Колобов О.А. (под об. ред.) Внешняя политика Соединенных Штатов Америки: принципы формирования и закономерности реализации. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

Москве сейчас представляют собой окна, через которые веют ветры американского

влияния... Мало кто понимает, как многое можно достигнуть за малую цену:

американские налогоплательщики содержат сотни тысяч людей, которые

разрабатывают политику и защищают нас (от России. - М.М.); но тех денег, которые

мы тратим на содержание одного человека в Вашингтоне, будет достаточно для

пятидесяти людей в Москве”, - откровенно писал один осведомленный американский

специалист

813

По словам Майкла Макфола, знания, а не только деньги - вот ключ к успеху

политики США в России. Почва для проникновения в нашу страну иностранных

миссий и организаций, преследующих различные цели, была подготовлена

действительно существовавшим в то время дефицитом знаний о том, как

реформировать общество и какую модель дальнейшего развития избрать. “На уровне

элиты политикам нужно было понять связь между налогами и прибылью, банкиры

должны были познакомиться с принятыми на Западе финансовыми инструментами,

юристы должны были научиться защищать права на интеллектуальную собственность,

управляющие фирмами должны были постигнуть суть маркетинговых процедур”

814

Именно в этих условиях в Россию направился поток западных консультантов и

советников (немалое их число, например, в 1992 г. пришлось на Комитет по

управлению государственным имуществом Нижегородской области) из Центра

международного частного предпринимательства (CIPE), Агентства международного

развития США, Министерства торговли, Корпуса мира, Международной корпорации

исполнительной службы (IESC) и других организаций. Вошла в моду практика

организации переподготовок и обучающих семинаров для активистов политических

партий, юристов, журналистов, бизнесменов, открылись информационные

“Американские центры” и усилился поток переводной литературы о преимуществах

западной демократии над всеми иными формами организации власти.

Проникновение иностранных организаций в РФ мотивировалось различными

целями - консультированием, помощью в решении конкретных проблем, убеждением

политиков в необходимости предпринять какие-то действия, и так далее. При этом

объектами влияния чаще всего становились те группы и организации внутри России,

которые “разделяли американские взгляды на будущее РФ” и проявляли “интерес к

воспроизведению некоторых характеристик” американского общества

815

. В качестве

примера осуществления удачного влияния журнал “Нэйшнл интерест” приводил тот

факт, что не без участия американцев Сергей Ковалев, будучи руководителем

Московской Хельсинской группы, создал прецедент публичных дебатов западного

образца по поводу войны в Чечне. Упоминавшийся выше Ч.Фэйрбэнкс писал, что

политика всех органов власти США должна привести к появлению более прозападной

России, а для этого приоритетное внимание следует обращать на поддержание

контактов с теми, кто причисляет себя к “демократам и капиталистам”. В то же время

“мы должны направить русский национализм в позитивное русло, а не бороться с

ним”

816

Немало усилий иностранные организации политического профиля тратили на

работу и с теми политическими кругами, которые можно квалифицировать как

антизападные, славянофильские, “почвеннические”. М.Макфол, в частности, отмечал,

что “поездки Николая Травкина на Запад сыграли большую роль в его решении не

принимать участия в националистических движениях после декабря 1991 г.

Аналогичным образом и Сергей Бабурин поумерил свою антиамериканскую риторику

после своей поездки в США в 1992 г.” М.Макфол выступал с идеей создания под

эгидой США Российско-Американского Форума и “Российского института

демократии” для сохранения контактов с российской оппозицией (“Коммунисты и

аграрии особенно важны для такой работы”

817

, - советовал он).

201

14. Научная и преподавательская аудитория

В течение 1990-х гг. на стабильно высоком уровне продолжал оставаться интерес

различного рода американских организаций и институтов к взаимодействию с

российскими учеными, занимающимися исследованиями в области общественно-

политических дисциплин и/или преподающим их в вузах. Отношения, возникающие

при этом, приобретали различные формы: а) финансирование исследовательских

проектов, ведущихся самими российскими учеными; б) стимулирование создания

совместных российско-западных коллективов в рамках так называемых

“коллаборативных” проектов; в) предоставление возможности российским

исследователям выезжать на зарубежные стажировки, научные конференции,

обучающие семинары - “мастерские”, “летние школы” и т.д.; г) опубликование на

русском языке печатной продукции научного характера; д) снабжение иностранной

литературой (учебной и научной) российских ученых; е) оплата расходов западным

ученым, приезжающим в Россию для прочтения курсов лекций и/или проведения

научных исследований, с “прикреплением” их к конкретным вузам или научным

центрам.

Как правило, все эти формы предполагали не просто одноразовое содействие, а

установление более долгосрочных отношений, поддерживаемых с той или иной

степенью интенсивности. После официального окончания программы содействия

(гранта, стажировки и так далее) продолжение отношений выражалось в: приглашении

российского ученого на различные мероприятия научного, делового или

презентационного характера, организуемые американским партнером на территории

России или за границей; оповещении российского ученого о публикациях,

конференциях, кадровых изменениях в том иностранном институте, с которым он смог

познакомиться во время участия в программе; помощи в создании профессиональных

ассоциаций, объединяющих российских участников данной программы (например,

Зальцбургский семинар поощрял создание местных организаций его бывших

участников, посольство США участвовало в создании организации “Профессионалы за

сотрудничество” для участников программ обмена под эгидой Информационной

службы США, и так далее); просьбах в организации ознакомительных или деловых

поездок представителей грантодающей структуры в города, где проживают реципиенты

помощи. Наличие контактных лиц на местах позволяло иностранным организациям

быстрее и эффективнее решать рабочие проблемы и экономить время.

Для анализа причин, побуждавших американские неправительственные

организации к сотрудничеству с российскими коллегами, имеет смысл разбить по

категориям все программы и стоящие за ними организационные структуры, которые

проявили себя наиболее активно на российском интеллектуальном “рынке” в 1990-е гг.

Во-первых, это многочисленные программы, спонсируемые правительством США

через свое посольство. Как правило, они развивались в рамках тех официальных задач,

которые ставили перед собой государственные органы. В их числе - содействие России

в быстрейшем переходе к демократическим нормам и экономической модернизации,

создание почвы для взаимопонимания между народами двух стран и так далее. В

большинстве случаев американские организации, участвовавшие в программах

сотрудничества со своими коллегами из вузов и научных центров России, были

мотивированы целями помощи российским ученым, гуманитарными соображениями и

желанием наладить естественные для научного мира творческие контакты в России.

Естественно, помимо этих, официально продекларированных и лежащих на

поверхности целей, существовали и иные. Их можно описать следующим образом:

- внедрение в сознание российских участников программ обмена

западных стандартов политической жизни, процедур демократии и либерального духа

202

свободы. Это делалось по мере ознакомления российских партнеров с опытом

принимающих стран, простого информирования о достижениях их народов,

погружения в стиль и ритм американской жизни, и так далее. Часто американские

программы ориентировались (и это провозглашалось официально) на тех граждан

России, кто еще не бывал за границей и, следовательно, не имел опыта

непосредственного контактирования и знакомства с жизнью стран Запада в области

политических институтов, социальной сферы, науки и пр. Многие администраторы

подобных программ не скрывали, что выделяемые на эти обмены деньги призваны

использовать российских участников в качестве носителей непосредственных знаний

об образе жизни в условиях демократии, способных поделиться ими с согражданами и

повлиять на процесс приобщения России к общепринятым на Западе правилам

политического общежития. Не случайно наиболее типичными профессиональными

категориями, отбираемыми для стажировок и иных поездок иностранными

посольствами, являлись лица, чей круг общественных связей и контактов наиболее

широк - это преподаватели школ и вузов, журналисты, политические деятели,

бизнесмены, активисты неправительственных организаций. При таком подходе важным

критерием являлся не столько тщательный качественный отбор участников с

российской стороны, сколько широкий количественный охват. С точки зрения

большинства российских граждан, принявших участие в программах, предполагающих

посещение зарубежных стран, такая форма пропаганды действует достаточно

эффективно, поскольку она способна изменить многие бытовавшие до этого

представления и даже мировоззренческие ценности. При этом следует отметить, что

прямая идеологическая обработка обычно не практиковалась, и процесс приобщения к

американскому образу жизни происходил плавно и органично.

- опора в дальнейших контактах с российскими вузами на конкретных

людей, вовлеченных в прошлом в международные учебные и научные программы.

Американцы уделили большое внимание внедрению в практику высшего образования

России американской литературы, методики преподавания, соответствующих теорий и

подходов. Фокусирование на этом аспекте было связано с желанием сблизить

образовательные стандарты двух стран с тем, чтобы на этой основе можно было

посылать больше американских студентов учиться в российские вузы и через

несколько лет получить большое количество специалистов со знанием русского языка и

опытом жизни в Россию. Наличие в России грамотных кадров, прошедших школу

работы с зарубежными партнерами и имеющих рыночную квалификацию - одна из

гарантий инвестиций в экономику России. Все это может оказаться полезным в том

случае, если американское присутствие в России будет нарастать, что потребует

гораздо большего числа, чем сейчас, знатоков нашей страны для всех сфер

деятельности - бизнеса, культуры, политики, науки.

- распространение в российском обществе конкретных новаций,

вытекающих из изучения иностранного опыта и его адаптации к российским условиям.

Это касалось юридической системы, банковского дела, конверсии, малого и среднего

предпринимательства, статуса этнических меньшинств. По логике официальных лиц,

чем больше частных компаний в России получат стартовый импульс после

ознакомления их руководителей с иностранным опытом, тем больше потенциальных

партнеров увидят иностранцы, желающие торговать с Россией или делать здесь

инвестиции. Кроме того, стимулирование деловой активности и предпринимательской

инициативы в самой России помогло несколько снизить уровень эмиграции из России,

которая для многих государств стала проблемой.

- повышение уровня информированности государственных органов об

умонастроениях российских граждан, их политических симпатиях и антипатиях,

ожиданиях и предпочтениях. Характерно, что любая программа пребывания за

границей по линии правительственных стажировок предполагает достаточное

203

количество неформальных бесед, встреч, дискуссий, обсуждений российских проблем в

кругу тех, кто занимается «российскими исследованиями» за рубежом. С точки зрения

государственных органов США, это - важный элемент понимания нынешнего

положения дел в России, поскольку современное российское общество во многом

остается слабо изученным в профессиональном плане, а большая часть бывших

“советологов” ориентируется на свой прошлый опыт и знания, которые в большинстве

случаев с точки зрения сегодняшнего дня уже выглядят устаревшими. Этот аспект

особенно касается американских государственных ведомств, поскольку для них

традиционно остро стоит проблема понимания менталитета иных народов, их

культурных традиций, исторической памяти, и так далее.

Второй категорией являются международные организации, занимающиеся

выделением грантов или иными формами сотрудничества. НАТО уже несколько лет

предоставляет стипендии для российских ученых - международников в рамках

программы “Демократические институты”, а также спонсирует конференции. Здесь

прослеживается известный идеологический подтекст, особенно в свете решимости

Североатлантического блока сбить волну враждебности в свой адрес среди российских

граждан, в том числе интеллигенции.

Третья группа - это негосударственные организации, занимающиеся

благотворительной деятельностью, в том числе предполагающей выдачу грантов. Их

интерес тоже имел несколько параметров. Большинство из этих организаций ставило

одной из важнейших своих целей влияние на поведение и образ действия российских

официальных лиц. В этом - существенное отличие работы неправительственных

центров США от государственных программ, в которых, как мы уже упомянули выше,

больший упор делался на расширение количества наших сограждан, приобщенных к

ценностям американской цивилизации. Частные структуры (центры, фонды,

институты) гораздо больше были озабочены своим влиянием на российскую

политическую элиту. Например, московское представительство Фонда наследия

выпускало на русском языке серию брошюр, предназначенных для политических

лидеров (среди тем - рекомендации по проведению приватизации в российских

городах, анализ особенностей Конституции РФ, и так далее). В аналогичном ключе

действовал и Национальный демократический институт международных отношений

(НДИМО), но с большим акцентом на электоральные процессы в России. В числе

приоритетных областей НДИМО - разработка и опубликование материалов по

наблюдению за выборами, рекомендации для выдвигающихся кандидатов по

привлечению внимания средств массовой информации, прогнозирование последствий

прямых выборов губернаторов в российских регионах, принципы выявления и создания

политических лидеров, правовое регулирование политической деятельности, и так

далее. НДИМО выпускал свой “Вестник” на русском языке, освещающий такие

вопросы, как передача американского опыта избирательных кампаний, создание

неправительственных организаций в странах СНГ, советы по проведению кампаний в

защиту общественных и групповых интересов, роль кадровой политики в деятельности

политических партий, обзор федеральных отношений в РФ и местных выборов, и так

далее.

Так называемые «партийные» институты США:

- обеспечивали научную экспертизу и политический анализ для своих

политиков и дипломатов. Усилиями российских ученых это можно было делать

дешевле и качественнее, поскольку в США просто не хватало специалистов по России,

знакомых со всеми проблемами, интересующими политических лидеров США, от

партийного строительства в регионах до положения дел в молодежных организациях

России. Даже если бы достаточное количество специалистов и нашлось, то стоимость

их аналитических услуг была бы очень высока;

204

- обеспечивали прямой выход на ключевых российских политиков и

региональных лидеров, пользуясь своими связями и опытом работы в России.

Типичной формой деятельности являлась периодическая организация обучающих

семинаров, тренингов, “мастерских” для будущих партийных лидеров, особенно в

субъектах федерации;

- косвенно маргинализировали те партии России, которые они считали

радикальными или экстремистскими и вести дела с которыми в будущем по большому

счету не собирались (коммунистические и националистические, прежде всего). Обучая

партии демократического толка политическому мастерству и технологиям прихода к

власти, зарубежные фонды как бы опосредованно давали им некую интеллектуальную

фору, своего рода преимущество перед конкурентами;

- преследовали цель “обкатать” свои молодые кадры и апробировать новые

формы политической коммуникации в стране с иным типом политической культуры.

Аналогичным образом строило свою деятельность московское представительство

американского фонда Карнеги. Оно активно осуществляло рекрутирование в свой

состав ведущих российских ученых в качестве политических экспертов и аналитиков, а

также наладило выпуск специализированного политологический журнала Pro et Contra

на русском языке. Московские эксперты фонда Карнеги часто публиковались на

страницах российской прессы и выступали с комментариями на телевидении. Помимо

“паблисити”, эта деятельность преследовала и сугубо практическую цель. Она, с нашей

точки зрения, состояла в создании под эгидой фонда Карнеги мощной аналитической

структуры, своего рода американо-российского “мозгового центра” с надежной

репутацией среди политической элиты России. Сотрудники такого центра высоко

котировались в качестве эффективных политических консультантов, имиджмейкеров и

аналитиков, а, следовательно - находили себе применение в ходе предвыборных

кампаний и получали доступ к консультированию высоких чинов в российских

коридорах власти. Таким образом, у фонда Карнеги и аналогичных структур оказался

существенный рычаг влияния на политическую элиту и хорошо налаженная система

информационного обеспечения своей деятельности.

Ряд центров США, имеющих представительство в Москве (например, Фонд

Макартуров) содействовало и строго научным исследованиям, но в строго

ограниченных тематических рамках. В них включались проблемы либо связанные с

изучением демократии, либо с осмыслением тех новейших школ и теорий, которые

получили наибольшее признание на Западе (пост-модернизм, гендерные исследования

и феминизм, и пр.). Этим расширялись международные связи американских ученых и

достигалось ускоренное проникновение новейших идей и концепций в российскую

науку.

Если говорить об организациях с научным статусом, то их влияние на российских

партнеров в основном связано с грантами на исследования. К примеру, один только

фонд Макартуров ежегодно выделял для России грантов на несколько миллионов

долларов. Если мы обратимся к тематике исследовательских проектов,

профинансированных фондом Макартуров в 1990-е гг., то среди них наибольший

интерес у американской стороны вызвали: различные методики изучения

общественного мнения; проблемы массовой миграции; правозащитная деятельность;

динамика политического и социального статуса военных; свобода средств массовой

информации; права женских организаций; дискриминация в отношении этнических

меньшинств; экология; радикальный национализм и политический экстремизм;

неправительственные некоммерческие организации «третьего сектора»; американские

принципы рекламной деятельности в России; земельная реформа. Из поддержанных

фондом Макартуров проектов негуманитарного профиля в России можно выделить

следующие: последствия производства химического оружия для окружающей среды;

сохранение озонового слоя; ядерная и радиоактивная безопасность; развитие малых

205

гидросистем; загрязнение водных источников; переработка ядерного топлива и

перспективы борьбы с плутониевым заражением; генетические и техногенные

последствия ядерных испытаний; гидрохимическая картография; моделирование и

прогнозирование утечек радиоактивных веществ со дна водоемов; поддержание

биоразнообразия экосистем; утилизация металлургических отходов

818

Нужно иметь в виду, что многие международные научно-учебные организации

сами существовали на гранты, полученные от крупных фондов и корпораций. В этом

случае бурная активность в таких относительно “новых” для их деятельности странах,

как Россия, служила средством убедить грантодающую благотворительную инстанцию

в том, что выделенные деньги потрачены не впустую и принесут какую-то пользу. Без

этого нельзя было надеяться на получение следующих траншей. Поэтому можно

предположить, что тот же самый Фонд наследия или НДИМО, используя факт своей

интенсивной деятельности в России, усиливали таким образом свою репутацию

активных и мобильных центров с широкими связями в международной политике, что в

конечном итоге принесло новые финансы в их бюджет.

Для многих российских ученых и преподавателей сотрудничество с

зарубежными коллегами в 1990-е годы были основной формой поддержания своего

жизненного уровня и относительного материального благополучия. Международное

сотрудничество - это естественный компонент развития любой науки.

Интернациональные творческие коллективы, совместные научные проекты и

публикации, интенсивное общение “поверх границ” между учеными родственных

специальностей из разных стран - это стандартные нормы, давно установившиеся в

мировой практике. Усилия американских организаций в 1990-е гг. часто поддерживали

ученых в России в кризисный период. Естественно, при этом каждая организация,

тратящая немалые деньги на привлечение к сотрудничеству российских ученых, имела

в те годы и свои собственные интересы. Негативные последствия того внимания,

которые проявляли американские инстанции к научной элите России, были связаны, на

наш взгляд, со следующими обстоятельствами:

- с попытками под видом чисто научных контактов проводить сбор

информации, имеющей важное стратегическое значение в плане национальных

интересов РФ. Для гуманитарных наук такой “сценарий” относительно редок в силу

самой их специфики и характера, однако были исключения;

- с навязыванием массовому общественному сознанию неких стереотипов

восприятия политики стран Запада в отношении России, удобных для российских

соперников или конкурентов;

- с протаскиванием на рынок образовательных услуг России тех западных

схем и моделей общественного развития, которые не поддавались адаптации в нашей

стране;

- с установлением неких “особых”, “эксклюзивных” отношений между

определенной американской организацией и какой-то влиятельной политической силой

России (партией, группой, фракцией и так далее);

- с закреплением среди общественности комплекса “убогости”

российских научных школ и достижений и, соответственно, априорного

интеллектуального превосходства Запада в этом отношении.

В целом, деятельность неправительственных организаций на территории России

была в 1990-е годы нормальным явлением, характерным для большинства

демократических или демократизирующихся стран мира. Представляется, что важным

предварительным условием оценок деятельности этих организаций может быть

детальное их изучение с точки зрения анализа имеющихся ресурсов, опыта работы в

других странах, системы политических коммуникаций и общественных связей,

приоритетных направлений и пр. На основе этого возможно как отслеживание

эволюции их деятельности, так и выстраивание «сценариев» их поведения в

206

конкретных ситуациях, моделей действий в отношении тех или иных российских лиц

или инстанций, мотивации и т.п.

Говоря в первой части о нескольких дискурсивных «волнах» внутри политико-

академического комплекса США, мы отметили возникновение сетевых форм

профессиональной коммуникации. Это интересное явление ведёт к появлению

дискурсивных зон, ставших следствием совместного анализа и понимания ряда

проблем двухсторонних отношений. Эти «зоны» могли иметь различное

организационное выражение: общие конференции и научные проекты, публикация

регулярных изданий (например, «Вестник Института Кеннана в России»),

долгосрочные программы (PONARS), и т.д.

В этой части нашего исследования мы опять-таки опираемся в методологическом

смысле на работы М.Фуко, а именно – на его положение о том, что «любое

высказывание включает в себя поле предшествующих элементов, относительно

которых оно располагается, но которое оно способно реорганизовать и

перераспределить в соответствии с новыми отношениями»

819

. Иначе говоря, любой

дискурс открывает «пространство коммуникации», которое соединяет высказывания в

«констелляции» в соответствии с множественными связями, их «сшивающими».

Одним из наиболее интересных примеров «миграции» дискурсивной конструкции

из США в Россию является, пожалуй, политическая траектория концептов «Новой» и

«Старой» Европы. Несмотря на то, что в качестве семантических единиц они

существовали давно, новый этап их «сигнификации» был связан с нашумевшим

заявлением Доналда Рамсфелда, сделанным в связи с началом военной операции США

и их союзников против Ирака. Как известно, «Старая» Европа, представленная в

интерпретации Д.Рамсфелда Францией и Германией, приравнивалась к инертной,

консервативной части континента, скептически настроенной по отношению к самой

идее «гуманитарных интервенций» и отдающей приоритет традиционным

представлениям о суверенитете. «Новая Европа», напротив, по этой версии

характеризовалась как группа политически динамичных стран, готовых к солидарности

с американским пониманием «глобальной войны с терроризмом» и разделяющих

американские принципы формирования основ глобального миропорядка. Парадокс

ситуации состоит в том, что, несмотря на огромные различия между Москвой и

Вашингтоном в отношении основ международной политики, именно Россия (в отличие

от большинства стран ЕС) восприняла само разграничение между «Новой» и «Старой»

Европой, предложенное от имени администрации США одним из её ключевых фигур,

хотя и наполнила его новым смыслом, фактически адаптировав эту контрастную

формулу к своему пониманию устройства политического пространства Европы.

Переняв саму американскую формулировку, Россия, тем не менее, самостоятельно

расставила акценты в смысловых рамках, открывавшихся благодаря ей: Москва сделала

приоритетные отношения с Францией и Германией, то есть со «Старой» Европой,

одной из важнейших составляющих своей политики в отношении стран Запада.

Если случай с «Новой» и «Старой» Европой показывает способность

дискурсивных конструкций, перенесённых в иную политическую среду, к мутации, то

есть радикальному изменению своего политического смысла, то другой пример – а

именно, с термином «Балтийско-Черноморский регион» - демонстрирует, как некий

географический «обозначающий» может быть заимствован некритически. Опять-таки,

у этого термина есть долгая история, однако на рубеже 20 и 21 веков с подачи США он

был реанимирован в качестве условного понятия, обозначающего окраинную часть

Европы, сделавшую политический выбор в пользу цивилизационного и социо-

культурного движения в сторону евро-атлантического сообщества. Понятно, что так

называемый «Балтийско-Черноморский регион» существует лишь в качестве

«вымышленного», «воображаемого» проекта, суть которого сводится к

207

переструктурированию политического пространства к западу от границ России. Однако

парадокс ситуации состоит в том, что Россия, политически оппонируя самой идее,

заложенной в этом проекте, спонсируемом Соединёнными Штатами, оперирует самим

этим термином, признавая, хоть и косвенным образом, реальность существования

такого «региона». Оба эти примера показывают, что «островки» совместного дискурса

формируются противоречиво и с огромным трудом. С семантической точки зрения, за,

казалось бы, общими формулировками может скрываться абсолютно разное понимание

той или иной дискурсивной ситуации.

С организационно-институциональной же точки зрения, серьёзным препятствием

для появления общих «островков дискурса» является игнорирование интеллектуальных

и информационных возможностей международного сотрудничества между научными

центрами России (Горбачёв-фонд, Совет по внешней и оборонной политике, фонд

“Политика”, Институт экономики переходного периода, Фонд эффективной политики и

др.) и зарубежными “мозговыми центрами”, особенно занимающими критическую

позицию в отношении тех аспектов внешней политики США (расширение НАТО и

военных акций США против Югославии или Ирака), которые критикуются российским

правительством (Институт КАТО и Институт прогрессивной политики в США, и т.д.).

Российская дипломатия весьма пассивна и в отношении идентификации и поиска форм

взаимодействия с теми профессиональными, общественными и политическими

организациями в США, чьи позиции совместимы с принципиальными установками

внешней политики РФ.

Дискуссии о правомочности и целесообразности военных операций против

суверенных стран оказали двоякое воздействие на дискурсивные отношения между

США и Россией. С одной стороны, они развели по разные стороны эти две страны, но с

другой - способствовали образованию новой разделительной линии внутри самого

американского общества, а значит – создали потенциальные возможности для более

активного участия российских экспертов, журналистов, политических деятелей в

дискуссии на эту тему в самих США. Недооценивать значение подобного рода

контактов с точки зрения влияния на общественное мнение в странах Запада было бы

ошибкой.

Совместные «островки» возникают, прежде всего, в зонах пересечения (или

взаимного наложения) одного из «сегментов» американского дискурса с теми частями

дискурсивного пространства России, которые близки им по общим мировоззренческим

установкам. К примеру, это относится к идее о том, что после расширения НАТО

может не столько окрепнуть, сколько ослабнуть. Другим примером является общее

понимание того, что за включением в состав НАТО новых членов стоят вполне

прагматические и своекорыстные расчеты: например, в ряде изданий (в частности,

вашингтонского Университета национальной обороны) косвенно признавалось, что

военные из Польши, Венгрии и Чехии будут очень интенсивно привлекаться к

операциям по поддержанию мира под эгидой НАТО, и в этом смысле заменят на

наиболее рискованных направлениях западноевропейских и североамериканских

военнослужащих. Многие американские противники или критики расширения НАТО,

равно как и их российские коллеги, напоминали, что есть не очень удачный, но зато

весьма дорогостоящий опыт умиротворения Западом Боснии. Существует и проблема

финансирования, и нежелание рисковать американскими жизнями ради безопасности

далёкой и не очень стабильной Восточной Европы.

Появление «островков» совместного дискурса становится, таким образом,

результатом совместных дискуссий – например, о том, каким образом расширение

Североатлантического блока может принять какие-то компромиссные формы. Их

итогом стало осознание того обстоятельства, что России вполне возможно работать в

208

структурах НАТО и поддерживать с этим блоком деловые отношения. Несколько

направлений представляются наиболее перспективными.

Первое касается реальных (как в случае с признанием режима В.Коштуницы) или

риторических (как в случае со сделанным В.Путиным заявлением о возможности

участия России в деятельности НАТО) акций, направленных на сближение

политических и военно-стратегических позиций НАТО и РФ, на демонстрацию

лояльности в отношении Запада и готовности к дальнейшему сотрудничеству с ним.

Второе направление внешнеполитического поведения России связано с

отношениями нашей страны с незападными режимами. В отношении руководителей

КНДР, Монголии, Кубы, Ирана Кремль выработал определённую схему, которая может

принести ему некоторые (хотя и весьма ограниченные) политические дивиденды. Она

состоит в том, чтобы, сохраняя видимость влияния на авторитарные режимы,

подчёркивать этим свою значимость в глазах Запада.

В-третьих, российская дипломатия пытается использовать те возможности,

которые реально существуют в рамках многочисленных международных институтов,

особенно созданных за последние годы. Участие в работе каждой организации даёт

возможность влиять на политические процессы, строить коалиции и искать

компромиссы. В частности, повсеместная критика МВФ может быть использована

Россией для более активного подключения к дискуссиям о необходимости

видоизменения многих международных структур и для отстаивания своих интересов в

их реформировании;

В-четвёртых, Россия пытается воспользоваться возможностями, вытекающими

из провозглашённого Соединёнными Штатами желания, чтобы новые члены НАТО

(Польша, Венгрия, Чехия) в ближайшее время улучшили отношения с РФ

820

Аналогичным образом Россия сможет обернуть себе во благо то обстоятельство, что,

согласно многочисленным неофициальным высказываниям американских политиков и

дипломатов, те страны, которые имеют нерешённые конфликты в отношениях с

Россией, ухудшают свои шансы на вхождение в НАТО.

В-пятых, модель решения межэтнического конфликта, воплощённая НАТО в

Косово, не принесла убедительных позитивных результатов. Идея о достижимости

мирного сосуществования “многоэтнического сообщества”, которую пропагандировала

М.Олбрайт и многие дипломаты США, оказалась утопией. Насилие и вооружённые

инциденты в Косово приобрели регулярный характер, и многонациональные “голубые

каски” не в состоянии обеспечить стабильность. Аналогичным образом, модель

решения конфликта в Чечне, продемонстрированная Россией, тоже не выглядит

убедительной. Попытки России решить проблему международного по своей сути

терроризма на территории Чечни имеют свой очевидный для многих предел. В этом

смысле можно сказать, что ни США в Косово, ни Россия в Чечне не смогли выработать

оптимального сочетания военных и политических инструментов при урегулировании

региональных “конфликтов малой интенсивности”. Эти неудачи доказывают

необходимость начала совместной разработки политических технологий устранения

конфликтов и создания комплексной системы индикаторов потенциальных очагов

насилия в “горячих точках”

821

В-шестых, сосредоточенность США на проблемах терроризма открыла новые

возможности для усиления российско-американского партнерства в вопросах

безопасности. События 11 сентября сблизили многие внешнеполитические подходы

США и России. В этом проявляется, говоря языком социологии международных

отношений, «риск-солидарность»: «после событий сентября 2001 г. в Нью-Йорке и

октября 2002 г. в Москве миллионы американцев и русских испытывают огромную

потребность в солидаризации»

822

Россия старается поддерживать интерес США к проблемам международного

терроризма в рамках диалога РФ - НАТО и «Партнёрства во имя мира». С одной

209

стороны, это может предоставить России новые ресурсы. Так, эксперты говорят о

полезности создания международного центра по анализу и предупреждению

международного терроризма. В профессиональных кругах обсуждается идея

совместного создания специальных невоенных контингентов для помощи территориям,

пострадавшим от международного терроризма (их аналог в англоязычном варианте -

Civilian Intervention Units

823

или Rapid Expert Assistance Cooperation Teams

824

С другой стороны, совместная работа по противодействию международному

терроризму в перспективе может способствовать переключению внимания

Североатлантического блока с Центральной и Восточной Европы и Прибалтики на те

страны Ближнего Востока и Северной Африки, которые заслужили репутацию

спонсоров терроризма. Не следует забывать, что в НАТО есть группа стран (Италия,

Франция, Греция, Испания, Португалия), которые настаивают на приоритетности

средиземноморского, а не центрально- и восточноевропейского направления в будущей

деятельности этого блока. Подобные настроения объективно соответствуют

российским интересам (в том числе и с точки зрения обстановки на Кавказе и в

Средней Азии).

Другим важным тематическим полем, на котором появились «ростки» общего

дискурса, была проблематика СНГ. Достаточно бросить беглый взгляд на

разработанные сценарии поведения США на постсоветском пространстве, чтобы

понять, что США пришли на территорию СНГ всерьез и надолго. На этом достаточно

противоречивом фоне российским специалистам по внешнеполитическому

планированию важно правильно позиционироваться на международной арене с тем,

чтобы предотвратить возможное охлаждение отношений с США.

Следует иметь в виду, что В.Путин косвенно признал, что СНГ не является

исключительной сферой российских интересов. В мягкой форме на это указывает фраза

его интервью 2001 г. том, что “Россия не будет бояться развития отношений своих

соседей с другими государствами, в том числе развития отношений

центральноазиатских государств с Соединёнными Штатами”. Сам факт публичного

обсуждения В.Путиным накануне одной из его встреч с президентом Дж.Бушем

проблемы присутствия на территории Грузии международных террористов,

переброшенных туда из Чечни, свидетельствовал о готовности России сделать эту

непростую ситуацию предметом двухстороннего обсуждения. Так как для США

военные базы имеют критическое значение в связи с военными операциями в

Афганистане и Ираке, позиция России должна, на наш взгляд, определяться тем, в

какой степени дислокация американских баз отвечает тем: а) целям, которые РФ

полностью разделяет (это касается совместной анти-террористической деятельности и

наведения относительного порядка в Афганистане); и б) интересам, которые есть у РФ

(в случае с Ираком они состоят в участии нашей страны в послевоенном

восстановлении экономики и политическом урегулировании).

Линия России, в идеальном варианте, могла бы заключаться в использовании

фактора американского присутствия в странах Средней Азии для решения тех проблем,

которые актуальны для безопасности самой России (помимо борьбы с исламским

экстремизмом, к их разряду нужно отнести также блокирование наркобизнеса).

Ресурсы США здесь могут оказаться полезными. Кроме того, на основе

конструктивного взаимодействия в борьбе с терроризмом и наркотрафиком военные

ведомства РФ и США смогут продвинуться к выработке новой модели совместной

реакции на общие вызовы безопасности. Думается, что в интересах России - предлагать

и добиваться реализации неких общих организационных вариантов действия (вплоть до

создания российско-американского анти-террористического батальона или других

форм сотрудничества).

У России появился шанс использовать остатки своего влияния на среднеазиатские

государства для того, чтобы как минимум обеспечить скоординированный ответ

210