Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

Я знал это, знал, что в моем доме всего одна комната. Но я был

согласен на все и в таком духе отвечал женщине.

Саламина немного подумала.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Я приду и побуду с вами

немного. Если мне понравится, то я останусь у вас.

Все же она решила не брать с собой всех детей. Одного она

оставила у родных в своем поселке, а другого устроила на пан-

сион у друзей в Игдлорсуите. Она понимала, что для большой

семьи моя жилая площадь (14 X 18 футов) недостаточна, особенно

если учесть, что я должен заниматься литературным трудом и писать

картины.

Задолго до моего приезда в Гренландию в 1931 году Кнуд Расмус-

сен закупил для меня восемь ездовых собак. Во время поездки за

Саламиной я взял их. Это были замечательные, прекрасно натрениро-

ванные собаки, белые как снег. Привыкнув к ним, я скоро с ними

подружился. Отвечая мне взаимностью, они быстро освоились в доме

своего нового хозяина и в дальнейшем верно мне служили.

Ну, вот мои приготовления к зимовке и закончены. У меня есть

дом с мебелью и достаточными запасами продуктов питания; есть

экономка с семьей; есть лодка, чтобы путешествовать, и есть краски,

холсты и кисти. Можно начать работать. Источник вдохновения

искать не приходится: всюду, куда ни кинешь взгляд, такая чарую-

щая красота, о какой я никогда и не мечтал.

Однако потребовалось еще немало времени, чтобы окончательно

приспособить мой дом для жизни и работы. Пока я усовершенствовал

дополнительные помещения (необходимость их осознавалась по мере

накопления опыта жизни в местных условиях), лето почти уже про-

шло. Дни стали короче, часы, когда можно было писать на открытом

воздухе, сократились. Но и дома меня ждала неотложная работа.

Надо было закончить выполнение заказа, который я в свое время

неблагоразумно принял по настоянию Адлера и Беннетта Серфа: я

взялся иллюстрировать «Фауста» Гёте. Эту книгу предполагалось пе-

чатать в Германии; выпускало ее американское издательство «Рэндом

хауз». Мне надо было нарисовать девять иллюстраций на двойных

страницах, что фактически означало не девять, а восемнадцать ри-

сунков. Согласно договору, рисунки должны быть отправлены в Гер-

манию с первой весенней почтой. Работа над иллюстрациями оказа-

лась трудоемкой и утомительной; особенно меня огорчало то, что,

занятый ею, я не мог вволю писать Гренландию, хотя и жил в этой

дивной по красоте стране. Тем не менее я упрямо продолжал рабо-

тать, и когда ранней весной почтовые сани, следовавшие на юг, оста-

новились в Игдлорсуите, иллюстрации были готовы. О том, что про-

изошло с ними в дальнейшем, читатель еще узнает.

Полярная зима в Игдлорсуите (время года, о котором рассказывают

страшные истории как о периоде адского мрака) характеризуется

16 Рокуэлл Кент

— 481 —

Иллюстрация к роману Г. Мелвилла «Моби Дик». 1930

усиленным общением местных жителей. Должен сказать, что зимой

в этой части Гренландии не так уже темно, ибо солнце никогда да-

леко за горизонт не уходит; в полдень оно находится примерно в

таком же положении, в каком оно бывает в нашей зоне умеренного

климата сразу же после заката. Но пусть это будут сумерки и даже

мрак. Неужели я должен их пугаться? И почему у нас люди, если

дневной свет так им дорог, не встают, когда светает, и не ложатся

спать, когда темнеет? Подобно тому, как мы, живущие в зоне уме-

ренного климата, предпочитаем контрасты времен года однообразию

тропиков, так и истинный эпикуреец космической драмы находит

более интересным для себя видеть резкие контрасты полярного лета

и зимы, чем следить за пастельно-мягкими переходами от одного

времени года к другому в умеренном поясе. Как прекрасны арктиче-

ские ночи! Замерзшее море, покрытая снегом земля, склоны гор и их

вершины сверкают белизной при свете луны, звезд и утренней зари.

— 482 —

Сказочно великолепны ясные ночи, когда небо пламенеет от светя-

щихся стрел, перьев и вуалей северного сияния!

Примерно двадцатого ноября солнце, подарив медленный, про-

щальный поцелуй далеким горным вершинам, отправилось на два

месяца в южные края. Все население Игдлорсуита стояло на берегу,

наблюдая, как оно уходит. Море в то время лишь замерзало, и по

нему нельзя было ни плавать в лодке, ни ездить на санях. Тем, кто

добывает себе пищу в море и кто, в силу установившейся привычки,

непредусмотрительно остается без запасов, эти месяцы года приносят

тяжелые испытания. И все же, мирясь с собственной беспечностью

и голодом, который они считали естественным спутником зимнего

сезона, эти люди самозабвенно развлекались: в самые светлые часы

играли в футбол; после полудня собирались вместе и пили кофе; ве-

черами прогуливались и танцевали на берегу моря; часто (что лучше

всего!) просто ничего не делали.

Благодаря главным образом всеобщему уважению, которым поль-

зовалась Саламина, а отчасти благодаря тому, что я оказался во

враждебных отношениях с торговцем-датчанином, которого не любил

весь поселок, мы быстро завоевали симпатии жителей Игдлорсуита, в

том числе самых почетных. Из этих людей у нас организовался «кру-

жок». Едва ли проходил один вечер, когда за нашим столом не сидели

бы одна, две или больше супружеских пар; я оказывал им всяческое

гостеприимство, хотя все мои попытки разговаривать с ними и понять

их речь были безуспешны. Но Саламина обладала редкостной способ-

ностью угадывать мои мысли, а гости были очень добродушны и

терпеливы, и, при моем умении рисовать, мы превосходно обо всем

договаривались. Все эти друзья — Рудольф и Маргрета, Абрахам и

Луиза, Гендрик и Софья и, конечно, Саламина — стали по-настоящему

близкими мне людьми. Гренландцев я полюбил главным образом в

результате общения с этими своими соседями.

Мне повезло не только с экономкой и друзьями, но и с человеком,

которого я нанял, чтобы он помогал мне ухаживать за собаками и

сопровождал в качестве проводника во время дальних поездок. В на-

чале зимы, когда лед еще тонок, а дни — темные, новичок поступил

бы необдуманно, осмелившись совершать дальние поездки в одиночку.

Какие опасности таит в себе тонкий лед для путешественника, я

убедился в январе, когда ехал с Давидом (так звали проводника)

в Уманак, находящийся от нас на расстоянии пятидесяти миль, если

держаться прямого пути. Но зная, что нашу дорогу преграждает

огромная полынья, мы сделали изрядный крюк, который не только

утроил расстояние, но и вынудил нас идти по сильно пересеченной

местности и по льду, настолько тонкому, что палка Давида легко

пробивала его насквозь. Путешествие отняло у нас три дня и две ночи.

В эти темные дни я многому научился. Когда к нам вернулось

солнце, я уже сделался заправским погонщиком собак.

16*

РИДЦАТЬ — ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ ГРАДУСОВ

ниже нуля по Фаренгейту в предрассветные часы — далеко не рекорд-

ная температура для северной части штата Нью-Йорк или штатов Но-

вой Англии. Но такой холод в Игдлорсуите — редкое явление. Холод-

ный климат Арктики лучше всего характеризуется не показаниями

термометра, а часами и календарем. Дело не в том, сколько градусов

показывает ртутный столб, а в том, сколько дней подряд он нахо-

дится на одном и том же уровне. Арктику считают очень холодной

оттого, что низкая температура держится там круглые сутки. Люди

с нетерпением ждут солнца, так как устают от непрерывной стужи и

сумерек. Да, хорошо было увидать снова солнце! Однако солнце

скользнуло своими лучами пока только по вершинам далеких гор, и

пройдет еще немало времени, пока оно осветит наше селение.

Описывая темные месяцы и общее веселье, окружавшее меня, я

был настолько сосредоточен на жизни других, что и не думал ка-

саться мрачных сторон своей собственной жизни. Причина моих тре-

вог находилась в тысяче восьмистах милях отсюда, там, где светило

яркое дневное солнце. С того момента как мы расстались с Фрэнсис

в Торсхавне (Фарерские острова), между нами постоянно поддержи-

валась переписка, свидетельствовавшая о глубоком чувстве, которое

мы питали друг к другу. Почта между Северной Гренландией и внеш-

ним миром ходила, конечно, не часто, но в первые недели моей жизни

там любой пришедший пароход привозил письма моей любимой и

увозил пачки моих, которые я писал ей ежедневно. Хотя в зимние

месяцы поступление почты должно было прекратиться, мы были

уверены, что, когда снова придет весна, каждый из нас получит

кучу писем. Кроме того, существовало радио. Ежедневно в полдень

радиостанция Северной Гренландии в Годхавне передавала жителям

этого района телеграммы. Принимать телеграммы я мог, но переда-

вать их было нельзя. Мы заранее условились о коде; с его помощью

Фрэнсис писала такие интимные вещи, о каких прозаически мысля-

щий радиооператор не мог и догадываться. Поистине магическим

бальзамом для моей одинокой души были слова, которые добросо-

— 484 —

IX ПОЛЯРНАЯ ЗИМА

вестно выстукивал в Годхавне радиооператор Холтон-Мёллер: DUB-

CUDUBEW DUBMEDUBOG IDO! Она любит меня и здорова — благо-

дарение богу!

Таким образом, в течение месяца или двух ко мне систематически

поступало либо письмо, либо радиосообщение. Но потом вдруг все

прекратилось. В Уманак приходили пароходы, и я возил туда свои

письма и спрашивал, нет ли для меня почты. Да, почта была: письма

от друзей, посылки, книги от Стефансона. А вот от Фрэнсис — ни

слова. Прошли месяцы, наступила зима. Каждый день я, сидя у

торговца, слушал радио. Всегда поступали какие-либо сообщения для

датчан, проживающих в Уманаке, Прёвене, Упарнавике и других по-

селках. Мне же никто не передавал никаких сообщений. Приближа-

лось рождество. Эфир был полон поздравлений, радостных слов, вы-

ражений любви. Однако все это относилось к другим, а не ко мне.

Прошли уже три недели января. Вот первые лучи солнца осветили

снежные вершины розовым светом зари. Надо ли удивляться тому,

что появление солнца возродило во мне надежду? Ведь пришлет же

она мне теперь маленькую весточку о себе! Но шли недели, а ве-

стей — все никаких. Страх обуял меня: уж не произошло ли с ней

какого-нибудь несчастья? Наконец в феврале, чувствуя себя не в си-

лах оставаться больше в неведении и полагая, что управляющий ко-

лонией в Уманаке бывает иногда вынужден срочно посылать нароч-

ного в Годхавн, я поехал туда и попросил отправить запрос в Данию.

Ответ пришел лишь в конце марта: она приедет ко мне с первым же

пароходом, который выйдет из Дании!

Тринадцатого марта мы с Давидом отправились на четырнадцати

собаках на юг встречать пароход. В это время Фрэнсис должна была

уже плыть в Атлантическом океане. Хотя наша с Давидом дорога

была гораздо короче дороги Фрэнсис, нам приходилось нелегко. По-

стоянно мы делали большие крюки и остановки. За шестнадцать

суток путешествия лишь в течение одного-двух дней мы ехали по

хорошему льду; день пришлось пробираться через беспорядочное

нагромождение торосов в фиорде; день мы барахтались в воде; день

пересекали гористый полуостров; несколько долгих, томительных

дней мы выжидали, пока не прекратится шторм и лед не затянет

снова все проломы и полыньи. Через шестнадцать суток мы были в

Годхавне. Минуло еще десять дней, и приехала Фрэнсис.

О том, как мы ехали обратно в Игдлорсуит, надо бы было расска-

зать самой Фрэнсис. Все для нее было новым: Гренландия, здешний

климат, народ, средства передвижения. Я купил еще одни сани и

трех собак. Теперь их стало семнадцать. Чтобы пересечь горы полу-

острова Нугсуак, мы наняли еще две упряжки собак с двумя парами

саней и погонщиками. Дело в том, что нам необходимо было пере-

править запас продовольствия, привезенный из Дании. Наши погон-

щики прокладывали дорогу, я следовал за ними. Иногда мы неслись

— 485 —

по неровной поверхности льда с огромной быстротой, но Фрэнсис не

проявляла страха. Ей в этой поездке нравилось все, за исключением

разве того, что в конце шестнадцатичасового перехода, находясь в

полусне, она свалилась с саней в лужу. О нашем приезде в Игдлор-

суит тоже должна бы рассказать сама Фрэнсис. Чтобы привет-

ствовать ее, на улицу высыпало все население поселка, хотя было

еще четыре часа утра. В ту же ночь мы устроили большой пир. Сала-

мина сразу и от всей души полюбила Фрэнсис. Как хорошо, ве-

роятно, она себя чувствовала, вдруг оказавшись в кругу многочислен-

ных друзей, в огромной, ослепительно белой и бесконечно красивой

стране!

Описывая жизнь в Гренландии, я, кажется, забыл упомянуть о том,

что я ел, спал, дышал и — что является для меня столь же естествен-

ным делом — рисовал. Однако, поскольку для многих рисование не

является естественным занятием, мне, пожалуй, надо коснуться того,

как пишутся картины в условиях полярной зимы. При этом я сознаю,

что, делясь своими профессиональными тайнами, я рассеиваю широко

распространенную иллюзию, будто работа в полярных условиях тре-

бует особой отваги. В действительности это не так. Ни дома, ни в

других странах, куда меня заносила судьба, нигде мне не было так

легко, так удобно заниматься живописью, как в Гренландии. Если

хотите убедиться в этом, побудьте со мной хотя бы один день. Пусть

это будет месяц март, когда приближается равноденствие, и солнце,

если захочет, может светить нам почти двенадцать часов, а в течение

остальных двенадцати оно находится так близко за линией горизонта,

что полной темноты не наступает даже ночью. Мы обращаемся к

богу, произнося те же слова, которые сказал его сын, когда взошел

на гору: «Да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши

добрые дела». И словно бы потому, что бог не может не внимать

словам, изошедшим из уст его сына, солнце ярко светит в безоблач-

ном небе, раскрывая перед нами, хотя мы находимся не на галилей-

ской горе, а в Игдлорсуите, чудесный, несказанно прекрасный мир, и

из глубины нашей взволнованной души вырывается восклицание:

Verweile dock: Du bist so schön!

. И пусть теперь наши мысли вопло-

тятся на полотне с помощью красок и кисти.

Предположим, что вы одеты так же, как и я. Вы носите обычное

шерстяное белье и шерстяные носки (гренландцы уже давно отказа-

лись от примитивной, хотя и более теплой нижней одежды из оленьей

шкуры, которую носили их предки), высокие, до колен сапоги из

тюленьей кожи с подкладкой из собачьего меха, непроницаемые для

ветра, из тюленьей кожи штаны, толстый свитер, какие носят на

Фарерских островах, сверху (нет, нет, не доху из оленьего меха, вы

в ней задохнетесь!) — анорак из довольно плотной хлопчатобумаж-

«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» (нем.)

— 486 —

ной ткани с капюшоном, защищающим от ветра вашу шею, большую

меховую шапку и добротные, теплые рукавицы. В Гренландии не

холодно: в тени около двадцати градусов мороза, а на солнце при-

гревает. Ну, вот вы и одеты. Теперь помогите мне снять с крючка

сани. Мне приходится вешать их, чтобы уберечь от собак — они жуют

сыромятные постромки. Я вижу, что вы с интересом рассматриваете

сани. Да, они довольно сильно отличаются от саней, которыми поль-

зуются на Аляске, и приспособлены в основном для езды по ровной

глади замерзших фиордов. Мои сани около девяти футов длиной и

три фута шириной; в длину они более чем наполовину покрыты до-

сками, образующими площадку. Посмотрите, как я приспособил

две задние стойки и поперечный брус саней: получился настоящий

мольберт. Перед тем как отправляться в путь, я укрепляю на нем

большой холст с тем расчетом, чтобы во время работы сидеть на пло-

щадке саней, покрытой теплыми оленьими шкурами. Сумку с кра-

сками и кистями я вешаю на стойку, а коробку с палитрой кладу

там, где она мне не мешает. Теперь займемся собаками.

Обычно нам удается скликать собак без труда, ибо далеко от дома

они не уходят. Мне кажется, что они любят всяческие поездки. Вот

одна из этих собак. Надеваю ей на шею сыромятные ремни, обле-

гающие грудь, плечи и передние лапы. К ремням прикреплена длин-

ная постромка. Когда все собаки обряжены в свою сбрую, мы соеди-

няем постромки в один пучок и привязываем его к... как бы это

назвать? — к длинной, в десять футов, прочной сыромятной петле, про-

детой в передок саней. Теперь все готово? Прыгайте! И вот мы стрем-

глав несемся вниз по склону, к берегу. Я бегу сзади, вцепившись в

стойку; я крепко упираюсь ногами в снег и тем притормаживаю бег

саней. Спустившись к берегу, мы перескакиваем через трехфутовый

гребень льда, оставленный приливом, и с грохотом падаем на ровную

снежную гладь. Теперь я прыгаю в сани. «Э-э-э!» — кричу я, прищел-

кивая кончиком кнута по своему башмаку. Мы уже в пути! Мы едем,

куда хотим: либо мчимся одну-две мили вдоль берега нашего острова,

либо пересекаем десятимильный фиорд или залив. Продвигаясь все

дальше, мы исследуем фиорды с крутыми берегами, ведущие к лед-

никам внутренней части острова. Собаки хорошо откормлены, хорошо

натренированы и, управляемые, как мы надеемся, искусной рукой, не

боятся никаких трудностей. Если на их пути встречается сугроб, то

они летят через него вскачь и потом снова переходят на свою обыч-

ную побежку.

Но ведь мы ехали затем, чтобы писать картину. И, оказавшись в

таком месте, где на фоне берега с его глубокими, яркими тонами

рисуется бирюзовый и бледно-изумрудный айсберг, я останавливаю

собак, привожу в готовность свой импровизированный мольберт с

подрамником, выдавливаю из тюбиков краски и начинаю работать.

Ах, да, ведь вы стоите рядом!

— 487 —

— Послушайте, — вынужден я сказать вам. — Вы думаете, что я

могу писать, когда вы глазеете на меня? А сами вы способны сочи-

нить хотя бы письмо, если кто-нибудь заглядывает через ваше плечо?

Я, конечно, знаю, что у нас любят смотреть, как работает художник.

Но заметили ли вы, что гренландцы, проявляя инстинктивную веж-

ливость, этого не делают? Вас мучает любопытство? Вы хотите по-

смотреть, как художник смешивает краски? Ребяческое желание!

Скажите мне, как вы подбираете слова? Когда вы хотите что-нибудь

сказать, разве слова не приходят сами собой? Вы с этим не совсем

согласны? Вы говорите, что существуют грамматические правила? Ну,

так знайте, что в искусстве, в живописи таких правил нет. В этом

все дело. Ничто не может считаться правильным — ни цвет, ни ли-

ния, ни светотень, пока все это, вместе взятое, не выльется в опреде-

ленную форму. Голубая краска, выбранная для изображения неба,

вдруг становится прекрасной лишь в том случае, если вы сумели

передать глубину пространства... Но отойдите же в сторону, дорогой

друг, мне надо работать!

Очень жаль, мой дорогой друг и гость, что я не мог взять вас с

собой в поездку, когда я отправляюсь работать на несколько дней.

Запасшись едой для собак и для себя, я разбиваю лагерь там, где

мне нравится, готовлю пищу, сплю или просто размышляю в ма-

ленькой палатке, которую сам сконструировал на санях. Стоит мне

остановиться на облюбованном месте, как через минуту палатка уже

раскинута, зажженный примус гудит, и я чувствую себя, как дома.

Однако дом этот размером шесть футов на три вмещает лишь одного

человека.

Фрэнсис приехала в Игдлорсуит в первой половине мая и в течение

месяца еще могла кататься на санях. Но когда мы возвратились из

поездки в одно селение, находившееся от нас в двадцати трех милях

(там мы пробыли три-четыре дня), то оказалось, что эта поездка была

последней в сезоне. Задержись мы в поездке еще немного, и нам при-

шлось бы распрощаться с жизнью. Езда по льду в это время года

бывает очень опасной. Иногда лед на большом пространстве заливает

водой на глубину фута и больше; порой в нем появляются трещины,

которые могут в любую минуту расшириться и преградить дорогу.

Я даже не осмелился сказать Фрэнсис, насколько близко были мы

от гибели.

Вот уже наступила середина июня 1933 года; с тех пор, как я

поселился в Гренландии, истек почти год. О том, что происходило

во внешнем мире, в Европе и Америке, я знал очень мало и не

очень-то стремился узнать: я работал и жил своей, полной событий

жизнью. О приходе к власти Гитлера, сыгравшего на невзгодах не-

мецкого народа, я ничего не слышал. Не дошли до меня и сведения

о новых волнах великого кризиса в Америке, последовавших за

жестокой лихорадкой 1929 года. Приехав в Гренландию, Фрэнсис

— 488 —

Иллюстрация к роману Г. Мелвилла «Моби Дик». 1930

почти сразу же дала понять, что привезла плохие вести. Но по-

скольку здесь, в Гренландии, я ничем не хотел омрачать счастья,

царившего в моей душе после приезда Фрэнсис, я отказался

даже выслушать эти вести. Могут ли события во внешнем мире, ка-

кими бы скверными они ни были, коснуться нас здесь? И зачем о

них знать?

Но однажды, возвращаясь на нашей моторной лодке из Уманака,

мы остановились на несколько часов в маленьком островном селении.

Был чудесный день. Мы сидели на склоне холма такие счастливые,

что испортить нам настроение не могло уже ничто на свете. Я посмо-

трел Фрэнсис в глаза и сказал:

— Ну, теперь говори, какие вести ты привезла.

— Пустяки, — ответила она. — Деньги, которые ты доверил нашему

другу, потеряны все до последнего цента. Мы остались ни с чем.

— 489 —

Разве я не выражу самую горячую похвалу Гренландии, ее при-

роде и быту, ее народу, нашим гренландским друзьям — и, позвольте

добавить, нам самим, — если скажу читателю, что все, о чем я узнал

тогда от Фрэнсис, показалось мне сущим вздором?

Быстрое пробуждение земли после того, как снежный покров, ле-

жавший долгую зиму, сходит с ее поверхности, — это истинное чудо

Арктики. Освежившиеся и обновленные, луга зарастают травой и

цветами, воздух наполнен радостным шумом ручьев, вырвавшихся

на свободу после многих месяцев ледяного безмолвия. Солнце, как

бы стараясь возместить ущерб, нанесенный его зимним предатель-

ством, светит нам и днем и ночью. Дети играют и смеются с самого

раннего утра.

После таяния морского льда на воде появляются айсберги, отры-

вающиеся от материковых ледников под непрерывным воздействием

давления с севера на юг. Приводимые в движение ветром или мор-

ским течением, они величественно движутся к югу, сверкая, словно

бриллианты, на фоне темно-синего летнего моря.

Таков был наш гренландский мир. Красота и умиротворенность

гренландской природы наложила свой отпечаток на жителей этой

страны не в меньшей мере, чем холода и другие тяготы. Природа

диктовала гренландцам и их образ жизни. Несмотря на «просвеще-

ние» и «прогресс», остатки его еще сохраняются, и они настолько

слиты с красотой самой земли, что служат постоянным напомина-

нием о нашем собственном несовершенстве. Как должны смотреть

гренландцы на те забавы с огнестрельным оружием и членовредитель-

ством, которым предаются наши герои, если в сердцах гренландцев

живет глубокое отвращение ко всякому насилию? Что они могут

думать о белых и об их войнах? Что думают эти чадолюбивые люди

о тех из нас, кто поднимает руку на собственных детей? Гренландцы

до сих пор сохраняют обычай делиться всем, что они имеют, с ну-

ждающимися; они до сих пор во многом взаимно помогают друг

ДРУГУ, следуя принципам первобытного коммунизма. Так что бы

они подумали о современной Америке, если бы знали ее?

Я уже говорил о своем недружелюбном отношении к местному тор-

говцу-датчанину. Органическая неприязнь к этому человеку еще

больше укоренилась в моем сознании после ряда его антиобществен-

ных поступков. Особенно я невзлюбил его после того, как он злобно

противодействовал нашему предложению построить народный дом

для жителей поселка. Люди очень нуждались в приличном помеще-

нии, где они могли бы собираться, танцевать и развлекаться. Когда

торговец убедился в нашей решимости осуществить наш проект во-

преки его возражениям, он отправился в Уманак, чтобы заручиться

поддержкой управляющего колонией. Но не успела еще его лодка

— 490 —