Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

РИ ДНЯ, ТРИ НОЧИ И ЕЩЕ ПОЛОВИНА ДНЯ

потребовались нам, чтобы добраться до высшей точки перевала: здесь

было 1300 футов высоты над морем. Пока мы дошли до нее, нам при-

шлось пересекать крутые холмы, спускаться в узкие ложбины и снова

шагать вверх. Таким образом, общая высота, которую мы преодо-

лели, составляла, должно быть, две тысячи футов. Крюки и петли —

их пришлось делать из-за бесчисленных препятствий, встречавшихся

на нашем пути, — вероятно, увеличили пройденное расстояние вдвое.

Неся на плечах мешки весом в шестьдесят фунтов, мы продвигались

вперед очень медленно. Многие речки и потоки, которые надо было

переходить вброд или по импровизированным мостам из срубленных

деревьев, трясины, в которых нередко приходилось барахтаться, неи-

моверно снижали скорость нашего движения. Труд был тяжелый, но

по мере того как мы пересекали одну возвышенность за другой, все

время двигаясь в юго-восточном направлении (то есть так, как мы и

предполагали), в нас все больше и больше росла уверенность в том,

что мы в конце концов доберемся до пролива Бигл.

Скоро стало очевидно, что мы без нужды перегрузили себя запа-

сами продовольствия. В этих краях было такое изобилие дикой птицы,

такие стада гуанако, пасущихся на горных лугах или среди леса, что

мы могли бы тут легко жить все лето и даже зиму, проявив хотя бы

половину охотничьей сноровки, свойственной туземцам. Один из на-

ших друзей в Пунта-Аренас уговорил меня взять с собой кольт ка-

либра 32. Животные в этом диком крае оказались очень мирными;

владея оружием, можно было без труда обеспечить себя пищей и

одеждой.

На третий день путешествия, к вечеру, мы заметили следы лоша-

дей. Мы смотрели на них с таким же изумлением, с каким смотрел

Робинзон Крузо на обнаруженные им следы человека; скоро мы уви-

дели и самих лошадей. Это были дикие лошади, и поймать их было

невозможно. Преследуя конский табун, мы оказались на берегу речки,

за ней лежал обширный луг, по которому мы намеревались идти

дальше. Место было удобное, и мы остановились на ночлег.

— 391 —

XV МЫС ГОРН

Франсиско, пастух из поместья Южная Эстансия, расположенного

близ бухты Ендегайя, в проливе Бигл, был здоровенный, неряшли-

вый, грязный, беззаботный и простодушный чилийский парень. Жил

он в совершенном одиночестве: его хижина стояла за много миль от

любого поселка. Жалкое положение этого человека еще более усугуб-

лялось жестокостью его хозяев; к тому же они были хорваты, при-

шельцы из чужой страны. Особенно скверно себя чувствует Франсис-

ко по вечерам. Убогий вид хижины с земляным полом, бесконечные,

опостылевшие заботы — заготовить дрова, затопить печь, сварить мясо,

выпечь хлеб — и всегда этот проклятый мышиный помет, из-за кото-

рого приходится просеивать муку. Нудные часы, грустные думы о

бедности, о деньгах. Другое дело — днем: можно сесть на лошадь и

отправиться в горы. Когда светит солнце, а далекие горные вершины

белеют на фоне голубого летнего неба, Франсиско забывает о своих

бедах. В такие минуты жизнь кажется ему хорошей. И вот в один из

подобных дней, когда Франсиско ехал на своей лошади, мы и увидели

его. «Э-э-й!» — закричали мы. Услышав нас, Франсиско остановился.

Едва веря своим ушам и глазам, он повернул коня в нашу сторону.

Проведя двое суток в хижине доброго пастуха, мы взвалили наши

мешки на лошадь, сели верхом на две других (без седел) и, сопрово-

ждаемые Франсиско, нарядившемся как заправский гаучо и ехавшем

на покрытом попоной скакуне, помчались бешеным галопом к глав-

ной усадьбе ранчо. Скакать пришлось целый день. Не доехав двух

миль до усадьбы, мы остановились и спешились. Франсиско разнуз-

дал двух наших лошадей и пустил их на волю, а уздечки спрятал.

— Это для того, чтобы хозяин не догадался, что я ехал на лоша-

ди, — извинился Франсиско.

Он настоял на том, чтобы я сел на его лошадь, а сам вместе с Вилли

пошел рядом пешком. Так мы и прибыли в усадьбу.

Хозяин, человек лет шестидесяти, со злым лицом, оказался именно

таким, как его описывал Франсиско. Встретил он нас дурно и на про-

тяжении трех суток нашего пребывания в его доме сохранял по отно-

шению к нам самый оскорбительный, подлый тон. Он в чем-то подо-

зревал нас и цинично высказывал свое недоверие ко всему, что бы мы

ни говорили, объясняя, кто мы, откуда и зачем путешествуем. Его

боялись и ненавидели все, кто на него работал. Более отвратительного

и злого человека я никогда еще за годы своих странствий не встречал.

В его доме мы спали, как собаки, на грязном полу. Нас удерживало

в усадьбе лишь одно: мы ждали, когда хозяин отпустит Франсиско

и последний сможет сопровождать нас дальше. То обстоятельство, что

хозяин согласился под конец дать нам лошадей (они были нужны,

чтобы доехать до реки, находившейся в десяти милях от усадьбы, и

переправиться через нее; без лошадей переправа была бы невозмож-

на), объясняется не чем иным, как влиянием моего Вилли: он сказал

хорвату, что я «большой человек, пользуюсь расположением прези-

— 392 —

Лес на Огненной Земле. Из книги «Плавание к югу от Магелланова пролива». 1924

дента Соединенных Штатов и являюсь близким другом президента

Чили». Кроме Франсиско, еще один человек на ранчо тронул мое

сердце — тамошний повар. Его постель была на койке, очень чистая

и опрятная, с простынями и подушкой. Откинув одеяло, он сделал

любезный жест и сказал мне

— Это для вас, сеньор.

Я не мог воспользоваться его великодушием. Вечером я играл на

своей флейте, и только он один слушал меня с восхищением. Бедняга!

Он был психически болен.

День уже угасал, когда мы, на расстоянии многих миль, разгля-

дели впереди Ушуаю. Равнина, на которой стоял этот городок, ка-

залась в лучах вечернего солнца золотистой, море было сапфирно-го-

лубое, а крыши и окна домов блестели, как алмазы. Увидев горо-

док — цель нашего похода — в такой час, мы приободрились, но

вошли мы в него много времени спустя, когда местность окутали тени

горных вершин.

Остров Огненная Земля разделен между Чили и Аргентинской рес-

публикой почти на две равные части. Граница проходит с севера на

юг. В тот день мы пересекли ее. Ушуая — самый южный город в мире;

вся жизнь его связана с заключенными: здесь расположена колония

преступников. Местные жители считали горы Огненной Земли непре-

одолимыми (те самые горы, через которые мы прошли с такой легко-

стью!), поэтому владеющие ремеслом заключенные работали тут на

свободе, обслуживая население. Люди удивились нашему приходу в

Ушуаю, как чуду, хотя Мартин Лоуренс, в чьем доме мы останови-

лись, — он был сыном одного из первых миссионеров в этих краях и

вторым родившимся здесь белым человеком — вспомнил, что индейцы

из племени алакалуф в старые времена приходили в район Ушуаи со

своей далекой родины каким-то таинственным путем. Нет сомнения,

что это и был тот самый путь, по которому пришли сюда мы.

Мыс Горн, являющийся, вопреки мнению многих, далеко не самой

южной точкой Южно-Американского континента, даже не находится

на территории острова Огненная Земля. Расположенный к югу от

континента, этот остров отделен от него Магеллановым проливом.

С юга Огненная Земля омывается проливом Бигл — так он назван в

честь судна, на котором плавал Дарвин, — а южнее этого пролива

лежит остров Наварино, в двадцати милях от южного берега которого

(это еще не мыс Горн), если смотреть на юго-запад через залив Нас-

сау, находится самый северный из островов Уолластон. Ну, а где же

мыс Горн? А он, если взять строго по прямой, как летит ворона (до-

пустив, что ворона вообще может жить и летать в этом районе буй-

ных и злых стихий), расположен в тридцати пяти милях на юг от

островов Уолластон. Мыс Горн — самый южный краешек острова

Горн, длина его составляет пять миль. Мыс Горн! Именно туда устре-

мились наши сердца.

— 394 —

Хорошо было королю предлагать свое царство за коня: как-никак

у него было царство! А у нас двоих в кошельке было пусто. Что могли

мы предложить за лодку? Как бы ни были мы исполнены решимости

достичь своей цели, с каждым днем наше положение становилось все

более безнадежным. Кто доверит свою лодку двум бродягам? Но вот

в город прибывает Лундберг: мы уже слышим шум его моторной

лодки в заливе.

Лундберг — высокий, худой человек — сразу начал расхаживать по

улицам. «Он-то вам и поможет», — сказал про него Лоуренс. И Лунд-

берг действительно помог — помог, как верный друг, осуществить

нашу мечту. Швед по происхождению, Лундберг изъездил Соединен-

ные Штаты от Миннесоты до Аляски. Это был очень страстный и

часто очень непрактичный путешественник. Помимо того, он был чест-

ный человек и, следовательно, доверял людям. Да, он доверяет нам,

он повезет нас к мысу Горн.

— Если мы потеряем вашу лодку, — сказал я, — то отдадим вам

свою; она стоит в проливе Адмиралтейства.

На следующий день мы поплыли с ним за тридцать миль к востоку

от Ушуаи — в Харбертоне, на берегу пролива Бигл, его ждали друзья.

Здесь, как оказалось, мы должны были провести несколько недель.

От духовной деятельности двух английских миссионеров, Бриджеса

и Лоуренса, приехавших на Огненную Землю в 1869 году спасать

души дикарей, не осталось никакого следа; душ осталось тоже очень

мало. Но зато, как памятники здравому смыслу и сообразительности,

остались имения: овцеводческое ранчо Лоуренса в Ремелино и ранчо

Бриджеса в Харбертоне. Мы остановились в Харбертоне, в доме го-

степриимного управляющего Нилсена и его супруги. У них мы встре-

тили рождество и Новый год. В памяти всех, кто там был, этот

праздник никогда не померкнет.

Из Харбертона мы наконец вышли в плавание. Я уже не помню, что

заставило Лундберга задержать наше отплытие на столь длительный

срок. Но зато я знаю, что его ускорило: неожиданный приезд Кристо-

ферсона, друга и соотечественника Лундберга. Именно он, а не Лунд-

берг взялся нас сопровождать, причем лучшего вожатого мы не могли

бы себе найти ни за какие деньги на всем побережье.

Будучи охотником за тюленями и морскими выдрами, он лучше,

чем кто-либо другой, ориентировался в запутанных и опасных проли-

вах. Имел он также представление — если это вообще кому-либо до-

ступно — и об условиях погоды у мыса Горн. Ему было известно,

кроме того, о наличии на островах Уолластон одного человеческого

жилища; в это жилище он нас и привел.

Но что за жалкое логово представляла собой эта кое-как сколочен-

ная хибара! И что за люди в ней жили! Ветхая, грязная постройка из

одной комнаты, без окон и мебели, вмещала пятерых: две супруже-

ские пары и ребенка. Здесь, в обществе этих людей, мы провели двое

— 395 —

суток. Одну из этих супружеских пар составляли бывшие заключен-

ные, а вторую — туземка из племени яган и мрачного вида мужчина,

бывший тюремный надзиратель. Благодаря жидкому горючему, кото-

рое мы привезли с собой, наши вечера в этой компании были на-

столько же веселы, насколько ужасной была погода за стенами хи-

жины.

Женщина из племени яган, мать младенца, попросила нас окрестить

его. Тогда я в свою очередь попросил ее навести хоть какой-нибудь

порядок в хижине, вымыть единственный таз и наполнить его водой.

После этого я торжественно исполнил ее просьбу, назвав ребенка Кэт-

лин Кент Гарсия.

— Какая же теперь у ребенка вера? — спросил меня отец.

— Бог един для всех, — ответил я.

— El mismo Dios

, — с чувством подтвердили все присутствующие.

Я сочинил свидетельство о крещении, вложив его вместе с письмом

в конверт, адресованный старому миссионеру Лоуренсу. Конверт со

всем содержимым я вручил отцу младенца. Не сомневаюсь, что этот

мой шаг Лоуренс оценил достойно.

Все наихудшее, что пишут о море и о погоде в районе мыса Горн,

есть сущая правда — я могу в этом поклясться. Дождь, слякоть, по-

том снег; солнце проглядывает лишь изредка. Такое чередование

повторяется на здешних островах бесконечно; тихая, ясная погода —

редкость. Днем и ночью почти беспрерывно дует западный ветер, ино-

гда равный по силе урагану. Говорят, что волны достигают таких

гигантских размеров, что расстояния между их гребнями составляют

одну треть мили. И я думаю, что это правда. Мы попробовали до-

браться до острова Горн, но на середине пути, в открытом море, наш

жалкий, изношенный мотор отказал, и мы вынуждены были ретиро-

ваться. Но я все-таки видел остров Горн, представляю себе этот район,

эти голые, источенные ветром вершины Кордильер. Я знаю, как вы-

глядит «Кладбище моряков». Этого вполне достаточно.

В Харбертоне у меня состоялась сделка: Нилсен купил мою лодку

«Кэтлин». Вилли, взяв с собой одного человека, отправился в Байя-

Бланка прежним путем, чтобы доставить «Кэтлин» в Пунта-Аренас.

Я предполагал перейти через восточную горную цепь и затем, следуя

сушей вдоль побережья, добраться до пролива.

Из всего, что я видел и испытал на Огненной Земле, больше всего

мне запомнились недели, проведенные в Харбертоне: поездки в горы

с Нилсеном, чудесные луга, дом с садом, заросшим розами, и, что са-

мое важное, дружеское отношение супругов Нилсен и Лундберга. Все,

кто там жил, — хорошие, добрые люди. Да благословит их бог!

Бог один (испан.).

— 396 —

Усевшись на крепкую молодую лошадку, я в сопровождении одного

из рабочих ранчо отправился в горы. К вечеру мы достигли малень-

кого селения индейцев племени она, где решили переночевать. Нам

предоставили хижину. Когда мы закончили свой ужин, вождь пле-

мени пригласил нас к себе в гости. Сидя на полу его хижины, я дол-

жен был терпеливо смотреть, как вся семья вождя давилась от смеха

при каждой моей попытке произнести слово. Наконец с помощью

флейты мне удалось заставить их утихнуть. Смешки и хихиканье

сменились выражением любопытства.

Селение состояло из двух-трех дощатых лачуг и разбросанных там

и сям вигвамов, точно таких же, как у племени алакалуф, с которым

мы сталкивались в районе острова Доусон. Однако люди племени

она — по происхождению они родственны необыкновенно рослым ин-

дейцам Патагонии — отличаются хорошим телосложением, благород-

ной осанкой и порою, судя по одной молодой девушке, большой кра-

сотой. Мы не вызвали у них никакого особого интереса. Когда я по-

пробовал натянуть короткий тугой туземный лук и у меня ничего не

получилось, женщины надо мной смеялись.

За день до того мой проводник ушел домой, оставив меня на попече-

ние индейца по имени Нана, который, как оказалось, сам собирался

идти туда же, куда и я, на север. Я предполагал, что мы тронемся

в путь рано утром, ибо надо было пройти шестьдесят миль, чтобы к

вечеру быть на ранчо Бриджеса в Виа Монте. Однако Нана не спешил

и чуть ли не до полудня проболтался в селении. Потом, совершенно

неожиданно, он оседлал свою лошадь и хотел уехать один. Но я сле-

дил за ним во все глаза и не дал ускакать. Угостив его сигаретами и

отдав половину своего завтрака, я в конце концов обнаружил в нем

признаки человеческой солидарности. Была полночь, когда до нашего

слуха донесся рев прибоя Атлантического океана. Час спустя мы, как

старые друзья, бок о бок подъехали к строениям ранчо.

— Кто этот индеец Нана? — спросил я на следующий день у хо-

зяина ранчо. — Расскажите мне про него.

Тот рассмеялся.

— Это самый сильный и самый отчаянный парень в племени. Никто

с ним не может справиться. Все знают, что он конокрад, но поймать

на месте преступления не могут. В прошлом году он взял в жены двух

женщин — мать и дочь. Потом дочь исчезла. Все уверены, что он убил

ее, но доказать это никто не в силах.

Итак, я не только побывал в худшем краю на земле, но и путеше-

ствовал с худшим его обитателем. Что ж, это худшее было не столь

уж плохо!

В Виа Монте, на восточном берегу Огненной Земли, среди обшир-

ных овцеводческих пастбищ, я оказался у порога того мира, который

покинул пять месяцев тому назад. Когда я ступил на подножку авто-

машины марки «Т», чтобы ехать дальше, у меня было такое чувство,

— 397 —

словно я шагнул из далекого прошлого в нашу эру. У порога в эту

эру меня ждали Соединенные Штаты. Радовался ли я возвращению

в свой дом? Конечно, очень радовался. Но мне было грустно, что этот

дом не в Харбертоне.

Днем мы все время ехали, а вечерами останавливались в домах

дружелюбно настроенных фермеров-англичан. Затем я сел на паро-

ход, курсировавший вдоль побережья. Через шесть суток я был уже

в Пунта-Аренас. Перед тем как плыть в Соединенные Штаты, я на-

писал в газету «Магеллан таймс» следующие слова благодарности:

С самого момента прибытия в Пунта-Аренас, на Огненную

Землю, и до отъезда на родину я встречал со стороны всех

местных жителей такое радушие, что считаю своим долгом

публично выразить глубокую признательность за щедрое го-

степриимство, оказанное мне в этой стране.

Огненная Земля! Ты вырываешься из судорожных объятий

плачущих жены и детей и едешь сюда, преодолевая расстояние

в семь тысяч миль морем, чтобы показать миру свое мужество

в борьбе с холодом, льдом и кровожадными дикарями. Какая

нелепая игра воображения! Нет, оказывается, в этих глухих

краях требуется не храбрость, не мужество, а наивозможная

учтивость и порядочность, и тогда ты встретишь учтивость

даже со стороны таких отчаянных головорезов, как жители

островов Уолластон, у которых мы побывали...

Пампы оставляют глубокое впечатление благодаря своей

монотонной необъятности. Горы внушают одновременно и вос-

хищение и ужас. Они — пассивное воплощение подавляющей

силы. Роскошные, изумительно зеленые леса. В них растут

великолепные деревья, а поляны усеяны фиалками, звери в

лесах — самые мирные из диких зверей. Это — мирный и дру-

жественный дикий край, не отпугивающий вас ни чрезмерным

зноем, ни холодом. И к кому бы из местных жителей (будь то

богатые или бедные) чужестранец ни обращался, всюду он

встречал необыкновенное, прямо-таки беспримерное гостепри-

имство, доверие и щедрость.

Ы ВСЕ, ВЕРОЯТНО, ПОДВЕРЖЕНЫ ТО-

му глубокому волнению, которое испытываешь, возвращаясь после

длительного отсутствия домой. Сердце стучит и трепещет, дыхание

перехватывает каждую минуту. Наше грузовое судно сделало оста-

новку в Чарльстоне, чтобы следовать дальше, но мне не терпелось

поскорее добраться до дома, и я сел на поезд. Дом для меня был там,

где находятся Кэтлин и дети; а поскольку стояла еще ранняя весна

и дети продолжали учиться, то моим домом оказалась сторожка шко-

лы Эджвуда в Гринвиче. И этот домик был битком набит Кентами!

Мое возвращение вызвало такую радость, какой эта сторожка ни-

когда еще не видывала.

— Но подожди, Кэтлин, подождите, дети! — воскликнул я. — Ведь

вы еще не посмотрели привезенные мной картины!

Если это правда, что художник вкладывает частицу своего «я» в

работу, то надо сказать, что изрядная частица моего «я» еще плавала

по морю.

Пароход, везший мои картины, я нашел в Бруклине, у пирса ком-

пании «Грейс лайн». Наблюдая за его разгрузкой, я увидел, что мои

картины уже переправлены на берег. Зная по личному опыту, как

именно должен автор получать свои произведения в таможне, я по-

просил инспектора дать мне для заполнения необходимые синие

бланки. Однако оказалось, что инспектор о существовании этих блан-

ков даже не слыхал.

— Полагаю, что за ввоз этих вещей вам придется платить пошли-

ну, — сказал он. — Пойдемте со мной к начальнику.

Подведя меня к стеклянной перегородке, за которой сидел старший

инспектор, он доложил ему суть дела и попросил указаний.

— Произведения живописи? — спросил старший инспектор. — Ка-

кие еще произведения живописи?

— Картины, написанные мною. Видите ли, картины, автором ко-

торых является американский гражданин, обложению налогом...

Здесь он меня прервал.

— А эти картины предназначены для продажи?

— 399 —

XVI РОДНАЯ ГАВАНЬ

— Они будут продаваться, когда я их закончу, — ответил я.

— В таком случае, как всякий товар, они подлежат обложению

налогом.

— Но ведь...

— Никаких «но». Или вы платите пошлину, или картины отправ-

ляются на склад.

Что мне было делать? Чиновник был громадный детина, да еще в

форме, да еще сидел на высоком стуле за стеклянной перегородкой,

и я чувствовал себя бессильным.

— Хорошо, — сказал я. — Передайте их на склад, а я передам все

это дело в печать.

После этого я удалился, но лишь до ближайшей телефонной будки.

Развернув номер «Нью-Йорк уорлд», я нашел телефон редакции и

позвонил Ральфу Пулитцеру. Он горячо приветствовал меня по слу-

чаю возвращения на родину. Я рассказал ему вкратце о том, что про-

изошло на таможне. Я, американец, привез большое количество

собственных произведений живописи, написанных на американском

холсте, американскими красками и кистью; картины были написаны

на борту судна, зарегистрированного у американского консула и пла-

вавшего под американским флагом; более того, указанное судно было

первым в истории американским судном такого рода, зашедшим так

далеко на юг. Рассказав все это, я дал прекрасный материал органу

демократической партии, выступавшему против разложившегося рес-

публиканского правительства (президентом США был тогда Гардинг).

После беседы с квалифицированным репортером «Уорлд» я передал

все дело в руки таможенного исполнителя и отправился поездом в

Вермонт. А картины? История с ними тянулась целых десять дней.

«Уорлд» подняла скандал. Таможенные исполнители, по-видимому,

не отличавшиеся своим умом от остальных чиновников, предложили

мне пойти на компромисс: я сокращаю объявленную стоимость кар-

тин до номинальной суммы, а таможня их освобождает. Это пред-

ложение я не только отклонил, но и потребовал удвоить объяв-

ленную стоимость. Тогда — то есть в момент, когда, по словам

Ральфа, газета, воспользовавшись этим случаем, собиралась под-

нять против разложившегося правительства целую кампанию, —

таможня сдалась. Ну, а теперь, как я люблю говорить, — пора присту-

пать к делу.

Надо было снова натянуть на подрамники более двадцати полотен,

привезенных с Огненной Земли, и завершить их. Кроме того, я дол-

жен был закончить много мелких этюдов, а также написать четыре

очерка о своем путешествии, заказанных мне редакцией ежемесяч-

ного журнала «Сенчури». Карандашные наброски надо было превра-

тить в иллюстрации к очеркам и к книге, которую я намеревался

писать. Но самым главным было — привести в порядок нашу ферму

«Египет», ведь она находилась без присмотра целую зиму. О внутрен-

— 400 —