Кортунов С.В. Национальная идентичность: Постижение смысла
Подождите немного. Документ загружается.
91
«Симфония властей»
мя даже элементарная свобода обрядов ограничивалась: запрещался ко
локольный звон, чтобы «не мешать покою трудящихся», духовенство
не имело права носить облачение вне церкви. В начале 1930х годов весь
свободный христианский мир во главе с Папой протестовал против это
го варварства. Темпы и интенсивность преследований снизились; в пос
левоенные годы они в целом стали слабее. Но и тогда, особенно во вре
мена «реформатора» Хрущева, тысячи церквей были закрыты.
Все отчетливее обозначающийся союз между черной и красной ре
акцией, между клерикализмом и воинствующим атеизмом выглядит
фантомом, чемто нереальным, и все же это факт. Инициативу в этом
союзе захватили коммунисты. Они сделали церкви свое «предложение».
Еще во времена перестройки началось это гротескное сближение. Люди,
до тех пор находившие в адрес религии лишь оскорбительные и полные
ненависти слова, называвшие веру не иначе как «поповщиной», люди,
для которых религия была «опиумом для народа» «капиталистическим
пережитком в сознании трудящихся», вдруг стали с богомольным ви
дом появляться на богослужениях, креститься и зажигать свечи. «Бур
жуазные» критики коммунистического атеизма давно уже указали на
очевидное христианское происхождение социалистических и коммуни
стических идеалов социальной справедливости и братства людей. Ком
мунисты с жаром отрицали это и настаивали на несоединимости двух
социальных учений, которую могут оспаривать только фальсификато
ры и коварные идеологические враги. Теперь же — как будто ничего этого
не было — они начали с гордостью подчеркивать это родство, более того,
претендовать и на некие заслуги перед верой.
Цезарепапистская традиция в сочетании с нетерпимостью по отно
шению к другим христианским конфессиям создает благоприятную
почву для злоупотреблений, когда православие берется как оправдание
великорусской мессиански «фундированной» шовинистической и
экспансионистской политики. Это означает, конечно, расширение сфе
ры влияния православных стран. С другой стороны, согласно учению о
«симфонии» церковь обязана своими молитвами поддерживать эту эк
спансионистскую или гегемонистскую политику. Так было в докомму
нистические времена. Сегодняшнее фундаменталистское движение
пытается реанимировать эту ситуацию
40
.
Протоиерей А. Шмеман был совершенно прав, когда утверждал, что
«христианство никогда не отрицало ни блага государства, ни возможнос
ти просвещения его Светом Христовым. Но именно в том и состоял смысл
явления в мире церкви как общества, как видимой организации, что в
ней открывалась ограниченность государства, развенчивался навсегда его
абсолютизм, какая бы то ни было «сакрализация» его природы... Церковь
92
Глава 2. Православный крест и державный орел
открывает миру, что есть только две абсолютные ценности: Бог и чело
век. Все же остальное, в том числе и государство, вопервых, ограничено
по самой своей природе, по принадлежности до конца только «миру сему».
А вовторых, является благом лишь в ту меру, в какую служит Божьему
замыслу о человеке... Отсюда постулатом христианского мира является
не слияние церкви с государством, а как раз напротив, их различие: ибо
христианское государство только в ту меру и христианское, в какую оно
не претендует быть всем для человека, определять всю его жизнь, но дает
ему возможность быть членом и другого общества, другой реальности,
иной по отношению к государству, хотя и не враждебной ему»
41
.
Государство как форма свободной организации свободных личнос
тей занимает свою ступень и в иерархии культурноисторических цен
ностей, и в иерархии ценностей этических. Однако ступень эта не выс
шая, метафизически не безусловная, не установленная свыше однажды
и навсегда, но опосредованная другими — высшими ступенями. В иерар
хии духовноэтических ценностей их занимают такие ценности, как
любовь, святость, вера, праведность, сострадание, добролюбие; в иерар
хии ценностей культурноисторических — гений, красота, интеллект,
творчество. Это именно те ценности, которые, по замечанию Б. Выше
славцева, никак «не могут облечены в форму “обязанностей”, импера
тива закона»
42
. Иначе говоря, не могут быть вменены в обязанность граж
данам. Это прерогатива Бога, а не кесаря.
«Немыслима государственная организация веры, мысли, мировоз
зрения; где ее пытаются осуществить, там возникает кощунственная и
субстанционально бессильная попытка органическое заменить механи
ческим, что практически равносильно разрушению самих субстанцио
нальных основ общества», — писал С. Франк
43
. Пытаясь подменить со
бой Бога, Его Слово своей идеологией, занять в иерархии ценностей
неподобающее ему высокое место, государство тем самым разрушает
саму христианскую и любую другую аксиологию, лишая общество его
метафизических оснований и опор, и в конечном итоге обрекает на сао
муничтожение и себя. Катастрофа Российской империи, а затем и СССР
— наглядные тому свидетельства. «Тоталитарно только царство Бога;
царство кесаря всегда частично», — отмечал в этой связи Н. Бердяев
44
.
Онтологическая функция и призвание государства состоят только
в охранении начальных — фундаментальных — ступеней культурноис
торических ценностей иерархии: социальной стабильности, безопасно
сти, а также основополагающих ступеней естественного права. В плане
же этическом задача государства, хоть скольконибудь идентифициру
ющего себя с христианскими ценностями, есть прежде всего сбереже
ние (а в современной России — воссоздание) христианской аксиологии
93
Церковь в государственном мундире?
и одной из ее безусловных и высших, богоданных ценностей — духов
ной и интеллектуальной свободы человеческой личности.
Ни на какую идеологическую монополию (а тем более идеологи
ческую инквизицию) государство в обществе права не имеет и иметь не
должно. Идеологий, а следовательно, партий, организаций и конфес
сий как форм свободного культурноисторического творчества челове
ка в социуме может быть сколь угодно много. Единственной причиной
запрещения в обществе той или иной идеологии является ее претензия
на тотальный характер, угрожающая свободе и жизни граждан, ее не
приемлющих. Например, фашизм.
Не идеология, а христианская аксиология, полученная Россией вме
сте с евангельским благовестием, однако так до конца и не воспринятая,
не усвоенная ею, а также наша культура и история, трагическая и изуве
ченная двумя идеологиями — «православизмом» и коммунизмом, — но
отнюдь, будем надеяться, не законченная; история и культура, в которых
еще предстоит прорасти и раскрыться подлинным христианским ценно
стям, — должны стать источниками нашего национального самосознания.
В политическом плане такое сознание — в противовес антихристианско
му фундаментализму, — вероятно, можно назвать демохристианством.
Нам предстоит научиться видеть в государстве не дарителя и при
казчика, но гаранта и охранителя наших духовных богатств, нами сами
ми свободно от мира собираемых. Это и будет христианское отношение
к власти, христианский взгляд на государство, соответствующий сло
вам апостола: «...стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не
подвергайтесь опять игу рабства».
Церковь в государственном мундире?
В конце XIX — начале XX в. многие русские религиозные мыслите
ли отмечают утрату Русской православной церковью кафоличности,
вселенскости. Ее слияние с государством создало опасную герметич
ность, в ней угас дух профетизма и дух свободы. С сознанием своего
национального превосходства в нее возвратился дух язычества. Он втор
гается в церковь постепенно, казалось бы, незаметным образом, давая о
себе знать национальной гордыней. Вживаясь в церковь, национализм
порабощал ее, делал зависимой от устремлений нации к самоутвержде
нию. Постепенно он приобрел признаки своеобразной «земной рели
гии» с поклонением земным идолам. Из церкви исчез дух евангельской
всеобъемлющей полноты и теплоты, открытости каждому, независимо
от веры и национального бытия.
Горькая правда состоит в том, что в расцветающем многоцветье куль
туры и общественного раскрепощения Серебряного века церковь не
94
Глава 2. Православный крест и державный орел
смогла дать ясных мировоззренческих позиций народу и ответов на воп
росы, поставленные русской и мировой историей. Многие стороны ре
альности она оставила вообще вне своего внимания. Пастыри оставили
в одиночестве души пасомых, одновременно пребывая в уверенности,
что совершают их окормление. Коммунизм в России и во всем мире воз
ник на развалинах христианских церквей, был результатом апостасии,
т.е. отступления от Христа, результатом распада христианства, его ис
торической деградации, утраты памяти и утраты веры.
Христианская вера универсальна: этого не отменяют и взаимные схиз
мы, когда каждая из конфессий стремится обратить других в свою веру.
Это означает, что христианство нельзя связывать с какойто определен
ной страной. На Западе это поняли рано, причем утверждения, согласно
которым немецкий католицизм лучше французского и т.п., носили лишь
эпизодический характер. В России же этого не хотели понять. Российс
кий шовинизм, замаскированный под православие (и как его аltеr еgо —
шовинистически окрашенный русскоправославный мессианизм), возник
еще в XVI в. и фактически никогда не переставал существовать.
Но если именно русский народ является носителем христианской
веры во всей ее чистоте и величии, то лукавый не знает более опасного
врага, чем русский народ, и никого так не ненавидит, как его. «Сознавая
себя благодатной хранительницей истин веры, религиознонравствен
ных ценностей православия, Россия неизбежно стала средоточием, уз
ловым пунктом вселенской борьбы добра и зла, притязающего на бес
смертную душу человека», — говорил митрополит Иоанн
45
.
Национализм под псевдорелигиозной маской религиозного мессиа
низма проявляется в разных концах православного мира — хотя в каж
дой из стран поразному, в соответствии с их геополитическим значени
ем. У южных славян на Балканах этот мессианизм был реакцией на
турецкое иго. В эту эпоху возникло представление об особых доблестях
сербского народа, который якобы пользуется особой милостью Бога. Куль
минацией этого стал основной миф «сербского православия» — идея, со
гласно которой сербы суть «народ святой Савы», «небесный народ».
Национализм и мессианство стали важнейшими линиями разделе
ния в Русской православной церкви — того разделения, о котором гово
рил Иисус. «Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? — спрашивает
Христос. — Нет, говорю вам, но разделение». Это записано евангелис
том Лукой, а в Евангелии от Матфея мы читаем: «Не думайте, что Я при
шел принести мир на землю... но меч». «Слово Божие... острее всякого
меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, суста
вов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные», — так объяс
няет апостол Павел свойства этого меча.
95
Церковь в государственном мундире?
Могут ли после этого объяснения удивлять нас слова Христа о том,
что Он пришел «разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и
невестку со свекровью ее»? Уж если этот обоюдоострый меч рассекает
самого человека, то разделение Христом семей, любых сообществ и со
дружеств неизбежно. Слово Божие, что острее всякого обоюдоострого
меча, разделяет христианство. И церковь. На мнимую и истинную. Ради
исцеления церковного тела меч отсекает от него члены, способные за
разить все тело. При этом не имеет значения количественное измерение
истинной церкви, ибо именно она есть мистическое тело Христа. Иначе
не было бы сказано слов: «А внешний двор храма исключи и не измеряй
его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город».
Испытание отсечением было послано Русской православной церк
ви. Оно сопровождалось мученичеством, и посчитать убиенных и по
ныне нельзя. Разделение Христовой Истиной длится и поныне. Однако
речь не идет о том, что называют расколом в Русской православной цер
кви, разделившейся после Октябрьской революции на Московскую пат
риархию, живущую в России, и ту часть церкви, что была вынесена ре
волюционной волной в эмиграцию, прижилась и неплохо там себя
чувствовала, долгое время не собираясь возвращаться в Россию. Это не
может называться разделением Христовым, ибо ни Московская патри
архия, основанная Сталиным и согласившаяся на прислужничество у
советской власти, ни Русская зарубежная церковь, находящаяся все годы
коммунистического режима в безопасности и, возможно, под контро
лем соответствующих спецслужб, не могут считаться истинной Церко
вью. Обе части церкви, несмотря на межиерархические распри, до не
давнего времени разделявшие их, явились верными наследниками
синодального периода Русской православной церкви, длившегося с пет
ровских времен до 1917 г. Именно в этот самый период церковной исто
рии сначала постепенно, а затем все более интенсивно шла национали
зация церкви, которая духовно ослабляла и церковь, и Россию.
Русская православная церковь участвовала в создании нации и го
сударства, будучи в «богоизбранном супружестве» с государством и, как
правило, играя роль, определявшуюся формулой польского патриарха
Мины: «Ничто не должно совершаться в Святейшей церкви против воли
и приказаний императора» (через это прошла и католическая церковь,
хотя она всегда вдохновлялась претензией римских первосвященников,
сформулированной Григорием Седьмым: «...власть апостольского тро
на стоит далеко выше могущества королевского престола»). Но в отли
чие от католической, православная церковь почти никогда не была авто
номным собственником (во всяком случае, после ХVI в.), что сковывало
ее социальную активность. Православие — точнее, православный эта
96
Глава 2. Православный крест и державный орел
тизм — было идеологией государства, что сковывало его интеллектуаль
ную активность. В результате оно оказалось во власти своей истории, т.е.
в плену романтических иллюзий о сильном Московском царстве.
«Все исторические преимущества нашего жизненного строя, указывающие
нам на самобытное и великое призвание России, — писал В. Соловьев, —
решительно парализуются такими существенными недостатками, при ко
торых исполнение этого призвания весьма затрудняется. Вопервых, мы
обладаем важнейшим даром Божиим — Православною и Святою церковью,
но церковь не обладает нами. Церковность, представляемая духовною вла
стью, лишена у нас практической самостоятельности и не может свободно и
направительно воздействовать на общественную и народную жизнь: мы
причастны святому и благодатному телу — церкви, но первое условие для
возрастания в нас этого тела отсутствует.
Далее, вовторых, есть у нас еще великое преимущество — священная и са
модержавная царская власть, но и этим благом мы плохо пользуемся. При
гражданской несостоятельности нашего общества, при крайней дезоргани
зации общественных сил, при отсутствии настоящего правящего класса вер
ховная власть лишена необходимых орудий, чтобы ковать судьбу России.
Наконец, третье наше сокровище — народ, глубоко благочестивый, с ясным
государственным смыслом и преданный самому настоящему и здоровому
занятию — земледелию, народ терпеливый, спокойный и самоотверженный,
и это благо нам не впрок. Без дружной работы самодеятельных личных сил
в социальноэкономической области народная масса при всех своих доб
рых свойствах не только не в состоянии пересоздать землю и сделать ее по
корным орудием человеческого духа, но не способна обеспечить себе необ
ходимых средств к существованию, едва может прокормиться землею.
Деревенская сила без помощи городского разума остается силой слепою и
беззащитною против всевозможных бедствий. Но где же у нас городской
(т.е. цивилизованный) разум, способный действительно помогать селу, спо
собный научать и руководить народ в общей работе?
При таких условиях, т.е., лучше сказать, при таком отсутствии необходимых
условий истинного прогресса, великие преимущества нашего национально
исторического строя являются лишь как добрые задатки или возможности,
которые ждут иных условий и новых элементов для своего благотворного
действия. Россия, предоставленная самой себе, Россия одинокая, бессильна.
Не добро человеку быть одному: это слово Божие приложимо и к собира
тельному человеку — к целому народу. Только в соединении с тем, чего ей
недостает, может Россия воспользоваться тем, что у ней есть, воспользовать
ся в полной мере и для себя, и для всего мира. Тогда оправдается наша вера в
Россию и в те положительные силы, которыми она живет: в православную
церковь, стоящую на предании и увенчанную идеалом аскетической святос
ти, в священную и самодержавную власть православного царя, в силу право
славного народа, привязанного к земле, но не забывающего о Боге, ищущего
вышней правды более, чем житейских благ, народа, не делающего себе куми
ра из себя самого, народа не демократического, а теократического. Вот наши
97
Церковь в государственном мундире?
великие положительные силы, которые для своего творческого действия и
проявления ждут недостающих им практических факторов»
46
.
Выпущенная из коммунистического плена Русская православная
церковь с порога отвергла возможность стать для России живительным
источником свободы и любви. У нас на глазах она дала пожрать себя
низменным страстям мира сего: стремлению к собственности, жажде
власти, золотому тельцу, ненависти к инакомыслию и инославию. По
разительно, однако, что общество, русские люди не возмутились и не
встрепенулись. Вместо этого они равнодушно смотрят на то, как ны
нешние властители России в сотрудничестве с православными иерар
хами прилежно взращивают зловещий цветок государственной рели
гии. Основополагающие православные ценности не имеют для них ровно
никакого значения, ибо не могут быть использованы в качестве строи
тельного материала для сооружения новой Вавилонской башни. Им без
различно, что в системе государственного православия, «православиз
ма», религия умирает: кесарь становится важнее Христа, а государство
— больше Евангелия. Что без свободы веры не может быть не только
демократии, но и самой веры. Невдомек им и то, что в «государствен
ном мундире» (выражение В. Соловьева) церковь перестает быть сама
собой и превращается в министерство исповеданий и треб.
Сегодня, когда церкви возвращены монастыри и храмы, общество с
удивлением обнаружило, что она ничего или почти ничего не может
сказать современному человеку. Ее ведущая — «русская» — идея нежиз
неспособна без богатейшего православного быта, уничтоженного боль
шевиками; у нее отсутствуют адекватные социальная и философская
доктрины, которые позволили бы церкви сориентироваться в трудней
шем поиске своего места в светском государстве.
19 июня 2000 г. Священный синод рассмотрел и одобрил «Основы
социальной концепции Русской Православной Церкви». В ней содер
жатся некоторые богословские уточнения взглядов российских право
славных иерархов на церковногосударственные и церковнообществен
ные отношения. И в этом смысле «Основы» — серьезный шаг вперед во
многих отношениях.
Так, например, в документе содержится следующая трактовка «сим
фонии властей»:
«Церковь не только предписывает своим чадам повиноваться государствен
ной власти независимо от убеждений и вероисповедания ее носителей, но и
молиться за нее, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во вся:
ком благочестии и чистоте (1 Тим. 2, 2). Одновременно христиане должны
уклоняться от абсолютизации власти, от непризнания границ ее чисто зем
ной, временной и преходящей ценности, обусловленной наличием в мире
98
Глава 2. Православный крест и державный орел
греха и необходимостью его сдерживания. По учению Церкви, сама власть
также не вправе абсолютизировать себя, расширяя свои границы до полной
автономии от Бога и установленного Им порядка вещей, что может привести
к злоупотреблениям властью и даже обожествлению властителей». И далее
следует весьма смелое утверждение: «Если власть принуждает православных
верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, ду
шевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повинове
нии (курсив и выделение мои. — С. К)»
47
.
Нельзя не признать справедливость данной церковной морально
религиозной установки, как, впрочем, нельзя закрыть глаза и на то, что
наша церковь не всегда ей следовала и следует — даже в новейший пе
риод российской истории (начиная с 1991 г.).
Текст «Основ» говорит о том, что церковь извлекла некоторые уро
ки из своего прошлого сотрудничества с государством:
«В целом практика участия священнослужителей в деятельности органов
власти показала, что таковое практически невозможно без принятия на себя
ответственности за вынесение решений, удовлетворяющих интересам одной
части населения и противоречащих интересам другой его части, что серьезно
осложняет пастырскую и миссионерскую деятельность священнослужителя,
призванного, по слову апостола Павла, быть для всех... всем, чтобы спасти по
крайней мере некоторых (1 Кор. 9, 22)... С канонической точки зрения вопрос
о том, должен ли священнослужитель, занимающий государственный пост,
работать на профессиональной основе, решается однозначно отрицательно»
48
.
Следует также, на наш взгляд, приветствовать важную и справед
ливую, хотя, конечно, и утопичную сегодня оценку церковью состоя
ния международного и национального права:
«Современная международноправовая система основывается на приори
тете интересов земной жизни человека и человеческих сообществ перед ре
лигиозными ценностями (особенно в случаях, когда первые и вторые всту
пают в конфликт). Такой же приоритет закреплен в национальном
законодательстве многих стран... Эти явления создают общую картину се
куляризации жизни государства и общества.
Уважая мировоззренческий выбор нерелигиозных людей и их право вли
ять на общественные процессы, церковь в то же время не может положи
тельно воспринимать такой миропорядок, при котором в центр всего ста
вится помраченная грехом человеческая личность. Именно поэтому,
неизменно сохраняя открытой возможность сотрудничества с людьми не
религиозных убеждений, церковь стремится к утверждению религиозных
ценностей в процессе принятия важнейших общественных решений как на
национальном, так и на международном уровне»
49
.
Признавая во многом новаторский характер «Основ», следует, од
нако, констатировать, что целый ряд содержащихся в них положений
99
Церковь в государственном мундире?
носит весьма архаичный характер, а некоторые важнейшие вопросы,
относящиеся как к национальной истории, так и к современности, в до
кументе оставлены без ответов.
Так, несмотря на декларативное заявление о равенстве всех конфес
сий, церковь ожидает, что «государство при построении своих отноше
ний с религиозными объединениями будет учитывать количество их
последователей, их место в формировании исторического и культурно
го облика народа, их гражданскую позицию»
50
. Здесь нельзя не усмот
реть намека на особые заслуги православия перед государством по срав
нению с другими конфессиями. Утверждение юридического принципа
свободы совести, по мнению творцов документа, «свидетельствует об
утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апоста
сии и фактической индифферентности к делу Церкви и победе над гре
хом»
51
. Не нравится нашим иерархам и мораторий на смертную казнь:
«Особая мера наказания — смертная казнь — признавалась в Ветхом Заве
те. Указаний на необходимость ее отмены нет ни в Священном Писании
Нового Завета, ни в Предании и историческом наследии Православной
Церкви... Вопрос об отмене или неприменении смертной казни должен ре
шаться обществом свободно, с учетом состояния в нем преступности, пра
воохранительной и судебной систем, а наипаче соображений охраны жизни
благонамеренных членов общества»
52
.
Церковь своевременно и адекватно не отреагировала на социальные
катастрофы ХХ в. (Октябрьская революция, Гражданская война, две ми
ровые бойни, холокост, ГУЛАГ). К сожалению, внятных оценок этих со
бытий нет и в рассматриваемом документе. У нее попрежнему нет соб
ственной смысловой позиции, самостоятельно выработанного понимания
христианства, вобравшего в себя опыт русской исторической катастро
фы, понимания, вышедшего из размышления о том, почему в 1917 г. «не
спасли храмы, где шла служба». Не смогла она должным образом осмыс
лить и творчески вобрать в себя интеллектуальные сокровища предста
вителей русского религиозного ренессанса конца ХIХ — начала ХХ в.
Кроме того, практическая деятельность огромного количества свя
щеннослужителей весьма далека от провозглашенных в «Основах»
принципов и положений. Как правило, они не возвышают свой голос
против творимых государством несправедливостей, а в ряде случаев и
преступлений. Не являются секретом и случаи открытого сотрудниче
ства отдельных настоятелей и наместников с криминалом. Некоторые
из них публично, с помощью СМИ, включая телевидение (и власть охот
но предоставляет им такую трибуну), пытаются превратить церковь в
сосуд «национальной духовности», что выделяет при нынешнем бро
жении национального духа такие ингредиенты, как шовинизм, антисе
100
Глава 2. Православный крест и державный орел
митизм, ксенофобия, от чего пытался всячески откреститься покойный
Патриарх Алексий II. Трудно сегодня освободиться от страшного подо
зрения, что многие православные иерархи попрежнему заражены гре
хом гордыни: так редко они признают слабости своей церкви и так во
инственно набрасываются на грехи «иноверцев» даже в своих рядах.
Отсюда их нетерпимость и требования максимально жестких ограниче
ний на деятельность организаций, представляющих так называемые
нетрадиционные культы. А к их числу отныне в России относят чуть ли
не все христианские религиозные организации, не входящие в Русскую
православную церковь, даже если они обладают вековым, а то и много
вековым опытом служения на российской земле. Наша церковь попре
жнему категорически возражает против приезда Папы в Россию. Этот
тип мышления и деятельности проистекает прежде всего из недоверия
к свободе совести, которое выражено и в «Основах».
Характерно, что все это происходит на фоне экуменического дви
жения, все более широко охватывающего весь мир. На словах право
славные церкви также всегда выдвигали цель единства христианского
мира. Однако складывается впечатление, что их участие в экуменичес
ком движении происходило ранее под нажимом коммунистических вла
стей. Теперь, когда такого нажима более не существует, стала ясно вид
на антиэкуменическая ориентация влиятельных кругов Русской
православной церкви. Запугивая народ угрозой, якобы исходящей от
неправославных христиан, они прибегают к аргументам, прямо заим
ствованным из арсеналов советской пропаганды.
Наконец, чтобы получить широкую народную поддержку, церковь
должна принести покаяние за сотрудничество с богоборческим антина
родным большевистским режимом. Этого пока не только не сделано, но
нет даже признаков того, что церковь размышляет об этом. Напомним
лишь самые известные факты такого сотрудничества.
В 1917 г. святителей Вениамина и Тихона православный народ в Пи
тере и Москве избрал в митрополиты. А Священный Собор 1917–1918 гг.
определил всенародно избирать епископов по их иепархиям. Однако выс
шие православные иерархи, оставшиеся в России на услужении больше
виков, не пошли по этому пути, заклеймив выборы, начало которым по
ложила еще апостольская церковь, как «кадетские штучки».
В 1927 г. появилась печально знаменитая Декларация митр. Сергия
Страгородского, которая сокрушила Русскую православную церковь, и
без того испытывавшую тяжелый духовный кризис. Воцарившись в цер
кви с помощью богоборческих властей, разъезжая на «Чайках», пода
ренных им вождями антихристовой власти, принимая с благодарнос
тью ордена, на которых изображен воинствующий атеист В. Ленин,