Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

уйти из гавани, как все трудоспособные мужчины, женщины и дети

вышли на улицу и принялись за работу. Возвратившись через неделю

в поселок, торговец увидел, что дом уже построен. Это был наш скром-

ный подарок людям, которых мы полюбили. Надеюсь, что этот дом

стоит и сейчас.

Однажды зимним вечером, когда у нас сидели наши милые друзья

Рудольф и Маргрета, Саламина, заговорив о том, какое счастье при-

несла всем нам совместная жизнь, вдруг стала подсчитывать, сколько

месяцев это счастье еще продлится. И при мысли о предстоявшей

разлуке осенью, когда я должен буду уехать, Саламина и Маргрета

разразились слезами. Мы же с Рудольфом крепко пожали друг другу

руки. И вот теперь, с приближением осени, мысль о скором расстава-

нии все усиливала нашу печаль. Хотя мы с Фрэнсис имели намерение

приехать в Гренландию снова, мы не могли не опасаться, что время

и расстояние помешают нам исполнить задуманное.

«Он быстро стал нашим хорошим другом, — говорилось в упомяну-

той выше заметке, — потому что проявил к нам большую доброту».

Фрэнсис и я имели возможность проявить доброту к жителям Игдлор-

суита, поскольку у нас были материальные средства. Но и гренландцы

проявили доброту по отношению к нам; они оказали нам массу услуг

как в большом, так и в малом. Да, мы были добры друг к другу, и

расставаться нам было очень трудно. Много слез было пролито в

тот день. Даже небо плакало: дождь шел беспрерывно.

Стояла осень. Пароход, на котором мы должны были отправиться

в Данию, севернее Годхавна не заходил, поэтому нам надо было

сначала плыть в Годхавн. Было условлено, что за нами придет шхуна,

забравшая с севера других пассажиров. Однако за несколько дней до

намеченной даты отъезда мы получили приглашение от капитана

маленького датского геодезического судна плыть на юг вместе с ним;

воспользовавшись этим предложением, мы отменили свой заказ на

места на шхуне. Сев на геодезическое судно, мы прибыли в Годхавн

как раз до начала сильнейшего в истории этого района шторма. От

шхуны, на которой мы должны были первоначально плыть, не оста-

лось никаких следов.

ЛАДЕТЬ ФЕРМОЙ И ЖИТЬ НА НЕЙ!

Из миллионов городских жителей, которые, я надеюсь, прочтут мою

книгу, найдется ли один — я имею в виду не пытавшихся осу-

ществить это на деле, — кто не мечтал бы о таком блаженстве? Кто

не загорался такою мыслью? Я говорю не о том, чтобы просто купить

старый деревянный дом и приспособить его для жилья, оставив про-

чие хозяйственные постройки на разрушение и позволив расти на

полях диким травам. Нет, я веду речь о настоящей фермерской ра-

боте, о том, чтобы плодотворно трудиться, мирно отдыхать, крепко

спать ночью. Ведь, по словам поэтов, ферма — это тучное стадо,

плугарь, бредущий домой (разумеется, сам фермер), это «счастье ды-

шать родным воздухом на родной, на собственной земле». Во всяком

случае, я, покупая ферму, думал именно об этом. И хотя я действи-

тельно приобрел землю (целых четыреста акров), воздух (быстро

ставший мне родным), тучное стадо (до семидесяти голов) и собствен-

ных лошадей для выезда, я понял, что всего этого мало. Оказывается,

для того чтобы сделать маленькое хозяйство рациональным, надо

приобретать еще. Но, купив, например, дополнительное количество

скота, я должен был расширить скотный двор, увеличить запасы си-

лоса. Чтобы сделать рентабельными двух лошадей, мне пришлось

купить сначала один трактор, а потом — еще два. Понадобились

также и грузовики. Вступая таким образом в борьбу за существова-

ние, я должен был вести свое хозяйство на самом современном уровне,

но при этом надо было платить за нововведения, платить налоги и

страховку. Это вынуждало меня сидеть за мольбертом и чертежной

доской столько времени, что уже не оставалось ни минуты, чтобы

высунуть нос наружу. Так что, читатель, не прикасайтесь к плугу,

если только судьба сама не впрягла вас в него!

Между северной частью Новой Англии и штатом Нью-Йорк нахо-

дится огромное озеро Шамплейн. Именно этим естественным препят-

ствием (а также рекой Гудзон, являющейся его продолжением),

разделявшим два района, стремился воспользоваться Бергойн, чтобы

изолировать Новую Англию и нанести поражение колониям. Между

— 492 —

X НАЛОГИ И ГОЛОСА ИЗБИРАТЕЛЕЙ

Новой Англией и Нью-Йорком появилось различие в культуре и ха-

рактере политических учреждений, которое в известной степени

сохраняется и до сих пор. «Боги холмов — это не боги долин», — ска-

зал Натан Аллен, выступая против решений нью-йоркского суда.

Различие в структуре управления графств проистекает порой из про-

тивоположных исторических начал — из нужд и потребностей народа,

с одной стороны, и из интересов герцога Йоркского — с другой. Мест-

ные органы власти, создаваемые сходом избирателей, вероятно, бо-

лее отзывчивы на запросы населения, чем устаревший институт ин-

спекторов в штате Нью-Йорк и их советы в графствах. Исходя из сво-

его незначительного опыта жизни в Новой Англии, я полагаю, что

при системе инспекторов происходит больше беззаконий и случаев,

свидетельствующих о неприкрытой коррупции, чем это мыслимо там,

где чиновников назначают собрания избирателей.

Моя ферма Асгор была обложена налогом, в три раза большим, чем

полагалось, однако по своей неосведомленности я не сразу это понял.

Поскольку я был не единственным фермером, оказавшимся жертвой

подобной несправедливости, я быстро примкнул к движению ферме-

ров и «маленьких людей» с целью исправить эту несправедливость.

Еще быстрее — слишком поспешно, если учесть, как мало у меня

было времени и средств, — я согласился стать председателем этого

объединения обиженных фермеров.

Тщательно изучив документы общины и налоговые реестры, мы

обнаружили, что даже самые худшие наши предположения вполне

обоснованы. Допускалась не только вопиющая дискриминация при

налогообложении, когда оказывалось предпочтение местным полити-

канам, владевшим недвижимой собственностью, и богачам, владевшим

самими политиканами, но и имели место случаи весьма дорогостоя-

щего фаворитизма, безответственной траты денег, беззаконных или

явно преступных действий. Узнав об этом, я поспешил в Олбани,

чтобы обратиться за помощью к губернатору штата. К моему удивле-

нию, губернатор Лимэн был хорошо осведомлен о делах в нашем

захолустном районе, и можно было подумать, что он уже занимался

ими. Когда я попросил, чтобы он послал к нам ревизоров для офи-

циального и пристального расследования имеющихся фактов, Лимэн

ответил, что, если ему подадут соответствующую петицию, то он ре-

визоров направит. Такая петиция была ему подана, и ревизоры

выехали на место. Трудились они несколько месяцев.

По мере того как шло расследование, нам становилось все яснее,

что мы имеем дело с организованной бандой, действующей от имени

и под эгидой республиканской партии. Хотя большая часть членов

нашего объединения состояла из приверженцев этой партии, мы еди-

нодушно решили предпринять чисто политическую акцию.

Вспоминая об этой ожесточенной кампании, я краснею за нашу

тогдашнюю политическую неискушенность; однако меня утешает

— 493 —

мысль, что мы исходили из честных намерений. Мы просто не знали,

что понятие обычной честности и политика несовместимы. С пылом

истинных крестоносцев мы отвергали всякую возможность сделки с

лидерами демократов или с популярными в округе представителями

республиканцев — сделки, которая помогла бы нам добиться победы.

Не понимая, в силу своей наивности, что между обеими партиями

существует диктаторский блок (к сожалению, явление не редкое), мы

рассчитывали на поддержку демократов, имевших в данном случае

полную возможность одержать верх над республиканской кликой.

Однако вместо того, чтобы поддержать наш список кандидатов к

очередным выборам, местная организация демократов, вопреки воле

председателя отделения демократической партии графства, договори-

лась с республиканцами о совместном списке кандидатов.

Нет необходимости описывать в подробностях организованную про-

тив нас обструкцию или перечислять все оскорбления, сыпавшиеся

в наш адрес. Коммерсанты и политиканы действовали заодно. Като-

лическая церковь тоже им помогала, отказавшись предоставить нам

зал для собрания. Против нас были использованы все известные

тактические приемы вплоть до подкупа, но никто из нас не хотел сда-

ваться. Вечером того дня, когда на главной улице Осэйбл Форкс дол-

жен был состояться массовый митинг (все залы были закрыты для

нас), на котором предполагал выступить бывший помощник губерна-

тора Лэнн, мне угрожали налетом на мой дом и амбары. Однако три

фермера (Уолт Кулидж, Поль Бойнтон и Элеазар Тейлор, да благо-

словит их бог!) взяли мое хозяйство под охрану и находились на

своем посту до самого утра.

К сожалению (я уже почти готов сказать: конечно), мы потерпели

поражение. Зло, против которого мы боролись, предстало перед нами

совсем обнаженным после опубликования отчетов ревизоров штата.

Приведя бесчисленные данные о ничем не оправданных расходах,

допускавшихся советом инспекторов графства, о выплате жалованья

по фальшивым ведомостям и о ряде других злонамеренных махи-

наций, несовместимых с законом, авторы доклада указывали, что

«многие действия чиновников графства можно считать наказуемыми

по закону... поэтому необходимо предпринять дополнительное и бо-

лее детальное расследование». В докладе содержалась рекомендация

налогоплательщикам — возбудить против администрации графства

судебное дело. Однако дело возбуждено не было.

С тех пор прошло более двадцати лет, а та банда или клика все

еще стоит у власти. Раньше за нее голосовали отцы, а теперь голосуют

сыновья и дочери. Что это: чувство лояльности к партии? Отча-

сти — да. Но наряду с этим действует и другой фактор. Опираясь на

давний и горький опыт, избиратели пришли к нескрываемому убе-

ждению, что всякий, кого избирают на административный пост, не-

— 494 —

избежно злоупотребит их доверием. Демократия основана на взаим-

ном доверии людей, а этого доверия у нас, по существу, нет.

Теперь, вспоминая тот год и многие последующие годы, когда я

позволил себе отвлечься от творческой работы и вступить на путь

общественной деятельности, я должен признать, что мои прежние

мечты о мирной жизни были ложными, как было в значительной

мере ложным и понимание долга художника перед человечеством.

В свое оправдание я не могу привести ничего, кроме слов, служащих

заглавием моей книги: «Это я, господи».

Та самая «слабохарактерность», которая в свое время заставила

меня, двадцатилетнего юношу, солидаризироваться с далекими от

процветания соотечественниками и прийти к выводу, что социализм —

это лучшее (и по сути — единственное) средство удовлетворения их

запросов, дает о себе знать и теперь. Она похожа на врожденный не-

дуг, который временно исчезает, чтобы проявиться снова, на более

поздней стадии жизни человека. Было бы бестактным с моей сто-

роны защищать самого себя перед судом человечества, перед читате-

лями. Для этой цели я лучше поищу адвоката. Впрочем, я его нашел

уже много лет назад. У меня сохранилась вырезка из журнала

Хорэса Траубела «Консерватор»: перед вами мой адвокат — Виктор

Гюго.

«Те, кто взирает на поэта как на неземное существо, будьте осто-

рожны. Да, поэт должен быть иногда выше всего человеческого; он

может совершить на своих крыльях невиданный взлет и исчезнуть в

неведомых высях, но при этом он непременно должен возвратиться

на землю. Пусть у него будут крылья, чтобы летать в бесконечность,

но пусть он имеет и ноги, чтобы ходить по земле; и люди увидят его

не только летящим, но и шагающим. Пусть он снова станет челове-

ком, собратом, после того, как был архангелом. Пусть звезда его

глаза уронит слезу и пусть эта слеза будет человеческой. Так поэт

совместит в себе человека и сверхчеловека. Но быть человеком —

обязательно. Покажи мне твою ногу, гений, и я посмотрю, заметны

ли у тебя на пятке, как и у меня, следы земной пыли.

Сильные должны помогать слабым, великие — малым, свободные —

рабам, мыслители — непросвещенным, одиночки — массам: таков за-

кон, провозглашенный корифеями человечества от Исайи до Вольтера.

Тот, кто не придерживается этого закона, может быть гением, но ге-

нием бесполезным. Отбрасывая все земное, он думает, что очищает

себя от скверны; в действительности же он убивает себя. Он может

быть изысканным, изящным, может быть утонченным гением, но ве-

ликим художником он не будет. Всякий, кто, пусть не обладая особой

изысканностью, создает полезное, имеет право спросить, увидев такого

никчемного гения: «Что это за бездельник?» Амфора, не желающая

ходить на фонтан за водой, заслуживает презрения со стороны кув-

шина.

— 495 —

Велик тот, кто отдается своему призванию с пылом святого! Даже

будучи побежден, он остается спокоен; нищета представляется ему

счастьем. Нет, это совсем не плохо, когда поэт понимает свой долг.

Долг служит неумолимым напоминанием об идеальном. Исполнение

долга оправдывает жертвы, которые с ним связаны. Разве можно за-

быть пример Катона? Нельзя презирать правду, честность, просвеще-

ние, свободу человека, людскую добродетель, совесть. Негодование и

сочувствие по природе едины: и то и другое может быть печальной

причиной порабощения человека. Кто способен сердиться, тот спосо-

бен и любить. Уравнять тирана с рабом, разве это не благородная

задача? В настоящее время одна часть человечества — это тиран, а

другая — раб. Устранить это разделение — значит совершить чудесное

дело. И оно будет совершено. Все мыслители должны работать, имея

в виду эту цель. В этой работе они обретут величие. Быть слугой бога

на пути прогресса, быть с народом в роли апостола бога — вот закон,

определяющий рост гения».

Я заканчиваю свою оправдательную речь.

ОГДА ФИРМА «ЛЭКСАЙД

пресс» выпустила тиражом в тысячу экземпляров книгу «Моби Дик»

с моими иллюстрациями, этому изданию сразу же сопутствовал огром-

ный успех. Весь тираж был закуплен еще до выхода книги в свет по

цене семьдесят пять долларов за комплект. После этого издательство

«Рэндом хауз» сделало мне выгодное предложение: издать книгу в

одном томе массовым тиражом с уплатой мне вознаграждения в

размере пятнадцати процентов стоимости каждого проданного эк-

земпляра. Фирма «Лэксайд» согласилась — при условии, что она бу-

дет печатать и массовый тираж, — вернуть мне право распоряжаться

в дальнейшем рисунками к «Моби Дику». Массовый тираж книги был

выпущен в 1930 году. Его распространение взял на себя «Клуб луч-

шей книги месяца». До сих пор «Моби Дик» служит мне источником

дохода.

В 1933 году, по возвращении из Гренландии, я зашел к Беннетту

Серфу, чтобы узнать, как обстоит дело с изданием «Фауста», иллю-

страции к которому, подготовленные мною с таким трудом в Грен-

ландии, уже много месяцев тому назад были посланы в немецкую

типографию. Беннетт выразил удивление и заявил, что, поскольку

владелец типографии обанкротился, от плана издания «Фауста» дав-

но отказались.

— Черт побери, почему же вы мне раньше об этом не сообщи-

ли? — возмутился я, зная, что он без труда мог послать мне в Игдлор-

суит радиограмму; для этого он должен был лишь поднять телефон-

ную трубку.

Беннетт пожал плечами.

— Вы были так далеко! — сказал он.

На том разговор и кончился. Мне же пришлось нанять адвоката и

в течение шести месяцев вести тяжбу, чтобы вернуть из Германии

свои рисунки. К счастью для меня, через восемь лет издательство

«Нью-Дирекшнс» решило воспользоваться моими рисунками для из-

дания «Фауста» в превосходном переводе Макинтайра. То были тощие

годы, и деньги, полученные за эту работу, очень мне пригодились.

— 497 —

XI БУРЯ НАД ФЕРМОЙ

В других издательствах мои дела складывались тоже неважно,

но все кончилось по-хорошему. Брюер и Уоррен, с которыми был

связан мой старый друг Джордж Палмер Путнэм, обанкротились,

однако издательство «Харкорт, Брейс» купило права на мою книгу

«Курс N by E» и приняло на себя обязательство выплатить мне при-

читающийся гонорар. Без дружеской настойчивости Джорджа Пут-

нэма я вряд ли решился бы печатать свои сочинения; лишь благо-

даря его упорству, преодолевшему сопротивление старших членов

фирмы, увидела свет и моя первая книга «Дикий край». Если фирма

Путнэмов была мне всегда чужим домом, то издательство «Харкорт,

Брейс» я полюбил с самого начала. К Дональду Брейсу, моему быв-

шему товарищу по учебе в Колумбийском университете, я стал отно-

ситься с чувством глубокой привязанности.

Наряду с изданием книги «Курс N by E» эта фирма опубликовала

«Рокуэллкентиану» — книгу репродукций моих картин и гравюр с

некоторыми моими статьями об искусстве и полным каталогом

моих гравюр, составленным Карлом Зигроссером. Для печатания

этой книги я снова избрал «Лэксайд пресс». Оказалось, что и

«Рокуэллкентиану» тоже ждал успех. Только тот из вас, мои чита-

тели, кто писал книги или картины, иначе говоря, кто создавал про-

изведения, в которые вкладывал все самое лучшее, самое заветное,

что есть в его душе, и отдавал свое детище на суд публики, лишь

тот знает, как радует успех и как он приумножает число друзей ху-

дожника. Какое безрассудство со стороны художника, почти бессиль-

ного в борьбе с цензурой, искать суда своему творению у публики.

Но какое несказанное счастье он испытывает, когда его встречают

похвалой!

Влияние экономического кризиса чувствовало на себе большинство

художников и, как я полагаю, писателей. Нет никакого сомнения в

том, что в конечном счете человек не может жить единым хлебом.

Но в начале тридцатых годов люди было показали, что они вполне

способны обходиться без искусства. Тот факт, что тысячи американ-

цев позже попали под эгиду Администрации общественных работ,

свидетельствовал о бедственном положении, в которое ввергли их эти

трудные годы.

Хотя живопись перестала служить мне источником дохода (по иро-

нии судьбы, это случилось в ту пору, когда, как бы в ответ на пред-

принятые правительством Рузвельта меры социалистического харак-

тера, искусство заметно сдвинулось в сторону реализма), кризис почти

не отразился на моем положении. Живя и работая в Асгоре, вдали от

людей, я не представлял себе, в какой степени депрессия поразила

всю страну. На продаже книг кризис тоже, как мне казалось, не

отразился. К гонорарам за «Моби Дика» и «Рокуэллкентиану», а по-

том за издание массовым тиражом «Кентерберийских рассказов» при-

бавились суммы, выплаченные мне за иллюстрации к ряду других

— 498 —

книг, в том числе «Erewlion» С. Батлера («Лимитед эдишенс клуб»)

и роман «Кэнди», выпущенный издательством, с которым я сотрудни-

чаю сейчас. Затем я сделал множество суперобложек. Кроме того,

фирма «Лэксайд пресс» заказала мне рисунки для мемориального

издания. Банки тогда были закрыты, миллионы людей остались без

работы, но реклама существовала. А рекламные рисунки приносили

мне заработок.

Наши «чистые» — и часто самые бедные — художники склонны с

презрением смотреть из окон своих мансард на более удачливых со-

братьев, зарабатывающих на рекламе. Однако известно, что по своему

характеру и целям реклама весьма многообразна: живописцы могут

рекламировать чулки на стройных ножках, или воспевать могущество

господа бога, или даже величие католической церкви, как в Сик-

стинской капелле; музыканты, не довольствуясь рекламными песен-

ками, могут найти себе применение в больших оркестрах, существую-

щих на средства коммерческих предприятий. Есть в искусстве и дру-

гая форма покровительства, хорошо обеспечивающая художника, —

покупка произведений станковой живописи. Несмотря на упрям-

ство — по мнению многих, чрезмерное, — которое я проявлял,

отстаивая свою честность, с заказами мне все-таки везло. В частности,

я получил выгодный заказ от «Америкэн кар энд фаундри компани»

на гравюры по дереву, и среди них есть лучшие из всех моих гравюр;

исполнил три картины для Стейнвея; позже, по заказу «Америкэн

экспорт лайн», подготовил серию черно-белых рекламных рисунков;

по заказу «Рар молтинг компани» — иллюстрации к мемориальной

книге. Благодаря работе по рекламе я не только сумел прокормить

всех, кто от меня зависел, в годы кризиса и войны, но имел возмож-

ность заниматься живописью. Я завершил работу над сорока или

пятьюдесятью полотнами, привезенными из Гренландии; часть их

еще предстояло привезти. Кроме того, я написал несколько адирон-

дакских картин, пополнив ими «коллекцию Кента». Однако, когда

зависишь от заказчика, на твоем пути встречаются и препятствия.

В рекламном деле, где главенствующую роль играет писатель, худож-

ник часто вынужден спорить с заданной «идеей», источником которой

писатель склонен считать лишь самого себя. Зачастую писатели не

могут уразуметь, что то, что хорошо звучит в слове, графически вы-

глядит совсем плохо или даже нелепо. Я уверен, например, что наши

почтовые марки создаются при диктате каких-то блестящих «писа-

тельских» умов.

То обстоятельство, что зрелые художники вынуждены зарабатывать

себе на жизнь тем, в чем они, возможно, менее компетентны, и что их

творчество, окупленное, выражаясь несколько высокопарно, ценою их

крови, используется для коммерческих целей, — это обстоятельство

само по себе настолько характеризует наше общество, что заставляет

задуматься всякого человека. А тот факт, что наши чудесные края

— 499 —

оскверняются, а любовь населения к путешествиям безбожно эксплу-

атируется, побудило жителей некоторых штатов (я имею в виду, в

частности, штат Вермонт) не только к раздумью, но и к действиям.

Вермонт объявил вне закона практику размещения рекламных щитов

вдоль шоссейных дорог. Это была запоздалая мера, которой — еще

в начале двадцатых годов — предшествовало мое единоличное выступ-

ление: темными ночами я выезжал на шоссе на своей лошади, запря-

женной в коляску, и украдкой срубал ненавистные рекламные щиты.

Я не люблю рекламу. И если мне в данном случае заявят, что, говоря

такие вещи, я кусаю руку, которая меня кормила, я отвечу, ссылаясь

на авторитетнейшие источники, что рабочий окупает затраты своего

нанимателя и что, поскольку выполненная мною работа по рекламе

равноценна тем гонорарам, которые я за нее получил, между моими

заказчиками и мной не существует никаких обязательств, требующих

взаимной лояльности. Однако заказчики, как мы узнаем в дальней-

шем, такой точки зрения не придерживаются.

Работа над рекламой давала мне возможность достичь многих це-

лей. На первом месте тут стояла семья, наша ферма Асгор; затем —

мое искусство. Когда я мог, я занимался живописью. Помимо живо-

писи, в течение первых девяти месяцев 1933 года я нарезал и

опубликовал пять гравюр на дереве и подготовил семь литографий.

В октябре того же года я приостановил работу. Очистив мастерскую,

я стал монтировать кинофильм, снятый мною в Гренландии. Затем

уложил в коробки свои диапозитивы, упаковал чемодан. И потом,

попрощавшись с домом до рождества, отправился читать лекции.

Почему в такой демократической стране, как наша, где зародилась

свобода слова, а пользование этой свободой иногда даже рассматри-

вается как обязанность, простой человек бывает буквально скован

страхом при одной мысли о том, что ему надо подняться на трибуну

и выразить свои мысли? Неужели речи, произносимые, скажем, в

виде тостов на банкетах, действительно настолько плохи, что мы

должны их высмеивать? Или наши насмешки следует считать лишь

средством прикрытия нашей собственной ограниченности? А разве

это не более нелепо, если человек пятидесяти одного года, подобно

мне, поднимаясь на трибуну, чувствует, как у него дрожат колени,

колотится сердце и сжимается горло, а сам он уже ни о чем не может

думать и лишь видит, как перед его глазами плывут куда-то и зал

и публика? Никогда не забуду, как я выступал в Цинциннати! Мне

казалось, что я уже свалился на пол. Но вскоре заговорил мой разум.

«Встань! — сказал мне он. — Сдержи дрожь в коленях; стисни одну

кисть руки другой и крепко держи ее; прижми руки к себе, и они

перестанут дрожать. Только не клади их в карманы. Разве ты не

уважаешь публику? Не торопись, выжди немного; взгляни на добрых

людей, которые пришли, чтобы послушать тебя. Ну, вот и хорошо!

Теперь улыбнись. Вот видишь! Публика настроена дружелюбно. Ради

— 500 —