ориентацию”, что требовало, по мнению Вашингтона наоборот, активного военного
экспорта? Как можно было, выдвигая одну и ту же(!) цель – “уменьшить возможность
вовлечения США” в те или иные локальные конфликты, – ориентироваться одновременно
на противоположные (!?) средства ее достижения: с одной стороны, используя для этого
неограниченно экспорт вооружений, обеспечивающий “самодостаточность в способности
к обороне” стран-реципиентов, а с другой – наоборот, ради этого его сокращая?
Особо выделялась 4-я “цель политики ограничения”, причем, не только важностью
содержания, но, главное, поскольку она – единственная – сопровождалась принципиально
важной оговоркой. Наличие последней позволяло так “расшифровать” ее формулировку:
только в случае поддержки “новой” военно-экспортной политики Дж. Картера со стороны
прежде всего Советского Союза, а также других мировых экспортеров вооружений,
причем, на уровне “совместных действий”, можно было рассчитывать на возможность
“умерить соревнование сверхдержав и перспективу конфликта” между ними. А в случае
отказа от такой поддержки?
В такой ситуации столь позитивный результат, как следовало из смысла оговорки,
был бы, по мнению администрации, невозможен, и эта цель, соответственно, оказывалась
бы недостижимой. Но тогда уместными в этом случае являются, по крайней мере,
следующие вопросы. Во-первых, готова ли была администрация президента Картера в
действительности пойти на одностороннее ограничение и сокращение военного экспорта
США, изначально полагая, что осуществление Соединенными Штатами заявленных мер,
которое в конце концов так и останется односторонним (т. е. не поддержанным другими),
не приведет и не может привести к ослаблению “соревнования” между Вашингтоном и
Москвой и отдалению возможной “перспективы конфликта” между ними на региональном
уровне, т. е. изначально соглашаясь с таким результатом своих односторонних
“ограничительно-сократительных” действий? Во-вторых, почему такая цель не была
сформулирована без оговорки? Что в этом случае принципиально изменилось бы? Что,
Белый дом не мог стремиться “умерить соревнование...” за счет именно односторонних
действий? Неопределенность с ответами на эти вопросы неизбежно, по нашему мнению,
приводит к еще одному, третьему и наиболее важному вопросу: а не было ли для
администрации Дж. Картера главным именно заявить, провозгласить “благородную”
цель,... зная при этом, что она заведомо не достижима? (Потому и была к ней добавлена
оговорка-условие, выполнить которое было практически невозможно. К тому же ведь
ясно выразился президент в своих заявлениях о том, что США должны лишь “начать”,
сделать “первые шаги”!...)
Но об одном, по меньшей мере, и на сей раз можно было сделать однозначный
вывод: новый глава Белого дома осуществление и результаты своей “новой” политики
передачи вооружений действительно жестко увязал с отношением к ней и
соответствующими действиями других мировых поставщиков оружия.
Нельзя не отметить отдельно и последнюю, II-ю, из перечисленных “целей
политики ограничения”, особенностью которой было то, что она явно “выбивалась” из
ряда ей предшествовавших. Если первые десять составляли по формулировке, каждая,
конкретный внешнеполитический результат, которого администрация намеревалась
добиться с помощью ограничения и сокращения экспорта вооружений, используемого как
инструмент внешней политики, то последняя фигурировала как особый
внутриполитический результат: речь, безусловно, шла об обеспечении поддержки
внешнеполитического курса администрации президента Картера в отношении
развивающихся стран со стороны конгресса, а также и “общественного мнения” страны. О
том, какие “внешнеполитические цели в развивающемся мире” преследовал Вашингтон,
мы уже сказали. Следовательно, “вопрос поставлен” был весьма примечательно:
“политика ограничения” Дж. Картера была необходима для обеспечения поддержки
“общих” целей США (т. е. политики в целом) в отношении стран “третьего мира” (в том
числе и в Капитолии). Но в таком случае закономерно, на наш взгляд, возникал вопрос: а