Кирилюк Ф.М. Новітня політологія

Подождите немного. Документ загружается.

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

511

ловека, феминизм, защита окружающей среды. Взаимодействие между этими процессами и спрово-

цированные ими реакции создали новую доминирующую социальную структуру, сетевое общество;

новую экономику — информационалъную глобальную и новую культуру — культуру реальной

виртуальности.

Некоторые ключевые особенности этого нового мира были выявлены в исследовании, пред-

ставленном в этой книге. Информационно-технологическая революция спровоцирована возникно-

вение информационализма как материальной основы нового общества. При информационализме

производство благ, осуществление власти и создание культурных кодов стали зависимыми от тех-

нологических возможностей обществ с информационной технологией как сердцевиной этих воз-

можностей. Информационная технология стала необходимым инструментом для эффективной реа-

лизации процессов социально-экономической реструктуризации. Особенно важна была ее роль в

развитии электронных сетей как динамической, саморасширяющейся формы организации человече-

ской активности. Эта превалирующая, сетевая логика трансформирует все области общественной и

экономической жизни.

Кризис моделей экономического развития как капитализма, так и их параллельную реструкту-

ризацию, начатую в середине 1970-х годов. В капиталистических экономиках фирмы и правитель-

ства действовали по различным критериям и различными методами, которые вместе привели к но-

вой форме капитализма. Он характеризуется глобализацией видов деятельности, составляющих

ядро экономики, организационной гибкостью и возросшими возможностями управления рабочей

силой. Давление конкуренции, гибкость работы и ослабление организации рабочей силы привели к

сокращению расходов государства всеобщего благосостояния — краеугольного камня обществен-

ного договора в индустриальную эру. Новые информационные технологии сыграли решающую

роль в возникновении этого омоложенного, гибкого капитализма, обеспечивая сетевые инструмен-

ты, дистанционные коммуникации, хранение и обработку информации, координированную индиви-

дуализацию работы, одновременную концентрацию и децентрализацию принятия решений.

В этой глобальной, взаимозависимой экономике новые конкуренты, фирмы и страны претендуют

на увеличение доли производства, торговли, капитала и рабочей силы. Возникновение мощной, конку-

рентоспособной тихоокеанской экономики, а также процессы индустриализации и рыночной экспан-

сии в различных частях мира расширили масштаб глобальной экономики, установив пол и культурное

основание экономической взаимозависимости. Информационные сети, сети капитала, рабочей силы и

рынки по всему миру связываются технологиями, полезными функциями, людьми и территориальной

близостью и в то же время делают себя недоступными для населения и территорий, не представляю-

щих ценности и интереса с точки зрения динамики глобального капитализма. За этим последовал со-

циальный и экономический остракизм отдельных общественных прослоек, районов в городах и регио-

нах и даже целых стран, которые я собирательно называю «четвертый мир». Отчаянные попытки

некоторых подобных регионов и социальных групп стать частью глобальной экономики, избежать

маргинальное приводят к тому, что я называю «перверсивная связь», когда международная организо-

ванная преступность использует их для развития всемирной криминальной экономики. Она направле-

на на удовлетворение запретных желаний и поставку запрещенной продукции в ответ на безграничный

спрос со стороны богатых обществ и индивиде!

Реструктуризация этатизма оказалась более сложной, особенно для господствующего этатист-

ского общества планеты — Советского Союза, находившегося в центре широкой сети этатистских

стран и партий. Советский этатизм оказался не в состоянии ассимилировать информационализм, в

результате чего упали темпы экономического роста и произошло критическое ослабление его воен-

ной машины, конечного источника власти для этатистского режима. Осознание застоя и упадка

привело некоторых советских лидеров — от Андропова до Горбачева — к попытке реорганизации

системы. Для того чтобы преодолеть инерцию и сопротивление со стороны партийной государст-

венной машины, лидеры-реформаторы открыли доступ к информации и обратились к гражданскому

обществу за поддержкой. Мощное проявление национальных/культурных и требование демократии

не пошли по руслу предписанной сверху программы реформ. Давление случая, тактические ошибки,

политическая некомпетентность, внутренний раскол аппаратов управления привели к внезапному

коллапсу советского коммунизма, одному из самых экстраординарных событий в политической ис-

тории. Одновременно с этим распалась также и Советская империя, а этатистские режимы зоне ее

влияния были критически ослаблены. Так закончился революционный эксперимент, определявшей

геополитику и угрожавшей нашим жизням последние полвека.

В своем коммунистическом воплощении этатизм на этом практически закончился, хотя китайский

вариант этатизма выбрал более сложный и тонкий путь к историческому исходу. Китайское государство

Ф. М. Кирилюк

512

1990-х годов, полностью контролируемое коммунистической партией, организовано вокруг включения

Китая в глобальный капитализм на базе националистического проекта, представленного государством.

Этот китайский национализм с социалистическими чертами быстро движется прочь от этатизма к гло-

бальному капитализму, пытаясь найти путь адаптации к информационализму без создания открытого об-

щества. После ликвидации этатизма как системы капитализм менее чем за десятилетие пышно расцвел во

всем мире, все глубже проникая в страны культуры и области жизни. Несмотря на широкое разнообразие

социальных и культурных ландшафтов, впервые в истории жизнь всей планеты организована в значи-

тельной степени согласно общим экономическим правилам. Тем не менее это иная разновидность капита-

лизма, отличная от той, что сформировалась во время промышленной революции, или той, которая воз-

никла в период Великой депрессии 1930-х годов и второй мировой войны под влиянием экономического

кейнсианства и идеологии общества всеобщего благосостояния. Это форма капитализма, более жесткая в

своих целях, но несравненно более гибкая в средствах, нежели любая из предшествующих ей. Это ин-

формациональный капитализм, для производства и выборочного присвоения благ опирающийся на воз-

растающую за счет инноваций производительность и глобально ориентированную конкурентоспособ-

ность. Он более, чем когда-либо, интегрирован в культуру и оснащен технологией. Но в настоящее время

как культура, так и технология зависят от способности знаний и информации воздействовать на знания и

информацию через рекуррентные сети глобальных взаимообменов.

Общества тем не менее не являются результатом технологических и экономических трансфор-

маций, так же как и социальные изменения не могут быть сведены к институциональным кризисам

и приспособлению. Примерно в то самое время, когда в конце 1960-х началось развитие этих изме-

нений, мощные общественные движения почти одновременно потрясли весь индустриальный мир,

сначала в Соединенных Штатах и Франции, затем в Италии, Германии, Испании, Японии, Бразилии,

Мексике, Чехословакии, эхом отразились во множестве других стран. Как участник этих общест-

венных движений (я был преподавателем социологии в Парижском университете, кампус Нантьер, в

1968 г.), я свидетельствую об их либертарианизме. Несмотря на частое использование воинствую-

щим авангардом этих движений идеологических пассажей марксизма, они на самом деле имели ма-

ло общего с марксизмом да и с рабочим классом вообще. В сущности своей это были культурные

движения, стремившееся скорее изменить жизнь, нежели захватить власть. Они интуитивно знали,

что доступ к государственным институтам укрепляет движение, в то время как построение нового,

революционного государства извращает суть движения. Их действия включали многоплановые ре-

акции на произвол в использовании властных полномочий, мятеж против несправедливости и поиск

индивидуального экспериментирования. Хотя их идеи часто озвучивались студентами, они никоим

образом не были студенческими движениями, поскольку глубоко проникали в общество, особенно в

молодежную среду, и их ценности эхом отражались во всех сферах жизни. Разумеется, они были

уничтожены политически, потому что, как и большинство утопических движений в истории нико-

гда не претендовали на политическую победу. Но они ушли, оставив значительный след в истории,

ведь многие их идеи и некоторые их мечты начали расти обществах и расцвели как культурные ин-

новации, на которые политики и идеологи должны будут ориентировать последующие поколения.

Эти движения выдвинули проблему, ставшие источниками борьбы за защиту окружающей среды,

феминизма, радикальной защиты прав человека, сексуальных свобод, равенства наций, демократии

городских общин. Культурные движения 1960-х и начала 1970-х годов в их утверждении свободы

личности, в противовес как капиталу, так и государству, вновь сделали упор на политику идентич-

ности. Эти идеи вымостили путь строительству культурных общин 1990-х, кризис легитимности

институтов индустриальной эры, в то время как кризис легитимности привел к размыванию смысла

демократической политики.

Общественные движения не были реакцией на экономический кризис. Они возникли в конце

1960-х, в зените устойчивого экономического роста и полной занятости, как критика «общества по-

требления». Хотя они и спровоцировали некоторые рабочие забастовки (во Франции) и помогли ле-

вым политикам (Италии), но они не были частью правых/левых политических структур индустри-

альной эры, организованных вокруг классовых расколов капитализма. И хотя они в общем-то

сосуществовали с революцией информационных технологией, технология в значительной степени

отсутствовала среди их ценностей и адресатов критики большинства движений, если не считать от-

дельные выступления против дегуманизированной машинизации и их противостояние ядерной

энергетике (устаревшей технологии в информационную эпоху). Несмотря на то, что эти обществен-

ные движения были преимущественно культурными и независимыми от экономических и техноло-

гических изменений, они оказали влияние на экономику, технологию и последующие реорганиза-

ционные процессы. Их либертарианский дух во многом повлиял на движение к

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

513

индивидуализированному, децентрализованному использованию технологии. Их жесткое размеже-

вание с традиционным рабочим политическим движением внес свой вклад в ослабление организо-

ванной рабочей силы, облегчив таким образом капиталистическую реорганизацию. Их культурная

открытость стимулировала технологические эксперименты по манипулированию символами, соз-

давшие новый мир воображаемых представлений, которые должны развиться в культуру реальной

виртуальности. Их космополитизм и интернационализм создали интеллектуальные основы для

взаимозависимого мира. И их отвращение к государству подорвало легитимность демократических

ритуалов, несмотря на то, что некоторые лидеры движений продолжали обновлять политические

институты. Более того, отказываясь от обычной передачи вечных кодов и общепринятых ценностей,

таких, как патриархальность, религиозный традиционализм и национализм, движения 1960-х годов

начали этап фундаментального разделения в обществах всего мира: с одной стороны, активная,

культурно самоопределившаяся элита, конструирующая свои собственные ценности на основе сво-

его собственного опыта; с другой стороны, все более неуверенные, незащищенные социальные

группы, лишенные информации, ресурсов и власти, роющие окопы своего сопротивления именно

вокруг тех ценностей, которые были осуждены мятежными 1960-ми.

Технологическая революция, реструктуризация экономики и критика культуры сошлись в исто-

рическом переопределении взаимоотношений производства, власти и опыта, на которых базируются

общества.

НОВОЕ ОБЩЕСТВО

Новое общество возникает, когда (и если) наблюдается структурная реорганизация в производ-

ственных отношениях власти и отношениях опыта. Эти преобразования приводят к одинаково зна-

чительным модификациям общественных форм пространства и времени и возникновению новой

культуры.

Информация и анализ, представленные в этой книге, убедительно свидетельствуют о таких

многомерных преобразованиях в конце наш его тысячелетия. Я буду синтезировать основные ха-

рактеристики преобразований для каждого измерения, адресуя читателя к соответствующим главам

по каждому предмету за эмпирическим материалом, обосновывающим представленные здесь выво-

ды.

Производственные отношения были преобразованы как социально, так и технически. Несо-

мненно, они остались капиталистическими, но это исторически иной вид капитализма, который я

назвал информациональным капитализмом. Для большей ясности я должен последовательно рас-

смотреть новые характеристики производственного процесса, труда и капитала. Тогда трансформа-

ция классовых отношений может стать явной.

Производительность и конкурентоспособность являются определяющими процессами инфор-

мациональной/глобальной экономики. Производительность, по существу, есть производная от ин-

новации, а конкурентоспособность — от гибкости. Таким образом, фирмы, регионы, страны, эконо-

мические единицы всех видов приводят свои производственные отношения к увеличению

инноваций и гибкости. Информационная технология и культурная возможность ее использования

имеют существенное значение для осуществления новых производственных функций. Кроме того,

новый вид организации и управления, нацеленный на одновременные адаптивность и координацию

становится базисом для самой эффективной системы управления, являясь примером того, что обо-

значил как сетевое предприятие.

В этой новой системе производства труд переопределен в своей роли производителя и резко

дифференцирован в соответствии с характеристиками рабочих. Существует большое различие меж-

ду тем, что я называю родовым трудом, и самопрограммируемым трудом. Ключевым критерием

разделения этих двух видов труда является образование и возможность доступа к более высоким

уровням образования, т. е. включенные в структуру труда знания и информация. Понятие образова-

ния должно быть определено посредством навыков. Навыки могут быстро стать устаревшими в свя-

зи с технологическими и организационными изменениями. Образование (как нечто отличное от

воспитания детей и студентов) — это процесс, посредством которого люди (т. е. рабочая сила) при-

обретают способность постоянно изменять необходимые навыки для данной задачи и обращаться к

источникам для обучения этим навыкам. Всякий получающий образование в адекватном организа-

ционном климате может перепрограммировать себя в соответствии с бесконечно изменяющимися

задачами процесса производства. В то же время родовой труд относится к определенной задаче, не

имеет возможности перепрограммирования и не содержит в себе информации и знаний за предела-

ми возможности принимать и исполнять сигналы. Эти «человеческие терминалы» могут, конечно,

Ф. М. Кирилюк

514

быть заменены машинами или любым другим человеком в этом городе, стране или мире в зависи-

мости от деловых решений. В то время как они коллективно необходимы для производственного

процесса, индивидуально они заменимы, так как добавленная стоимость, произведенная каждым из

них, есть лишь небольшая доля того, что производится организацией или для нее. Машины и родо-

вая рабочая сила различного происхождения и размещения сосуществуют на одних и тех же подчи-

ненных циклах систем производства.

Гибкость, организационно воплощаемая сетевым предприятием, требует существования как се-

тевиков и людей, работающих по гибкому графику, так и широкого набора трудовых институтов,

включающих самозанятость и взаимный субподряд. Изменчивая геометрия этих трудовых институ-

тов приводит к координированной децентрализации работы и индивидуализации труда.

Информациональная/глобальная экономика является капиталистической, фактически более ка-

питалистической, чем любая другая экономика в истории. Но капитал в этой новой экономике так

же трансформирован, как и труд. Законом по-прежнему является производство ради прибыли и для

частного присвоения прибыли на основании прав собственности — это сущность капитализма. Но

как происходит это присвоение прибыли? Кто является капиталистом? При ответе на этот фунда-

ментальный вопрос должны быть рассмотрены три различных уровня. Только третий уровень явля-

ется специфическим для информационального капитализма.

Первый уровень связан с держателями прав собственности. Существует в основном три вида

держателей:

а) акционеры компаний, группа, в которой институциональные, анонимные держатели акций

являются преобладающими и чьи решения по вложению и отзыву средств часто определяются толь-

ко краткосрочными финансовыми соображениями;

б) собственники семейных предприятий, до сих пор значимая категория капиталистов, особен-

но в Азиатско-Тихоокеанском регионе;

в) индивидуальные предприниматели, владельцы собственных средств производства (главным

активом которых являются их мозги), несущие предпринимательский риск субъекты (risk-takers) и

хозяева собственного дела. Эта последняя категория, которая играла фундаментальную роль в про-

исхождении индустриального капитализма, а затем в значительной

степени была вытеснена корпоративным индустриализмом, впечатляющим образом вернулась

при информациональном капитализме, используя значимость инноваций и гибкости как неотъемле-

мых характеристик новой системы производства.

Второй уровень категорий капиталистов относится к менеджериальному классу, т. е. к распоря-

дителям производственными фондами от имени акционеров. Эти менеджеры, чье превосходство

Берли и Минз показали уже в 1930-х годах, по-прежнему образуют сердцевину капитализма при

информационализме, особенно в мультинациональных корпорациях. Я не вижу никакой причины

для того, чтобы не включать в их число менеджеров государственных компаний, которые для дос-

тижения всех практических целей следуют той же логике и принадлежат к одной и той же культуре,

за исключениям риска потерь, перекладываемых на плечи налогоплательщиков.

Третий уровень процесса присвоения прибыли капиталом является одновременно и старой

формой, и фундаментальной особенностью нового информационального капитализма. Причина ле-

жит в природе глобальных финансовых рынков. Именно на этих рынках прибыли из всех источни-

ков в конце концов объединяются в поиске более высоких прибылей. Действительно, величина при-

были, получаемая на фондовом рынке, рынке облигаций, валютном рынке, рынках фьючерсов,

опционов и производных финансовых инструментов, на финансовых рынках вообще, в среднем

значительно выше, чем для большинства прямых инвестиций, за исключением нескольких случаев

спекулятивного характера. Это происходит не вследствие природы финансового капитала, старей-

шей формы капитала в истории, но благодаря технологическим условиям, при которых он функцио-

нирует в информационализме, — аннигиляции им пространства и времени посредством электрон-

ных средств. Его технологическая и информационная способность неустанно сканировать всю

планету в поисках инвестиционных возможностей и двигаться от одного способа размещения к дру-

гому в течении нескольких секунд приводит к капитал в постоянное движение, объединяя в этом

движении капитал из всех видов источников, как например, в случае инвестиций взаимных фондов.

Способность моделей управления финансами к программированию и прогнозированию делает воз-

можным «колонизировать» будущее и его возможные альтернативные сценарии, продавая это «ил-

люзорное имущество» как права собственности на нематериальное. Если игра идет по правилам, в

этом глобальном казино нет ничего дурного. В конце концов, если осторожное управление и соот-

ветствующие технологии позволяют избегать крахов рынка, потери одной части капиталистов суть

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

515

выигрыш других; таким образом, в долгосрочном периоде рынок выравнивается и сохраняет дина-

мическое равновесие. Однако вследствие разницы между величиной прибыли, получаемой от про-

изводства товаров и услуг, и величиной, которая может быть получена от финансовых вложений на

глобальных финансовых рынках, так как капитал никогда не может оставаться без движения. Таким

образом, глобальные финансовые рынки и их управленческие сети суть реальный коллективный ка-

питалист, мать всех накоплений. Сказать так не значит сказать, что финансовый капитал господ-

ствует над индустриальным, эта старая дихотомия просто не соответствует новой экономической

реальности. Действительно, в последние четверть столетия фирмы повсюду в мире в основной сво-

ей массе самофинансировали большинство своих вложений доходами от продаж. Банки не контро-

лируют промышленные фирмы, не контролируют они и себя самих. Фирмы всех видов, финансовые

производители, промышленные производители, сельскохозяйственные производители, производи-

тели услуг, а также правительства и общественные организации используют глобальные финансо-

вые сети как депозитарии своих доходов и как потенциальный источник более высоких прибылей.

Именно в этой специфической форме глобальные финансовые сети являются нервным центром

информационального капитализма. Их поведение определяет ценность акций, облигаций и валют,

принося горе или радость вкладчикам и государствам. Но это поведение не следует логике рынка.

Рынок перекошен, манипулируется и трансформируется комбинацией осуществляемых с помощью

компьютера стратегических маневров, психологией толпы поликультурного происхождения и не-

предвиденными возмущениями, вызванными все более и более высокими степенями сложности

идущего в мировом масштабе взаимодействия между потоками капитала. В то время как передовые

экономисты пытаются смоделировать это поведение рынка на основе теории игр, результаты их ге-

роических усилий по построению прогнозов на основе гипотезы рациональных ожиданий немед-

ленно загружаются компьютеры финансовых мудрецов для получения с помощью этого знания

конкретного преимущества путем использования новых вариантов распределения инвестиций. По-

следствия этих процессов для взаимоотношений социальных классов столь же глубоки, сколь и

сложны. Но прежде чем я определю их, мне нужно определить разницу между значениями понятия

«классовые отношения». Один подход фокусируется на социальном неравенстве по доходу и обще-

ственному статусу в соответствии с теорией социальной стратификации. С этой точки зрения, новая

система характеризуется тенденцией возрастания социального неравенства и поляризации, а именно

одновременного роста верхушки и дна социальной шкалы. Этот процесс является результатом трех

явлений:

а) фундаментальной дифференциации между самопрограммируемым высокопроизводительным

трудом и родовым заменимым трудом;

б) индивидуализации труда, которая подрывает его коллективную организацию, таким образом

предоставляя слабейшие сегменты рабочей силы своей судьбе;

в) влияния индивидуализации труда, глобализации экономики и делегитимизации государства,

постепенной гибели государства всеобщего благосостояния, лишающей спасательного круга тех

людей, которые не могут преуспеть самостоятельно. Эта тенденция к неравенству и поляризации,

безусловно, не является неизбежной: она может быть просчитана и предотвращена целенаправлен-

ной государственной политикой. Но неравенство и поляризация предписаны динамикой информа-

ционального капитализма и будут доминировать до тех пор, пока для преодоления этих тенденций

не будут предприняты сознательные действия.

Второй подход к классовым отношениям относится к социальному исключению. Под этим я

понимаю разрыв связи между «людьми как людьми» и «людьми как рабочими/потребителями» в

динамике информационального капитализма в глобальном масштабе. В главе 2 тома III я пытался

показать причины и последствия этой тенденции во множестве ситуаций. При новой системе произ-

водства есть значительное число людей (чья доля, возможно, увеличивается), которые ничего не

значат и как производители, и как потребители с точки зрения логики системы. Я опять должен

подчеркнуть, что сказать так не значит сказать, что существует или будет существовать массовая

безработица. Сравнительные данные показывают, что в основном во всех городских обществах

большинство людей или их семей для получения денег работают, даже в бедных районах и в бедных

странах. Вопрос заключается в том, какой вид работы, за какую плату, при каких условиях? Основ-

ная масса родовой рабочей силы не имеет постоянного места работы, циркулируя между различны-

ми источниками занятости (которая носит главным образом случайный характер). Миллионы людей

постоянно находят и теряют оплачиваемую работу, часто включены в неформальную деятельность,

причем значительное их число вовлечено в низовые структуры криминальной экономики. Более то-

го, потери стабильной связи с местом работы, слабые позиции работников при заключении контрак-

Ф. М. Кирилюк

516

тов приводят к более высокому уровню кризисных ситуаций в жизни их семей: временной потере

работы, личным кризисам, болезням, пристрастию к наркотикам, алкоголю, потере сбережений,

кредита. Многие из этих кризисов связаны друг с другом, порождая спираль социального исключе-

ния, идущую вниз, к тому что я назвал «черными дырами» информационального капитализма, из

которых очень трудно выбраться.

Граница между социальным исключением и ежедневным выживанием все более размывается

для растущего числа людей во всех обществах, С утратой социальной поддержки, в частности для

новых поколений, после конца государства всеобщего благосостояния люди, которые не могут сле-

довать требованиям времени и постоянно модернизировать свою квалификацию, выпадают из кон-

курентной борьбы, цепляются за свои позиции в ожидании следующего раунда «уменьшения разме-

ра» того самого сжимающегося среднего слоя, который был опорой развитых капиталистических

обществ в течение индустриальной эры. Таким образом, процесс социального исключения не только

влияет на действительно обездоленных, но и на тех людей и на те социальные категории, что строи-

ли свою жизнь в постоянной боротьбе за возможность избежать падения вниз, в мир люмпенизиро-

ванной рабочей силы и социально недееспособных людей.

Третий путь понимания новых классовых отношений, на этот раз в соответствии с марксист-

ской традицией, связан с ответом на вопрос о том, кто является производителями и кто присваивает

продукт их труда. Если инновация — основной источник производительности, знания и информа-

ция суть главные материалы нового производственного процесса, а образование есть ключевое ка-

чество труда, то новые производители в информациональном капитализме суть те создатели знания

и обработчики информации, чей вклад наиболее ценен для фирмы, региона и национальной эконо-

мики. Но инновация не совершается в изоляции. Это часть системы, в которой управление органи-

зациями, обработка знания и информации и производство товаров и услуг переплетаются друг с

другом. Определенная таким образом, эта категория информациональных производителей включает

очень большую группу менеджеров, профессионалов и техников, которые образуют «коллективного

работника», т. е., производственную единицу, созданную в результате кооперации между множест-

вом неразделимых индивидуальных работников. В странах ОЭСР они могут составлять около трети

всего занятого населения. Большинство других рабочих могут принадлежать к категории родовой

рабочей силы, потенциально заменимой машинами или другими членами родовой рабочей силы.

Они нуждаются в производителях для защиты своих позиций при заключении контрактов. Но ин-

формациональные производители не нуждаются в них: это фундаментальный раскол в информа-

циональном капитализме, ведущий к постепенному растворению остатков классовой солидарности

индустриального общества.

Но кто присваивает долю труда информациональных производителей? С одной стороны, ничто

не изменилось vis-a-vis классического капитализма: его присваивают их работодатели, вот почему

они нанимают их в первую очередь. Но, с другой стороны, механизм присвоения экономического

излишка гораздо более сложен. Во-первых, отношения найма имеют тенденцию к индивидуализа-

ции, под этим подразумевается, что каждый производитель будет получать отдельное задание. Во-

вторых, возрастающая доля производителей контролирует свой рабочий процесс и входит в специ-

фические горизонтальные рабочие отношения. Таким образом, в большой степени они становятся

независимыми производителями, подчиненными силам рынка, но реализующими собственные ры-

ночные стратегии. В-третьих, их доходы часто направляются в вихрь глобальных финансовых рын-

ков, насыщаемых именно богатой частью мирового населения; таким образом, они также являются

коллективными собственниками коллективного капитала, становясь зависимыми от деятельности

рынков капитала. При этих условиях мы с трудом можем полагать, что существует классовое про-

тиворечие между этими сетями высокоиндивидуализированных производителей и коллективным

капиталистом глобальных финансовых сетей. Без сомнения, со стороны всякого, кто отвечает за

процесс производства, часты несправедливое отношение и эксплуатация индивидуальных произво-

дителей, так же как и большой массы родовой рабочей силы. Однако сегментация рынка труда, ин-

дивидуализация работы и диффузия капитала в круговороте мировых финансов совместно вызвали

постепенное разрушение классовой структуры индустриального общества. Существуют и будут су-

ществовать мощные социальные конфликты, и в некоторых из них участвуют трудящиеся и органи-

зованная рабочая сила от Кореи до Испании, Однако они являются выражением не борьбы классов,

но требований заинтересованных групп и/или восстания против несправедливости.

Действительно фундаментальными социальными разломами в информационную эпоху являют-

ся: во-первых, внутренняя фрагментация рабочей силы на информациональных производителей и

заменяемую родовую рабочую силу; во-вторых, социальное исключение значительного сегмента

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

517

общества, состоящего из сброшенных со счетов индивидов, чья ценность как рабочих/потребителей

исчерпана и чья значимость как людей игнорируется; и, в-третьих, разделение рыночной логики

глобальных сетей потоков капитала и человеческого опыта жизни рабочих.

Отношения власти также трансформируются под влиянием социальных процессов, что я вы-

явил и проанализировал в этой книге. Основное изменение связано с кризисом национального госу-

дарства как суверенной единицы и сопровождающего его кризиса той формы политической демо-

кратии, что создавалась в течении последних двух веков. Так как распоряжения государства не

могут быть полностью приведены в исполнение и так как некоторые из его фундаментальных обе-

щаний, воплощенных в государстве всеобщего благосостояния, не могут быть сдержаны, то и

власть, и легитимность государства ставятся под сомнение. Так как представительная демократия

своим логическим основанием имеет понятие суверенной единицы, размывание границ суверенно-

сти ведет к неопределенности в процессе делегирования воли народа. Глобализация капитала, про-

цесс увеличения количества сторон, представленных в институтах власти, а также децентрализация

властных полномочий и переход их к региональным и локальным правительствам создают новую

геометрию власти, возможно, рождая новую форму государства — сетевое государство. Социаль-

ные акторы и граждане вообще максимизируют возможности представительства своих интересов и

ценностей, разыгрывая различные стратегии в отношениях между различными институтами, на раз-

личных уровнях компетенции. Граждане некоего данного европейского региона будут иметь боль-

ше возможностей для защиты своих интересов, если они поддержат свои местные власти в альянсе с

Европейским Союзом против своего национального правительства. Или наоборот. Или не будут де-

лать ни то, ни другое, т. е. будут утверждать локальную, региональную автономию в противовес как

национальным, так и наднациональным институтам. Недовольные американцы могут поносить фе-

деральное правительство от имени американского народа. Или новые китайские деловые элиты мо-

гут обеспечивать достижение своих целей, связываясь со своими провинциальными правительства-

ми, или со все еще могущественным национальным правительством, или с сетью китайской

диаспоры. Другими словами, в новой структуре власти доминирует сетевая геометрия, в которой

властные отношения всегда специфичны для данной конфигурации акторов и институтов.

Приданных условиях информациональная политика, осуществляемая главным образом посред-

ством манипулирования символами в средствах массовой информации, хорошо совмещается с этим

постоянно изменяющимся миром властных отношений. Стратегические игры, модифицированные

по заказу представительства, и персонализированное лидерство заменяют классовые объединения,

идеологическую мобилизацию и партийный контроль, которые были характерными для политики

индустриальной эры.

По мере того как политика становится театром, а политические институты скорее агентствами по за-

ключению сделок, чем местами власти, граждане по всему миру демонстрируют защитную реакцию, го-

лосуя для того, чтобы предотвратить вред от государства, вместо того, чтобы возлагать на него свои тре-

бования. В определенном смысле, политическая система лишена власти, но не влияния.

Власть, однако, не исчезает. В информациональном обществе она становится вписанной на

фундаментальном уровне в культурные коды, посредством которых люди и институты представля-

ют жизнь и принимают решения, включая политические решения. В этом смысле власть, когда она

реальна, становится нематериальной. Она реальна потому, что где и когда бы она ни консолидиро-

валась, эта власть наделяет на время индивидов и организации способностью осуществлять свои

решения независимо от консенсуса. Но она нематериальна вследствие того, что такая возможность

возникает из способности организовывать жизненный опыт посредством категорий, которые соот-

носятся с определенным поведением и, следовательно, могут быть представлены как одобряющие

определенное лидерство. Например, если население ощущает не идентифицируемую многомерную

угрозу, организация подобных страхов посредством следующих кодов: иммиграция — раса — бед-

ность — пособие — преступность — потеря работы — налоги — угроза обеспечивает идентифици-

руемую цель, определяет НАС как противоположность ИМ и одобряет тех лидеров, которые имеют

наибольший кредит доверия в отношении поддержки того, что воспринимается как разумная доза

расизма и ксенофобии. Или, в совершенно другом случае, если люди приравнивают качество жизни

к сохранению природы и к своему душевному спокойствию, то могут возникнуть новые политиче-

ские деятели и может быть проведена новая политика.

Культурные сражения суть битвы за власть в информационную эпоху. Они ведутся главным

образом в средствах массовой информации, но СМИ не являются держателями власти. Власть —

как возможность предписывать поведение — содержится в сетях информационного обмена и мани-

пуляции символами, которые соотносят социальных актеров, институты и культурные движения

Ф. М. Кирилюк

518

посредством пиктограмм, представителей, интеллектуальных усилителей. В долгосрочном периоде

в действительности не имеет значения, кто находится у власти, так как распределение политических

ролей становится широким и подверженным ротации. Более не существует стабильных властных

элит. Однако есть элиты от власти, т. е. элиты, сформированные во время своего обычно короткого

срока пребывания у власти, за время которого они используют преимущества своей привилегиро-

ванной политической позиции для достижения более постоянного доступа к материальным ресур-

сам и социальным связям. Культура как источник власти и власть как источник капитала лежат в

основе новой социальной иерархии информационной эпохи.

Трансформация отношений опыта связана, главным образом, с кризисом патриархальности,

глубоким переосмыслением семьи, отношений полов, сексуальности, и, как следствие, личности.

Структурные изменения (связанные с информациональной экономикой) и социальные движения

(феминизм, женские движения, сексуальная революция) бросают вызов патриархальной власти по

всему миру, хотя и в разных формах и различной остроты в зависимости от культур-

ных/институциональных контекстов. Будущее семьи неопределенно, но с патриархальностью все

ясно: она может выжить только под защитой авторитарных государств и религиозного фундамента-

лизма. Как показывают исследования, в открытых обществах патриархальная семья находится в

глубоком кризисе, в то время как новые зародыши эгалитарных семей все еще борются против ста-

рого мира интересов, предрассудков и страха. Сети людей все более замещают (особенно для жен-

щин) нуклеарные семьи в качестве первичных форм эмоциональной и материальной поддержки.

Индивиды и их дети живут по схемам секвенциальной семьи и несемейных личных связей, В то же

время существует быстро растущая тенденция вовлечения отцов в жизнь своих детей, а женщины

— одинокие или живущие друг с другом — и их дети становятся доминирующей формой воспроиз-

ведения общества, таким образом фундаментально изменяя способы социализации.

Естественно, я принимаю в качестве моей главной точки отсчета опыт США и большей части

Западной Европы (причем Южная Европа, до определенной степени, является исключением из ев-

ропейского контекста). Однако, как я утверждал в томе II (см. англ. изданиее), может быть показано,

что женские движения независимо от того, являются ли они явно феминистскими или нет, распро-

страняются по всему миру, подрывая таким образом патриархальность семьи, экономики и общест-

венных принимаю в качестве моей главной точки отсчета опыт США и большей части Западной Ев-

ропы (причем Южная Европа, до определенной степени, является исключением из европейского

контекста). Однако, как я утверждал в томе II (см. англ. изданиее), может быть показано, что жен-

ские движения независимо от того, являются ли они явно феминистскими или нет, распространяют-

ся по всему миру, подрывая таким образом патриархальность семьи, экономики и общественных

институтов, Я считаю весьма вероятным, что с распространением женских движений и с возрас-

тающим осознанием женщинами своего угнетенного положения их коллективный вызов патриар-

хальному порядку станет всеобъемлющим, порождая кризис структур традиционной семьи. Я вижу

знаки обновления структуры в том, что миллионы мужчин, по-видимому, готовы отказаться от сво-

их привилегий и работать вместе с женщинами, чтобы найти новые формы любви, совместной жиз-

ни и воспитания детей. Действительно, я верю, что перестройка семей по эгалитарным формам есть

необходимое основание для перестройки общества снизу доверху. Семьи, более чем когда-либо, яв-

ляются источниками психологической безопасности и материального благополучия людей в мире,

характеризующемся индивидуализацией труда, деструктуризацией гражданского общества и деле-

гитимизацией государства. Однако переход к новым формам семьи подразумевает фундаментальное

переопределение отношений полов и, как следствие, сексуальности. Так как личности формируются

семьей и сексуальностью, они также находятся в состоянии изменения. Я характеризовал подобное

состояние как гибкую личность, способную в большей степени быть нескончаемо вовлеченной в

процесс самореконструкции, нежели определять себя через адаптацию к принятым когда-то соци-

альным ролям, не являющимся более жизнеспособными и потому утратившим смысл. Наиболее

фундаментальная трансформация отношений опыта в информационную эпоху есть их переход к

схеме социальною взаимодействия, конструируемого главным образом с помощью актуального

опыта отношений. Сегодня люди в большей степени производят формы социальности, нежели сле-

дуют моделям поведения.

Изменения в отношениях производства, власти и опыта ведут к трансформации материальных основ

социальной жизни, пространства и времени. Пространство потоков информационной эпохи доминирует

над пространством культурных регионов. Вневременное время как социальная тенденция к аннигиляции

времени с помощью технологии заменяет логику часового времени индустриальной эры. Капитал обора-

чивается, власть правит, а электронные коммуникации соединяют отдаленные местности потоками взаи-

НОВІТНЯ ПОЛІТОЛОГІЯ

519

мообмена, в то время как фрагментированный опыт остается привязанным к месту. Технология сжимает

время до нескольких случайных мгновений, лишая общество временных последовательностей и деисто-

ризируя историю. Заключая власть в пространство потоков, делая капитал вневременным и растворяя ис-

торию в культуре эфемерного, сетевое общество «развоплощает» (disembosies) социальные отношения,

вводя культуру реальной виртуальности. Позвольте мне ее объяснить.

На протяжении веков культуры создавались людьми, делившими друг с другом пространство и вре-

мя в условиях, определявшихся отношениями производства, власти и опыта. Люди изменяли эти условия,

борясь друг с другом за подчинение общества своим ценностям и целям. Таким образом, пространствен-

но-временные конфигурации были критическими для каждой культуры и для их отдельных эволюции. В

информациональной парадигме из замещения мест и аннигиляции времени пространством потоков и вне-

временным временем возникла новая культура: культура реальной виртуальности. Как показано в главе 5,

под реальной виртуальностью я подразумеваю систему, в которой сама реальность (т. е. материальное,

символическое существование людей) полностью погружена в установку виртуальных образов, в мир

творимых убеждений, в котором символы суть не просто метафоры, но заключают в себе актуальный

опыт. Это не есть следствие использования электронных коммуникаций, хотя они суть необходимые ин-

струменты выражения в новой культуре.

Материальный базис — вот что объясняет, почему реальная виртуальность способна подчинять

себе воображение людей, а системы представления являются их средством существования в про-

странстве потоков и вневременном времени. С одной стороны, доминантные функции и ценности

общества организованы в одновременности, без какой-либо продолжительности, т. е. в потоках ин-

формации, избегающих опыта, воплощенного во всем локальном. С другой стороны, доминантные

ценности и интересы конструируются безотносительно к прошлому или будущему, во вневремен-

ном ландшафте компьютерных сетей и электронных средств коммуникаций, где все выражения или

мгновенны, или лишены предсказуемой последовательности. Все выражения из всех времен и всех

пространств смешиваются в одном и том же гипертексте, постоянно реорганизуемом и доступном в

любое время и откуда угодно, в зависимости от интересов отправителей и склонностей получателей.

Эта виртуальность есть наша реальность в следствии того, что именно в этом поле вневременных,

лишенных места символических систем мы конструируем категории и вызываем образы, форми-

рующие поведение, запускающие политический процесс, вызывающие сны и рождающие кошмары.

Эта структура, которую я называю сетевым обществом, потому что оно создано сетями произ-

водства, власти и опыта, которые образуют культуру виртуальности в глобальных потоках, пересе-

кающих время и пространство, есть новая социальная структура информационной эпохи. Не все со-

циальные измерения и институты следуют логике сетевого общества, подобно тому как

индустриальные общества в течение долгого времени включали многочисленные прединдустриаль-

ные формы человеческого существования. Но все общества информационной эпохи действительно

пронизаны — с различной интенсивностью — повсеместной логикой сетевого общества, чья дина-

мичная экспансия постепенно абсорбирует и подчиняет пред существовавшие социальные формы.

Сетевое общество, как и любая другая социальная структура, не лишено противоречий, соци-

альных конфликтов и вызовов со стороны альтернативных форм общественной организации. Но эти

вызовы порождены характеристиками сетевого общества и, таким образом, резко отличаются от вы-

зовов индустриальной эры. Соответственно, они воплощаются различными субъектами, даже не-

смотря на то, что эти субъекты часто работают с историческими материалами, созданными ценно-

стями и организациями, унаследованными от индустриального капитализма и этатизма.

Понимание нашего мира требует одновременного анализа сетевого общества и его конфликт-

ных вызовов. Исторический закон, гласящий, что там, где есть господство, есть и сопротивление,

продолжает быть справедливым. Однако для определения того, кто бросает вызов процессу господ-

ства, осуществляемого посредством нематериальных (однако могущественных) потоков сетевого

общества, необходимо аналитическое усилие.

Кастельс М. Информационная эпоха. Экономика, общество, культура. — М., 2000. — С. 492—505.

Категорії і поняття

• індустріальне суспільство;

• інформаційне суспільство;

• маргіналізація;

Ф. М. Кирилюк

520

• меритократія;

• постіндустріальне суспільство;

• прогнозування політичне;

• прогностика;

• теорія хвиль демократизації;

• технократія;

• управління політичне;

• футурологія;

• цивілізація.

Індустріальне суспільство — ключове положення індустріалізму. Ще за часів Просвітництва

існує теорія, згідно з якою різні типи суспільств можна класифікувати за характер-

ним для них способом виробництва та економічного життя. За головну рису індуст-

ріального суспільства прийнято вважати його відданість матеріальному виробницт-

ву. Поняття індустріального суспільства було центральним для таких соціальних

теоретиків, як Сен-Симон та Спенсер. Сміт вирізнив підприємницьке суспільство,

Кант — позитивістське, Мирні — капіталістичне. Однак те, що вирізняло нове інду-

стріальне суспільство від попереднього, було не просто новим способом виробницт-

ва, але новим суспільним імперативом — розширення матеріального виробництва і

формування на базі цього нових альтернативних суспільних цілей. Поглиблення по-

ділу праці, домінування ринкових механізмів, механізацій та раціоналізацій з основ-

ними рисами індустріального суспільства. (Друкується за: Шведа Ю.)

Інформаційне суспільство — суспільство постіндустр. типу з характерно вираженою роллю в

його функціонуванні інформації, інформац. структур і технологій як управлін. ме-

ханізмів. Концепція І. с. виникла в 70-і рр. ХХ ст. її відомими представниками є Д.

Белл, 3. Бжезінський, Д. Нейсбіт, А. Кінг, Е. Тоффлер, Б. Ланв’є, Е. Сміт, Д. Плев-

ник та ін. У сучасній політичній науці Заходу І. с. розглядається переважно з двох

позицій: 1) як синонім, різновид постіндустр. суспільства або один з етапів у його

розвитку; 2) як якісно новий ступінь сусп. прогресу, що йде на зміну постіндустр.

суспільству. Вищевказані підходи зв’язує воєдино те, що постійно розвивається

явище загальної цивілізац. характеру, яким є т. з. «інформаційна революція» зі стій-

кою тенденцією до наростання її потреб і можливостей, проблем і суперечностей.

Сучас. інформ. потік, який не можна ні з чим порівняти і який не має аналогів за си-

лою впливу на світове співтовариство й характеризується всепроникаючою здатніс-

тю, сучас. інформ. потік, пов’язаний, передовсім, з небувалим розвитком ринку зна-

кової продукції, появою нових інформ. технологій, удосконаленням і збільшенням

кількості засобів масової комунікації. Постійне розширення і поглиблення цього по-

току вимагає від людства невпинного пошуку засобів запобігання можливим нега-

тивним наслідкам вторгнення інформації в структуру людської свідомості з огляду

на ідеологічний, ціннісно-орієнтований характер цієї інформації та її здатність де-

формувати духовне життя окремих суспільств і людства в цілому. Пошуки адекват-

них відповідей на питання про ступінь впливу інформації на людину передбачають

знання і глибоке розуміння соц. тенденцій розвитку І. с. До таких відносяться: ато-

мізація сучас. суспільства, подолання надмір. залежності індивіда від маси, розши-

рення ступеня свободи особи; підвищення ролі інформації та інформатизації як ос-

нови політ. аналізу, моделювання і прогнозування політ. діяльності як вирішального

фактора сусп. розвитку, буття людини; вплив процесу розвитку комунікацій, зокре-

ма електронних засобів передачі інформації, на виникнення якісно нового стану

економіки, влади і суспільства (О. Тоффлер), на політ. і соціальні цінності

(З. Бжезінський); інтелектуалізація людської діяльності, виділення, з одного боку,

панівних елітних груп, діяльність яких пов’язана зі збором, обробкою і поширенням

інформації, з доступом до найвпливовіших засобів масової комунікації (напр., кабе-