, судя по тому немногому, что об этом

известно, лишь едва превосходят земельные наделы местных бо-

гатых крестьян. И управляющий замка выступал главным обра-

зом как домоуправитель, в ведении которого по воле случая ока-

зались и работы в поместье, и флирт с хозяйкой; он далек от роли

земельного воротилы, каковых можно встретить в поместьях Бит-

теруа или Бовези. Все идет так, как если бы удаленность от боль-

ших городов — единственно способных поддержать длинной ру-

кой значительные сеньориальные владения, опирающиеся на го-

родской рынок,— тоже содействовала разрядке ситуации и

умиротворению конфликта, который мог бы возникнуть между

лицами благородного происхождения и крестьянами земли Айон.

Первые были слишком жалкими и безденежными, вторые —

слишком хорошо устроившимися в качестве крепких хозяев в

своих скромных владениях и своих domus, чтобы между ними мог-

ла возникнуть известная разница потенциалов, способная пере-

расти в открытую борьбу. В конечном счете, именно в районах

наиболее коммерциализированного сельского хозяйства, весьма

удаленных от наших приарьежских Пиренеев,— я имею в виду

парижский регион, южный Бовези, Фландрию — происходит

или произойдет clash

между знатью, получающей деньги с

рынков, делающих рентабельными ее поместья, и крестьяна-

ми, которые очень хотели бы также иметь нечто большее, чем

крохи с барского стола.

Следует, наконец, добавить, что было бы ошибочно объяс-

нять эту относительно пацифистскую установку в классовой борь-

бе чистой и простой несостоятельностью благородного сословия.

Если знать окситанских гор пребывала в добрых отношениях, в

отношениях приветливого общения со своими мужиками (к ком-

пании которых, в общем-то, сводится ее круг общения... и для

которых это иной раз оказывается губительным), то не только по-

тому, что сама была бедной и чумазой. Она бедна, но не во всех

отношениях, не во всех планах, материальных и духовных. Дей-

ствительно, после крестовых походов, после возникновения ка-

тарства, являвшегося на добрую половину ее созданием, после тру-

бадуров мелкая окситанская знать играла позитивную роль куль-

турной закваски... сделав идеалом обольщение женщины и этим

оказав ценную услугу поэтам и любовникам всех социопрофес-

сиональных категорий

. Эта направляющая функция, ориенти-

рующая деревенский мир в области социального общения, охотно

Часть первая Экология Монтайю: дом и пастух

* Arch. dep. Ariege, J 79;

см. также Barriere-Flavy,

1889.

* Эти леса, пустоши и лан-

ды, попавшие позднее в

королевскую и коммуналь-

ную собственность, по када-

стру 1827 г., хранящемуся

ныне в мэрии Монтайю,

будут соответствовать

225 гектарам водно-лесного

ведомства и 430 «комму-

нальным» гектарам. Пло-

щадь полей и лугов (исклю-

чая леса, как я это делал

выше) прежнего сеньори-

ального владения будет

соответствовать имению в

37 гектаров (имение

М. Жели, к семье которого

в 1827 г. отошли путем

покупки и по наследству

упомянутые угодья). Для

сравнения отметим, что

наделы нескольких (десят-

ка) монтайонцев, квалифи-

цируемых в 1827 г. как

«собственники» (проживаю-

щие на месте постоянно и,

как правило, ведущие хо-

зяйство), среди которых

фигурируют Клерги и Байи,

составляли 8 — 12 га каждый;

наделы «земледельцев» —

2 га, наделы «держате-

лей» — 1 га или менее того.

«Земледельцы» в 1827 г.

составляли большинство

населения, «держатели» —

значительное меньшинство.

принималась населением, у которого не было особых мотивов жа-

ловаться на руководство подобного рода. Знать нашей верхней

Арьежи обходилась недорого, на земле, почти не знавшей серва-

жа

, она мало притесняла простолюдинов. В самой Монтайю она

была представлена лишь от случая к случаю, каждый из которых

мог даже оказаться приятным. Распространяемая ею цивилиза-

ционная модель была не чужда большинству. В общем и целом

благородное сословие умело нравиться без особых затрат.

Среди прочих, связанных с вышеизложенным, проблем,—

проблема сеньории. А в плане сеньориальном проблема поземель-

ных отношений и юридического положения эвентуально

зави-

симых людей. И наконец, проблема напряженности и трений, ко-

торые могли или не могли порождаться этими поземельными от-

ношениями и этой возможной зависимостью.

Относительно данных материй, как я уже сообщал, наши

документы говорят, прежде всего, о публичной власти и локаль-

ной сеньории, целиком и полностью принадлежавших графу де

Фуа, равно как и о представителях, которых последний держал

на местах: шателене, военном, и байле, судебном (в принципе).

С другой стороны, та же обыкновенно многословная документа-

ция немеет, когда дело касается сеньориальных прав в Монтайю.

Подобный изъян приходится поправлять, используя те или иные

материалы более поздней эпохи. Один превосходный документ

1672 года * указывает, что сеньором Монтайю является француз-

ский король как законный преемник прав бывших графов де Фуа.

Этот сеньор осуществляет или поручает осуществлять своему

представителю (отдаленному наследнику нашего байля) право

суда высшей, средней и низшей инстанции. Он взимает lods и

ventes (налог на права наследования и передачи собственности)

со стоимости имущества из расчета 8,5 процентов упомянутой сто-

имости. Кроме того, он получает доход с права выпаса [pâturage]

и лесопользования [forestage] (в целом 16—20 турских ливров в

1672 году): благодаря оплате этого права жители могли достаточно

свободно пасти свои стада на 250 гектарах лесов и 450 гектарах

пустошей и ландов

; леса, пустоши и ланды номинально принад-

лежали сеньору, он передавал их в крестьянское пользование за

плату

. Кроме того, встречается право гона [quête], «взимаемое

сеньорией ежегодно с каждого главы семейства, имеющего дом и

двор в Монтайю» (среднегодовой доход: 40 ливров в 1672 году).

Право интестории (выкупавшееся в 1672 году по ничтожной

общей ставке в 5 ливров годовых) когда-то позволяло сеньору по-

лучать наследство тех, кто умирал, не имея прямых или непря-

мых наследников. И, наконец, альберга, или право постоя, и об-