Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

одной из своих поездок в Нью-Йорк весной 1922 года я почувствовал

такую усталость, такую опустошенность от всех треволнений, выпав-

ших тогда на мою долю, что сказал себе (вероятно, от усталости про-

бормотал вслух):

— Я уеду хоть к черту на кулички, лишь бы бросить Нью-Йорк!

Через десять минут после этого я уже сидел в поезде метро и ехал

в деловой квартал города, а час спустя с благодарностью пожимал

руку Джо Грейсу: он дал мне право на проезд на грузовом пароходе

компании «Грейс лайн» в Пунта-Аренас — чилийский порт, располо-

женный неподалеку от мыса Горн. Слава богу, все было решено. Те-

перь оставалось подготовиться к отплытию.

Надо было хоть немного изучить эти незнакомые мне моря и

земли — прочитать кое-какие книги, раздобыть карты, побеседовать

с знакомыми людьми. Джордж Путнэм, конечно, хотел, чтобы я на-

писал книгу об этом путешествии; он принялся выхлопатывать мне

авторитетные рекомендательные письма: в поездке они будут не-

лишними.

— Непременно повидайтесь с полковником Фэрлонгом, — сказал

Джордж. — Полковник Чарлз Веллингтон Фэрлонг. Он был в тех

краях, а потом писал о них и читал лекции.

Итак, я еду в Бостон, чтобы повидаться с полковником. Вот уже

мы сидим с ним за завтраком.

— Скажите же мне, — говорит полковник, переходя к главной

теме разговора, — какое огнестрельное оружие вы с собой берете?

И это спрашивают у человека, который питает отвращение к убий-

ству! Разумеется, я и не думал брать с собой какое-либо оружие. Но,

опасаясь возбудить презрение Фэрлонга, я ответил:

— Именно об этом, полковник, я и собирался с вами посовето-

ваться. Что мне надо с собой взять?

— Запишите-ка все, что я сейчас перечислю, — не без торжествен-

ности сказал Фэрлонг.

Я взял блокнот и карандаш и стал слушать. Уж не помню, сколько

он мне наговорил всякой всячины. Получался целый арсенал: пушка

с правой стороны, пушка — с левой, пушка впереди. В моем вообра-

жении вставала какая-то батальная картина из старинной книги.

— Когда вы окажетесь на Огненной Земле, — продолжал полков-

ник (к тому времени он уже изрядно выпил), — будьте бдительны.

Если вас остановит незнакомый человек и, например, спросит, какой

теперь час, обойдитесь с ним дружелюбно и ответьте, но при этом

держите палец на курке пистолета.

Эти слова полковника довольно сильно меня напугали, так что по

возвращении в Нью-Йорк я выхлопотал разрешение и приобрел кольт

калибра 22 с длинным дулом. Я думал, что этого будет достаточно.

Как потом выяснилось, я был более чем прав.

СЕРЬЕЗНОСТИ ЖИЗНИ, О СТРАДАНИЯХ, КО-

торые она приносит, написано очень много. Когда выдающиеся люди

пишут о себе — Амьель, Эмерсон и Торо в дневниках или Рихард

Вагнер в автобиографии, — то они обычно придерживаются в своих

воспоминаниях и рассуждениях столь глубокомысленного тона, что

можно подумать, будто эти люди никогда не шутили, не смеялись и

не дурачились. Какой мрак царил бы на корабле, если бы вся его

команда, как я описал в одной из своих книг, предавалась лишь раз-

мышлениям о бесконечности вселенной! Но за мое долгое плавание

к мысу Горн мне пришлось убедиться, что, к счастью, и я, и все мои

товарищи на корабле, по сути, были не взрослыми, серьезными

людьми, а настоящими мальчишками. Все началось с первых же

дней. Едва помощник фрахтового клерка (то есть я) впервые уселся

вместе с другими офицерами завтракать, как вошел официант и с са-

мым серьезным выражением лица, словно бы это был посыльный,

явившийся из одной архитектурной мастерской в другую, чтобы

спросить белой сажи, объявил, что скоро пароход будет проходить

мимо почтового бакена и что те, у кого есть письма, должны сдать

их судовому эконому.

— У меня есть несколько писем, — отозвался Спаркс, радиоопера-

тор-новичок.

Он произнес эти слова таким же торжественно-серьезным тоном,

какого держался официант.

Удивительно, как много иной раз значат маленькие оттенки в сло-

вах и интонации! Если бы Спаркс (а надо заметить, что это был не

какой-нибудь заморыш, а огромный верзила ростом в шесть футов и

шесть дюймов) просто спросил: «Как, почтовый бакен? Откуда он

взялся?»; если бы он всем своим уверенным тоном не показал что я

мол, человек бывалый, и меня не проведешь; если бы при более близ-

ком знакомстве не выяснилось, какой это грубый и неприятный чело-

век, он никогда бы не стал жертвой шуток со стороны товарищей

по плаванию, жертвой такого затмения рассудка, какого западный

— 382 —

XIV ПЛАВАНИЕ

мир, возможно, не знал потом на протяжении чуть ли не три-

дцати лет.

Читатель должен понять, что судно, находящееся в открытом море,

представляет собой совершенно особый замкнутый мир. Род челове-

ческий состоит в нем только из офицеров. Между офицерами и матро-

сами существует примерно такая же связь, как между жителями

Земли и обитателями Марса. Обыкновенные люди за истину прини-

мают то, что считают истинным другие. Таким образом, если на суше

печать и радио, находящиеся в руках монополий, навязали людям

представление, что эти печать и радио и есть «голос правды», то

в море под истиной понимается то, в чем согласны все или большин-

ство. Светит ли солнце? Все согласны в том, что оно светит: значит,

это истина. Какого цвета этот чистый лист бумаги: белого или

черного? Допустим, что один считает этот листок черным, а другой

сомневается в своем суждении; потом, после долгих колебаний, он

отказывается от собственного мнения и, вопреки здравому смыслу,

принимает ложь за истину; в этом случае ложь, в которую однажды

поверили, уже не знает границ. Нам, американцам, сейчас это должно

быть хорошо известно, и стоит ли удивляться, если долговязый ра-

дист с поддельным талисманом на шее затанцевал и закружился,

как одержимый, будучи абсолютно уверен, что он невидим? Доверчи-

вость человека не имеет предела. Мы доказали это задолго до Гитлера

и сенатора Маккарти.

Третьим помощником капитана на судне «Курака» был молодой

норвежец; неизвестно почему, мы звали его Вилли. Этот человек,

переживший, по-видимому, и несколько кораблекрушений от торпед,

и одну-две революции, и множество пьяных драк, имел свирепый вид,

какой характерен для людей, испытавших на себе тяжкие преврат-

ности судьбы. Не зная, что я собираюсь делать на Огненной Земле,

он выразил готовность ехать туда и разделить со мной все труды.

Не сомневаюсь, что если бы капитан запретил ему это, то он оста-

вил бы пароход и пошел за мной. Но капитан был далек от того,

чтобы его удерживать.

— Можете взять его, только подыщите мне замену, — сказал ка-

питан. — Однако вряд ли вам стоит с ним связываться. Он ни на что

не годен.

В порту Байя-Бланка (юг Аргентины), где мы сделали первую

остановку, я сошел на берег и отправился поездом в Буэнос-Айрес.

Там, имея на руках рекомендательное письмо, я посетил наше по-

сольство. Пока я стоял у парадной двери и звонил, из здания вышли

два красавчика-атташе в крагах, за обшлаги рукавов у них были за-

сунуты платки. Молодые люди явно направлялись кататься верхом.

— Чем можем быть вам полезны? — спросил один из них.

Сказав, что я ищу человека на должность помощника капитана, я

протянул ему письмо, в котором говорилось, что сенатор такой-то по

— 383 —

просьбе мистера Джорджа П. Путнэма, которого сенатор не знает,

имеет честь представить мистера Рокуэлла Кента, которого он тоже

не знает, и просит американских дипломатов оказать мистеру Кенту

всяческое содействие, к которому обязывает их служебный долг.

— Видите ли, — заявил щеголь (думаю, что сказал он это без вся-

кой надобности), — ваши рекомендательные письма ничего не значат.

Он вернул мне письмо, посмотрел на свои часы и, напомнив своему

приятелю, что им надо спешить, начал спускаться по лестнице.

— Ах, да, — сказал он, повернувшись ко мне. — Попробуйте снес-

тись с британским консулом!

И вот я у британского консула. Он проявил ко мне поистине дру-

жеское участие. Вечером он повел меня в клуб моряков. Хотя нуж-

ного мне человека мы там не подыскали, но зато посмотрели эстрад-

ное представление. Английский артист под хохот зрителей изображал

француза, который ведет пароход по Суэцкому каналу. Эта инсцени-

ровка оживила в моей памяти те страницы Дарвина, где он описывает

бедлам, царивший в его годы на американских кораблях. Британский

консул продолжал искать человека, наводя всюду справки по теле-

фону. Я возвратился на пароход «Курака», и когда мы добрались до

Пунта-Аренас, в Магеллановом проливе, там нас уже ждал новый

помощник капитана.

Между тем мы с Вилли разработали план действий и через два дня

после отплытия нашего парохода находились на борту старенького

грузового судна под названием «Лонсдейл», стоявшего на рейде

в Пунта-Аренас. На судне имелись капитанская каюта, где можно

было спать, судовой повар, который мог нас покормить, а на палубе,

позади полубака, — крытый шкафут, где мы могли строить себе

лодку. Именно за строительство лодки мы и принялись, ибо разбитая

спасательная шлюпка, купленная мною на старом корабле за два-

дцать пять долларов, подгнила и нуждалась в капитальном ремонте;

надо было восстановить ее корпус, укрепить каркас, поставить киль

и мачту, построить палубу и каюту — вообще в максимально корот-

кий срок подготовить ее для плавания по великолепным и в значи-

тельной степени неизведанным водам архипелага Огненной Земли.

Нам помогали в работе нанятые мною чилийский корабельный

плотник и его подмастерье. Что касается помощи в осуществлении

нашего предприятия в целом, то мы ее получали от друзей. Все, с кем

мы там познакомились, относились к нам весьма дружественно. Начи-

ная с Джорджа Инена, руководителя пароходного агентства, и кончая

самым мелким его служащим; начиная с Делоноя, коменданта порта,

и кончая любым рабочим — они делали для нас все, что было в их

власти. А во власти Инена было очень многое: предоставить нам

право бесплатно проживать на борту «Лонсдейла», позволить давать

званые обеды и ужины в его доме, снабдить нас материалами и

инструментами, которых требовалось очень и очень много. Что ка-

— 384 —

сается Остина Брэйди, американского консула, то он оказал мне

такой теплый и дружеский прием (при этом не потребовав от меня

никаких нелепых рекомендательных писем), что это не могло не

взволновать человека, попавшего на чужбину.

С Вилли у меня не раз происходили недоразумения. Он любил по-

гулять и напиться в стельку. Он сорил деньгами, пил в кредит — и

счета в конце концов надо было оплачивать мне. Чтобы положить

этому конец, я опубликовал в порту особое объявление. И я должен

был скоро усвоить привычку не оставлять наличных денег нигде,

даже в карманах своего платья. Я не нанимал его к себе в помощ-

ники, но он так быстро истратил деньги, полученные им при уволь-

нении с парохода, что мне пришлось выдавать ему жалованье из

своих собственных весьма скудных средств. Деньги ему были нужны

только на вино и иногда — на женщин; к счастью, вкус у него был

довольно дешевый. Однако Вилли умел работать и работал здорово.

Во всем, что касалось парусов и управления ими, он разбирался не

хуже моряка былых времен. Трудясь при всякой погоде — а июль

и август в южном полушарии являются зимними месяцами, — мы

закончили работу над нашей лодкой за семь недель и были готовы

идти в плавание. Еще через неделю, в ясный, солнечный день, словно

бы ниспосланный богом специально для нас, мы подняли парус и,

гонимые сильным попутным ветром, отправились в путешествие.

Об Огненной Земле, куда мы теперь плыли и где провели пять ме-

сяцев, разумеется, можно было написать целую книгу; она и была

написана: я назвал ее «Плавание». Но целой книги заслуживали и

те три страшных дня, в течение которых мы добирались до первой

на нашем пути гавани: гавань была на острове Доусон. Тут нам

пришлось чинить лодку. Утром, когда мы отплыли от Пунта-

Аренас, в нашей лодке вдруг появилась вода. За несколько минут

она поднялась до колен, и я понял, что наступает конец. В эти му-

чительные мгновения передо мной встало все мое прошлое. В моем

сознании, будто в калейдоскопе, промелькнули все надежды и все

горести, какими я жил, и ярко вспыхнули образы жены и детей.

Не больше часа назад суда, стоявшие на якоре в Пунта-Аренас, са-

лютовали нам флагами и гудками и желали счастливого плавания, и

вот мы уже беспомощно барахтаемся в воде, нашу палубу заливают

волны, и, кажется, нет ни единого шанса на спасение. Но именно

отчаяние и помогло нам спастись. Мы спустили и подвязали наш

главный парус. И хотя это было сделано нами как бы в знак отказа

от дальнейшей борьбы, воду из лодки мы все же вычерпывали.

И вдруг, как будто чудом, вода в лодке перестала прибывать. Луч

надежды удесятерил наши силы, и мы вычерпывали ее еще лихора-

дочнее. Вода медленно, но непрерывно уменьшалась. К концу дня,

когда ветер стал тише, мы снова подняли парус и, идя бейдевиндом,

кое-как добрались до берега, под укрытием которого бросили якорь.

13 Рокуэлл Кент

— 385 —

Размышляя о том, что с нами произошло, мы скоро поняли, почему

наша лодка стала давать течь. Дело в том, что она была обшита

внакрой по изогнутым деревянным шпангоутам и при сильном ветре

не могла выдержать напряжения, вызываемого поднятым парусом.

Нагрузка на наветренные ванты привела к появлению щелей в боко-

вой обшивке. Стоило только парус спустить — и щели закрывались.

Чтобы сделать лодку пригодной для морского плавания, необходимо

было капитально ее перестроить. Эту работу легче всего можно было

проделать в Пунта-Аренас, но возвращаться туда нам было стыдно.

На следующий день — небо было ясным, а ветер умеренным — мы

решили рискнуть и переправиться на остров Доусон через Голодный

плес (так называется эта часть пролива шириной в двадцать миль),

рассчитывая, что на маленьких судоверфях в Порт Гаррис нам ока-

жут помощь. Этот путь мы проделали без происшествий и с насту-

плением темноты бросили якорь в хорошо укрытой бухточке.

Утром, когда к нам подплыли на моторке охотники за пиратами —

карабинеры, их взорам предстало странное зрелище: на мачте у нас

развевались простыни и одеяла; штаны, куртки, башмаки и всякие

принадлежности туалета висели на штагах и фалах. Направив на нас

ружья, карабинеры устремились к нашей лодке: их лица выражали

готовность тотчас броситься в бой.

— Ustedac estan arrectados!

— крикнул свирепый сержант, ступив

на борт нашего судна.

Только этого нам не хватало!

При всеобщем замешательстве нам потребовалось немало времени,

прежде чем мы убедили карабинеров в том, что мы не пираты. Но они

все же взяли нас под стражу и повели нашу лодку, к счастью, на

буксире в Порт Гаррис. Однако как только мы прибыли в порт, наши

дела быстро пошли на лад. Нам очень помогли начальник судоверфи

Марку, умевший говорить по-французски, и то обстоятельство, что

я изучал французский язык в школе Хорэса Манна. До наступления

ночи наша лодка была уже поставлена на ремонт, над ней трудились

присланные Марку рабочие. Что касается меня, то я расположился

в удобной, хорошо освещенной комнате и принялся писать парусник

«Сара» — последнее детище и гордость судоверфи. Картина должна

была пойти в уплату за ремонт лодки.

Напомню, что на Огненную Землю и в воды мыса Горн я прибыл

в надежде на то, что после пребывания в этих местах, считавшихся

наихудшими в мире, Нью-Йорк покажется мне по возвращении не

таким уж плохим. Одной из достопримечательностей Огненной Земли,

привлекавших внимание столь склонного к пороку человека, как я,

были людоеды. Об их существовании в этом районе рассказывали

многие авторитетные источники, в том числе полковник Фэрлонг.

Вы арестованы! (испан.)

— 386 —

«Кэтлин». Из книги «Плавание к югу от Магелланова пролива». 1924

Многие порядочные люди в Пунта-Аренас тоже утверждали, что лю-

доеды на островах не вывелись. Не надо думать, что, добиваясь

встречи с людоедами, я, будучи сам вегетарианцем, хотел, чтобы они

меня съели. Боже упаси! Подобно человеку, который при виде мор-

ских волн, бьющихся о скалы, благодарит господа за то, что он сей-

час не среди этой пучины, я, при всем своем желании как можно

ближе познакомиться с людоедами, тоже благодарил господа за то,

что не попал в их желудки. Проведя на острове Доусон три недели,

потребовавшиеся на ремонт нашей лодки, мы подняли якорь, поста-

вили парус и отправились искать людоедов.

Берега западного архипелага Огненной Земли высоки, как горы,

а их крутые склоны заросли лесом. Внутренние земли этих островов

можно назвать подлинно девственными, ибо нет сомнения, что ни

один человек — туземец или европеец — еще не проникал в эти

густые, непроходимые джунгли. Туземцев, то есть людоедов, так меня

интересовавших, следовало искать только на воде или у берега.

Входя в какой-нибудь далеко вдающийся в землю залив, мы внима-

тельно присматривались в надежде увидеть следы человеческой

жизни.

Из многих сотен туземцев племени алакалуф, когда-то населявших

остров Доусон, осталось, как нам сообщили, всего человек пять. Но

13*

— 387 —

эти пятеро, выжившие, несомненно, в результате естественного отбора,

в котором главную роль играли подлость и злодейство, были, по слу-

хам, настолько развращены, что словно бы сконцентрировали в себе

все худшие качества своих кровожадных предков. Где-то, в одном

из обширных заливов, этих людей можно было найти. Но где именно,

на каком из целой тысячи островов? Но вот однажды, плывя лишь

по течению, ибо ветер был очень слаб, окутанные мглой моросящего

дождика, в усыпляющей тишине дикого края, мы услышали еле до-

носившийся через широкий залив лай собаки. Мы направили лодку

в ту сторону, откуда слышался лай. Должно быть, прошло около

часа, пока мы, ориентируясь по лаю собаки, добирались до берега:

здесь мы увидели два грубых челнока, вытащенных на сушу, а по-

дальше, у опушки леса, — две куполообразные хижины. Двое муж-

чин (конечно, людоеды), выйдя из хижины, прошли к своим челно-

кам и сели подле них на корточки. Потом появились две женщины

и сели прямо у входов в хижины — низких, круглых отверстий. Все

четверо стали пристально нас рассматривать.

Между тем мы бросили якорь. Положив в карман несколько пачек

сигарет и фунт-два шоколада, я сунул себе под рубашку кольт и

вместе с Вилли поплыл на байдарке к берегу. Место тут было мелкое,

так что наша байдарка села на дно футах в шести от берега. Тогда

один из людоедов сошел в воду и вытащил нас на сушу. Мы поздо-

ровались с ним за руку.

— Очень плохая погода, — произнес он на языке, который впослед-

ствии называл кастильским.

Затем мы познакомились и с остальными. К нашему удовольствию,

они пригласили нас в хижины. Это весьма примитивные и маленькие,

но уютные жилища; увидев там отвратительные огрызки мяса, мы

тотчас поспешили выйти. У этих «людоедов» был несчастный, трога-

тельно-жалкий, болезненный вид, и они отличались, вероятно, боль-

шим добродушием. Один из них проводил нас на своем челноке до

нашей лодки, стоявшей на якоре. Мы дали ему кое-что из вещей,

в том числе мыло для женщин (они просили его). Потом туземец

отправился снова на берег, мы подняли парус и поплыли. Ну, а на

что мне был мой револьвер? Поверьте, меня мучил стыд. Он поистине

терзал и грыз меня, подобно тому как грыз лисенок легендарного

спартанского юношу. С тех пор я уже никогда, имея дело с людьми,

не запасался оружием.

Каждый день и каждая ночь, проведенные в этом громадном, неиз-

веданном крае и в этих пустынных водах, были настоящим приклю-

чением. По великолепию ландшафта эти места можно сравнить

e Аляской, только краски и формы здесь гораздо разнообразнее.

Полные тех особых чар, которые чувствует человек, вступая в неве-

домое, мои «приключения» на Огненной Земле носили главным обра-

зом духовный характер, хотя порой мы попадали в положение чрез-

— 388 —

вычайно трудное. Так, мы едва не погибли, сидя в течение целой ночи

на мели у входа в пролив Адмиралтейства, — беря разбег на про-

странстве в шестьдесят миль, на нас обрушивались огромные волны,

прославленный западный ветер дул во всю свою мощь.

Были у нас и приключения совершенно спокойные: сухопутная

поездка на ранчо, расположенное на западном берегу огромного

озера Фоньяно, наши экскурсии по тамошним местам и пребывание

в течение многих дней в доме гостеприимной молодой четы, поселив-

шейся в этих краях. Еще более памятны дни, проведенные на малень-

ком лесопильном заводе в Байя-Бланка. Иногда мы бывали там как

гости, а чаще всего — просто как друзья дона Антонио и «Курчавой

головки». В тех случаях, когда не было попутного ветра, я жил у них

и обычно занимался живописью.

Ах, живопись! Я пишу о ней не столько в силу склонности, сколько

из-за уважения к читателю, который ожидает, что именно о живописи

и должен писать художник, рассказывающий о своей жизни. Искус-

ство — это одна из форм выражения мысли. А все формы выражения

мысли несут на себе печать интересов художника-рассказчика. Инте-

ресы писателя проявляются в том, о чем он пишет, а интересы худож-

ника — в том, что он изображает. Вообще говоря, эти интересы есть

сама жизнь. Они (если не считать случаев, когда автор не сам творит,

а критикует творчество других) не ограничиваются рамками соб-

ственно искусства. Ведь сказал же Джозеф Конрад одной даме, на-

доедавшей ему вопросами о том, какие книги он читает: «Мадам, я

не читаю книг, я пишу их». Художник тоже мог бы сказать: «Я за-

нят картиной, и искусство меня не интересует». Во всяком случае,

должно быть ясно, что если бы я интересовался искусством ради

самого искусства, то сидел бы сейчас в уютной обстановке музея

Метрополитен, копируя чужие полотна, а не глядел бы, зачарован-

ный, на горы Огненной Земли. Как можно, находясь среди этого ве-

ликолепия, думать об искусстве?

С места нашей стоянки у Байя-Бланка я любовался видом на кру-

той берег по ту сторону бухты: он был покрыт густыми зарослями

местной березы и дуба. Сразу же за этими береговыми кручами

вздымались величественные горы — на их нижних глинистых скло-

нах росли чахлые кустики, и на вершинах лежал ослепительно белый

снег, оставшийся от прошлой зимы. Милях в двух, там, где кончалась

бухта, была видна гряда моренных камней, позади ее лучился изум-

рудами и бирюзой обширный ледник, а чуть дальше сияли острые

снежные пики. В большинстве случаев я работал близ нашей стоянки,

но иногда мы снимались с якоря и искали новых мест в широком

заливе, ответвлением которого была наша бухта.

Так шли недели. Несколько раз мы прощались с нашими добро-

сердечными хозяевами и потом являлись к ним вновь. Бодро пустив-

— 389 —

шись в путь, мы скоро наталкивались на сильнейший встречный ве-

тер — он врывался в пролив Адмиралтейства будто в трубу. Идти

дальше на запад оказывалось невозможно. По правде говоря, наша

лодка — я назвал ее «Кэтлин» — не была приспособлена для плава-

ния против ветра. Она не только не могла идти прямо на ветер, но

давала такой дрейф в подветренную сторону, когда находилась

в открытом море, что это подсекало все наши усилия продвинуться

вперед. Иногда мы, плывя между стенами гор, часами боролись

с ветром, но одолевали всего одну-две мили; наконец, увидев, что

наступают сумерки, а до ближайшей стоянки еще очень далеко, мы

поворачивали назад и быстро возвращались домой.

Неподалеку от Байя-Бланка, к востоку от ледника, виднелось

ущелье, хотя во всех других местах горы шли непрерывной цепью.

При первом же взгляде на это ущелье я высказал догадку, что оно от-

крывает путь на юг, к проливу Бигл. Насколько было известно мест-

ным жителям, никто еще в этом месте горную цепь не переходил.

И теперь, запертые встречным ветром в проливе Адмиралтейства, мы

решили идти по ущелью. Через два дня мы взвалили на себя тяже-

лые заплечные мешки и отправились в поход.