числе на огромном пространстве “третьего мира”, сопровождавшегося к тому же остро
конкурентным “двойным” соперничеством на международном военном рынке, была сама
идея одностороннего самоограничения, какими реальными объективными
обстоятельствами диктовалась необходимость её выдвижения, а главное - необходимость
и возможность её практической реализации?
Проведённый анализ различных документов конгресса, и в первую очередь
законодательства, позволяет сделать вывод о том, что в основе такой позиции
законодательного органа был прежде всего не строгий, научно-обоснованный анализ,
учитывающий в том числе факторы конкретно-исторической реальности, а обстоятельства
иного рода. Во-первых, эмоционально окрашенное умозрительное убеждение в том, что
“мир во всём мире”, мир без войн и оружия - это гораздо лучше, чем наоборот. Во-вторых,
сугубо прагматическое убеждение в том, что в тех определённых условиях для США
политически весьма выгодно, даже необходимо обозначить особую, “прогрессивную”
позицию в отношении международного военного экспорта и предпринять ряд конкретных
шагов в этом напрвлении. (Возможно ли всё это было реализовать практически, насколько
целесообразно это было бы и какими оказались бы в этом случае реальные последствия -
эти вопросы оказались уже как бы за пределами “компетенции” высшего органа
государственной власти.)
И, наконец, в-третьих, тот фактор, который, собственно, в основном и “породил”
идею одностороннего самоограничения: уверенность в том, что объём американского
военного экспорта, превысивший 10-миллиардный рубеж, - это просто... “очень много”,
“слишком много”. И всё! То, что ежегодный определённый объём экспорта вооружений
США соответствовал прежде всего конкретным запросам “дружественных” государств-
реципиентов, удовлетворявшимся на основе самим же конгрессом установленных
“нормативных положений” (о которых говорилось выше), да, к тому же, далеко не всегда,
не для всех подряд и не обязательно в полном объёме - этот факт как убедительный
законодателями по существу в расчёт не принимался. Вот установленный, напомним, чуть
раньше, но самим конгрессом, уровень в 9 млрд.долл. считался вполне приемлемым,
“нормальным” (в этом случае вышеупомянутых проблем “бесконтрольности”,
несоответствия “интересам национальной безопасности” и “качества” военно-экспортной
политики как бы не возникало)! А 11-12, тем более 13 млрд.долл. - это уже было
“слишком много”, потому США и могли, и должны были этот уровень ограничить и даже
сократить. Иных аргументов у членов конгресса фактически не было!
Таким образом, отнести вышеперечисленные “основания” мнения американских
законодателей к разряду серьёзных аргументов, опираясь на которые можно было бы
строить и осуществлять конкретную практическую - “новую” - военно-экспортную
политику, было весьма сложно. Но конгресс, на наш взгляд, мог себе позволить занять
столь “формальную”, но жёсткую, к тому же (как было продемонстрировано ранее) весьма
противоречивую и двойственную - “политическую” - позицию. Отвечать же на
вышеперечисленные вопросы, а главное - воплощать в жизнь установки законодательной
власти предстояло будущей администрации США.
Итак, к началу заключительного этапа президентской предвыборной кампании
1976 г. в отношении военно-экспортной политики США и ее перспектив в стране
возникла особая, весьма острая и особенно сложная для исполнительной власти ситуация.
С одной стороны, она характеризовалась сложившимся в американском обществе,
выразителем настроений которого выступал конгресс, резко критическим, даже
негативным, отношением к деятельности Белого дома в этой сфере. “В общественном
мнении и особенно конгрессе, – отмечала заместитель госсекретаря США в
администрации президента Картера Люси В. Бенсон, – росло убеждение, что многое было
неверным, что правительство Соединенных Штатов как-то потеряло контроль над
деятельностью американской индустрии вооружений. Многие были уверены, что
правительство умышленно и неразумно использует продажи вооружений ... в целях,