Кортунов С.В. Национальная идентичность: Постижение смысла
Подождите немного. Документ загружается.
141
Коммунистическая вера и идеология
В годы Первой мировой войны для очень и очень многих западно
европейцев рухнул мир, причем мир довольно уютный, мир высокой
культуры и цивилизации XIX в. Именно под впечатлением этого разру
шения О. Шпенглер заканчивал свой «Закат Европы». Целью фашист
ских движений того времени, а впоследствии и фашистских режимов,
сложившихся, например, в Италии и Португалии, была, конечно, не
борьба с русским коммунизмом, а восстановление того, что было рань
ше, т.е. определенная социальная реставрация. Что же касается немец
кого фашизма, который правильнее называть нацизмом (поскольку док
тринально Германия, в отличие от вышеперечисленных стран, исходила
из идеи немецкого национального превосходства, сопрягающейся с иде
ей расово неполноценных народов), то он был реакцией на унижение
Германии, потерпевшей поражение в Первой мировой войне, унижение,
в котором СССР никак не участвовал.
Великая Отечественная война стала религиозной и священной и
одновременно — глубоко национальной. Неслучайно православная цер
ковь, как русская, так и зарубежная, почти вся русская эмиграция, —
даже некоторые антикоммунисты — поддержали Россию в борьбе про
тив Гитлера. Именно тогда, в самые тяжелые ее дни, в 1941 г., родилась
новая, фактически уже постбольшевистская Россия. Перед каждым рус
ским встал выбор Христа — спрятаться, отступить или встретить смерть
и тем самым спасти свою мать, жену, Родину. Выбор, сделанный рус
ским солдатом, чувства, испытанные его матерью, навечно записаны в
русской душе. Война восстановила чувство национальной солидарнос
ти, во многом очистила нацию от скверны братоубийства.
Наконец, войну Россия выиграла в своей ипостаси скорее Великой
России, чем СССР. Именно тогда была воссоединена разорванная, ка
залось, навеки нить русской и советской истории. Победа в войне стала
началом освобождения России, в том числе и от коммунистической лже
религии.
Коммунистическая вера и идеология
Россия не умеет играть в некрупные игры. Создать Царство Божие на
земле — такая квазирелигиозная сверхзадача была поставлена в России.
Ни больше, ни меньше. Соответственно были выработаны светские ана
логи религии: свои основоположники и пророки, апостолы и мученики,
святыни и ритуалы
26
. Квазирелигиозную солидарность коммунистов
выражало оплеванное современными радикальными демократами, но в
общемто неплохое обращение «товарищ», которое не только противо
стояло буржуазному «господин», но и заменяло вялонейтральное «граж
данин» и церковное «брат».
142
Глава 3. Судьба русского коммунизма
Нельзя отрицать большое моральное значение Октября для России
и всего мира в целом, по крайней мере в первые десятилетия существо
вания СССР. Кто верил в правду и отдал свою жизнь за счастье народа,
проявил православную сущность миссии России, даже если считал себя
безбожником. Атеизм коммунистической доктрины стал, по сути, рели
гиозным суррогатом дискредитированной в начале ХХ в. той версии
православия, которая не выполнила своей роли имперского связующе
го звена. Произошло чудо: сугубо рационалистическая западная утопия,
пройдя сквозь фильтр (в том числе и религиозный) русской культуры,
превратилась в новую веру. Э. Фромм справедливо указывал,
«многие из тех, кто открыто проповедует веру в Бога, в своих человеческих
отношениях являются идолопоклонниками или людьми без веры, в то вре
мя как некоторые из наиболее воинственных “атеистов”, посвящающих свою
жизнь улучшению человечества, утверждению братства и любви, демонст
рируют веру и глубокое религиозное отношение»
27
.
В полной мере это относимо и к идеям Красного Братства, Красного
Ордена, покоривших Россию, конечно, не богоборчеством. Решающей
была именно новая вера, новая метафизическая доктрина Общего Дела,
которая задела глубочайшие струны народной души.
Конечно, отнюдь не каждый служитель красной квазирелигии, по
лучавший деньги за отправление нового культа, был действительно пре
дан красным идеям и идеалам. Каждая великая идея имеет не только
своих мучеников и героев, но и своих политиканов, проходимцев, бан
дитов и отпетых негодяев. Верен и проходящий красной нитью через
вышедший в 1921 г. сборник «Вехи. Из глубины» тезис о том, что рево
люция разбудила самые низменные влечения русского народа.
«Но народ, — подчеркивал В. Муравьев, — не послушался бы этих темных
чувств, если бы рядом с ними, сплетаясь с ними, не вырастал в нем идеаль
ный порыв и не было бы идеального оправдания этим темным инстинктам.
Оправданием этим была вера в какуюто новую, внезапную правду, кото
рую несла с собой революция... Социалистический рай был для простых
людей тем же, чем были для него сказочные царства и обетованные земли
религиозных легенд. И так же, как в старину подвижники и странники, на
род был готов все отдать ради этого царства»
28
.
Ю. Ключников писал:
«Короче говоря, революция преодолела все преграды и властно вошла в рус
скую жизнь и накрепко утвердилась в ней. Удалось ей это как раз потому, что
она не послушалась либералов и всех близких к ним по программе и по темпе
раменту, а повела большую игру и поставила перед собой большие цели. Рус
ского крестьянина и рабочего соблазнило не то, что он получит в собствен
ность лишних пять десятин земли, и не то, что он сам себе выдаст патент на
143
Коммунистическая вера и идеология
умеренность и аккуратность в законно избранном Учредительном собрании.
Его соблазнила мысль пострадать за рабочих и крестьян, за униженных и ос
корбленных всего мира. Чисто порусски — “пострадать”. Он ничего не пони
мал, когда ему говорили: воюй с немцем лично ради себя. Он не верил, когда
его призывали все взять себе ради его собственной выгоды. Но он поверил и
взялся за оружие, когда ему сказали, что он призван убить зло в мире и наса
дить в нем вечную справедливость»
29
.
Однако коль скоро коммунизм был квазирелигией, то его постигла
та же участь, которая постигла все огосударствленные мировые рели
гии, создававшие свою Церковь (КПСС), свой Синклит (ЦК КПСС),
своего Первосвященника (Генерального секретаря ЦК КПСС). Особо
духовно уязвимыми становились религии, бравшие в руки государствен
ную власть напрямую, т.е. теократические структуры. Коммунизм в Рос
сии оказался подвержен всем духовным заболеваниям, поражающим
теократию. Коммунисты заявили о своем намерении превратить страну
в коммуну, т.е. в коммунистический монастырь. Но жизнь внесла свои
коррективы. Она показала, что вся страна не может жить одним боль
шим монастырем по непостижимому для большинства граждан уставу,
что все население не может и не хочет эффективно трудиться при сти
мулах к труду, не воспринимаемых этим населением как таковые. А раз
так, то вскоре произошла неизбежная замена монастыря казармой.
Трагический парадокс истории заключается в том, что коммунисти
ческий гуманизм проявился на практике иначе, чем в теории. Глубин
ные причины такого положения дел лежат, видимо, не только в несо
вершенстве общественных условий, в которых государство превращает
ту или иную гуманистическую философию в идеологию, в конечном
счете обращаемую им против человека. Не последнее место среди таких
причин, по всей вероятности, занимает и врожденный эгоизм человека,
побуждающий его превращать в инструмент даже религию. В России
на него наложились к тому же традиции русского государственного аб
солютизма, всегда рассматривавшего человека не как духовное суще
ство, а как материальное средство построения Империи. Сбылось про
рочество М. ТуганБарановского:
«В неподготовленной социальной среде коммунизм вместо того, чтобы стать
царством свободы и всеобщего братства, должен стать царством рабства и
всеобщей нищеты»
30
.
Крах Советского Союза и КПСС посвоему подтвердил правоту те
зиса К. Маркса о невозможности опережающего Запад коммунистичес
кого будущего России. Не К. Маркс, таким образом, «погубил» Россию,
а скорее Россия «погубила» К. Маркса, хотя и не всерьез и не надолго.
Представление о том, что «призрак коммунизма зародился на немец
144
Глава 3. Судьба русского коммунизма
кой земле», а потом, мол, перекочевал в Россию (В. Черномырдин), не
вполне потому корректно. Упрек в адрес немцев бьет мимо цели.
Оригинальная концепция коммунизма, утверждающая абсолютную
аксиологическую ценность человека, не имеет ничего общего с создан
ными в ХХ в. моделями казарменного и административнокомандного
социализма, которые в значительной степени дискредитировали своей
практикой марксистский гуманизм. На самом же деле именно ориги
нальные идеи К. Маркса, а позднее — русских марксистов и даже в изве
стной мере большевиков «ленинского призыва» позволяют радикально
критиковать режимы, которые ими вдохновлялись. Таким образом, есть
коммунизм человеческий и коммунизм институционный. Последний по
существу не верен подлинному коммунизму, поскольку он противоре
чит основным коммунистическим идеалам. В этой связи абсурдно ут
верждать, что в СССР «рухнул коммунизм» (как это делают многие за
падные и отечественные политологи), ибо подлинного коммунизма —
ни в марксовом, ни даже в ленинском понимании — в России никогда
не было. Впрочем, как и нигде.
Тут уместно вспомнить слова К. Маркса: «Что касается меня, то я не
марксист». Впрочем, подобное мог бы сказать и Христос о многих своих
последователях: «Что касается меня, то я не христианин». П. Струве
большевиков называл «псевдомарксистами», в учении и практике ко
торых давно испарился всякий марксизм. А Г. Плеханов назвал В. Ле
нина «Великим Инквизитором марксизма». Настоящие русские марк
систы, т.е. русские (а не советские) коммунисты, как известно, не
приняли участия в большевистской революции, оставшись верными ор
тодоксальному марксизму. Ленинизм же оказался по существу корен
ной ревизией последнего. В частности, В. Ленин создал учение о рево
люциях, которое вопиющим образом противоречит идеям К. Маркса,
игнорирует основные положения его концепции о причинах и ходе со
циальной революции, которую последний принципиально отличал от
революции политической, являющейся более поверхностным событием.
К сожалению, уже в начале ХХ в., когда место К. Маркса и Ф. Эн
гельса заняли их преемники — европейские социалдемократы, остав
шиеся верными подлинному «марксизму», — оказалось, что фактичес
ки никто из называвших себя марксистами не сумел понастоящему
усвоить эволюционную сущность социальной доктрины своих великих
учителей; большинство акцентировало внимание на ее революционной
форме. Причем наиболее односторонне к пониманию теории К. Маркса
подошли там, где революционное движение было менее всего подготов
лено к ее восприятию. Центром мирового революционного движения
тогда стала Россия, страна, к началу ХХ в. сделавшая только первые
145
Коммунистическая вера и идеология
шаги по пути капиталистического развития, но раздираемая при этом
серьезными классовыми противоречиями, особенно очевидными на
фоне вопиющей нищеты народа.
Русские марксисты, чье формирование пришлось на период развя
занного народовольцами террора, не могли не воспринять марксизм
именно как революционную схему, основанную на принципах непри
миримой классовой борьбы. Русский марксизм оказался представлен
поколением русских революционеров, которые не пережили становле
ния европейской социалдемократии, не испытали краха иллюзий, свя
занных с революциями 1848 и 1871 гг. Они не признавали никаких пре
град и были готовы повести за собой всех, кто также не видел на своем
пути ничего непреодолимого. Главным в такой борьбе считалось число
сторонников, мощь партии, стоящей за фигурой вождя, а эти факторы
не могли сложиться иначе как в результате революции. Причем просто
та революционной теории, простота лозунгов и призывов была пропор
циональна степени революционного подъема. Русские марксисты, соб
ственно говоря, оседлали этот революционный подъем, имевший в
качестве своего источника социальный протест широких масс против
бесправия и нищеты в царской России.
Проблема поэтому состоит не только в изначальной порочности
коммунистической идеи (как идеи богоборческой). Беда в том, что ком
мунизм оказался способен превратиться в государственную идеологию,
которая до неузнаваемости исказила его сущность. Комплекс идеаль
ных ценностей был превращен государством в набор догм, в катехизис,
который охранялся институтом, созданным властями предержащими.
Примат ценностей вследствие этого стал приматом института над лич
ностью, авторитета над инициативой; аксиологическая монолитность
переросла в социальную монолитность. В свою очередь это привело к
политической и идеологической нетерпимости, когда институт стал счи
тать себя воплощением добра и справедливости и начал бороться про
тив зла и заблуждения; а отсюда — и к такому положению, когда успех
данного института и воля авторитета стали критерием ценностей и даже
истины. Видимо, поэтому для К. Маркса, например, само понятие «иде
ология» имело негативный смысл и закономерно стояло в одном ряду
со словом «идеализм». Его «Немецкая идеология» посвящена борьбе с
идеологиями вообще и с «буржуазной идеологией» в частности.
Религиозная коммунистическая мораль оказалась беспощадной к
конкретному человеку, она рассматривала его лишь как кирпич для стро
ительства будущего идеального общества. В этих условиях человек, по
словам Н. Бердяева, «оказался лишенным измерения и глубины», он
превратился «в двумерное, плоскостное существо»
31
. Ему оставалось
146
Глава 3. Судьба русского коммунизма
лишь стать частью общего целого, от которого он был зависим и чью
имманентную рациональность он должен был утвердить. В конечном
счете он был низведен до положения средства государства, которое его
поработило, прикрываясь общечеловеческими ценностями. В этом смыс
ле справедливо утверждение В. Муравьева: «В основах русского социа
лизма и в значительной мере либерализма лежит отрицание истории,
полное отрицание и отвержение действительности совершающегося...
Коммунистическая мысль «есть мысль о человеке, о мире, о государ
стве вообще, а не об этом человеке, об этом мире, об этом государстве»
32
.
Для самого коммунизма превращение его в государственную идео
логию означало полное крушение. Он стал бесплодным. В этом — один
из уроков известной легенды о Великом Инквизиторе: истина живет,
если она свободна, а свободна она лишь в условиях плюрализма. Идео
логическая монолитность неизбежно приводит к ее умерщвлению. Она
становится оборотной стороной триумфализма, который состоит в том,
что история государственных институтов рассматривается как серия
«триумфов», а свершившиеся факты канонизируются.
Как писал в конце 1980х годов незаслуженно забытый философ
С. Платонов (ныне покойный), возникший в советский период так на
зываемый научный коммунизм, который многими ошибочно рассмат
ривался как коммунистическая теория, на самом деле целиком отно
сился к сфере идеологии. Ничего «научного» в этой идеологии,
содержащей систему идеалов и принципов, которые должны были быть
претворены в жизнь, не было и в помине. Идеология, которая стала под
визаться в несвойственной ей роли научной теории, неизбежно порож
дала фантастические представления об окружающем современном мире
и — что самое опасное — творила идеологические мифы о нас самих.
Одним из них был, например, миф о «социалистической экономике» —
выражение, которым не пользовался ни К. Маркс, ни В. Ленин. На са
мом же деле, по К. Марксу, экономика, т.е. совокупность экономичес
ких производственных отношений — это как раз то, что должно быть
снято в ходе коммунистического уничтожения частной собственности.
Словосочетание же «социалистическая экономика» так же бессмыслен
но, как и выражения «социалистическая спекуляция» или «социалис
тическая проституция».
К этому следует добавить, что изначальный аристократизм комму
нистической идеи был чудовищно принижен и искажен теми, кого
Д. Мережковский назвал «грядущим хамом»: лавочниками и люмпена
ми от коммунизма, его Санчо Пансами, теряющими остатки связи со
своими ДонКихотами и вследствие этого постепенно обращающимися
в свиней, презрительно хрюкающих по поводу «бескультурья» Рыцаря
147
О коммунистическом труде
Печального Образа и готовых подрывать корни могучего дуба, даже
рискуя лишиться «желудей», необходимых для продолжения их «свин
ской жизни»
33
.
О коммунистическом труде
Особо следует остановиться на мотивации трудовой деятельности
в коммунистической России, которую иные отечественные историки и
журналисты не называют иначе как «рабской». К. Маркс вообще пони
мал человека как существо производящее, трудящееся — homo faber. Со
гласно марксизму, труд не есть просто средство поддержания существо
вания и тем более не кара, ниспосылаемая на человека за первородный
грех, а деятельность, являющаяся естественной потребностью челове
ка, с помощью которой он утверждает себя, добивается самовыражения,
освобождает себя, подчиняет себе природу, очеловечивая ее, присваи
вая себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом.
Говоря об уничтожении труда, К. Маркс имел в виду труд отчуж
денный, сложившийся в недрах аграрного и индустриального обществ,
тот труд, который не освобождает человека, а порабощает его. Такой труд
есть вид деятельности человека, при которой люди связаны между со
бой отчужденными, т.е. производственными отношениями. Уничтоже
ние труда не означает уничтожения всякой деятельности во имя уста
новления царства бездельников. Напротив — это есть превращение
деятельности в подлинно человеческую, поскольку уничтожение про
изводственных отношений только и открывает простор для подлинно
человеческих отношений. Известная со времен Сократа деятельность
по постижению Истины, утверждению Блага, сотворению Прекрасно
го — это воистину «дьявольски серьезное дело», т.е. это не труд.
По Марксу, труд уже стал свободным в буржуазном обществе, если
понимать под этим свободную конкуренцию рабочих на рынке труда.
Дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот сво
бодный труд уничтожить. Решить эту проблему станет возможным
лишь тогда, когда человеческий труд, а с ним и сам человек, уйдут из
сферы материального производства. Функционирующие в ней гибкие
автоматизированные средства труда будут компактными, децентрали
зованными, экологически чистыми. Тогда наконец исчезнет отчужден
ный труд. Мучительные сегодня проблемы специализации и неверо
ятно усложнившихся кооперационных связей, вызванные к жизни
крупномасштабным узкоспециализированным производством, умрут
вместе с ним. Исчезнет давление на социальную сферу громады адми
нистративнотехнологических отношений. Историческое назначение
капитала будет выполнено тогда, когда прекратится такой труд, при
148
Глава 3. Судьба русского коммунизма
котором человек сам не делает то, что он может заставить вещи делать
для себя, для человека.
Однако тот труд, который имел место в России в годы первых со
ветских пятилеток, носил характер, принципиально отличный от капи
талистического труда, описанного К. Марксом. Однако и «рабским»
назвать его ни в коем случае нельзя. Ибо те лишения, страдания и муки,
та энергия, с помощью которой была индустриализирована Россия, ра
зумеется, не могли быть извлечены из недр аграрного общества только
террором, страхом и энтузиазмом идиотов. В большой степени это был
труд общиннорелигиозный, одухотворенное высшей осмысленностью
трудовое сверхусилие. Такой труд, безусловно, сверхэффективен и од
новременно свободен в высшем смысле этого слова. В коммунистиче
ской России утверждалась исключительная почетность именно такого,
духоборческого труда. Прообразом такого труда является, например,
труд, превративший болотистые земли древней Галлии, гористые земли
Женевы и малярийные земли Гагр в сегодняшнюю плодородную почву
с полями, пастбищами и виноградниками. При всей его эффективности
такой труд не может быть рассмотрен ни как категория исключительно
экономическая, мотивируемая лишь личным интересом, ни как катего
рия внеэкономического принуждения. Здесь были использованы некие
скрытые резервные возможности человека, обнаруживающиеся лишь
при горении идеального пламени, когда делается шаг в сторону возвы
шения космической роли человека, в сторону радикализации гуманиз
ма. В коммунистической России труд ставился на место благодати. Это
был труд не «самоотверженный» (т.е. отчужденный), а именно благо
датный, труд собственно человеческий, творческий, освященный мета
физикой проекта Космического масштаба, который своим высшим воп
лощением имел выход СССР в космос. Ю. Гагарин на долгое время
превратился в символ национальной славы, как сейчас сказали бы —
в бренд советской державы.
Как бы то ни было, но неоспоримым историческим фактом являет
ся то, что именно этот труд при всех хорошо известных издержках по
зволил России добиться неслыханных результатов на коротком отрезке
исторического пути. На близкий к этому тип труда сделали ставку япон
цы и добились удивительных успехов. Сходными мотивами руковод
ствовались после Второй мировой войны и немцы, и французы, в неко
тором смысле даже американцы. Да и сейчас южный кореец, например,
приезжающий в Европу или Америку, делает это не только для того,
чтобы сделаться удачливым предпринимателем, но и для того, чтобы
сделать сильной свою страну. Сегодня мы видим, как Китай, используя
наряду с экономическим интересом частного человека элементы общин
149
О коммунистическом труде
норелигиозного труда, выходит на позиции экономически передовой
страны ХХI в.
Конечно, нельзя отрицать, что в целом вся советская экономика яви
ла себя как система в высшей степени неэффективная. На этапе «по
зднего СССР» она превратилась в экономику постоянного и почти все
общего дефицита. Однако ее пороки порождались не недостатками в
управлении, некомпетентностью или недобросовестностью работников
плановых органов и организаторов производства, и не неэффективнос
тью труда советских людей. Это было выражением коренной порочнос
ти лежащей в ее основе принципиальной модели — тоталитарного со
циализма. По мере развития общества эта коренная порочность
проявлялась все больше и больше. За ее неэффективность мы в боль
шой степени расплачиваемся и сейчас.
Следует учитывать и то объективное обстоятельство, что мобили
зационный тип труда, какой бы прекрасной идеей он ни вдохновлялся,
возможен лишь на сравнительно коротком отрезке исторического вре
мени. Трудовое сверхусилие, даже если оно вполне свободно, не может
осуществляться бесконечно долго. К началу 1960х годов Россия, не
сомненно, стала испытывать мобилизационное перенапряжение. В этом
первопричина начала так называемого застоя.
Кроме того, именно в 1960–1970е годы советские коммунисты по
степенно, сами того, возможно, не осознавая, начали предавать те са
мые идеалы и ценности, во имя которых коммунизм утверждался в Рос
сии и в мире в целом и во имя которых советский народ, собственно
говоря, и осуществлял это трудовое сверхусилие. Страна оказалась
включенной в потребительскую игру с ориентацией на удовлетворение
потребностей населения самым лучшим образом, даже лучшим, чем это
способно было сделать капиталистическое общество.
Как отмечал Э. Фромм, «коммунисты в Советском Союзе и за его предела
ми превратили социализм в чисто экономическую теорию. Цель такого со
циализма — максимальное потребление и максимальное использование тех
ники. Н. Хрущев со своей теорией «гуляшкоммунизма» по своему
простодушию однажды проговорился, что цель социализма — предоставить
всему населению такое же удовлетворение от потребления, какое капита
лизм предоставил лишь меньшинству»
34
.
Социализм и коммунизм в 1960–1970х годах по существу стали
основываться на буржуазной теории материализма. Старый идеал по
строения в СССР — хотя бы и в далекой перспективе — коммунисти
ческого общества был нелепо «материализован»: его реализация теперь
была объявлена достижением более высокого уровня жизни в сугубо
материальном измерении в течение ближайших 20 лет.
150
Глава 3. Судьба русского коммунизма
С момента появления в 1961 г. новой Программы КПСС народ начал
отрываться от духоборческой парадигмы труда и жить ожиданием, по
стоянно оглядываясь на Запад. Именно тогда советский человек посте
пенно превратился в «совка», т.е. в нетерпеливого иждивенца. В созна
нии народа утопия перекочевала туда, где находилась реальность
материального изобилия, — в капиталистический мир. Все надежды тру
дящихся оказались связанными с «дающей» экономикой. С этого же мо
мента ведет свое начало невиданная ранее полоса политических анекдо
тов, которые в конечном счете десакрализовали идеократическую власть.
Произошло, как и предсказывал Н. Бердяев, «обуржуазивание» Со
ветской России, явившееся следствием «иссякания религиозной энергии
русского народа»
35
.
Именно в эти годы возник и начал стремительно уг
лубляться опаснейший разрыв между коммунистической теорией и прак
тикой реального социализма, породивший впоследствии в СССР отвра
тительный феномен «двойной морали»: на партсобрании человек говорил
то, что требовало от него партийное начальство, а затем на кухне — «за
рюмкой чая» — обменивался с соседом анекдотами про «вождей». При
этом основополагающие тезисы коммунистической теории К. Маркса
повторялись лишь как ритуальные заклинания. С этого момента система
перестала быть «тоталитарной», поскольку власть и народ, оказавшись в
разных социокультурных измерениях, начали жить взаимным обманом:
«Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Такая
ситуация взрывала не только общее сознание движения к единым целям
и идеалам, но и традицию российской соборности, которая — пусть в из
вращенной форме — нашла отражение в коммунистическом идеале.
Мировая история многократно демонстрировала: как только та или
иная цивилизация начинала довольствоваться лишь материальным бла
гом и этим благом, т.е. сытостью, измерять качество жизни, этим ки
читься, этому поклоняться, — жизнь останавливалась, цивилизация раз
валивалась под грузом сытого отупения. Воистину, «не хлебом единым
жив человек». Подмена великого коммунистического проекта факти
чески западным проектом общества всеобщего потребления означала
эрозию и последующую неизбежную дискредитацию ранее провозгла
шенных идеальных ценностей. Растворение Советской России в циви
лизации «практического атеизма» знаменовало собой «начало конца»
СССР, поскольку коренным образом подрывало ее идеологические, а
еще раньше — аксиологические основы. Именно в 1961 г., таким обра
зом, был включен механизм развала Советского Союза. Фундаменталь
ная причина грянувшего через три десятилетия после объявления «гу
ляшкоммунизма» распада СССР состояла в том числе и в смене
парадигмы его исторического развития, в предательстве идеалов ком