Клямкин И.М. Европейский выбор или снова особый путь?

Подождите немного. Документ загружается.

трети сторонников. А 66% опрошенных считают, что развитие современной

России должно базироваться на верховенстве закона, в том числе и над

властью, плюс на конкуренции в экономике и политике.

Следующий немаловажный вывод заключается в том, что российская эли

та, как бы ее ни ругали, является именно тем слоем общества, который проду

цирует и накапливает общественный капитал. Обычно одним из критериев

этого служит участие в добровольных объединениях. Так вот, по данным оп

роса WVS (World Value Survey), в России 70% населения ни в одно обществен

ное объединение не входят, а те, которые сказали, что входят, имели в основ

ном в виду профсоюзы. По данным же нашего опроса, более 60% респонден

тов из элитных групп считают себя членами той или иной добровольной

ассоциации. Это без учета такого ответа, как «своя команда» по месту работы.

На первых местах идут два вида добровольных объединений — различные

профессиональные ассоциации и соседские, т.е. ТСЖ и похожие на них фор

мирования. Таким образом, потенциал общественного ассоциирования, про

дуцирования и поддержания новых общественных тканей в элитных группах

наличествует. Именно отсюда, из этих групп, новая социальная ткань и при

растет.

Очень важным представляются и сложившиеся в российской элите предс

тавления о норме социального и политического развития. Эти представления

почти во всех ее группах совпадают. Исключение составляют чиновники и си

ловики, хотя и в их среде представления далеко не однозначные. Я говорю

не о норме поведения, а именно о представлении относительно такой нормы,

отдавая себе отчет в том, что с такими представлениями их носители не очень

то считаются, что обязательными они, как правило, ни у кого не являются.

Тем не менее и такое представление о норме, о том, как должно быть, на мой

взгляд, очень важно. Как важно и то, что это «должно быть» разительно отли

чается от того, «что есть».

Можно выделить в данном отношении точки элитного консенсуса, т.е.

те позиции, по которым большинство набирается во всех элитных группах,

включая государственное чиновничество. Это приоритет государственных

инвестиций в человеческий капитал, коррекция стратегии реформы ЖКХ,

политическая конкуренция, разделение властей, либерализация партийной

системы, выборность в той или иной форме глав регионов, а не их назначение,

а также развитие самостоятельности местного самоуправления. Кроме того,

есть еще преобладающие мнения, которые не во всех элитных группах соби

рают большинство приверженцев, но около 60% в целом по выборке. И если

исходить из этих представлений, то можно сказать, что партия старого кур

са — это большинство (но далеко не все) сотрудников спецслужб и половина

чиновничества. В целом же эта партия включает в себя менее трети элиты раз

вития.

151

Тайный либерализм элиты

И в заключение о либеральной части элиты. Я имею в виду не партийных

или околопартийных либералов, а тех людей, которые, отвечая на наши воп

росы, последовательно выбирали следующие позиции: верховенство закона,

в том числе и над властью, честная конкуренция с общими правилами игры,

открытость власти обществу и ее подотчетность ему. Так вот, та часть рос

сийской элиты, которая выбирает эти позиции, составляет более 45%, т.е.

подбирается к половине.

Станет ли, однако, эта либеральная часть элиты ядром нового социально

го большинства? Это главный вопрос. Онто, на мой взгляд, и должен быть

поставлен сегодня в повестку дня.

Игорь КЛЯМКИН:

Спасибо, Михаил Николаевич. Я вижу, что у аудитории есть много вопро

сов, и отведу на них больше времени, чем обычно. Чтобы обсуждение было

продуктивным, все неясное желательно максимально прояснить.

Григорий ВОДОЛАЗОВ (профессор РГГУ, доктор философских наук):

Не находите ли вы противоречия в том, что сказали? С одной стороны,

элита прислонилась к власти и покорно играет по ее правилам, а с другой —

является субъектом развития. Как это у вас совмещается?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

Противоречие не у меня. Противоречие существует между расхожим

представлением об элите и ее позициях, которое я тоже разделял, и самими

позициями, выявленными в ходе исследования.

Александр КЫНЕВ (руководитель региональных программ Фонда развития

информационной политики):

Михаил Николаевич, вот такой вопрос: каков процент среди тех людей,

которым предлагалось ответить на вопросы анкеты, отвечать отказались? Ведь

получается, что вы должны учитывать только мнение тех, кто изначально доб

рожелательно отнесся к исследованию. Но насколько соответствует оно ре

альным умонастроениям всей элиты?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

Хороший вопрос. В предыдущем исследовании ЛевадаЦентра, о котором

здесь упоминалось, соглашался отвечать примерно один из 25. У нас получи

лось более благодарное VIPобщение: нам отвечали через одного. Мы обрати

лись к 2000 человек, из которых согласие на участие в исследовании дала ты

сяча. Причем больше половины были изначально настроены недоброжела

тельно. Это, кстати, отдельная тема исследования, как в элитных группах

152

Европейский выбор или снова «особый путь»?

проводить опрос. И его ход в данном случае предоставляет в наше распоряже

ние не менее значимую информацию, чем сам опрос и его результаты.

Я не могу сейчас на этом останавливаться, но в книжке

, которую готовлю, это

обязательно сделаю.

Дмитрий КАТАЕВ (председатель Общественного совета по жилищной поли'

тике):

Понимаю, точный ответ вы не дадите, но все же: если бы такой опрос уда

лось провести в 1960–1970е годы, какие были бы получены результаты? Мне

почемуто кажется, что примерно такие же, какие получены вами сегодня.

Как вы думаете?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

В те времена такие опросы не проводились и проводиться не могли. И та

кие варианты ответов, какие мы предлагаем сегодня, вставлять в социологи

ческую анкету в советское время никому не пришло бы в голову.

Вы, как понимаю, хотите сказать, что тогда социологи получали, что хоте

ли получить, и сейчас то же самое. Но это не так. Достаточно сказать, что три

четверти всех респондентов, согласившихся отвечать на наши вопросы, тре

бовали полной анонимности. Причем они просили не только не называть

их самих, но и их компании, а некоторые даже и регион.

Поэтому то, что мы анализировали, не есть общественное мнение рос

сийской элиты. Это совокупность частных мнений представителей элитных

групп, высказанных по секрету. Тем не менее я считаю, что полученные дан

ные заслуживают внимания. О том, что элиты у нас никуда не годные, мы все

хорошо знаем. А о том, что они гораздо более нормальные, чем принято ду

мать, я, например, до нашего исследования не предполагал.

Игорь КЛЯМКИН:

Головы у них нормальные, а действия не совсем.

Андрей ЛАРИН (факультет менеджмента ГУ—ВШЭ):

Какими критериями вы руководствовались, комплектуя элитные группы

для исследования?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

Критерий у нас был достаточно простой. Мы опрашивали успешных лю

дей. Успех должен быть подтвержден рейтингом в широком смысле. Напри

153

Тайный либерализм элиты

_________________________________

См.: Афанасьев М. Н. Российская элита развития: запрос на новый курс. М.: Фонд «Либераль

ная миссия», 2009.

мер, мы опрашивали членов торговопромышленных палат ряда регионов.

Вполне, на мой взгляд, ясный и четкий критерий успешности бизнеса. Что ка

сается федеральных чиновников, то мы ориентировались на уровень руково

дителей департаментов и их заместителей в органах государственной власти.

Для региональных чиновников это был уровень министров, заместителей ми

нистров, начальников отделов региональных правительств и администраций,

а также глав местного самоуправления. На других группах останавливаться

не буду, это займет много времени.

Алексей ЗУДИН (руководитель политического департамента Центра поли'

тических технологий):

Мой первый вопрос связан с тем, что существует очевидная разница меж

ду вербальной поддержкой и поведением. В какой степени это учитывалось

при обработке полученных результатов?

А второй вопрос обусловлен тем, что я всетаки не понял критерии диффе

ренциации: в чем отличие плохой «олигархической элиты» от хорошей «элиты

развития»? Из того, что вы сейчас сказали, отвечая на вопрос, следует, что

«элита развития» была выделена по должностному принципу. Если так,

то насколько правомерно это делать?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

При обработке данных «поведенческая поддержка», в отличие от вербаль

ной, не учитывалась. Если же речь идет об интерпретации результатов, то оче

видное несовпадение представлений элитного большинства о должном и пра

вильном и боязнь публичного выражения этих представлений требуют самого

серьезного внимания и объяснения. Ведь, по сути, речь идет о социальном ци

низме нашей элиты.

А об отличии «олигархической элиты» от «элиты развития» могу сказать,

что это отличие прежде всего статусное. «Элита развития» успешна, но она

отстранена от формирования политического курса страны. Внутри должност

ной иерархии она находится на средних позициях. В терминологии Ольги

Викторовны Крыштановской, это не элита, а субэлита. Под элитой же она

подразумевает только верхний уровень государственной власти. Но у меня

другие критерии, и я попытался их обозначить.

Лев ГУДКОВ (директор Аналитического центра Юрия Левады):

Если судить по тем предварительным данным, которые нам предоставили,

то в глаза бросается одна очевидная «аномалия». Я имею в виду ответы предс

тавителей армии. Реакции военных явно не совпадают с обычными представ

лениями о ней как консервативной и антидемократической силе. Армия в от

личие от других силовиков получается у вас какаято очень уж либеральная.

154

Европейский выбор или снова «особый путь»?

В этой группе опрошенных оценки ситуации и текущей политики весьма не

гативные, а представления о том, как надо было бы устроить жизнь в России,

порой слишком уж либеральные. Чем вы это объясняете?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

Я с вами не вполне согласен. По вопросам, касающимся отношения

к Западу или отношения к СМИ и того, как их нужно регулировать, ар

мейские офицеры занимают отнюдь не либеральную позицию, что сбли

жает их с работниками правоохранительных органов и национальной бе

зопасности. Позиция этой группы не либеральная, но она антирежимная.

И понятно почему. Ведь не секрет, что существующий режим — это

не их режим. Они от него мало что имеют, они его не любят и всячески

манифестируют это в ходе такого «секретного» социологического иссле

дования.

Владимир ЮЖАКОВ (Центр стратегических разработок, руководитель

проекта по административной реформе):

Я бы хотел уточнить: а почему в исследовании не представлена такая элит

ная группа, как политики? Или у нас уже все политики вне политики? Либо

их позиция настолько секретна, что не удалось разузнать?

Михаил АФАНАСЬЕВ:

Если под политиками подразумевать депутатов Государственной Думы

или региональных легислатур, то они представлены. Но в отдельную группу

мы их не выделяли, вопервых, потому, что их было опрошено сравнительно

немного, а вовторых, потому, что все они из «Единой России».

Игорь КЛЯМКИН:

Спасибо, Михаил Николаевич. Сейчас мы послушаем трех известных про

фессиональных социологов, которым, как я уже говорил, мы предоставили

возможность с результатами исследования ознакомиться заранее. Первый —

Лев Дмитриевич Гудков.

Лев ГУДКОВ:

«Наличие в головах элиты либеральных представлений еще не означает,

что эти представления будут воплощаться в ее поведении»

Прежде всего, мне хочется поздравить автора. Помоему, получилась

очень интересная работа. Она добавляет много важных штрихов в картину на

ших представлений о российской элите. Да и вообще отрадно, что такие ис

следования делаются. Они очень трудны, и я не могу, исходя из собственного

опыта, не отнестись с состраданием к тем, кто занимается этой проблемати

155

Тайный либерализм элиты

кой. Может быть, легче исследовать бомжей и преступников, чем закрытые

высокостатусные группы.

Немаловажно и то, что опрос масштабный — опрошено 1000 человек. Хо

тя, справедливости ради, замечу, что авторы ошибаются, утверждая, будто

их работа является первым крупномасштабным опросом такого рода. В

1993–1994 годах сотрудники нашего Центра Л. Хахулина, Л. Косова и Б. Голо

вачев провели репрезентативный опрос элиты, причем это был действительно

опрос по представительской выборке, основанной на номенклатурных спра

вочниках советского и ельцинского времени. Выборка тогда составляла

2000 человек.

Представленные Михаилом Афанасьевым данные свидетельствуют об из

менении настроений по сравнению с имевшими место в 2005–2006 годах, ког

да мы проводили свой опрос российской элиты. Заметен рост ее критичности

в отношении к власти. Однако эти изменения не кажутся мне столь радикаль

ными, чтобы можно было говорить о том, что они носят принципиальный ха

рактер.

К тому же использовавшаяся в данном исследовании методика не позволя

ет делать выводы о трансформации этой критичности в какието конкретные

действия. И это, на мой взгляд, недостаток не столько методический, сколько

методологический. Он был уже зафиксирован в вопросе Алексея Зудина и,

я думаю, зафиксирован точно.

Необходимо различать декларативное и операциональное поведение.

Между тем в исследовании нет ни одного вопроса, который позволял бы выя

вить, насколько реализуемы те или иные представления и существует ли сама

потребность в их реализации. С точки зрения задач модернизации это, конеч

но, очень хорошие представления, и они с каждым годом становятся все луч

ше. Люди постепенно чемуто обучаются, осваивая некоторые западные

представления о том, как нужно жить. Но наличие таких представлений еще

не означает, что они могут воплощаться в собственном поведении.

Если посмотреть распределение ответов по группам, то мы увидим, что на

ибольшее одобрение политики властей, наибольшая удовлетворенность про

водимым ими курсом наблюдается у тех, кто сам входит в структуры власти,

т.е. у «чекистов» (так авторы называют группу, состоящую из работников

спецслужб и правоохранительных органов) и чиновников разного уровня.

У них уровень критичности минимальный. Но чем дальше опрошенные

от власти, тем критика становится резче. Выдвигаются относительно либе

ральные альтернативные модели: респонденты указывают на необходимость

дифференциации ветвей власти, ограничения влияния государства, установ

ления независимого суда, т.е. проговаривают все то, что прописал либераль

ный доктор. Но в какой степени все эти хорошие представления могут реали

зовываться на практике? Ответа нет.

156

Европейский выбор или снова «особый путь»?

Правда, по некоторым косвенным признакам в ходе вторичного анализа

можно попытаться выявить связи между определенными декларациями и ре

альным поведением, которое может осуществляться в соответствии с теми или

иными интересами. Но совпадения мы при этом не обнаружим. А если так,

то различия результатов исследования, которое делали мы, и тех, что получе

ны Михаилом Николаевичем, не столь уж существенны, как могло бы пока

заться. За время, прошедшее между двумя опросами, никакой новой програм

мы действий у элиты не появилось. Повторяю: если большинство ее предста

вителей заявляют, что они ничем не обязаны власти и от нее дистанцируются,

то это еще не значит, что появились какието новые модели действия.

Не свидетельствует об этом и то, что по сравнению с населением в целом

у элиты существенно выше показатель участия в различных ассоциациях. Са

мо по себе это еще ни о чем не говорит. Да, подавляющее большинство лю

дей — по данным наших массовых опросов, примерно 90% — в общественные

организации не входит, чем от элитных групп заметно отличается. Но это в на

ших условиях сугубо формальный показатель. Не в том дело, участвуют ли оп

рошенные в заседаниях родительских комитетов, собраниях членов ЖСК или

нет. В советское время все входили в какието объединения: в комсомол, ДО

СААФ, состояли членами спортивных клубов и проч. Сегодня этого нет,

а элитные ассоциации возникли, причем не предписанные, а добровольные.

Ну и что с того? Дело ведь не в этом, а в том, какие это ассоциации, есть

ли у них установка на реализацию тех представлений об устройстве государ

ства и общества, которые сложились у представителей элиты.

О том, что такая готовность минимальна, можно в какойто степени судить

и по представленным данным. В общественнополитических организациях

состоят всего 14% опрошенных. Причем если посмотреть, кто они, то, скорее

всего, обнаружится, что это в основном «единороссы» или политически к ним

близкие люди. Так что, с какой стороны ни смотреть, мы имеем дело с аморф

ной неструктурированной массой критически настроенной элиты, недоволь

ной теми, кто у власти, бурчащей, как в советское время интеллигенция на кух

нях, но при этом ведущей себя, как и все, т.е. как полагается.

Как же могут быть реализованы те реформаторские представления о поли

тическом и социальноэкономическом устройстве, о которых мы можем су

дить на основании проведенного опроса? Что нужно делать, чтобы такие

представления начали трансформироваться в политическое действие? Дело

ведь не просто в декларировании либеральных и демократических идей, кото

рое мы все время ловим в ходе наших исследований. Мало зафиксировать

те или иные представления о необходимости правового государства или нор

мальных выборов вкупе с недовольством выполнением нынешними властями

тех или иных государственных функций. Нужно получить еще данные о том,

с какими реальными групповыми интересами эти идеи соотносятся, чем мо

157

Тайный либерализм элиты

жет быть мотивирована их реализация и как люди собираются их реализовы

вать.

И вот тутто и выясняется, что ничего такого мы обнаружить не можем.

И не только в силу методических или теоретических просчетов, а потому, что

в таких посттоталитарных обществах, как наше, ничего такого нет и не может

быть. Острая социальная критичность околоэлитных кругов, которая может

проявляться и в форме «позитива», т.е. ни к чему не обязывающих представ

лений о должном, оказывается здесь просто необходимым условием сущест

вования. Поэтому и вопрос, помоему, надо в первую очередь ставить о функ

циональной роли элитного или околоэлитного недовольства и его мотивах.

Эти мотивы могут быть разными. Вопервых, правомерно говорить об эли

тарногрупповой самоидентификации, предполагающей дистанцирование

от тех, у кого в руках рычаги власти, с сопутствующим отказом от ответствен

ности. Вовторых, критичность может быть способом выражения претензий

на более высокий статус в форме дискредитации вышестоящих. Втретьих,

она может мотивироваться внутривидовой конкуренцией за власть и влияние

(«мы знаем, как сделать лучше»).

По нашему исследованию, степень негативизма представителей элиты

к своим элитным коллегам была очень высокой. Их обвиняли в некомпетент

ности, продажности, коррумпированности, шкурности, причем обвиняли те,

кто либо непосредственно входил в структуры власти, занимаясь исполни

тельской деятельностью, либо обеспечивал подготовку решений. Острая кри

тика и дискредитация власти внутри структур самой власти — характерная

особенность таких клановобюрократических систем, как российская. Взаим

ная антипатия и готовность «сожрать» друг друга — отличительная черта лю

дей, борющихся за доступ к уху или телу высшего лица, конкурирующих

за признание своей лояльности, а не компетентности. Вместе с тем понятно,

что резко негативные оценки в этой среде коллег или вышестоящего началь

ства не могут быть публично артикулированы.

Однако исследование, которое мы обсуждаем, как и проведенные ранее

нами, показывает, что уровень солидарности с проводимой в стране полити

кой (и самой государственной системой) в разных элитных группах разный.

Соответственно, отличается, причем порой очень существенно, и уровень

критичности, а равно и предрасположенность к альтернативным рациональ

ным представлениям о социальноэкономическом и политическом курсе.

Чем дальше опрашиваемые находятся от центров власти и реального влияния,

тем больше проявляется критичность оценок и альтернативность установок.

И, соответственно, наоборот.

Но я еще и еще раз обращаю внимание на то, что даже в группах, настро

енных максимально критически и выделяющихся своими установками на ли

беральнодемократическую трансформацию системы, не возникает никаких

158

Европейский выбор или снова «особый путь»?

идей относительно того, как эти представления, существующие в головах оп

рошенных, могут быть переведены в операционную плоскость, в область

практической деятельности. Мы не знаем, каковы могут быть механизмы та

кого перевода представлений в действия, как не знаем и того, как может быть

преодолено сопротивление тех, кто сегодня фактически управляет государ

ством. Данное исследование на эти вопросы ответов не дает.

И еще несколько замечаний.

Исследование Михаила Афанасьева показывает не только очень высокий

уровень критичности элитных групп в оценках выполнения государством сво

их главных функций (соотношение позитивных и негативных оценок пример

но 1:2). Я обратил внимание на то, как распределяются самые резкие, самые

критические оценки, которые и есть самые важные. Потому что именно они

показывают, какие сферы деятельности властей выглядят в глазах респонден

тов самыми провальными. И оказывается, что такими провальными воспри

нимаются сферы очень немногие. Вопервых, это политика, приведшая к рез

кой дифференциации доходов, вовторых, положение дел с жильем, втреть

их, российские выборы и, вчетвертых, российская судебная система.

Что означают эти данные? Они означают, что в элите провальными счита

ются, прежде всего, те сферы, которые не затрагивают непосредственно осно

вания власти и ее политики. Да, у нас плачевное состояние ЖКХ, массовая

необеспеченность жильем или его низкое качество. Да, растет социальная

дифференциация, разрыв между богатыми и бедными. Но пока это не вызы

вает сильного социального напряжения, пока нет массовых протестов, руко

водству страны эти проблемы ничем не угрожают, а потому и не особенно его

беспокоят. Подчеркиваю: дело не только в свойственном высшему руковод

ству социальном цинизме или склонности к демагогии, но и в том, что расту

щая дифференциация доходов и трудности с жильем не сопровождаются

в стране скольконибудь заметным ростом напряженности. Социальная за

висть, рессантимент традиционно нейтрализуется привычным представлени

ем о том, что блага распределяются иерархически, что никаких равных прав

у людей нет, что социальная справедливость связана с обеспечением миниму

ма, а не с равенством доступа к распределению благ.

Далее, выборы, тоже вызывающие недовольство опрошенных. Опрос про

водился почти сразу по окончании избирательного цикла 2007–2008 годов,

и у респондентов не размылась еще свежесть впечатлений. На заведомо нече

стный характер выборов они отреагировали, причем многие резко критичес

ки. Возможно, в элитных группах вызрело недовольство сужением поля меж

элитной конкуренции. Но и в данном случае нет достаточных оснований ут

верждать, что отторгаются сами основания сложившейся в России

политической системы. К тому же и среди населения какихто резких движе

ний и протестов по поводу выборов и их результатов опять же не наблюдалось.

159

Тайный либерализм элиты

Эта зона пока остается для власти столь же безопасной, сколь и зона социаль

ных проблем, о которых я говорил раньше.

То же самое можно сказать и о судебной системе. Зависимость судов от ис

полнительной власти, их неспособность защитить людей от произвола

с ее стороны открытого народного негодования не вызывает. Но суд — это ед

ва ли ни самая главная опора всей нашей государственной системы. Ведь

и те же выборы не могли бы быть такими, какие есть, без надежной судебной

защиты. Так что резко критическая оценка этой системы опрошенными в ка

който степени может свидетельствовать об антисистемных настроениях

в российской элите.

Но — обратите внимание: неудовлетворенность состоянием российских

судов выразили лишь 29% респондентов (проведением выборов — 33%, а диф

ференциацией доходов и положением дел с жильем — соответственно 54 и

45%). А отсюда и мой итоговый вывод: российская элита не только не распо

ложена трансформировать свои представления в практические действия,

но и в самих своих представлениях демонстрирует снижающуюся степень

критичности по мере приближения к вопросам, непосредственно касающим

ся базовых параметров российской системы власти. Ведь в оценках, скажем,

таких вещей, как обеспечение свободы слова, свободы объединений или за

щита прав собственности, уровень критичности заметно ниже.

Ольга КРЫШТАНОВСКАЯ (директор Института прикладной политики):

«Во всем мире под элитой подразумевают правящую группу общества,

которую с помощью опроса изучать невозможно»

Я с большим уважением отношусь к Михаилу Николаевичу Афанасьеву,

часто цитирую его замечательные работы. Но в данном случае должна высту

пить в роли Бабыяги. Моя критика состоит из двух частей. Первая часть —

это сама концепция, а вторая относится непосредственно к социологии.

Начну с более легкой, со второй. По телевизору нам часто показывают раз

ного рода «опросы» населения. Спросили двух девушек и одну бабушку

на улице — и вот оно, мнение народа. «Эхо Москвы» регулярно проводит ин

терактивные опросы и сообщает их результаты. Конечно, с оговоркой — мол,

так думают не все жители России, это не репрезентативный опрос, а только

мнение наших слушателей. Но оговорка мгновенно забывается, а цифры в па

мяти остаются.

Вынуждена напомнить коллегам, что социология — это не любой опрос

людей на ту или иную тему. Если вы опросили одного, пусть самого умного че

ловека, например Евгения Григорьевича Ясина, а потом сказали, что так ду

мает вся Россия, потому что Ясин россиянин, то это не социология. И даже

если опросить всех, кто сейчас здесь находится, — это тоже не социология,

позволяющая судить о том, что думает вся Россия.

160

Европейский выбор или снова «особый путь»?