9
все времена давали человечеству возможность выдерживать все беды и пережидать да-
же самую долгую ночь. В этом – тайна воздействия искусства...»
3
Итак, при первом приближении мы можем определить литературный архетип как
одну из форм проявления культурного (литературного, если воспользоваться термино-
логией М. Бодкин) бессознательного
4
. Поскольку таковое включает в себя реликты
доисторического мировосприятия, архетип близок мифологеме, но, в отличие от по-
следней, являющей собой либо фрагмент, либо отголосок мифа, отдельный его мотив в
позднейших фольклорных и литературных наслоениях, архетип представляет коллек-
тивное бессознательное в целом. Причем представляет по принципу метонимии: как
замещающая его часть. Задача дифференциации и определения конкретных путей вы-
явления литературных архетипов, называемых учеными по-разному – вечными образ-
ами, литературными универсалиями, сквозными моделями и т.д., связана, прежде всего,
с решением вопроса о литературно-онтологических основаниях именно литературного
образа и о способах его художественной индивидуализации. Разумеется, вопрос этот не
может ограничиваться только «археологией претекстов»
5
. В современных исследовани-
ях поэтическая природа мифа как особой художественной модели не столько относит-
ся к сфере архаичных форм, сколько рождается в соответствии с готовым уже образ-
цом. Так, в образе пушкинского Онегина можно проследить черты не только литера-
турных (грибоедовского Чацкого и байроновского Чайльд-Гарольда), но и реальных
прототипов – к примеру, черты Чаадаева, превращенного Грибоедовым сначала в Чад-
ского, а потом – в Чацкого. Обратим также внимание на частичную омофонию, восхо-
дящую с оттенком вероятности («чай») к слову «чад» («угар», «дым», «туман» – Даль,
Фасмер): Чадский – Чайльд-Гарольд.
В. Щукин в книге «Миф дворянского гнезда» указывает на генетико-
типологическое сходство мифа и архетипа (по признаку первичности, первообразно-
сти), переводя их в процессе анализа в разряд литературных, художественных. Ссы-
лаясь на определения из «Философии искусства» Шеллинга, Щукин утверждает: «Не-
мецкое слово Urbild в дословном переводе означает не "прообраз", а "праобраз", "древ-
ний изначальный образ". Термин необыкновенно емкий, отсылающий и к некоему об-
разцу, по которому построены вселенная и населяющий ее дух, и к элементарному на-
чалу бытия и сознания в генетическом аспекте, который так важен в любой мифологии,
объясняющей структуру мира его происхождением. Таким образом, миф представляет-
ся в качестве образца, прообраза и "праобраза" всего сущего»
6
.
Однако цитируемый Щукиным текст Шеллинга имеет один не замеченный иссле-
дователем нюанс: Urbild как некое следствие, возникающее в результате преображения
мифологии, вторичен по отношению к ней. И потому «праобраз», несмотря на свое
именование, представляет по отношению к ней все-таки следующую (хотя и первичную
на своем уровне) стадию развития. Явное несоответствие «первичности» и «вторично-
сти» составляет привычный для архетипической стадиальности парадокс.
Обратимся за разъяснением к Юнгу, учение которого, как не раз упоминалось,
тоже страдает несоответствиями именно в силу своей первичности – в особенности, в
плане соотношения собственно архетипа и мифологических начал. С одной стороны, в
3
Jung C. G. Ueber die Beziehung der analytischen Psychologie zum dichterischen Kunstwerk // Seelenprobleme
der Gegenwart. Zuirch, 1950. Р. 62–63.
4
См., к примеру, юнгианское определение архетипов как первообразов, существующих в коллективном
бессознательном, развернутое в современных культурологических и литературоведческих исследованиях
(Knapp B. Archetype, Architecture, and the Writer. Bloomington, 1986. Р. VI–VII; Danow D. The Spirit of Car-
nival: Magical Realism and the Grotesque. Kentuky, 1995. Р. 151).
5
К наиболее интересным в этом плане следует отнести работы А. Белого, Е. Мелетинского, А. Гольден-
берга, А. Иваницкого, исследовавших мифические сюжеты, образы и мотивы в прозе Гоголя.
6
Щукин В. Миф дворянского гнезда. Krakov, 1997. С. 47.