другие — что народ боролся против феодального строя вообще. В трудах советских
историков очень ярко проявлялся «двойной стандарт» при оценке действий повстанцев и
их противников. Так, обычно много и охотно говорилось о «зверствах» «царских
карателей» (которые действительно имели место). В то же время ничуть не меньшие
«зверства» восставших как бы не замечались или же всячески оправдывались.
Крестьянские войны оценивались советскими историками как безусловно
прогрессивное явление в соответствии с марксистским положением о прогрессивности
классовой борьбы вообще. Однако на вопрос о том, в чем состояла эта прогрессивность,
исчерпывающего ответа не давалось. Указывалось обычно на то, что закладывались
традиции народной борьбы, а феодалы, напуганные размахом народных выступлений,
вынуждены были несколько ограничить эксплуатацию крепостных. Выдвигался весьма
спорный тезис о том, что будто бы крестьянская война начала XVII в. задержала до 1649
г. завершение юридического оформления крепостного права в России. Игнорируется при
этом тот факт, что именно в период восстания И. Болотникова, считавшийся высшим
подъемом крестьянской войны, правительство царя Василия Шуйского не ослабило, а
усилило крепостнический режим, приняв указ от 9 марта 1607 г., в соответствии с
которым срок сыска беглых увеличился с 5 до 15 лет. Каких-либо иных конкретных
признаков прогрессивности крестьянских войн советские историки не выделяли.
С 80-х гг. советские историки стали постепенно отходить от ограничения сугубо
классовой характеристики крупнейших народных движений в России XVII —XVIII вв.
Распространился взгляд на эти движения как на концентрированное выражение кризиса
всего русского общества, а не только как на результат обострения классовых противоре-
чий. В этой связи некоторые исследователи вообще отказались считать события,
происходившие в России в начале XVII в., а также Булавинское восстание крестьянскими
войнами. Они не усматривали в этих движениях ни какой-либо «антифеодальной
программы», ни выражения специфических крестьянских чаяний. В настоящее время
большинство историков признает крестьянскими войнами лишь Разинское восстание (но
только события 1670 — 1671 гг., а Каспийский поход С. Разина 1667 — 1669 гг. "они
оценивают как обыкновенное казацкое предприятие), и Пугачевское восстание.
Последнее отличалось тем, что в нем Е. Пугачев и его казачье окружение широко
использовали монархические чувства народа — гораздо шире, чем разницы, и примерно
так же, как Лжедмитрий I и II, И. Болотников и казацкие атаманы начата XVII в. В нем в
наибольшей степени заметны элементы организованности, выражавшиеся в существова-
нии пугачевской Военной коллегии. Исключительной противоречивостью отличался и
облик самого предводителя. Не случайно, как отметила Марина Цветаева в очерке «Пуш-
кин и Пугачев», под пером А. С. Пушкина-историка Е. Пугачев в «Истории Пугачевского
бунта» предстает омерзительным злодеем, а под пером А. С. Пушкина-художника в
«Капитанской дочке» — романтическим Вожатым, вызывающим сочувствие, несмотря
даже на весь ужас содеянного им. Весьма необычен и конец Е. Пугачева. Так, если С. Ра-
зина выдали русским властям казаки из числа его врагов, то Е. Пугачева предало свое же
окружение, надеявшееся тем самым спасти свою жизнь.
Таким образом, важнейшие признаки крестьянских войн — решающая роль (на
определяющих их этапах) крепостных крестьян и выражение в них чаяний крепостного
крестьянства. Как и все народные выступления эпохи феодализма, крестьянские войны
представляли собой стихийный протест народа против существовавших в то время
общественных отношений и тягу его к вольности. Однако при этом едва ли есть
основания для оценки их в качестве прогрессивного явления. Свобода как главная цель
этих движений сочеталась с кровавыми, варварскими, средневековыми методами борьбы
за нее. Как и все гражданские войны, крестьянские войны представляли собой трагедию
народа и страны.