Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

давние привычки. Кроме того, у нас не было того стадного чувства,

которое заставляет прилепиться к какой-то общине, большой или ма-

ленькой, и терпеть все вытекавшие из такого положения минусы. Мы

надеялись найти место, где не было бы никаких соседей, близких

нам по роду занятий или по кругу интересов. Вудсток, полагали мы,

явится лишь временной стоянкой, откуда мы начнем свои поиски. И

вот, прибыв туда, я в нерешительности остановился, готовясь бежать

еще дальше от городского гвалта и суматохи. Но едва я пригото-

вился к броску, подобно спортсмену, ожидающему выстрела из пи-

столета, как жизнь настигла меня, протянула руку и тронула за

плечо. «Погоди, — сказала она. — Почитай вот это». И вручила мне

газету.

То, что я прочел, не было для меня абсолютной новостью. Читая

газеты на протяжении многих лет, встречаясь с разнообразными

людьми, мог ли я оставаться неосведомленным о том, что возмутило

не только миллионы американцев, но и буквально десятки и сотни

миллионов людей всего мира? Да, я уже читал об этом раньше.

Читал (не во время событий, а позже) о грабежах и убийствах в Саус

Брейнтри и о последовавшем аресте двух бедных итальянцев, о необо-

снованном обвинении их в преступлениях, которых они не совер-

шали, о суде над ними в атмосфере истерической шумихи, направ-

ленной против радикальных элементов, и о вынесении им приговора

судом, председателем которого был злобный, предубежденный чело-

век. Да, я все это знал. Я был знаком также с Феликсом Франкфур-

тером, столь мужественно и твердо, несмотря на давление извне,

защищавшим этих людей. Упадок правосудия в Америке вызывал у

меня гнев и стыд. Я поспорил, поговорил об этом, но этим и ограни-

чился. Я слышал, как люди говорили: «Какая разница, виновны они

или нет, — все равно, их надо повесить». И с этими людьми я продол-

жал поддерживать знакомство.

3 августа губернатор Фуллер объявил, что его специальные совет-

ники (президент Гарвардского университета Лоуэлл, президент Тех-

нологического института штата Массачусетс Стрэттон и судья Роберт

Грант) назвали бесстыдную комедию справедливым судебным процес-

сом. Это заявление заставило меня оставить последнюю надежду на

то, что справедливость в конце концов восторжествует. До этого мо-

мента я верил, что джентльмены и ученые — люди мужественные,

принципиальные и неподкупные. Ныне, когда видишь, как эти

«джентльмены» и «ученые» изо всех сил помогают Маккарти, ка-

жется невероятным, что когда-то верил в них. Да, мне многому надо

было учиться, и жизнь многому меня научила. А то, что осталось

неясным для меня в 1927 году, я доучиваю теперь.

В промежуток между 3 и 22 августа, то есть до дня казни Сакко

и Ванцетти, я вместе с тысячами других людей требовал милосердия

и призывал своих друзей и знакомых в Вудстоке последовать моему

15*

— 451 —

Памяти Сакко и Ванцетти. 1927

примеру. Если раньше я глупо верил в высокую принципиальность

привилегированных и просвещенных людей, то теперь я стал верить

в то, что глубокий гуманизм является непременным свойством худож-

ника. Позже я узнал, что это неправда. И если бы не узнал в свое

время, так узнал бы теперь. Казнь Сакко и Ванцетти вызвала у меня

глубокую ненависть к штату, суды, влиятельные граждане, губерна-

тор и народ которого потворствовали этому преступлению, совершили

и забыли его. Я написал музею города Ворчестера, что отменяю вы-

ставку своих картин, намечавшуюся на осень того года. Так я разде-

лался со штатом Массачусетс. Это все, что я мог предпринять.

Шел уже сентябрь, когда мы, по совету одного друга, купили авто-

машину марки «Т» и направились в селение Элизабеттаун, располо-

женное в северо-восточной части горного массива Адирондак. Нас за-

верили, что там мы найдем усадьбу, которая придется нам по душе.

— 452 —

Как бы стремясь завоевать наши сердца, природа предстала в тот

день перед нами во всей своей красе. Небо было голубое, блистало

солнце, дул слабый ветерок, луга и леса колыхались, озера сияли

ляпис-лазурью. Природа взяла нас за руку и повела на север, где

было еще великолепнее. А потом, за много миль до цели нашего путе-

шествия, она окутала нас сумраком, зажгла звезды и приблизила

к нам лес и горы; ночь наступила такая темная, а лес оказался в та-

кой пугающей близости, что Фрэнсис плотно прижалась ко мне. Мы

ехали дальше и дальше, и Фрэнсис запела, да так чудесно, что

если бы в темноте нас и ждала какая-нибудь опасность, то она

скрылась бы со стыда.

На следующее утро мы почувствовали себя как дети, радостными,

удивленными глазами разглядывающие сваленные в кучу рождест-

венские подарки: в лучах солнца мы увидели мир, в который всту-

пили прошлой ночью. Шел день за днем, и мы открывали все новые

красоты в этих дивных Адирондакских горах. И тем не менее, подоб-

но Фаусту, постоянно устремленному на поиски абсолютного счастья,

мы не были склонны идти на компромисс. Мы искали абсолюта как

для наших душ, так и для нашего кошелька. Чудес было много; но не-

легко было найти то чудесное чудо, какое нам было надо. А когда мы

наконец нашли это чудо, заполучить его оказалось невозможным.

Вопрос заключался не в том, насколько красива была эта усадьба с

ее прудами, лужайками и рощами, и не в том, насколько жадным,

скользким и хитрым оказался ее владелец. Если бы для совершения

сделки было достаточно обещаний и рукопожатий, то я купил бы эту

усадьбу сразу же, как только ее увидел. Но у Скруджа, человека в

домотканном платье, было свое представление о правилах поведения.

После того как я уже сделал ряд уступок в ответ на его все возра-

ставшие требования и мы пришли в контору юрисконсульта, чтобы

подписать контракт, Скрудж вдруг запросил еще большую цену. То-

гда я решительно отверг всякие переговоры. Скрудж поднялся, лицо

его налилось кровью.

— Но, как бы то ни было, — сказал он, протягивая мне руку, —

мы расстаемся друзьями.

— Нет, мы расстаемся не друзьями, — ответил я. — Мы не друзья,

никогда ими не были и, бог даст, я никогда с вами больше не

встречусь.

— А теперь, — сказал юрист (он был юрисконсультом графства),

когда Скрудж вышел из конторы, — нам надо найти для вас ферму.

Давайте поедем и посмотрим.

Мы сели в его большой «бьюик», прихватили с собой казначея

графства, который мог выступить в качестве советника по сделкам

на недвижимое имущество, и поехали на запад. Пересекли крутой

Спрусхилл — с его вершины Адирондакские горы открывались во

всем своем величии, — а затем, продвигаясь все дальше на запад,

— 453 —

спустились в тихую долину, омываемую восточным рукавом реки

Осэйбл. В тот день мы проехали очень большое расстояние, осмотрев

множество ферм. И хотя мы легли спать, так и не найдя того, что

нам нужно, мы тем не менее были убеждены, что где-то в этой долине

наши поиски увенчаются успехом. И то, что нам было нужно, нашла

Фрэнсис.

Случилось так, что на двое суток я был вынужден уехать в Нью-

Йорк, и, когда я вернулся, Фрэнсис с гордой и счастливой улыбкой

сообщила мне эту приятную новость. В тридцати милях от Элизабет-

тауна и недалеко (но не в непосредственной близости от городка

Осэйбл Форкс), за шоссе и рекою, тянется узкая полоса лугов и кру-

той, заросший густым лесом горный склон. Там находится очень

ровный, очищенный от кустарника и возделанный участок земли пло-

щадью около сотни акров. Открывавшийся оттуда вид на гору Уайт-

фейс и вид на юг — на главные вершины цепи Адирондакских гор —

неописуемо красивы. Достаточно было нам с Фрэнсис взглянуть на эти

места еще с дороги, чтобы они нас пленили раз и навсегда. На следу-

ющий день мы приехали на эту ферму с нашим другом юристом и

купили ее.

Наш участок занимал территорию примерно в триста акров и со-

стоял из пастбища, луга и соснового леса. На нем стоял старинный,

полусгнивший и кишевший крысами сарай и не столь уже старинный

дом; дом этот был безобразен сам по себе и находился в полуразру-

шенном состоянии. Оба строения надо было, разумеется, сносить.

Ведь жить в старом доме означало бы для нас то же самое, что но-

сить одежду с чужого плеча. Дом надо строить, и если вы достаточно

разумны, то построите его в соответствии с нуждами и вкусами ва-

шего семейства. Дом становится настоящим жилищем только тогда,

когда семья его любит и когда он удобен. Добиться этого нам можно

было лишь ценою тяжелого труда. Выбрав строительную площадку

и пожив на нашей ферме еще два дня, мы поспешили домой.

В течение трех недель я составил проект и послал его для разра-

ботки сметы. Прошло еще три недели, и строительство дома началось.

Теперь надо зарабатывать деньги!

Тот год (зима и весна в Нью-Йорке, лето — в Вудстоке) был годом

плодотворного труда. Кроме картин, гравюр и рисунков для рекламы,

уже упомянутых мной, я написал два полотна для компании Стейн-

вей, подготовил несколько экслибрисов и закончил иллюстрации

к «Кандиду» Вольтера, который должен был печатать Эльмер Адлер

в типографии «Пинсон принтерс». Выпускать книгу небольшим тира-

жом намеревалось в то время новое издательство «Рэндом хауз».

Мне, как иллюстратору, впервые предпринявшему столь значитель-

ный труд, чрезвычайно повезло, поскольку я работал в тесном со-

дружестве с Адлером — человеком редкостного вкуса, великим энту-

зиастом и радетелем высокого типографского мастерства. С самого

— 454 —

Иллюстрация к роману Г. Mелвилла «Моби Дик». 1930

начала, как было задумано печатание книги, мы трудились вместе:

выбрали нужный формат, шрифт, оформление страниц, сорт бумаги,

наиболее пригодный для печатания тонким шрифтом (шрифт Бауэр

Фаундри, разработанный Люсьеном Бернгардом) в соответствии со

столь же тонкими линиями моих иллюстраций. Мы оба отнеслись к

своей работе с большой любовью. И это было видно по книге, когда

мы ее закончили.

Примерно в эту же пору ко мне обратился Уильям Киттредж, пред-

ставитель чикагской фирмы «Лэксайд пресс», с предложением офор-

мить и иллюстрировать одну из книг намеченной серии американских

авторов: это замечательное книгопечатное предприятие, чтобы про-

демонстрировать свой уровень работы, собиралось выпустить ограни-

ченным тиражом, если не ошибаюсь, четыре иллюстрированные

книги. Каждому из художников за иллюстрирование отпускалась

сумма в тысячу долларов. Мне хотели дать книгу Дана «Два года

на корабле». Мне нравилась сама идея фирмы, нравилась и предло-

женная книга. Но была еще одна книга, которая нравилась мне го-

раздо больше: «Моби Дик». Кроме того, вознаграждение, назначен-

ное за нее, казалось мне более щедрым и поэтому больше отвечало

моей нужде в деньгах. Ведь мои расходы так возросли! В семье

— 455 —

у меня было уже не семь, а девять человек, и жили они на два дома,

в разных местах. И мы еще купили земельный участок в Адирондак-

ских горах и заключили контракт на строительство дома. По этому

контракту надо было выплачивать определенную сумму каждый ме-

сяц. Существовал также и подоходный налог, но при моих детях

много с меня взять не могли. Через несколько месяцев после того,

как я послал властям штата сведения о своих доходах, я получил

письмо из финансового департамента. В письме запрашивались более

подробные данные о моих женах и детях, за которых мне полагались

льготы при взимании с меня налога. Сведения об их возрасте, месте

и дате рождения я уже давал, поэтому мне оставалось сообщить лишь

их вес, а также цвет волос и глаз. Я выполнил и это требование, и

отправил ответ департаменту. Прошло еще много недель, и финан-

совый департамент прислал мне следующее извещение: «Про-

веденная проверка показала, что вы не женаты и детей не имеете».

Губернатором штата в то время был Эл Смит. Я написал ему письмо,

изложив всю эту историю. «А теперь, губернатор, — заявил я в за-

ключение, — я прекращаю всякие отношения с вашими полоумными

фининспекторами. Я человек занятый, слишком занятый для того,

чтобы тратить время на таких кретинов». На этом моя перепис-

ка с финансистами закончилась. Хотел бы я знать, что сказал им

Эл Смит!

Итак, я взялся за «Моби Дика»; одновременно я продолжал рабо-

тать над рекламой для ювелирной фирмы, принимал и выполнял

заказы на экслибрисы, работал над гравюрой; принял я также и

предложение двухнедельного журнала «Адвенчур» иллюстрировать

каждый его выпуск. Словом, я работал засучив рукава — работал

ежедневно и целыми днями, и даже вечерами, в то время как Фрэн-

сис читала что-нибудь вслух для меня. Благодаря такому усердному

труду мне удавалось расплачиваться по всем поступавшим счетам.

При отъезде из Вудстока меня больше всего заботила Звездочка.

На зиму ее надо было перевести к Ральфу Пулитцеру на Лонг-

Айленд. Трудность заключалась в том, чтобы доставить ее на паро-

ходе из Кэтскиллса к пирсу на реке Гудзон, а затем переправить через

деловую часть Нью-Йорка на Ист-Ривер. Там нас ждало другое

судно, чтобы переплыть через пролив. Однако все обошлось благопо-

лучно. Водители грузовиков и такси оказались внимательны, поли-

цейские были настроены дружелюбно, а толпы людей получили удо-

вольствие, особенно те, которые находились на некотором от нас

расстоянии. Они видели, как я проезжал под надземной дорогой

Второй авеню как раз в тот момент, когда над нами прогрохотал

поезд. Кобыла затанцевала и забила задними копытами, заставив

близстоящих зевак броситься врассыпную. Однако Звездочка удер-

жалась на ногах и не сломала мне шею. Добравшись до Манхассета,

я с удобством устроил там лошадь. Всякий раз, когда нам с Фрэнсис

— 456 —

выпадало свободное время, мы приезжали туда, и Звездочка была

к моим услугам.

Но вот наступила весна, нам предстояло окончательно переехать

в деревню, и снова на меня легли заботы о Звездочке. Однако теперь

мне надо было беспокоиться уже не об одной лошади, а о двух: я ку-

пил вторую, более смирную кобылу для Фрэнсис. Но переезжать

в деревню верхом на ней Фрэнсис не решилась. Таким образом, мне

пришлось отправиться с двумя лошадьми и моей служанкой, моло-

дой женщиной, изъявившей желание совершить это путешествие.

На Гудзоне мы погрузились на пароход, следовавший в Трой. Утром

мы уже ехали верхом в сторону Адирондакских гор: ехать нам надо

было целых сто пятьдесят миль.

На третьи сутки путешествия, уже за полдень, мы находились еще

в сорока милях от нашего нового дома, когда увидели впереди при-

ближавшийся автомобиль, буквально набитый детьми. Дети махали

руками, за рулем сидела Фрэнсис. Ну, так вот: мы ехали-ехали к

своему дому, а он сам вышел на дорогу, да и встретил нас!

Ы ВСТУПАЕМ ТЕПЕРЬ В ТОТ ПЕРИОД

моей жизни, первой половине которого я посвятил специальную книгу.

Книга была издана в 1940 году. Ее название — «Это мое собствен-

ное» — заимствовано из известной поэмы Вальтера Скотта «Песнь по-

следнего менестреля». На суперобложке было напечатано мое резюме

этой книги. Оно может служить началом и этой главы: ведь я снова

описываю те же годы, те же события, привнося лишь случайные из-

менения и «вариации». Вот это резюме:

«Тринадцать лет назад, когда войны прекратились, наступили доб-

рые времена и мир стабилизировался, семья Кентов, готовая отпра-

виться на поиски счастья, о котором мечтают все, положила в карман

чековую книжку, уселась в свой потрепанный автомобиль и отправи-

лась искать тот Земной Рай, где ее ждет спокойная жизнь вдали от

мирских дел. В книге рассказывается о том, как Кенты нашли

этот рай в восточной части Америки, купили триста акров земли,

спроектировали дом и хозяйственные постройки, возвели их и на-

чали жить.

Рассказывается о том, как они там жили и как, к их великому

огорчению, в их уединенную жизнь постепенно вторглись дела и со-

бытия (события местные, а также в масштабе штата, государства и

всего мира), оказывавшиеся такими же «внутренними», какой была

их собственная жизнь на трехстах акрах земли. Книга рисует жизнь

на американской ферме, причем жизнь эта столь же типична для Аме-

рики, как и жизнь в городах и промышленных центрах, о которых

так красочно пишут урбанисты.

Книга рассказывает о попытке автора бежать от жизни; однако

по мере того, как шли годы, а европейские потрясения распространя-

лись наподобие волн Атлантики, катящихся на наши берега, мысль

о побеге представлялась мне все более позорной и неосуществимой.

Книга приводит к выводу, что для того, у кого есть сердце, наша

родина Америка не может быть раем, пока не будет мира и безопас-

ности и пока счастье, хотя бы в смысле материальных условий, не

станет достоянием всего нашего народа».

— 458 —

V АСГОР

Вот это и будет, как я уже сказал, темой нашего рассказа — рас-

сказа о жизни, как ее начертала судьба. А поскольку жизнь, о кото-

рой мы будем рассказывать, протекала на нашей адирондакской

ферме, в построенном нами доме, и поскольку этот дом впоследствии

стал носить неизгладимый отпечаток нас самих (мы его проектиро-

вали, мы его обживали, мы его изменяли и расширяли, приспо-

сабливали к своим нуждам и вкусам), то мы должны описать

этот дом.

На первый взгляд он казался удивительно маленьким — строение

довольно длинное, но, по существу, одноэтажное; лишь наличие не-

больших мансардных окон давало основание предполагать, что на-

верху тоже есть некоторое количество комнат. Можно было вообще

усомниться в том, что этот дом новый: столь прост его так называе-

мый колониальный стиль, принятый в Новой Англии нашими праде-

дами, столь сливается он с окружающей местностью, словно бы он

вырос тут сам по себе. Заехавший к нам приятель может сказать: ну,

и консервативны же эти Кенты! Такой же характер носит и внутрен-

нее убранство дома. Что за мебель! Много там всякой всячины,

оставшейся, видимо, от отцов и дедов, — и все это, по правде сказать,

кажется довольно ветхим. А книги! Полки для книг занимали не

только целую стену гостиной, но торчали всюду, где только можно

было найти для них хоть немного места. В других комнатах — то же

самое: в «хозяйской» спальне на первом этаже, в кабинете, в длин-

ной галерее, одновременно служившей банкетным залом, и даже

в баре — всюду были книги. Да, да, в доме есть бар! Самый настоя-

щий, с полным комплектом напитков. Пользуются им (так, по край-

ней мере, утверждают), только когда в доме есть гости. Книги видны

почти везде; там же, где нет книг, — висят картины. Картины раз-

ные: от фотографий предков до гравюр и произведений живописи.

В гостиной, кроме того, висят географические карты и планы. Стены

оклеены ими, как обоями. Карты и планы, как утверждает Кент,

привезены из тех мест, в которых он жил или странствовал. А суве-

ниры и всякие безделушки? Боже мой, сколько их! И берет ли их

кто-нибудь в руки, чтобы стереть с полок пыль? Помимо прочего,

в доме стоит огромный концертный рояль, а на нем лежит флейта

Кента, уже знакомая читателю.

У этих людей странный, прямо-таки сентиментальный вкус. Ника-

ких признаков стиля «модерн»: ни красивых стульев из гнутых хро-

мированных металлических труб, ни столиков со стеклянной столеш-

ницей, ни стен, построенных из сплошного стекла. Если вы хотите

знать, что происходит на открытом воздухе, вам надо непременно

выйти из дома. И эти проклятые книги! Кто теперь их читает? Да,

всюду лишь книги, всюду картины. Совершенно ясно, что обитатели

этого дома не чувствуют изящества и благородства голых, ничем не

украшенных стен.

— 459 —

К нашему удивлению, оказывается, что наверху много комнат. По-

вернувшись лицом к западу, мы смотрим в окно: над морем леса,

в десяти милях отсюда, возвышается одинокая гора Уайтфейс. Нигде

не видно никакого жилья, не слышно никакого шума кроме шороха

сосен да слабого журчания ручья. Дом и окружающая его территория

настолько отдалены от дорог и от других ферм, что усадьба пред-

ставляется миром, замкнутым в самом себе. Так же чувствуют себя

и те, кто живет в этом доме.

Да, мы действительно жили очень уединенно. Даже моя мастерская

была так удалена от нашего дома, что сюда не доносились голоса

детей. Я работал в ней целыми днями, живописью занимался на от-

крытом воздухе. Если позволяло время, после обеда седлал свою ко-

былу и совершал прогулку по нашим лугам, разыскивая заглохшие

дороги и тропы. Это была счастливая, плодотворная жизнь; в мирном

уголке Асгора царил истинный покой. Жаль только, что длинная

рука грязного делового мира находила нас и здесь. Но ведь спокой-

ствию, как и гордыне, должен же, наверное, приходить конец. Вот что

я сейчас расскажу.

Читатель помнит, что по заказу филадельфийского рекламного

агентства «Н. В. Айер и сын» я на протяжении нескольких лет делал

по одному рисунку в месяц для фирмы ювелиров. Теперь пора на-

звать этих людей с тем, чтобы мой рассказ касался только их, а не

дискредитировал благородную профессию ювелира как таковую.

Фирма, о которой я говорю, называлась «Маркус и компания». Она

находилась на Пятой авеню и пользовалась широкой известностью.

Как один из тех художников, кто чуть-чуть гордится своей работой

в рекламе, я могу добавить, что эту «широкую известность» фирма

приобрела в значительной степени благодаря моим рисункам, привле-

кавшим всеобщее внимание. Осенью 1928 года, до истечения трех-

летнего срока моей работы на Айера и Маркуса, я объявил им о своем

желании расстаться с ними, поскольку принял предложение другой

фирмы, которое казалось мне более интересным и, разумеется, более

выгодным. Я выступал в роли поденщика уже три года — этого, ду-

малось мне, было вполне достаточно. Поэтому, несмотря на выражен-

ные мне сожаления хозяев, я прекратил работу.

Ежегодно в жизни коммерческого факультета Гарвардского универ-

ситета бывает важное событие — выставка выдающихся рекламных

рисунков истекшего года с выдачей крупных премий за лучшие из

них. Среди выставленных в тот год работ были и мои рисунки, сделан-

ные для фирмы Маркуса. Жюри, составленное из крупных специали-

стов в области рисунка, отметило одну из моих работ и присудило

мне премию в тысячу долларов. Почта приносила мне уже поздрави-

тельные телеграммы, и я чувствовал себя счастливым. «Мы встре-

— 460 —