Исаев И.А. Золотухина Н.М. История политических и правовых учений России

Подождите немного. Документ загружается.

8. А.И. Герцен о

буржуазном

государстве

народничестве 301

После революции 1848 г., которую Герцен наблюдал в Европе, его

политические позиции становятся более определенными. В работе

«С

того

берега»

он подвергает жесткой критике западноевропейское

мещанство и

дает

набросок первого проекта народнического социа-

лизма для России. Европа окончательно стала мещанским царством,

помешанным на собственности, все заражено ядом мещанства.

Но

«не все реки

текут

в болото мещанства»: для России европей-

ское мещанство должно стать укором и негативным примером; некая

утопическая идея положена

основу герценовской социологии: это —

вера

в девственные,

не

зараженные мещанством

силы

русского народа.

«Прошлое русского народа темно, его настоящее

ужасно»,

но у него

есть право на

будущее,

Россия

избежит яда мещанства,

хотя

бы

потому,

что

буржуазия

в ней не сможет стать господствующей силой.

Экономический

и политический либерализм был объектом

жест-

кой

критики для Герцена. Российские западники впали в беспросвет-

ное

мещанство. Они не видели, составляя свои доктринерские проек-

ты освобождения крестьян, что для последних важно не

«право

на

РУД»,

«право

на

землю».

Герцен же считал, что право на землю в свя-

зи

общинным владением его

даст

России возможность избежать воз-

никновения

сильной

буржуазии

и поведет русский народ по особому

пути развития, к которому тщетно стремились в Европе социалисты

То,

что славянофилы принимали за аксиому, народники стремились

обоснованно и тщательно доказать. Герцен был

убежден,

что Россия

избежит повторения социальных и политических ошибок Запада.

По

вопросу об общине Герцен решительно вставал на сторону сла-

вянофилов

в их споре

западниками.

Ему

кажется,

что

«грядущая

эпо-

ха поставит на своем знамении не личность, а общину, не

свободу,

братство, не абстрактное равенство, а органическое распределение

РУДа».

Герцен стремился к синтезу

двух

противоборствующих кон-

цепций:

«народный русский

быт»,

т.е. община и

«наука

Запада», т.е.

технический прогресс.

Развитие общинного начала и полная свобода личности в-общи-

не — таков социальный идеал Герцена. В работе «Старый мир и Рос-

сия» (февраль 1854 г.) Герцен провозглашает:

«Государство

и отдель-

ная

личность, власть и свобода, коммунизм и эгоизм (в обширном

смысле слова) — вот геркулесовы столбы великой борьбы, великой ре-

волюционной эпопеи».

Фундаментом народничества Герцена стало его антимещанство, в

°тором

гармонично соединились социальность и индивидуализм, в

го народничестве отождествлялись

«личность»

«мужик»,

человек

Иванов-Разумник.

История русской общественной

мысли.

М., 1997. Т. 2. С. 25.

302 Глава V. Политические и правовые учения во второй

половине

XIX в.

будущего

России.

Отсюда

родилась народническая вера в

антибуржу-

азности мужика. Европу ожидало

другое

будущее

— победив в ней

со-

циализм сам выродился в

торжествующее

мещанство.

Герцен постоянно подчеркивал примат социальных реформ над

реформами политическими, — ведущий мотив всей

будущей

народни-

ческой идеологии.

Другим

важным постулатом стало противопостав-

ление народа и науки — идея, подхваченная Чернышевским

Михай-

ловским.

Европейские политические формы Герцен считал мещанскими и

устаревшими, построенными на отживших понятиях и нормах

римско-

го права. Уголовное право, созданное на Западе, является, по Герцену,

чистой теорией мысли, а уголовный суд — рафинированной инквизи-

цией.

«Государство

с римскими

понятиями,

основанными на поглоще-

нии

личности обществом, на религии собственности...

—

такое

государ-

ство не может ничего оставить потомству, кроме своего

трупа»

(Старый

мир «Россия»). Указание на

то,

что государственный был вообще

несо-

вместим с нравственной независимостью, приближает Герцена

народ-

ников

к анархизму.

(И.К.

Аксаков полагал, что ложь лежит не

той

или

иной

форме

государства,

а в самом

государстве,

как таковом.)

Пресловутый «народный

суверенитет»

также был ненавистен Гер-

цену, как и монархический деспотизм. Он с презрением говорил о

«гласе

народа»

«благе

нации», как идеологических фетишах,

суду

че-

ловека должны предстать все понятия о республике, представительст-

ве, законодательстве, о гражданине.

Это прямо сближает его с Бакуниным.

В «Письмах к противнику» Герцен прямо заявляет, что политиче-

ская

революция только меняет государственные

формы,

но не касается

глубинных форм жизни народа, она не способна разрешить

даже

про-

тиворечия экономического и юридического быта.

Будучи

по природе

буржуазной, политическая революция не воспринимается созданием

мужицкой России.

9. Политическая утопия русских консерваторов

неоконсерваторов (К. Леонтьев, Н. Данилевский,

Л. Тихомиров, М. Катков, К. Победоносцев)

На

внешнем фоне политических контрреформ

русском обществе

80-х гг. XIX в. протекал глубинный процесс формирования консерва-

тивной политической идеологии, питавшейся из славянофильской

романтической

традиций.

этому времени само славянофильство

пе-

рерождается в

жесткую

доктрину панславизма.

9. Политическая утопия русских консерваторов и неоконсерваторов 303

Один из наиболее крупных политических мыслителей

России

ру-

бежа

веков П.

Струве

следующим образом обрисовал

драму

славяно-

фильства: сначала это течение — только гонимая и еле терпимая ка-

зенщиной

романтика с широким размахом мысли; затем, в эпоху де-

каданса, эта романтика была обречена на «казенные надобности» и

утратила

живой дух. Однако характерным для русской консерватив-

ной

мысли оставалось стремление к

тому

ценностному и политиче-

скому строю, который в реальной жизни или вытесняется, или уже

вытеснен бытом.

Консервативный политический романтизм стремился к

культур-

но-социальному

идеалу,

стремясь воплотить его в

жизнь,

консерватив-

ная

же

политика была направлена

на

сохранение

грубо

реально суще-

ствующего

порядка

вещей.

Особенностью консервативного политиче-

ского романтизма стало компромиссное принятие

существующей

системы социального и политического бытия, осуществленное, одна-

ко,

только после придания им некой идеальной окраски: так появля-

ются понятия идеального православия, идеальной монархии

идеаль-

ной

народности.

«Перед

мистическим идеалом... все политические

формы

равноценны или одинаково малоценны... идеал никогда

не

мо-

жет и не должен совпадать с пошлой реальностью»

Одновременно с этим консервативная политическая утопия

ведет

активную

борьбу

с утопиями конкурирующими

—

либеральной, ради-

кальной

социалистической.

этом отношении очень характерен фе-

номен

К. Леонтьева. Современная этому мыслителю доктрина социа-

лизма, отождествляемая с нигилизмом

(как

делали

это

Ф.Достоевский

Н. Лесков), представлялась ему учением нивелирующим и серым.

Пугающим в ней было провозглашение разрушительного и анти-

эзотерического уравнивания, равносильного для Леонтьева катастро-

фе.

Предохранить

культуру

от полного распада может только сильное

Деспотическое

государство,

защищающее иерархичность и многоцве-

тие

культуры.

другого

представителя консервативной политической традиции

Н.

Данилевского Леонтьев

заимствует

представление о

культуре

как об

•

органическом (растущем и умирающем) единстве. Эстетизм концеп-

ции

Леонтьева

делает

его мировоззрение вненравственным, поднима-

ет его над этическими

принципами,

ставит искомый идеал

по

ту сторо-

У Добра и зла. Исходной посылкой анализа становится противопос-

тавление самобытности русской национальной

культуры

культуре

Романо-германцев, бессознательно направленной по пути и в сторону

всеобщей «либерализации».

Струве

П.Б. На разные темы. СПб., 1902. С. 210.

304

Глава

V. Политические и правовые учения во второй половине XIX в.

На

Западе происходил двоякий и странно противоречивый про-

цесс: единоличная централизация осуществлялась там только в сфере

церковной жизни (папизм), государственное же начало

всегда

остава-

лось там многоликим и многовластным, т.е. плюралистическим. По

Леонтьеву,

личная политическая свобода большинства — расшатыва-

ние

основ. «Перенести кое-как

свободу

можно, но считать ее основой

нельзя». Поэтому все ориентации Западана демократию — утопия

химера,

том же идейном

русле

идут

все социальные

политические

преобразования, последовавшие в России за отменой крепостного

права.

В полемике, развернувшейся в консервативном

лагере

среди сто-

ронников

В. Соловьева и Н. Данилевского, Леонтьев принял сторону

второго. Оба идеолога предлагали конкретные политические прогнозы

на

будущее:

Соловьев говорил о победе римско-католической теокра-

тии,

Данилевский — об антилиберальной и антиевропейской победе

славянства.

соответствий

этим

«для

будущего

самой

России

все-

го славянства предстоит неизбежно жестокий выбор

между

двумя

пу-

тями:

или создать в недрах своих новые формы определенной и ясной

общественности и сословности... развить

утвердить

над своим

соци-

альным миром нечто подобное той самой теократии, которую нашел

Соловьев... или же вступить, после непродолжительной и неудачной

реакции,

снова

на

тот пространный путь, по которому шаг за шагом

го-

товы вести нас наши

«средние»

западники в объятия интернациональ-

ной

Европы»

Итак,

впереди либо теократия, либо демократия,

но

обе

формы одинаково нетерпимы для Леонтьева, и обе они заимствованы

из

западной, а не восточной традиции.

К.

Леонтьев считал, что все влияния Запада на Восток были эфе-

мерными и поверхностными, все же воздействия Востока на Запад

—

прочными и глубокими. Но один фактор оказывается драматически

сильным для Востока — западнический социализм: он такой же про-

дукт

разложения и

смешения,

как и породивший его эгалитарно-либе-

ральный процесс. Бездуховный и безбожный, секуляризированный

индивидуализм, именуемый гуманизмом,

ведет

европейскую

культуру

государственность к смерти.

Отторгнув

христианский аскетизм, ев-

ропейская цивилизация восприняла гуманистический утилитаризм,

за

которым уже стоит социализм, стремящийся создать единое обезли-

ченное всеевропейское

государство,

государство

средних людей, оди-

наковых, фабричного массового выпуска.

«Социализм (т.е. глубокий и отчасти насильственный экономиче-

ский

и бытовой переворот)... видимо, неотвратим... Не говоря уже о

Леонтьев

Л. Собр. соч. М., 1912. Т. 7. С. 323.

9. Политическая утопия русских консерваторов

неоконсерваторов 30S

том, сколько страданий и обид его воцарение может

принести

побеж-

денным (т.е. представителям либерально-мещанской цивилизации),

сами

победители устроятся

свободнее,

либеральнее

нас,

или,

напротив

того, законы и порядки их

будут

несравненно стеснительнее наших,

строже,

даже

страшнее».

Политический

социализм — продукт верований в

благо

земное,

наступающее от равенства и свободы, идей, порожденных француз-

ской

революцией. Свободы от

церкви,

государства,

общества, семьи...

Во

имя большего

удобства

и счастья на

земле.

Социалисты верят в на-

ступление полного и окончательного земного рая, но стремление к

этой

утопии без веры в Бога порождает только новое рабство и абсо-

лютный деспотизм верховной власти. Социализм кажется Леонтьеву

«новым феодализмом», основанным на обособленности классов и

групп в смысле

разнообразной

децентрализации

группировки соци-

альных

сил,

не соединенных

каком-нибудь

духовном

или

государст-

венном

центре, на новом закрепощении

«лиц

другими лицами и уч-

реждениями». Социализм — «реакционная организация

будущего»

К.

Леонтьев, а

вслед

за ним В. Соловьев

качестве символической

Цели

процессов демократизации

рисуют

фигуру

Антихриста.

Антихристово царство вырастает на оборотной стороне утопии

земного рая, провозглашенной противниками

существующего

и тра-

диционного

порядка — либералами и социалистами. Леонтьеву каза-

лось,

что есть только одна

сила,

способная обеспечить

здоровую

поли-

тическую сдержанность в обществе, — это

государство,

которое «у нас

всегда

было сильнее,

глубже,

выработаннее не только аристократии,

но

самой семьи».

Историческое

сочетание «церковь

царь»

— квинт-

эссенция

одухотворяющего

и организующего Россию византизма, а

византийское

православие — оплот против «самой невероятной и не-

основательной из

всех

религий»: холодной и прозаической религии

всечеловеческого

блага,

которую

несут

либеральные и социалистиче-

ские

политические доктрины.

Органический,

почвеннический характер государственности для

консервативного политического сознания означает только идеологи-

ческое оправдание уже

существующего

порядка вещей. Враждебные

отечеству

государству

силы стремятся уничтожить его дух и

душу,

Утверждая

лишь материальные

существующие

формы

бытия.

В обще-

стве, которое позднейшие политологи назовут

«массовым»,

высокие и

невыносимые для греховного человека нравственные требования бу-

ДУт заменены материальными и прагматическими целями.

Леонтьев

Л. Собр. соч. Т. 8. С.

190-191;

Т. 5. С. 453.

20-587

306

Глава

V. Политические и правовые учения во второй

половине

XIX в.

Налагаемые христианством

духовные

обязательства кажутся

невы-

полнимыми

в земном обществе, и люди в отчаянии

отвергают

их,

ска-

зав:

«Поработите

нас,

но

накормите

хлебом».

Хлеб

земной и послуша-

ние

— таков

удел

человечества в новом земном рае. Это состояние

поддерживается действиями власти, оперирующей обузданием

уте-

шительной ложью. «Великий

Инквизитор»

Достоевского

убеждал,

что

без меча и насилия сам Христос не сможет обеспечить всеобщее сча-

стье, которое

будет

следствием кровавого насилия над людским ста-

дом, стремящимся под иго мирового покоя и всемирной монархии.

Три

инструмента использует

Антихрист

деле

завоевания человече-

ской

души, внушая ей

веру

в рай на земле и вселенское счастье, — это

чудо,

тайна и авторитет (власть).

Прежде единое славянофильство к

концу

XIX

в.

распадается

на

два

течения,

каждое из которых по-своему интерпретирует проблему

на-

ционально-культурного возрождения. Первое

делало

акцент на вос-

создание утраченной

XVII—XVIII

вв.

исторической миссии русского

народа, провозглашая мессианское призвание русской нации в мире

(Н.

Данилевский, К. Леонтьев).

Второе

во

главу

угла

ставило самобытность духовно-нравственного

идеала русского народа, подчеркивая особенности его

культурных

политических устремлений (Ф. Достоевский, А. Григорьев, Н. Стра-

хов). В основу этого второго течения была положена мысль о «нацио-

нальной

почве»

как главном источнике национального и

духовного

возрождения России..

Для русского консервативного

сознания,

уже имевшего на

рубеже

XIX—XX

вв.

устойчивую

традицию

выражавшего социально-полити-

ческие интересы и устремления определенных

слоев,

идеалами

долгое

время оставались монархия и православие. Монархизм как идея и

судьба

несовместим с юридическим разграничением сословий и деле-

гированием власти.

«Чем

резче сословное неравенство, тем проще

со-

словное деление, и наоборот, чем слабее сословное неравенство, тем

сложнее, т.е. дробнее, сословное деление»

Консерватизм

противопоставлял прогрессу непреходящие идеалы

традиции, нации и религии. Государственно-правовая конструкция,

выработанная К. Леонтьевым, представляется наиболее последова-

тельным

исчерпывающим отображением консервативного мировоз-

зрения.

Сословная разграниченность предполагает

строгую

иерархию

общества и власти. Что касается социальной истории России, то Ле-

онтьев усматривал в ней очевидную

тенденцию,

соотносимую

обши-

ми

закономерностями

жизни

государственного организма:«..

.в

начале

Ключевский

В.О.

История сословий России. Пг., 1918. С. 21,

Политическая утопия русских консерваторов

неоконсерваторов 307

развития

государства

всего сильнее какое бы то ни было аристократи-

ческое начало. К середине жизни государственной является наклон-

ность к единоличной власти...

старости

смерти возрастает демокра-

тическое, элитарное и либеральное начало».

Даже

петровские реформы К. Леонтьев оценивает (в отличие от

более поздних консерваторов-эпигонов) не только как вторжение за-

падного начала в византийский быт Руси: «...с Петра началось более

ясное,

резкое расслоение общества, явилось то разнообразие, без ко-

торого нет творчества у народов. Дворянство наше, поставленное

между

активным влиянием царизма и пассивным влиянием подвла-

стных крепостных миров

(ассоциаций),

начало расти

умом

властью,

несмотря на подчинение царизму». Заслугой абсолютной монархии

на

конкретной российской почве (особенно в эпоху Екатерины II) и

стало усиление неравенства — сохранение крепостного права (цело-

стности общины) и усиление аристократических начал в дворянстве

(рода и личности). Последующее уравнивание произошло не столько

вследствие снижения собственно аристократических прав и вольно-

стей, сколько в связи с дарованием прав и вольностей

другим

сосло-

виям,

т.е. вследствие размывания четких сословных границ

между

«верхами»

и «низами».

«Объединяющим признаком стала идея византизма: с какой бы

стороны мы ни взглянули на великорусскую жизнь и

государство,

—

замечал Леонтьев, — мы увидим, что византизм, т.е. церковь и царь,

прямо или

косвенно,

во всяком

случае

глубоко

проникает

самые нед-

ра нашего общественного организма... Византизм организовал

нас,

си-

стема византийских идей создала наше величие, сопрягаясь с нашими

патриархальными, простыми началами...

изменяя,

даже

в тайных по-

мыслах наших, этому византизму, мы погубим Россию»

. Именно ви-

зантизм сплотил когда-то

полудикую

Русь, дал ей силу перенести та-

тарское иго. И перед тлетворным влиянием Запада России поможет

выстоять ее византизм, опирающийся на сильную монархическую го-

сударственность, консолидированную власть и православие.

Л.

Тихомирова

с полным основанием можно отнести к идеологам

неоконсервативного течения

русской отечественной мысли. В слож-

ном

переплетении различных государственных форм Тихомиров про-

сматривает три основных: аристократическую, демократическую

мо-

нархическую. Демократическая система

всегда

была чревата опасно-

стью

«безграничного господства партий» и самого страшного вида

Деспотизма—его демократической

модификации.

Наиболее приемле-

мой формой власти

на

высшем уровне может быть только монархия, на

Леонтьев

К. Собр. соч. Т. 5. С.

132-133;

133.

20'

308

Глава

V. Политические и правовые учения во второй половине XIX в.

уровне управленческом (исполнительском) — комбинирующая

другие

типы власти: аристократический и демократический.

Монархическая власть в истории России

всегда

играла роль поли-

тического фактора, противостоящего анархии и деспотизму. Рассчи-

тывать в борьбе с этим злом только на гениальность правителя не

приходилось, поэтому национальная традиция и выработала идею ди-

настичности. На практике монархическая форма власти вовсе не

иск-

лючает

участие

в государственной жизни разнообразных обществен-

ных сил. Единоличная власть не гарантирует господство монархиче-

ского принципа, она может быть идейно обоснована и оправдана

только при условии, что в верховном правителе и через него

действует

некая

высшая сила. В этом заключается истинная мистика монаршей

власти.

Без

религиозной идеи единоличная власть превращается вдик-

татуру,

которая в силу внутренних законов

будет

стремиться к безгра-

ничности.

Это

будет

антихристово

царство,

которое пророчили

До-

стоевский и Соловьев. «Если в обществе не

существует

уже напряжен-

ного верования, охватывающего все стороны жизни в подчинении

одному

идеалу,

то связующей силой общества является численная

сила, количественная, которая создает возможность подчинять людей

власти

даже

тех

случаях,

когда у них нет внутренней готовности

это-

му.,.»

Тогда

рождается политическая система абсолютизма.

Не

только монархия может превратиться в абсолютизм,

утратив

внутренний идеал, еще большая вероятность такой трансформации

существует

в демократии, где абсолютная власть народа сливается с

государственностью или персонифицируется в ней: масса, исчисляе-

мая только количеством, признает лишь собственную силу

никакой

другой.

Абсолютизм

порождает бюрократию. Если система демократиче-

ского представительства создает почву для господства парламента

политиков, то в монархиях идея представительства порождает бюро-

кратию в чистом виде. При этом

демократиях фальсифицируется

на-

родная идея, в монархиях — воля монарха. И все же вершиной бюро-

кратии является парламентаризм: атомизация мнений и программ, за-

ведомая ложь заявлений, склоки и профанация сопровождают*

парламентскую деятельность.

Утрата

православного идеала и разрушение социальной иерархии

влекут

за собой появление нового социального лидера в хаотически

смешавшемся обществе.

Им

становится интеллигенция, бессознатель-

но

сочетающая в

себе

нигилизм с тоталитаристскими наклонностями.

Смычка интеллигенции с бюрократией, которая окончательно прои-

Тихомиров

Л,

Монархическая государственность. СПб., 1905. Ч. 1. С. 77.

Политическая утопия русских консерваторов

неоконсерваторов 309

зошла, как считает Тихомиров, после 1861 г., превратила монархию в

абсолютизм. Возникает по-настоящему политическое

бюрократиче-

ское

государство,

всевластие бюрократии, угасание национальной

инициативы создает вместо народа толпу

именно

толпе преоблада-

ющими началами становятся демократические представления

верхо-

венстве власти.

Механическая сила, массовость,

бездуховность

и аморальность

сменили древний идеал. Монархия, оставшись формой,

утратила

со-

держание.

Борьба демократии с самодержавием — не просто политический

конфликт.

борьбе столкнулись две

идеи:

идея единения

идея

раско-

ла. Консерватизм противопоставляет нигилистическому отрицанию

существующей

государственности апологию этой государственности,

индивидуализму как первоисточнику политической свободы — всее-

динство как основу государственности. Тихомиров подчеркивает: если

свобода

—

качество личное, то

«власть

подчинение...

суть

по

преиму-

ществу

состояния общественные, в них ... выражается общественная

кооперация,

ими строится общество».

В социалистической утопии человечество призывается к уничто-

жению обдуманной и разумной власти над собой, но ради

чего?

Для

того, чтобы подчиниться стихийной власти

экономики,

которая пода-

вит

нашу

свободу

со всей беспощадностью сил

природы.

Вместе

госу-

дарством

будет

разрушена наша власть над нашей жизнью. Только го-

сударственность может спасти

свободу,

государственность сильная и

монархическая. Над национальным политическим творчеством дол-

жен возвышаться всеобъемлющий нравственный идеал.

Столкновение России с Европой вызвало

духовный

кризис:

заим-

ствовать у Европы просвещение

то же время признавать свое само-

державие, свою церковь выше европейской было серьезным противо-

речием. В конце

XVII—XVIII

вв. Россия так и не смогла отречься от

своей религиозной и политической

веры,

но не смогла

развить

себе

эти

начала. Противостоять разлагающему европеизированию можно

было, лишь опираясь на православие. Тихомиров не разделяет монар-

хию и православие. «Монархия есть верховная власть нравственного

идеала. Единоличная власть способна быть верховной только

тогда,

когда нация ставит некоторый всеобъемлющий нравственный идеал

Над

своим политическим творчеством,

т.е.

выше

государства.

Если мо-

нархия начнет работать над подчинением морали политике, она тем

самым отнимет

нравственного начала его верховенство, а стало быть,

Уничтожает и себя как силу

верховную

»'.

Тихомиров

Л. Монархическая государственность. Ч. I. С. 13; Ч. 4. С.

69-70.

310

Глава

Политические и правовые учения во второй половине XIX в.

По

Тихомирову, демократию

нельзя

рассматривать

качестве

выс-

шей

ступени

эволюционного

развития

структур

власти. Вообще

смена

типа власти

не

подчиняется

законам

эволюции,

и только

революцион-

ный

переворот в силах осуществить

такую

замену.

По

своей природе русские люди

могут

быть только монархистами

либо анархистами: демократические формы западного образа никогда

не

были близки национальному

сознанию.

Но конституционное дви-

жение в России — существующий

факт.

Поддерживается

оно,

считает

Тихомиров,

«только

теми,

кто заинтересован

нем

как

своем

классо-

вом оружии господства над

страной.

Его сторонниками

являются:

ад-

вокаты, журналисты, мелкая интеллигенция, наименее научная часть

профессуры, наиболее спекулятивная часть

промышленников,

т.е.

все

кандидаты в политическую

роль».

Основная масса народа равнодушна

парламентарным,

устремлениям, и его государственный идеал суще-

ственно от них отличается. Господствующим

государственно-право-

вых воззрениях русского народа.является

этическое,

не

юридическое

начало.

Монархическая идея для русских есть тот

нравственный

идеал,

который

с начала исторического существования

нации

составил

осно-

ву ее природы. Когда творческая сила этой идеи оказывается исчер-

панной,

наступает начало конца, преддверие смерти

нации.

Она

пре-

вращается в пошлую этнографическую

материю,

среду,

которой,

од-

нако,

может развиться новая идея, но эта новая идея начнет

формирование

новой нации: ею

будет

уже не прежнее

государство,

нечто

иное

по

характеру,

задачам, строю и

культуре:

старая

нация

уми-

рает

вместе со своей мессианской идеей.

результате

такого мрачного конца, если

даже

кто-либо на про-

странстве бывшей русской империи

будет

устраивать свое новое

госу-

дарство, предсказывает

Тихомиров,

то

это

во

всяком

случае

будут

уже

не

русские, а «поляки, немцы, татары или

даже

евреи», но только не рус-

ские,

«которые

во

имя

справедливости,

во

имя

правды должны отказать-

ся

от господства и перейти честно

на

роль народности

подчиненной,

не

устраивающей

других,

а перенимающей устройство от тех, кто поум-

нее»!. Русские сами должны решать свою

судьбу,

очевидные и вечные

истины

находятся у них в

руках

— православие, монархия, народ-

ность,

— остается

сделать

выбор. Это не так просто, многие разувери-

лись

«русской

идее»

миссии,

преклоняются перед другими

народами

культурами

ущерб

собственным.

Другие

проявляют полную расте-

рянность,

не

способствующую

решению проблемы. Но в обществе,

на-

деется Тихомиров, должны еще оставаться здоровые силы, способные

предотвратить процесс разложения и денационализации

культуры.

Тихомиров

Л. Монархическая государственность. Ч. 3. С. 241; Ч. 2. С, 222.