Кент Рокуэлл. Это я, Господи!

Подождите немного. Документ загружается.

ЭТО Я, ГОСПОДИ!

«Это я, это я, это я, господи,

Стою и жажду молитвы»

Негритянский религиозный гимн

За нее... Но постой, вся эта кни-

га — один длинный тост. Бокал

будет осушен лишь в самом ее

конце. Начнем же книгу.

Побег от старого пня: только допустив, что старый пень в юности чем-то

напоминал зеленый побег, можно принять этот портрет малолетнего сына

героя за изображение его самого в детстве.

ИСКУССТВО • 1965 • МОСКВА

ROCKWELL KENT

IT'S ME О LORD

DODD, MEAD AND COMPANY

NEW YORK 1955

Перевод И. КУЛАКОВСКОЙ u К. ЧУГУНОВА

Редактор H. БАННИКОВ

Вступительная статья и подбор произведений Рокуэлла Кента

А. ЧЕГОДАЕВА

Заставки, рисунки на титуле и шмуцтитулах выполнены Року¬

эллом Кентом для американского издания 1955 года. В на-

стоящем издании инициальные буквицы в части заставок изменены.

75И

К35

О РОКУЭЛЛЕ КЕНТЕ И ЕГО АВТОБИОГРАФИИ

Рокуэлл Кент написал и издал свою большую автобиографию в 1955 году. Тогда

ему было семьдесят три года — за его плечами была долгая яркая жизнь, полная

необычайных и увлекательнейших историй, вся пронизанная бурной, неукротимой

энергией и волей к жизни, творческой и деятельной, далекой от какой-либо резинья-

ции и пассивного созерцания. Читая эту книгу, поражаешься, как много сделал этот

замечательный человек — неутомимый странник и труженик, вносивший весь

пламень своего темперамента в любое дело, каким ему приходилось заниматься в

течение своей жизни. Он остался точно таким же и сейчас, когда ему идет уже

восемьдесят третий год. С огорчением он как-то написал мне, что врачи запретили

ему вставать каждый день в шесть часов утра, разрешив вставать только в семь!

Суток ему никогда не хватало, чтобы исполнить весь намеченный им дневной труд.

Не случайно его друг и сосед по Адирондакским горам — историк литературы

Луис Унтермейер написал о нем однажды: «Рокуэлл Кент — вероятно, самый много-

сторонний человек, какой живет на свете. Но когда я написал сейчас эти слова и

вспомнил все виды деятельности Кента, моя сентенция звучит, пожалуй, слишком

слабо. Кент как личность сложен и многолик; иногда (вопреки физической очевидно-

сти) я подозреваю, что он вовсе не личность, а некая Организация — возможно,

Соединенные и Объединенные Предприятия Рокуэлла Кента! Я знал его как живо-

писца, памфлетиста, поэта (наедине с собой), государственного деятеля (не слишком

удачливого!), пропагандиста, лектора, исследователя неведомых стран, архитектора

(он переделал заново мой дом в Адирондакских горах), бурильщика, фермера, разво-

дящего датских коров, иллюстратора, рисовальщика шрифтов, ксилографа («гравера

на дереве» — для непосвященных!), друга и всеобщего возбудителя. Обо всех этих его

способностях много писали, придав им даже легендарные пропорции. После его смер-

ти — а быть может, и до того, как это случится, — я ожидаю книги, которая будет

называться «Миф о Рокуэлле Кенте»

Унтермейер еще многого не перечислил в своем перечне: ведь Кент был еще и

моряком, штурманом, коком, плотником, рыбаком, публицистом, политическим орато-

ром, плакатистом, карикатуристом, литографом, керамистом, медальером, создате-

лем монументальных росписей и т. д. В своем доме посреди Адирондакских гор он

хоть и в шутку, но превосходно исполняет роль бармена, и в то же время он умеет

вдохновлять широкие и мощные общественные движения — как всем известный борец

за мир, как президент Национального Американского комитета американо-советской

дружбы. Для него нет дел важных и не важных: что бы он ни делал, он делает это

с величайшим увлечением, отдавая всю свою душу.

Но самое главное качество Кента, в глазах Унтермейера, было оставлено им под

конец: «Но есть одна роль, за которую его хвалили недостаточно и даже недостаточ-

но ценили, — это роль писателя. Я не знаю никого, кто умел бы выразить себя так

богато, так просто и так открыто, как Рокуэлл Кент. Его книги обладают теми каче-

L.. Untermeyer, Kent — the Writer. — «Demcourier», Volume VI, No 10,

October, 1937 (New Haven, U. S. A.).

— 7 —

ствами совершенной искренности, щедрой изобразительности, душевной прямоты,

какие подобают большому искусству. Они — словно письма к читателю, они то, чем

должна быть переписка между умными и вдохновенными людьми, но чем она бывает

редко. Переписка — вот что такое эти книги; в них вспыхивающий навстречу друг

другу свет, нежданно протянутая рука, трепетный привет, осуществленное общение.

Все его книги — это письма, яркие и подробные, прекрасно иллюстрированные посла-

ния — обращения к современникам. У них нет обдуманной важности, фальшивой

небрежности или изысканного стиля писем, адресованных отдаленным потомкам,

хотя эти потомки (эта капризная часть рода человеческого) будут несомненно читать

их. В них свежесть и непосредственность замысла, непосредственно и их воздействие.

Как бы ни были многочисленны опыты, статьи и книги Кента, я предпочитаю думать

обо всех них как о записках, записках для еще незавершенной автобиографии. От «Пла-

вания к югу от Магелланова пролива» и до «Курс N by E», от первой опубликован-

ной под псевдонимом брошюры об архитектуре и до «Саламины» его писания не-

уклонно становятся все интереснее и значительнее. Когда-нибудь пробелы в этих

личных повестях будут заполнены, и тогда явится на свет целостная сага о худож-

нике и писателе, страннике и строителе домов, критике и творце — о совершенном

человеке. Когда-нибудь хронологически расположенное «Собрание сочинений

Рокуэлла Кента» покажет, какой широкой и вместе с тем какой простой, какой нази-

дательной и вместе с тем честной и откровенной, какой непритязательной и вместе

с тем глубокой может быть автобиография. Я надеюсь жить, чтобы ее увидеть»

Все, сказанное Унтермейером, справедливо, и в этом может убедиться каждый, кто

прочтет эту книгу и другие, уже изданные на русском языке: «Курс N by Е» и

«Саламина», или еще не переведенные, как «Дикий край», «Плавание к югу от

Магелланова пролива» или «Это мое собственное». Все книги Кента целиком взяты

из жизни, в них нет ничего сочиненного, но главное в том, что их подлинная и не-

прикрашенная правда рассказана не бесстрастным свидетелем, а горячо и глубоко

заинтересованным участником всех обыденных и необыкновенных событий, о которых

идет речь в этих книгах. Художественная сила и выразительность кентовских книг рож-

дается из его ненасытной жадности к жизни, из высокой ясности духа и столь же вы-

сокой простоты, из его презрения к каким-либо литературным эффектам и украшениям

и из его умения сдержанно и скупо рассказывать о вещах, необычайно красочных и

ярких, о сильных чувствах и мудрых размышлениях, о самой возвышенной романтике

и о самой неказистой прозе. С каким эпическим спокойствием и даже юмором рассказа-

но в книге «Курс N by E » об очень трудном и драматическом плавании втроем на

маленькой шхуне в Гренландию — сквозь туманы и рифы, штормы и льды, включая

и кораблекрушение у берегов Гренландии, и долгие поиски какой-нибудь живой

души в безлюдной прибрежной тундре! У Кента никогда не было страсти к приклю-

чениям самим по себе: в его романтике всегда заключено желание «изведать мира

дальний кругозор», как о том мечтал гомеровский Улисс, — ведь о том, что странст-

вия и душевные стремления Одиссея не устарели и в двадцатом веке, думал не один

Кент, но и Тур Хейердал, и Антуан де Сент-Экзюпери, и Эрнест Хемингуэй.

L. Untermever, Kent — the Writer. — «Demcourier», Volume VI, No 10,

October, 1937 (New Haven, U. S. A.).

— 8 —

В большую автобиографию «Это я, господи» Кент не стал включать сколько-

нибудь подробное изложение других своих книг, где описаны его далекие путешест-

вия: на Аляску с маленьким сыном — в «Диком крае», на Огненную Землю —

в «Плавании к югу от Магелланова пролива», в Гренландию — в книгах «Курс

N by E» и «Саламина», — или где рассказано о жизни в Соединенных Штатах в

тридцатых годах («Это мое собственное»). Ему хотелось рассказать прежде всего

о том, о чем он еще не рассказывал в какой-нибудь книге: о своих родителях,

о своем детстве и юности, о жизни среди рыбаков на острове Монхеган и т. д.; у него

было достаточно воспоминаний даже для такой обширной книги, какой вышла книга

«Это я, господи». Но об этом нужно помнить, читая его большую автобиографию.

Хотя она и переполнена событиями, фактами, именами бесчисленных людей, — все

же в ней только лишь бегло и глухо говорится о некоторых самых значительных и

важных эпизодах биографии Кента, подробно описанных в других, ранее вышедших

его книгах. На самом деле за этими краткими и глухими упоминаниями стоят пора-

зительные по своей эмоциональной напряженности и бурной романтике истории дале-

ких странствий, рассказы о духовном росте и ярком раскрытии героического и целе-

устремленного характера. Интеллектуальный и моральный облик Кента становится

еще богаче и еще значительнее, если дополнить книгу «Это я, господи» другими

книгами Кента и построить, как советовал Унтермейер, «сагу о совершенном чело-

веке».

Кент назвал свою автобиографию по первым словам негритянского гимна:

«Это я, это я, это я, господи, стою и жажду молитвы...» Книга действительно похожа

на исповедь: Кент открыто и честно рассказывает в ней о своих мечтах и о своих

ошибках, о душевных стремлениях, иллюзиях и заблуждениях, ничего не прикрашивая

и ничего не скрывая. К себе он относится в достаточной степени безжалостно, часто

насмешливо и иронически; к другим — с огромной заинтересованностью, уважением и

восхищением (таких людей он встретил много на своем пути) или со столь же прямой

и открытой антипатией, неизменно справедливой, так как Кент превосходно знает и

умеет показать дистанцию, отделяющую, например, Франклина Рузвельта от какого-

нибудь Джона Рокфеллера-старшего, встреча с которым относится к числу многих

мастерских описаний, рассыпанных по книге. Книга «Это я, господи» представляет

собой драгоценный источник для познания истории духовного развития не только

самого Кента, но и всей Америки более чем за полстолетия, от девяностых годов

прошлого века и до середины пятидесятых годов двадцатого века, — истории общест-

венно-политической и художественной жизни Соединенных Штатов Америки совсем

недавних десятилетий.

Но, рассказывая очень много о самых разнообразных событиях художественной

жизни Америки, Кент меньше всего рассказывает о своем собственном искусстве.

В книге почти нет ни названий, ни дат его работ, и когда понадобилось уточнить эти

названия и даты для каталогов двух его больших выставок в Советском Союзе, —

автобиография этих сведений не дала, и Кенту пришлось раздумывать, припоминая

(вероятно, не так уж точно!) хронологию собственных творений. Интересуясь всем на

свете и с увлечением занимаясь самыми разнообразными работами и делами, он

вовсе не собирался относиться с каким-либо особым почтением к собственной живо-

— 9 —

писи и графике, ведя им хотя бы самый элементарный музейный учет: он полностью

предоставил это своему преданному чикагскому другу Дэну Бёрн-Джонсу, облада-

телю действительно замечательной коллекции кентовских рукописей, книг, фотогра-

фий, гравюр и картин, и другому близкому другу — Карлу Зигроссеру, одному из

руководителей Филадельфийского художественного музея. Только благодаря этим

двум людям можно будет написать когда-нибудь настоящее ученое исследование

творческой биографии Рокуэлла Кента, одного из крупнейших американских худож-

ников XX века. Для того чтобы вернее оценить, читая автобиографию Кента, его роль

и его место в истории американского искусства двадцатого века, я приведу лишь

некоторые важнейшие данные.

Учителю Кента, живописцу Роберту Генри, выпало на долю организовать и воз-

главить очень сильную группу реалистических художников, поднявших в начале на-

шего века борьбу против «красивости» господствовавшего тогда академического бур-

жуазного искусства, занимавшегося беззастенчивой идеализацией не слишком пригляд-

ной американской действительности. Устроив в 1908 году свою выставку в Нью-Йорке,

Роберт Генри и его ученики и товарищи — Джон Слоун, Джордж Лакс, Эверетт Шинн,

Уильям Глэккенс, а позднее также и Джордж Беллоуз — заслужили от испуганной и

разгневанной буржуазной газетной критики прозвище «революционной черной бан-

ды», или «школы мусорного ящика», — так не понравилось возвышенно респектабель-

ным зрителям, художникам и критикам правдивое изображение всех изъянов и тем-

ных сторон американского «процветания». Подобно Линкольну Стеффенсу, Сти-

вену Крэйну или Теодору Драйзеру, Генри и его «восьмерка» заложили прочную

основу всей реалистической и прогрессивной художественной культуры США двадца-

того века. Обаятельный человек и тонкий, изящный художник, Роберт Генри никак

не соответствовал созданной газетами мрачной репутации главы «мусорной школы»:

его светлое, жизнеутверждающее искусство, его суровые и принципиальные требова-

ния к своим ученикам, его выдающееся педагогическое мастерство сыграли огромную

роль в сложении и росте всего лучшего, что дало американское искусство в нашем

веке. Мне уже приходилось называть его «верным последователем могучего Икин-

са» — Роберт Генри действительно сознательно опирался на опыт как своих любим-

цев Гойи и Мане, так и великих реалистических американских художников девят-

надцатого века. Но он требовал от учеников верности своему времени, призывая их

«писать жизнь, а не искусство», и лучшие из его учеников остались верно предан-

ными его советам. Среди них был и Рокуэлл Кент.

Вместе с рано умершим Джорджем Беллоузом и ныне здравствующим, как и Кент,

восьмидесятидвухлетним Эдуардом Хоппером Кент представляет следующее за поко-

лением Роберта Генри поколение мастеров американского реализма двадцатого века.

Живопись Кента 1900—1920-х годов уже прочно и определенно встала на свое

историческое место в американском искусстве. Мне совсем недавно привелось видеть

красивую картину Кента «Гора Равноденствия (Маунт Эквинокс) в Вермонте», вы-

ставленную в одном из залов прекрасного музея Художественного института в Чика-

го рядом с картинами Беллоуза и Слоуна, и их творения выглядели внушительно

и серьезно как истинные носители высоких эстетических ценностей по сравнению с

висящими в следующем зале вызывающе огромными холстами абстрактных живо-

писцев. Правда, кентовские картины тех лет можно лишь очень редко встретить в

— 10 —