Кортунов С.В. Национальная идентичность: Постижение смысла
Подождите немного. Документ загружается.
231
Постсоветский либерализм
делений и аппетитов человек может счесть более рациональным сред
ством не обмен услугами с другим частным лицом, т.е. вступление с ним
в цивилизованные отношения на основе взаимной выгоды и определен
ных правил, а обман, насилие, грабеж или убийство. Примат собственной
пользы не является даже малейшей основой для формирования элемен
тарных правовых отношений, уже не говоря об отношениях морально
нравственных, составляющих фундамент любого известного до сих пор
общества. Из такого примата, следовательно, в принципе не может выво
диться и та «система всеобщей взаимной полезности», внутри которой
только и может функционировать «невидимая рука» рынка, описанная
одним из первых экономических либералов А.Смитом. Мотивация соб
ственной пользы неотвратимо ведет к ситуации, описанной В.Соловье
вым: в ответ на вопрос миссионера готтентоту, знает ли он различие меж
ду добром и злом, последний отвечает: «Конечно, знаю. Добро — это когда
я украду чужой скот и чужих жен, а зло — когда у меня украдут»
36
.
Это и есть та проблема, которую поставил Т. Гоббс, — проблема пере
вода частного эгоизма вообще в то его особенное проявление, которое
можно назвать в самом широком смысле «экономическим интересом».
Если это удается, то экономический интерес становится основой соци
ально упорядоченной формы обменнопредпринимательской деятельно
сти и рыночной экономики в целом. При этом, по Т. Гоббсу, ни теорети
чески, ни практически невозможно построить жизнеспособное общежитие
людей, если они являются лишь частными лицами со своими частными
интересами. В последнем случае люди неизбежно погружаются в состоя
ние «войны всех против всех», которое, по сути, является небытием всех,
т.е. отсутствием социального бытия вообще. Для того чтобы стать соци
альным бытием, частные лица должны стать чемто большим (граждана
ми) или чемто меньшим (рабами), чем просто частные лица. В первом
случае это равенство частных лиц в свободе (в качестве свободных граж
дан государства), а во втором — равенство частных лиц в страхе (в каче
стве рабов, точнее, политических рабов, обладающих свободой частнохо
зяйственной деятельности). При этом различие между свободным
гражданином и рабом состоит лишь в том, что свободный гражданин слу
жит только государству, а раб — еще и одному из граждан. Сущностной
разницы между гражданином и рабом у Т. Гоббса, таким образом, нет, по
скольку и «свободный» гражданин в конечном счете подчинен государ
ству. Существо же, не составляющее элемент государства, по Аристоте
лю, есть либо животное, либо божество». Отсюда Т. Гоббс делает свой
фундаментальный вывод: граждан и рабов объединяет и скрепляет в че
ловеческое общество равенство в страхе, а отнюдь не частный интерес
37
.
«Хотя количество полезных благ в этой жизни можно увеличить посред
232
Глава 4. Метаморфозы либеральной идеи
ством взаимных услуг, но в гораздо большей степени это достигается бла
годаря господству над другими, чем благодаря сообществу с ними; поэто
му вряд ли ктолибо сомневается в том, что, если бы не страх, люди от
рождения больше стремились бы к господству, чем к сообществу. Итак,
следует признать, что происхождение многочисленных и продолжитель
ных человеческих сообществ связано... с их взаимным страхом»
38
. Итак,
по Гоббсу, всеобщий и взаимный страх, а не смитовская «склонность к
торговле, к обмену одного предмета на другой» является движущей си
лой, создающей в конечном счете «систему всеобщей полезности» и само
человеческое общежитие
39
.
В современном гражданском обществе, сложившемся в развитых за
падных странах, «взаимный страх», разумеется, приобрел другие измере
ния по сравнению с Новым временем, когда Т. Гоббс писал свой знамени
тый трактат «О гражданине». Страх публичной казни, отсечения
конечностей, тюремного заключения, депортации и т.д. заменен на страх
погубить свою карьеру, состояние, лишиться перспективы творческой
самореализации, быть исключенным из профессионального гражданско
го сообщества и т.д. Существо дела от этого не меняется: современное
либеральное сообщество строится на жестких взаимных ограничениях
отдельных частных интересов. Собственно говоря, в этом и состоит сущ
ность современного, западного по крайней мере, правосознания, и мораль
нонравственного кодекса, и даже пресловутой «политкорректности».
Основополагающие выводы Т. Гоббса для оценки либеральных идей
и ценностей поэтому не устарели. Они имеют прямое отношение и к
современным формам либерального государства. Но это не было извес
тно нашим малограмотным и невежественным либералам. Ктото из них,
вероятно, скажет, что Т. Гоббс не был либералом. Это бесспорный факт.
Его концепция государства, разумеется, далека как от классического,
так и от современного либерализма (неолиберализма). Это, однако, не
имеет никакого отношения к непреходящей ценности его политичес
кой философии для измерения эффективности любых либеральных
моделей, в том числе и российских. Ибо, как справедливо отмечал один
из крупнейших современных знатоков Т. Гоббса консервативной ори
ентации М. Оакеншотт, «не будучи сам либералом, Гоббс заключил в
себе больше философии либерализма, чем большинство ее патентован
ных защитников»
40
.
Отечественные либералы не учли и того, что в России, помимо «вза
имного страха» в гоббсовском понимании, государственной скрепой на
протяжении всей ее истории была некая позитивная программа, все
ленский, устремленный в будущее, исторический проект, будьто пра
вославноимперский или коммунистический замысел. Частный инте
233
Постсоветский либерализм
рес здесь всегда был подчинен интересу общему, государственному.
Либеральный эксперимент в российских условиях поэтому имел осо
бое значение.
Крупнейшие ошибки и просчеты российская либеральная элита до
пустила и в сфере внешней политики. Отказ России от идеи историчес
кой преемственности и, следовательно, от исторических и послевоен
ных основ своей внешней политики, провозглашение концепции
«единого мира» на основе «общечеловеческих ценностей» столкнулись
с жестким прагматизмом наших новых партнеров и оппонентов, кото
рые поспешили закрепить уступки России в качестве своих геополити
ческих приобретений. В результате геополитически Россия оказалась
оттесненной с Запада. Ирония, а возможно, сарказм истории, заключа
ется в том, что очередная попытка преодолеть изоляцию от Запада, от
стран господствующего либерализма, сопровождалась геополитическим
оттеснением на Восток. Явно негативную роль сыграла и играет в этом
вопросе либеральная пропаганда космополитизма, а также декларируе
мое как государственная цель стремление войти в «мировое сообщество»
любой ценой и в качестве кого угодно.
Панически боясь обвинений в «имперских амбициях», наши либе
ралы сознательно игнорировали естественную потребность в патрио
тизме, гражданственности, в защите попранных национальных интере
сов. Они полагали, что русское национальное самосознание — по
природе агрессивное, ксенофобское и империалистическое. При этом
законное право России говорить о своих национальных интересах и от
стаивать их цинично противопоставлялось идее демократического раз
вития, экономических и политических реформ.
Надо ли удивляться тому, что пренебрежение к историческим тра
дициям и обычаям, а также национальным ценностям России вызвало
разочарование и отторжение в русском обществе, породило вакуум, ко
торый немедленно заполнился всякого рода экстремистскими идеоло
гиями и течениями, в том числе и ложными концепциями евразийского
типа, далеко не безобидными попытками осмыслить Россию как осо
бую «евразийскую цивилизацию». Кроме того, в обществе вновь пробу
дился интерес к традиционалистским, национальнопатриотическим, а
в ряде случаев и шовинистическим движениям, что вполне закономер
но в ситуации кризиса, распада и тяжело переживаемой униженности
страны. Одновременно стала расширяться сфера бездуховного, прими
тивного прагматизма, в основе которого лежит, повидимому, атомис
тический индивидуализм в ситуации продолжающейся дезинтеграции
общественных связей. В целом общественное сознание граждан России
234
Глава 4. Метаморфозы либеральной идеи
стало фрагментарным. Была утрачена целостность картины мира, ока
зались потерянными точки отсчета. В свою очередь, это породило в об
ществе непредсказуемость, иррациональность политического поведения,
повышенную эмоциональность восприятия происходящего, чередуемую
с приступами безразличия и усталости от политики.
На наш взгляд, правильную оценку отечественного либерализма дал
А. Ципко, который охарактеризовал его как исключительно «постком
мунистический» и «как уникальное явление, выросшее на советской,
марксистсколенинской почве, как уникальное мироощущение узкой
группы людей, которые сами себя называют либераламиреволюционе
рами... Он мог утвердиться только в уникальной ситуации распада СССР,
во время ломки старой системы и вызванного ею хаоса чувств и мыслей
и во многом благодаря внешнему влиянию, и прежде всего благодаря
демократической администрации в США».
Причем наши либералы могли побеждать только у народа, который
начисто утратил инстинкт самосохранения, национальное самосозна
ние, и сохранить над ним влияние они могли до тех пор, пока основная
масса населения, прежде всего представители титульной нации, нахо
дится в состоянии национального беспамятства. Ситуация, подобная
началу 1990х, уже не может повториться, ибо уже нет той страны, где
могло зародиться такое, на его взгляд, аномальное явление, как наш рос
сийский посткоммунистический либерализм. И сам факт, что в Россий
ской Федерации люди, чувствующие себя русскими, начинают осозна
вать ненормальность сложившейся ситуации, в массе видят в нынешней
либеральной элите врага, силу, враждебную своим интересам, свидетель
ствует о пробуждении русского национального сознания.
А. Ципко справедливо полагает, что нынешний либерализм, утвер
дившийся в России, не имеет ничего общего с национальными русски
ми традициями либерализма, что нынешнее новое западничество не
имеет ничего общего с дореволюционным западничеством. Русские или
российские корни нынешнего либерализма можно искать и найти только
в большевизме и в русском марксизме. Старое русское западничество в
начале ХХ в. в лице Н. Бердяева, П. Милюкова, П. Струве отличалось
от нового западничества, от так называемого посткоммунистического
либерализма и своим отношением к России как Российской империи, и
своим отношением к российскому патриотизму, и своим отношением к
русскому народу. Все дореволюционные западники, и в этом отноше
нии они не отличались от дореволюционных почвенников, дореволю
ционных консерваторов, воспринимали Российскую империю в ее гра
ницах, с необъятными территориями, как свою многонациональную
Родину. В этом, в желании сохранить Россию как империю, как семью
235
Постсоветский либерализм
народов, либералы П. Милюков, Н. Бердяев, П. Струве ничем не отли
чались от своих современников, русских консерваторов Л. Тихомирова,
В. Розанова. Всем известно, что П. Милюков как министр иностранных
дел Временного правительства и как лидер Кадетской партии народной
свободы добивался от союзников права России на Константинополь,
права России контролировать Босфор и Дарданеллы. Но мало извест
но, что лидер Партии октябристов П. Струве, классический русский за
падник, также связывал будущее России как мировой державы с ее экс
пансией на юг, в Причерноморье. При всем своем либерализме, при всем
своем пристрастии к свободе дореволюционные западники испытыва
ли сакральное, почти религиозное отношение к России как Родине, а во
время войны с Германией 1914–1918 гг. были, как писал о себе Н. Бер
дяев, сторонниками войны до победного конца.
Все это, по мнению А. Ципко, дает основание утверждать, что сегод
ня мы имеем дело с антинациональным, антирусским либерализмом,
который рассматривает и традиционную российскую государственность,
и претензии на державность, и, самое главное, русское национальное
сознание как своих главных врагов. Наши новые либералы в отличие от
дореволюционных либералов олицетворяют не национальное сознание,
а сознание борьбы с ним, олицетворяют оборонное сознание по отно
шению к русскости. В этом смысле современные либералы являются
носителями так называемого «оборонного сознания». Они находятся в
перманентном состоянии обороны от всего русского, от традиций дер
жавности, от православия и Русской православной церкви, от побед
русского оружия, от традиционного российского суверенитета. Все это
говорит о том, что корни нашего нового западничества следует искать
не в традициях дореволюционного либерализма, а в традициях марк
сизмаленинизма, в идеологии вождей всемирной пролетарской рево
люции. Не следует забывать, что все вожди нашей пролетарской рево
люции, и прежде всего, В. Ленин, стояли на позициях национального
нигилизма, страдали откровенной русофобией. Для Ленина, как извес
тно, русская нация была велика только «своими насилиями», велика
как «держиморда». Это Ленин говорил о том, что русская нация должна
сама поставить себя в жертвенное, неравное положение по отношению
к другим нациям России: «Интернационализм со стороны угнетающей
нации... должен состоять не только в соблюдении формального равен
ства, но и в таком неравенстве, которое бы возмещало со стороны нации
угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывалось в
жизни фактической». Именно Ленин смотрел на Россию и русскую на
цию глазами человека, для которого русская народная среда является
чуждой и враждебной, а потому настаивал на вытеснении русского на
236
Глава 4. Метаморфозы либеральной идеи
ционального сознания пролетарским интернационализмом. Большеви
ки вслед за Марксом говорили о русских как «контрреволюционной
нации», т.е. нации, враждебной идее пролетарской революции. Нынеш
ние новые либералы говорят о русских, о «русском архетипе» как о пре
пятствии на пути к утверждению демократии и гражданского общества.
Еще больше сближает нынешних западников, нынешних либералов с
традиционным марксизмом абсолютное равнодушие к христианской
морали, к учению о добре и зле. Марксисты вывели свое учение о равен
стве за рамки стыда, совести и греха. Нынешние либералы, отделили
понятие свободы от совести, стыда, личной вины и ответственности.
Все сказанное дает А. Ципко основание утверждать, что «полити
ческое и духовное поражение посткоммунистических либералов явля
ется благом для России. В конце концов, сам факт самораспада пост
коммунистического либерализма увеличивает шансы на сохранение
государственного и национального суверенитета. Поражение либерализ
ма, который относится к населению собственной страны, как колониза
торы относились к населению покоренных народов, свидетельствует об
успехе пробуждающегося национального самосознания»
41
.
По мнению российского политолога С.Черняховского, трагедия со
временного российского либерализма — в первую очередь в его некри
тичном рыночном фундаментализме. Но во вторую — в его элитарнос
ти и отказе от признания за собой обязанности служить большинству и
признания над собой власти большинства, в надежде заменить просве
щение народа и борьбу за народ попыткой силой и властью навязывать
свои решения этому большинству и этому народу. А еще эта трагедия —
в разрыве как с традицией старого русского либерализма, так и с опы
том и традицией реального мирового либерализма.
Именно поэтому его либерализмом в полной степени признать и
нельзя. Это в лучшем случае была очень некритичная и не очень гра
мотная попытка реализовать в России данную социальную модель, а по
мнению серьезных аналитиков, это политика подчинения идей либера
лизма политическим задачам антикоммунизма — что для настоящего
либерализма вовсе не характерно, поскольку он, в одних случаях оппо
нируя коммунизму, в других не испытывает сложностей в том, чтобы
вступать в союз с ним против угроз авторитаризма и бюрократизма.
Это был не либерализм. Это был протолиберализм — своей не
удачливой беспринципностью во многом дискредитировавший идеи
либерализма, идеи свободы, Разума и Демократии, идеи веры в Челове
ка и его разум, веры в возможности исторического прогресса
42
.
Таким образом, наша правящая элита похоронила либерализм в Рос
сии, потому что безбожно его скомпрометировала. Наши либералы дове
237
Постсоветский либерализм
ли либеральную идею до демонтажа государственности, национального
самосознания, ценностей, морали, духовности, а также до демонтажа со
циальных программ. Тем самым они компрометируют либерализм и во
всемирноисторическом плане, как когдато большевики скомпромети
ровали социализм, радикализируя его и доводя до абсурда
43
.
После Гражданской войны Н. Трубецкой писал о грядущей утрате
Россией независимости и предсказывал: «Значительная часть русской
интеллигенции, превозносящая романогерманцев и смотрящая на свою
родину как на отсталую страну, которой «многому надо поучиться» у
Европы, без зазрения совести пойдет на службу к иностранным порабо
тителям и будет не за страх, а за совесть помогать делу порабощения и
угнетения России. Прибавим ко всему этому и то, что первое время при
ход иностранцев будет связан с некоторым улучшением материальных
условий существования, далее, что с внешней стороны независимость
России будет оставаться как будто незатронутой, и, наконец, что фик
тивносамостоятельное, безусловнопокорное иностранцам русское пра
вительство в то же время будет, несомненно, чрезвычайно либеральным
и передовым»
44
. В те годы это предсказание не сбылось. Вместо потери
независимости страну ожидала большевистская диктатура. Но Н. Тру
бецкой будто писал про наше время и про наших либералов.
Можно было бы не обращать внимания на их выступления, если бы
они не отражали весьма тревожную тенденцию — денационализацию
отечественной элиты. Провалы политики радикальных реформ она го
това свалить на собственный народ, на его дурную историческую на
следственность. Так формируется внутренний расизм «новых русских»,
считающих себя уже не столько миссионерами, сколько колонизатора
ми в собственной стране, в которой нечего стесняться, нормы и мораль
которой уже ни к чему их не обязывают. И в советское время, и сейчас
они, по словам Пушкина, стояли и стоят «в оппозиции не к правитель
ству, а к России».
Многие российские политологи справедливо предупреждали, что
взятие на вооружение некоторыми «демократическими» партиями ар
хаической идеологии классического либерализма, их пропаганда и по
пуляризация известными публицистами — это путь в никуда. Претво
рение такого рода представлений в жизнь означало искусственное
воссоздание в нашей стране исторических условий эпохи первоначаль
ного накопления со всеми ее атрибутами — массовой бедностью, бес
правием трудящихся и, естественно, острыми социальными конфлик
тами, перерастающими в мятежи и восстания.
Все это говорит о том, что политическая культура российского обще
ства все еще весьма далека от гражданской. К сожалению, оно не пережи
238
Глава 4. Метаморфозы либеральной идеи
ло подлинного Просвещения, смысл которого в конечном счете всегда и
везде сводился к воспитанию гражданского сознания, а не к копирова
нию чужих моделей и принципов. Один из видных социальных мыслите
лей XX в. Й. Шумпетер придумал образ рыночного локомотива — с гро
хотом мчащейся огромной машины, на которую по пути воздействуют
различные силы — классовые, административные, культурные, могущие
не только радикально изменить направление движения, но и вовсе его
остановить. Здесь вполне ясно видна неразрывная связь экономики, по
литики и культуры. Взять же чужой образец, значит, создать лишь макет,
но не работоспособный механизм. Что мы, собственно, и имеем.
Либеральный большевизм
В канун и в ходе либеральной революции формирующаяся либе
ральная идеология строилась вокруг трех ключевых представлений.
Первое — «философскоисторическое» — заключалось в том, что ли
беральный путь означает преодоление «особости» и становление стра
ны такой, как все «нормальные» (западные) страны. Ничего особенно
го, а тем более оригинального для этого делать не нужно. Нужно просто
позволить стране развиваться по «общим естественноисторическим за
конам», которые сами сделают свое дело. Это был своего рода синтез
позитивистского эволюционизма XIX в. с естественноисторической
марксистской теорией. Он обусловил вульгарный прогрессизм и ими
тационный характер доминировавшей формы российского либерализ
ма. Все это сделало невозможным тот дух эксперимента, который был
присущ всем без исключения странам, осуществившим успешные ли
беральные реформы.
Второе — «экономическое» — связано с первым. Поскольку «есте
ственноисторические» законы демонстрируются Западом, то они яв
ляются, вопервых, экономическими, вовторых, универсальными. Здесь
российский либерализм скатывался к вульгарному «экономизму», во
обще отрицающему «этнографическое» и историческое своеобразие
России. В лучшем случае оно признавалось ими лишь в качестве факто
ра, «искажающего» проявления этих универсальных законов. Эту пара
дигму отечественного либерального реформаторства в свое время с по
трясающей простотой выразил министр внешнеэкономических связей
и видный член гайдаровской «команды» П. Авен:
«Нет особых стран. С точки зрения экономиста, если экономика — это наука
со своими законами, все страны в плане стабилизации одинаковы»
45
.
Третье — «структурносоциологическое» и «политикоидеологичес
кое». Схематично его можно выразить следующим образом: если «есте
239
Либеральный большевизм
ственноисторическим» законам не мешать, то, сами собой формируя
рынок, они тем самым (поскольку они «базисны») будут создавать со
ответствующую социальную структуру общества. Структура (ибо зако
ны универсально одинаковы) окажется со временем схожей с соци
альной структурой западных обществ. Поскольку же эти общества
являются демократическими, таковой будет и Россия. Во главу угла сво
ей политической и социальноэкономической программы наши либе
ралы, таким образом, поставили частный интерес, который, мол, и на
правляет в мирном русле «невидимую руку рынка». Здесь
отечественный либерализм за основу взял другой известный марксист
ский принцип — экономический детерминизм, т.е. линейную каузаль
ную связь экономических и политических изменений, что сделало эко
номику абсолютным приоритетом государственной деятельности.
Однако уже через короткое время после начала радикальных либе
ральных реформ стало ясно, что механизмы эффективного рынка и либе
ральной демократии не могут быть воплощены в жизнь на основе лишь
свободы частных интересов отдельных лиц, без интегрирующей россий
ское общество национальной идеи. Поскольку все эти представления ста
ли доказывать свою полную несостоятельность уже в начале 1990х го
дов, отечественные либералы, пытаясь скрыть свою историческую вину
и свое бессилие, стали ратовать за укрепление роли государства, главной
функцией которого, мол, и окажется проведение либеральных реформ.
Более того, они стали рассуждать о неготовности народа к либерально
демократическим порядкам и призывать к новому авторитаризму. Б. Бе
резовский прямо заявил, что 90% населения Российской Федерации про
сто не в состоянии осознать ценности демократии, а потому задача так
называемых либераловреволюционеров состоит в том, чтобы «перело
мить волю» этого косного и неразумного большинства
46
.
Это в свою очередь автоматически поставило в национальную по
вестку дня проблему легитимности авторитарного режима. При этом
либералы тем не менее на этом этапе попрежнему отрицали необходи
мость самой постановки в России вопроса о национальной идентично
сти, без решения которого проблема легитимности неразрешима. Леги
тимация режима через его эффективность в отношении рынка при
сохранении неопределенности на уровне идентичности оказалась невоз
можной. Режим просто не мог действовать эффективно в направлении
рыночной реформы, пока сохранялась такая неопределенность.
Кроме того, представление о ключевой роли авторитарного режима
в формировании рынка не только противоречило самим основам либе
рального мировоззрения, но выбивало из его рук полемическое оружие,
использованное ранее против марксизма и любых концепций плановой
240
Глава 4. Метаморфозы либеральной идеи
организации общественной жизни. Ведь для либерализма, и прежде все
го для экономического либерализма, который идеологически домини
ровал в России в 1990е годы, рынок есть по определению (Ф. Хайека,
Л. Мизеса, М. Фридмена и т.д.) спонтанно сложившийся порядок.
После естественного и вполне предсказуемого краха «авторитарно
либерального» проекта российский либерализм вдруг озаботился ранее
совершенно чуждыми ему проблемами «новой мощной интегрирующей
национальной идеи».
Это означало признание либералами того, что они не смогли запол
нить «духовный вакуум», образовавшийся после падения коммунизма
и его идеологии. Лозунг «наша цель — свободный рынок» оказался бес
силен решить эту проблему. Необходима была идея, в центре которой
человек, а не рынок. Но либералы не только признали необходимость
того, что раньше отвергали, — идеологии. Они признали и то, что поли
тически эффективная идеология не может быть построена на потреби
тельских ценностях. Такие ценности оказались просто неспособными
сплотить, мобилизовать, развить деятельную волю слоев, в принципе
поддерживающих курс либеральных реформ. Опираясь на частные ин
тересы, оказывается, в современной России вообще нельзя проводить
государственную политику.
Впрочем, данная удивительная метаморфоза российского либера
лизма лишь подтвердила выводы, которые были сделаны в Европе 300–
400 лет назад. Еще Дж. Локк говорил о том, что «личная польза каждого
человека не является основанием закона природы», что «нравственность
действия не зависит от пользы, но польза является результатом нрав
ственности»
47
. А по исследованиям В. Зомбарта, доминировавший
вплоть до конца XVIII в. тип буржуа не мог быть даже в теоретической
абстракции сведен к homo economicus и носителю формальной рацио
нальности
48
. Наконец, Ж.Ж. Руссо показал: если человек руководству
ется только частным интересом и если моральные чувства и законы
нельзя считать «врожденными» и полагаться на их «прямодействие»,
то установить правопорядок, обеспечивающий равную свободу каждо
му, невозможно
49
.
После дефолта 1998 г., который не только гражданам России, но и
всему миру продемонстрировал полное крушение российских «либераль
ных» реформ, наши либералы стали стремительно мимикрировать в «дер
жавников», «государственников», «националистов» и даже «империали
стов». При этом они, вместо того, чтобы покаяться за совершенные ошибки
и провалы, попытались бессовестно отмежеваться от либеральной (а на
самом деле — псевдолиберальной) политики 1990х годов, за которую они
несли прямую ответственность перед страной и ее народом.