Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

здоровье дам. Гости подняли бокалы. Передо мной стояли зеленый,

белый и красный бокалы — и все пустые. Я схватил стоявшую неда-

леко от меня бутылку с шотландским виски, наполнил бокал и выпил.

Когда я ставил бокал на место, то увидел, что многие смотрят на

меня и, видимо, обсуждают мой поступок.

— В чем дело? — спросил я своего соседа. — Разве я допустил ка-

кую-нибудь ошибку?

Сосед вполне добродушно, на глазах у всех, разъяснил мне, что в

Германии за здоровье женщин всегда пьют только вино — самый

драгоценный напиток.

— Это интересно, — сказал я. — А в Америке, вероятно, под влия-

нием легенды о Тристане и Изольде, за здоровье женщин пьют только

крепкие напитки.

Так я вышел из затруднительного положения.

ОТЧАС ПОСЛЕ ПОЕЗДКИ В БРЕМЕН, Я

вновь отправился на юг Франции. Все шло благополучно. Но в Ми-

лане я опоздал к поезду, следовавшему в Антиб. Ночь я провел в гос-

тинице, неподалеку от железнодорожного вокзала. Лишь на следую-

щий день вечером я добрался до нашей маленькой виллы. Войдя в

вестибюль, я позвонил. Открыть мне дверь бросилось все семейство.

— Стойте! — крикнул я. — Не дотрагивайтесь до меня. Кэтлин,

прошу тебя, приготовь мне ванну.

Я разделся в прихожей, оставив там свою одежду вместе, как я на-

деялся, с миланскими блохами; затем побежал наверх и погрузился

в горячую воду.

Одним из самых счастливых и памятных эпизодов моей жизни в

Тэрритауне была работа в школе Хакли. Тогда это была еще новая,

хорошо обеспеченная частная школа для мальчиков. Учителям школы

было приятно принять в свой круг нового педагога, а мне, поступив-

шему туда учителем рисования, было приятно пополнить свой коше-

лек. С учениками я быстро нашел общий язык; да и какой учитель

не нашел бы его, если всякий погожий день он выводит ребят на от-

крытый воздух, где сама природа своей красотой заставит их при-

лежно работать! Впоследствии один из учителей, Бэк, ушел из школы

Хакли и основал в Беркшире собственную весьма хорошую школу.

Когда мой сын Рокуэлл достиг соответствующего возраста, мистер

Бэк предложил принять его к себе в школу бесплатно. Мы с благо-

дарностью воспользовались предложением Бэка.

Задолго до конца лета, о котором я писал выше, денежные затруд-

нения вынудили меня вернуться в Америку, в Вермонт. К началу

учебного года Рокуэлл должен был ехать из Франции без провожа-

тых. В один прекрасный день его посадили на пароход компании

«Фабр лайн», плывший из Марселя в Нью-Йорк; заперев свой дом на

ферме, я сел на поезд и поехал встречать сына.

— 412 —

XVIII ПРОПАЛ МОЙ МАЛЬЧИК

В день предполагаемого прибытия парохода в Нью-Йорк я с ранне-

го утра стал наводить справки в конторе «Фабр лайн». «Никаких све-

дений еще не поступало», — неизменно отвечали мне там. Странно,

думал я. Почему же у них нет сведений? Звоню еще и еще раз:

нет, они ничего не знают. Звоню снова и слышу ответ: «Да пароход

уже причалил!» Несусь в Бруклин, к пристани. Вижу: стоит на

причале пароход, а пристань почти пуста. Обеспокоенный, спраши-

ваю, где же пассажиры? «Пассажиры? Да не было никаких пассажи-

ров, — раздраженно ответили мне. — Наведите справки в агентстве

в городе».

Агентство — «Элвелл и К

» — находилось в то время на Боулинг

Грин. Прибыв туда, я, волнуясь, изложил суть дела: пароход вышел

из Марселя, имея на борту мальчика с билетом до Нью-Йорка. Паро-

ход прибывает в Нью-Йорк. Мальчика на нем нет. Где же он? Служа-

щий агентства пожал плечами:

— Откуда я знаю? — сказал он. — Может, мальчик сошел в Нью-

Лондоне? Пароход там делал остановку.

— Но что вы намерены предпринять, чтоб...

— Извините, — нетерпеливо прервал он меня, — но мы ничего не

можем сделать. Посоветуйтесь в бюро помощи путешественникам.

Пароход останавливался в Нью-Лондоне утром предшествующего

дня. Если Рокуэлл сошел с парохода там, то где его теперь искать?

Наш дом в Вермонте заперт. Дом моей матушки в Тэрритауне тоже

заперт: она в отъезде. Звоню тете в Тэрритаун: нет, она ничего не

слыхала о Рокуэлле; да и вряд ли ему пришло бы в голову к ней

ехать. Через несколько часов обезумевший от страха отец все же уста-

новил местонахождение сына. Оказалось, что бюро помощи путеше-

ственникам, обнаружив мальчика на вокзале Гранд Сентрал, отпра-

вило его к моей тете в Тэрритаун. Там я его и нашел. Вот что он мне

рассказал. Когда пароход причалил к пирсу в Нью-Лондоне, в каюту,

где находился Рокуэлл, вошел официант.

— Все на берег, — сказал он. — Все пассажиры на берег!

— Но папа ждет меня в Нью-Йорке! — ответил мальчик.

— Ничего, сынок. В конторе на пристани для тебя есть письмо.

Иди на берег.

Рокуэлл, привыкший слушаться старших, уложил свои вещи в че-

моданчик, дал доброму официанту, как ему было велено, пять долла-

ров (это все, что у него было) и сошел на берег. Однако никакого

письма для него в конторе не оказалось. А пароход уже уплыл.

Поезд-паром повез остальных пассажиров в Нью-Йорк, а Рокуэлл

остался на пристани.

— С тебя двадцать пять центов за таможенный ярлык, — сказал

ему чиновник.

Но денег у Рокуэлла уже не было. Вот тогда-то и вмешалось бюро

помощи путешественникам: оно отправило мальчика в Нью-Йорк.

— 413 —

Здесь Рокуэлл был помещен в ночлежный дом и провел ночь на

койке, кишащей клопами. Утром служащие бюро позвонили моей

тете.

Но почему же компания «Фабр лайн» сняла мальчика с парохода?

Дело в том, что большинство пассажиров, стараясь выиграть время,

предпочло добираться до Нью-Йорка поездом. Поэтому агенты компа-

нии решили избавиться от всех пассажиров с тем, чтобы немедленно

приступить к уборке парохода. Только и всего. А раз так, то — к

черту детей и родителей, которые приехали их встречать.

О, если бы бог дал мне силу, способную поразить этих агентов ком-

пании! Я был вне себя от гнева.

— Я хочу, чтобы вы полностью признали свою вину и извини-

лись, — сказал я в конторе «Элвелл и К

». — Что касается мальчика,

то вы должны преподнести ему на память подарок: несколько книг,

например.

— Хорошо, мы подумаем, что можно сделать, — спокойно сказал

агент.

Я возвратился в Вермонт. Подождал неделю. Потом, видя, что ком-

пания «Элвелл и К

» молчит, возбудил против нее судебное дело.

До консультации с юристом я и не представлял себе, какой непо-

правимый ущерб был нам нанесен в результате этого инцидента. Ну,

разумеется, мне пришлось потратить деньги на поездку в Нью-Йорк

и обратно (расход бензина и масла на автомобиль); допущен лишний

износ покрышек и мотора; уплачено за два завтрака, два обеда и за

комнату в Нью-Йорке; потрачены деньги на телефонные звонки, на

проезд по подземной дороге, на такси; потеряно время. В общей слож-

ности убытки составили сумму в шестьдесят три доллара семьдесят

центов. Но дело заключалось не только в этом: ведь я пострадал от

нервного потрясения, был причинен непоправимый вред моему сердцу,

что сократило мою жизнь; нанесен моральный ущерб мальчику, из-

вращены его взгляды на мир, навсегда утрачено его доверие к офи-

циантам, появилось отвращение к ночлежным домам. Нужны были

опыт юриста и сердечность человека, чтобы оценить весь этот урон.

И юрист оценил его. Общая сумма вылилась в пятьдесят тысяч дол-

ларов, не больше и не меньше.

Крупные корпорации, как известно, очень увертливы; а с такими

международными линиями, как «Фабр лайн», чьи пароходы то и

дело шли к Бруклину, надо было действовать особенно решительно.

Нам следовало подать на пароход этой компании жалобу, наложить

на него арест и не допустить, чтобы он ушел в море. И надо, чтобы

это был настоящий пароход, а не старое разбитое корыто, вроде того,

на котором плыл Рокуэлл. Это должен быть один из наиболее круп-

ных, линейных судов, как их называет компания. Нам был нужен

пароход стоимостью в пятьдесят тысяч долларов. И вот наконец та-

кой пароход прибыл.

— 414 —

Судебный исполнитель в своей городской конторе бесконечно мед-

лил; когда все документы были все-таки подготовлены, до отплытия

парохода, на который мы нацелились, оставалось не больше часа.

Филипп Лоури, мой адвокат, и судебный исполнитель взяли такси и

помчались сломя голову в Бруклин. Прибыв туда, они выскочили из

машины и побежали к пирсу. Пятидесятитысячный красавец-пароход

стоял перед ними. На берегу толпа провожающих, играет оркестр,

развеваются флаги, льются слезы, мелькают носовые платки, слы-

шатся поцелуи. Вот судебный исполнитель достиг сходней и зашагал

на борт. Вынув из кармана сложенный лист бумаги, он развернул его

и прикрепил на дверь, ведущую в кают-компанию. Он спустился назад

по сходням как раз в тот момент, когда навстречу ему шел дородный

бородатый человек в морской форме.

— Вы — капитан этого судна? — спросил его судебный исполни-

тель.

— Да! — с важным видом ответил тот.

— Очень жаль, капитан, — сказал исполнитель, — но вы не можете

покинуть порта.

И он показал ему свой значок.

Люди часто в шутку рассуждают о том, как бы они себя чувство-

вали, если бы вдруг оказались обладателями большого состояния.

Вспоминаю, что, став тогда владельцем парохода только потому, что

на дверь кают-компании было наклеено маленькое объявление, я не

испытывал никакого волнения и не считал, что мне надо сейчас же

изменить свою жизнь. Конечно, мой пароход на пятьдесят тысяч дол-

ларов не был каким-то «Левиафаном» или «Беренгарией», которые

могли бы вскружить человеку голову, особенно такому человеку, как

я: ведь недаром же брат моего дедушки владел яхтой, а сам дедушка,

если припомнит читатель, тремя или четырьмя большими судами.

Так что я в некотором роде прирожденный судовладелец. Во вся-

ком случае, я спокойно реагировал на внезапно свалившееся на

меня богатство и, как ни в чем не бывало, возвратился в Вермонт,

чтобы колоть лучину, топить печь, готовить пищу, мыть посуду

и писать картины. Я всегда говорил, любой человек — жертва при-

вычки.

Но такой же жертвой привычки были и капитан моего парохода и

все лица, которые на нем служили. Они так привыкли гнать со своего

судна мальчиков, не имеющих ни цента денег, что мой судебный иск,

идущий вразрез с их привычками и усвоенными ими взглядами на

свои обязанности перед пассажирами, вызвал у них страшный испуг.

— Это возмутительно, мистер Лоури! — кричали представители

компании, окружив адвоката.

— Извините, — отвечал им Лоури тем же самым тоном, каким раз-

говаривали со мной в агентстве. — Но расхлебывать это дело придется

вам самим.

— 415 —

Когда представители компании потребовали, чтобы Лоури принял

их у себя в конторе, он посмотрел на часы и сказал:

— Сейчас двенадцать часов. Я приглашен на завтрак. В контору я

вернусь, ну, предположим, часам к трем.

С каким нетерпением ждали эти люди часа свидания, с какой по-

чтительностью они с ним разговаривали и как потом метались в

поисках пятидесяти тысяч долларов для выплаты залога, лишь бы

поскорее освободить свое нелепое судно из-под ареста! Все это пока-

зывало, как высоко они ценили свои пароходы и как низко чужих

детей.

Но газеты подходили к делу совсем по-другому. Когда на пасса-

жирский пароход (даже такой, как это пятидесятитысячное корыто)

накладывают арест, — это уже для них событие. Забегали репортеры.

Они брали интервью в конторе агентства «Элвелл и К

», и «факты»,

сообщенные там, так и называли в печати фактами в кавычках. Но

у Лоури они получали истинные факты и рассказывали о них со всей

ясностью. Мнение читателей склонялось отнюдь не в пользу компа-

нии «Фабр лайн». И хотя пароходу было разрешено выйти в море,

компания все же беспокоилась: общественное мнение было против

нее. Организуя за свои деньги радиопередачи, она старалась

разъяснить публике, что дети в конце концов не так уж много

значат.

Когда стал приближаться день суда, на какие же только увертки

и ухищрения не шли представители компании! И какое преследова-

ние, какую охоту на них устроили мои адвокаты! Времени у нас было

достаточно. Календарные планы судов были перегружены, и надо

было ждать год или два, пока дойдет очередь до нашего дела. На

предварительном заседании под председательством судьи Инча (в

суде Адмиралтейства) адвокат ответчика обвинил меня в том, что я

оклеветал линейное судно компании «Фабр лайн».

— Насколько я понимаю, — сказал судья, обращаясь к адвока-

ту, — этот мальчик, будучи передан в Марселе на попечение пароход-

ной компании и имея при себе билет до Нью-Йорка, был сознательно

снят с парохода в Нью-Лондоне. Будь я отцом этого мальчика, я не

стал бы клеветать на пароход, я потопил бы его.

Между тем маленький мальчик, вызвавший такое сострадание на

суде, продолжал расти и притом расти очень быстро: парень вытя-

нулся, достигнув почти шести футов. Скоро, слишком скоро на его

румяных щеках появятся бакенбарды. Время оказало свое благо-

приятное действие и на отца. Лицо и осанка этого человека уже не

выражали тех душевных страданий, которые всерьез угрожали его

здоровью. Поэтому, когда, года через два, ко мне явился Лоури и ска-

зал, что этим летом мне лучше никуда не уезжать, ибо будет слу-

шаться наше дело, то я ответил: «Делайте что хотите. Мне все это до-

нельзя надоело».

— 416 —

В ту пору мое внимание было отвлечено очень важным, как об этом

скоро узнает читатель, событием в моей жизни. Мною уже были куп-

лены два билета на пароход.

Лоури поступил по своему усмотрению. Все, что он извлек из того

судебного процесса, стало его собственностью. А извлек он гораздо

больше, чем мы ожидали. Держатели акций компании «Фабр лайн»

говорили, что на те средства, которые получил в результате суда

Лоури, Рокуэллу можно было купить не несколько книг в подарок, а

чуть ли не целую библиотеку Карнеги.

14 Рокуэлл Кент

A3 УЖ Я НЕ СКРЫВАЮ ОТ ЧИТАТЕЛЯ,

что чувствовал себя жертвой несчастного брака, то у Кэтлин были все

права считать себя еще более несчастной. Не однажды говорил я Кэт-

лин, что ей надо было идти замуж за хорошего, разумного, уравнове-

шенного человека, который сидел бы дома, работал и придал семье

необходимую устойчивость. Кэтлин заслуживала такого мужа, ну а я

был иным. Вероятно, очень редко встречаются супружеские пары, чье

длительное счастье зиждется на чем-то большем, чем взаимная мол-

чаливая терпимость. Если это правда, то такой подход к браку дик-

туется обычным здравым смыслом, основанным на реалистическом

взгляде на жизнь. Я был лишен здравого смысла и, отвергая эту

предпосылку, продолжал по-юношески верить в романтический Абсо-

лют: я уподоблялся эзоповой собаке, которая бросила кость, чтобы

схватить ее отражение. Если мыслимо сравнивать брак с каким-ни-

будь креслом или столом, то я был словно кусок сырого дерева, вде-

ланного в это кресло или стол: я так его коробил и гнул, что он в

конце концов развалился на части.

Общая атмосфера распущенности и упадка нравов, царившая в

послевоенное десятилетие, или, если по-прежнему придерживаться

иносказательного стиля, сухой климат периода запрещения продажи

спиртных напитков лишь ускорили распад нашей семьи. И когда

Кэтлин, здраво взглянув на действительность, написала мне письмо,

предлагая развестись по первому требованию любого из нас, если у

меня или у нее возникнет желание вступить в новый брак, то я — как

я понял позднее, — пожалуй, с излишней готовностью принял это

предложение. С тех пор я стал считать себя свободным.

Однажды летом в Гренландию (о поездке в Гренландию читатель в

свое время все узнает) приехала немецкая труппа киноактеров с их

женами и любовницами, кинооператорами, сценаристками: труппа

снимала приключенческий фильм о любви в Арктике. Из зоологиче-

ского сада Гагенбека артисты привезли с собой свирепого белого

медведя и двух тюленей. Тюлени заболели воспалением легких и по-

дохли, играть свою роль в фильме медведю пришлось одному. Когда,

— 418 —

XIX ВПЕРЕДИ ОПАСНОСТЬ!

его отпустили в конце концов на свободу, он побродил немного во-

круг и, почувствовав одиночество, сам возвратился в свою клетку. Вот

и я хочу сейчас описать полтора года своей жизни на свободе, вне

клетки. И если прожитый таким образом год был заполнен обыч-

ной работой и принес нормальные творческие результаты, то это от-

нюдь не в силу того, что я очень уж радовался своей свободе или

считал, что положение холостяка можно назвать хоть в какой-то ме-

ре счастливым.

Жизнь в Вермонте — большую часть времени я прожил там — каза-

лась мне еще более одинокой, чем раньше. Я узнал, что Фриц, прия-

тель немец, с которым я встречался в Бремене, уехал на Аляску, но

живет там плохо и хочет переехать в США, на восток, однако денег

у него на дорогу нет. Кроме того, он хотел, чтобы в Соединенные

Штаты приехала и его жена с ребенком, но у нее тоже не было денег.

Я обеспечил их необходимыми средствами и пригласил все семейство

Фрица в Вермонт. Немцы после войны привыкли жить очень скром-

но; я тоже был сторонник скромного образа жизни и поэтому не

сомневался, что смогу содержать и себя и приехавшее семейство. Моя

огромная немецкая овчарка должна быть также включена в состав

семьи: она не только ела наравне с другими, но и наравне с другими

носила пищу из лавки. Один или два раза в неделю кто-нибудь из нас

ходил в мясную лавку в Ист-Арлингтон и приносил оттуда большую

коробку с мясными обрезками и костями — подарок мясника для со-

баки. Каким драгоценным вкладом в наш бюджет были эти подарки!

Телячьи и свиные головы и ноги, иногда почки, кости на суп, одним

словом все, от чего отказывались привередливые обитатели Новой

Англии и что в лучшие времена с презрением отверг бы я сам. Дол-

жен признать, что за последний год или два я все менее и менее строго

придерживался своих принципов: чувствуя, что добродетель, которой

следуют слишком упорно и долго, не только неприятна другим, но и

свидетельствует о моей нескромности, я, когда находил это удобным,

мучил своих сожителей запахами, гораздо более сильными, чем испы-

тываемые мною угрызения совести. Однако мука и крупы по-прежне-

му составляли основу моей диеты. Зерно мы закупали у фермеров по

фуражным ценам, потом отдавали его на местную мельницу и мололи,

платя за это положенной частью того же зерна. Мои друзья немцы

занимали дом, а я со своей собакой Волком жил в мастерской. Всем

нам нравилось такое размещение, и я мог в любое время и на любой

срок, когда было надо, отлучаться в Нью-Йорк.

Летом прошлого года в Европе я получил письмо, в котором меня

спрашивали, не соглашусь ли я провезти контрабандным путем в

США тысячу экземпляров двенадцатитомного издания «Мемуаров

Казановы» в переводе Артура Мачена. Я телеграфировал свое согла-

сие и стал раздумывать, как мне переправить целые тонны книг через

Рио-Гранде. К счастью для меня и для инициаторов этой безумной

14*

— 419 —

авантюры, издание «Мемуаров Казановы» было добропорядочным и

подлинно американским изданием; я должен был проиллюстрировать

его, а потом книги продавались частным порядком. Эти иллюстрации

явились первой моей попыткой (если не считать моих собственных

книг и давным-давно выполненных иллюстраций к книге «Том Тэм-

тэк») заняться делом, которое впоследствии на протяжении многих

лет служило главным источником существования моей семьи. «Ме-

муары Казановы» отняли у меня гораздо больше времени (осень и

зиму), чем требовали бы сделанные двенадцать рисунков. В отличие

от некоторых других иллюстраторов, я считал необходимым не только

узнать кое-что о нравах, быте и костюмах Европы XVIII века, но и

прочитать сами мемуары. Но двенадцать томов, хотя бы их и напи-

сал столь занимательный автор, как Казанова, нельзя прочесть за не-

сколько суток.

Уединенное положение нашей вермонтской фермы было теперь как

нельзя более кстати, ибо, вспоминая слова Торо о том, как побу-

ждают нас хорошие книги к действию, можно сказать, что каждый

из этих двенадцати томов служил достаточным поводом для того,

чтобы, будь это в другом, не столь глухом месте, тотчас отложить

книгу в сторону.

Об иллюстрировании книг я, может быть, позднее, когда у меня

накопится больше опыта, расскажу подробно. Сейчас же я стремлюсь

как можно быстрее покончить с описанием этого переходного, смут-

ного периода моей жизни; сейчас меня слишком тревожит жизнь, и

я не могу говорить об искусстве. Напряженная работа в Вермонте и

Нью-Йорке (а добывать заказы, в чем теперь нуждался вновь высту-

пивший на сцену Хогарт-младший, — тоже тяжелый труд) перемежа-

лась развлечениями: все, что в этом смысле мог дать Нью-Йорк, было

к моим услугам. Дни, недели, месяцы были заполнены делами до

отказа. Но все эти дела, за редкими исключениями, были хоть и

приятны, но столь обыкновенны, что не оставили в моей памяти ни-

каких следов. Однако одно событие заслуживает упоминания: моя

воскресная поездка на вечеринку в Массачусетс. Вечеринка удалась

на славу, но я запомнил ее главным образом потому, что возвратился

домой верхом на лошади.

— Возьмите лошадь и поезжайте, — сказала мне щедрая хозяйка

дома.

Хотя до дома было девяносто миль, я согласился. К концу первого

дня путешествия я приехал в Браттлборо, одолев половину пути. Из

Браттлборо, как показывали взятые мною топографические карты,

мой путь лежал — я старался избегать больших дорог — через гору

Стрэттон. Там, уже на полпути к Арлингтону, находилась, как пока-

зывала карта, деревня Стрэттон. В этой деревне я должен был оста-

новиться, чтобы покормить у какого-нибудь фермера лошадь и дать

ей отдохнуть; для себя я рассчитывал купить там на завтрак сыру и

— 420 —