Исаев Г.Г. (ред.) Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя

Подождите немного. Документ загружается.

271

лиса оказывается прикосновенна к некоей тайне, к Постороннему, «и это Постороннее

она ощущает даже в природе; ей достаточно увидеть, например, лес, поле и реки, и она

чувствует это Постороннее, которое – по ее словам – присутствует во всем и везде. Но

люди, однако, не могут его замечать…

Этот культ Постороннего всему Бытию (и даже Небытию) таил в себе что-то не-

мыслимое, тайное, нечеловечески страшное» (с. 311). Рассказчик, случайно познако-

мившись со странной супружеской парой, предлагает им: «Давайте устроим брак втро-

ем.. А, милый, – я схватил его за руку и приблизил свое горящее лицо. – Не отнимайте

у меня счастья!..» (с. 309). Как видим, брак со странным существом (получеловеком-

полуживотным) оценивается как счастливая перемена в судьбе. Это соответствует ми-

фологической картине мира, где брак с чудесным существом (тотемом племени) всегда

оценивается только положительно и олицетворяет производительные силы природы,

космоса, Вселенной.

Замечательно, что жена-лиса является носителем иного сознания, выступает в ро-

ли проводника в мир высшей тайны, сообщая человеку интерес к смерти и послесмерт-

ному существованию в новом качестве. Более того, она – учитель, а ее последователи –

неофиты, приобщаемые к тайному знанию. Именно так – «наш Учитель» – называют

Ирэн-Ирину ее мужья (с. 313). Ее функция в художественной вселенной Ю. Мамлеева –

посеять сомнения, тревогу, вырвать индивидуума из мира серых будней, пробудить ду-

ховность.

Так и происходит с Толей и рассказчиком, хотя пробуждение духовности в них и

описано в пародийном ключе. На главных героев рассказа «Учитель») связь с Ириной

повлияла роковым образом, хотя и не так кардинально, как можно было ожидать в ху-

дожественном мире Ю. Мамлеева; персонажи остались в этом мире, на бренной земле,

но в некотором роде пережили инициацию: «Проснулись мы одни-одинешеньки. И…

без яичек. Кастрированные, но только не по-медицински. На наших мошонках были

следы вострых лисьих зубов» (с. 313). Хотя итог общения с носителем тайного знания

выглядит весьма иронически, тем не менее физическая кастрация способствует пробу-

ждению в героях скрытой духовности: «Лишившись яичек, мы вдруг как-то разом по-

умнели. Но только в самом гнусном, карьеристском, направлении.

Мы сейчас с Толей – научные работники… Он исследует одно взрывчатое веще-

ство, а я – другое. Так что в один прекрасный день мы всю эту вашу канитель можем

взорвать. И Москву, и Киев

, и Париж, и Нью-Йорк – все!.. академики» (с. 313).

Итак, брак в художественной Вселенной Ю. Мамлеева – это всегда брак с чудес-

ным существом, поднимающий брачующихся на высшую ступень самосознания, к пре-

столу высших тайн. Однако иной раз мифологема брака в рассказах писателя реализуется

только внешне, типизированный ситуативный комплекс остается в «свернутом» виде.

Подобное мы наблюдаем в рассказе «Петрова» («Центральный цикл»): в загс яв-

ляется странная пара – солидный мужчина N.N. и его спутница, дама в платочке, у ко-

торой, «однако ж вместо лица… была задница… Две ягодицы чуть выдавались, как

щечки. То, что соответствовало рту, носу и глазам и в некотором смысле душе, было

скрыто в черном заднепроходном отверстии» (с. 362). Странная пара, явившись в загс,

вызывает вполне объяснимую реакцию; однако парадокс состоит в том, что произвести

нужного эффекта ей не удается. Инстинкт выживания работников загса оказывается

сильнее; Васильев весьма удачно изображает полное спокойствие: «Не надо шевелить-

ся, не надо задавать глупых вопросов, иначе конец» (с. 363); Климент Сергеич в тех же

целях применяет аутотренинг: «вдруг убедил себя, что задницы нет. Нет, и все. Нету»

(с. 365). Знаменательно, что угрозу, которая исходит от странной пары, люди ощущают

и даже могут предугадать последствия: «…его как мячик выталкивали из одного мира в

другой» (с. 365), то есть дают вполне верную оценку ситуации, осознавая, что граница

272

между этим и иным миром становится проницаемой, что брак здесь – проникновение в

иной мир, куда как мячик выталкивают персонажа, некая центробежная сила, воронка,

засасывающая человека. Однако конфликтная схема «дает сбой»; лучшее доказательст-

во тому – слова Петровой на пороге загса: «Я так и знала, что ничего не получится…»

(с. 367). Что должно было получиться – читателю неизвестно, однако факт остается

фактом: вмешательство иного мира в земной порядок оказалось безуспешным. Брак

был заключен, но ожидаемого эффекта (рождение нового сознания, пробуждения ду-

ховности) не происходит

Как замечает Н.В. Гашева, «в мамлеевской прозе осознание, рождение нового

смысла для героя остается перепутьем, началом дороги или тупиком»

962

. Видимо, по-

следний рассказ демонстрирует именно тупиковый вариант развития описанного кон-

фликта («Петрова»).

В рассказе «Свадьба» функции проводника и носителя потустороннего, которыми

наделен таинственный обитатель леса, особенно явны. Это персонаж современной бы-

лички, не более и не менее; да и сюжет рассказа может быть легко возведен к фольк-

лорному жанру. Этому способствуют мотив свадьбы-обручения с мертвецом (жених

умирает на брачном пиру) и мотив брака с чудесным существом, представителем иного

мира – лесником (или Лесным). Лесной появляется неведомо откуда, он страшен.

«Страшен не только своей формой и ростом, но и взглядом – темным, пригвождающим,

а еще более страшен – духом» (с. 475). Обручаясь с мертвецом, Ирина (невеста) обру-

чается со смертью. А обручение со смертью – обручение с тайным знанием. Неслучай-

но Лесной обещает героине: «Выходи за меня, далеко-далеко пойдем. Я тебя уму-

разуму научу» (с. 474).

Финал рассказа неожиданен: муж Ирины оживает и выходит к брачному столу;

Лесной радостно встречает это событие. «Ну наконец-то. Я ожидал этого. Давно пора.

Присоединяйтесь! Свадьба продолжается! – крикнул он в остолбеневшее окружение»

(с. 477). Этой почти по-гоголевски немой сценой и завершается рассказ. Читатель волен

самостоятельно решить, грозит ли появление ожившего мертвеца невесте или гостям на

свадьбе. И здесь, как в рассказе «Петрова», писатель останавливается, не доходя до ло-

гического конца и оставляя впечатление недосказанности. Брак заключен, и только. Что

ожидает брачующихся за порогом странного союза – неизвестно. Однако в любом слу-

чае создается ощущение, что происходящее выбивается из рамок обычного и оставляет

впечатление пугающего чуда.

Как видим, символика брака в малой прозе Ю. Мамлеева несет в себе подчеркнуто

сакральный, мифологический смысл, обозначая прикосновение к тайне смерти. Супруже-

ский союз или обручение – это союз человека и тайных, непознанных сил Вселенной.

962

Гашева Н. В. Инвариантная структура прозы Ю. Мамлеева. Режим доступа: http://language.psu.ru, сво-

бодный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

273

ВОСТОЧНАЯ ОБРАЗНОСТЬ В АНЕКДОТАХ,

ОПУБЛИКОВАННЫХ НА СТРАНИЦАХ АСТРАХАНСКОЙ ГАЗЕТЫ

«ВОСТОЧНЫЕ ИЗВЕСТИЯ» (1813)

Г.С. Белолипская

Из истории русской культуры известно, что восточные мотивы вплетались в рус-

скую литературу на всем протяжении ее развития. Уже в древнерусской литературе

слышны голоса Востока. Через византийское посредство к нам попадают агиографиче-

ские сочинения, старинные повести, сказки и притчи. Однако настоящее знакомство с

литературой мусульманского Востока (не разделяемого зачастую на арабский, персид-

ский, турецкий) начинается в XVIII в., в эпоху Екатерины. Успехи российской дипло-

матии, победы русского оружия (присоединение Крыма, войны с Турцией) пробуждают

государственный интерес к магометанской вере, а распространение идей вольтерьянст-

ва и просвещенного абсолютизма влечет за собой потоки переводов с французского

модной ориентальной литературы. Сочинения с французского, английского и латыни

представляли русской публике новые экзотические имена, неизвестные дотоле мифы и

предания. Большую роль в этом ознакомительном процессе сыграли переводы сказок

«1001 ночи» (печатались с 1763 г.) и последовавшие затем переводы многочисленных

подражаний

963

Так появляются на русском языке первые сведения о Коране: «Алкоран о Маго-

мете или закон турецкий», перевод с франц. кн. Д. Кантемира (СПб., 1716); «Магомет с

Алкораном», издал Петр Богданович (2-е изд., СПб., 1786), а также первый перевод Ко-

рана «Книга Ал-Коран аравлянина Магомета, который в 6-м ст. выдал оную за ниспос-

ланную к нему с небес, себя же последним и величайшим из пророков Божиих» (пер. с

фр. Мих. Веревкина. СПб., 1790). Именно по этому переводу знакомился со священной

книгой мусульман А.С. Пушкин. Многие мифологические персонажи коранической

мифологии постепенно становились также фольклорными и литературными образами

благодаря деятельности бродячих проповедников, комментаторов Корана, что послу-

жило промежуточным звеном в последующей трансформации многих рассказов Корана

из «священной истины» в притчу, в религиозный фольклор, и, наконец, в литературные

повествования этико-дидактического содержания.

Уже во второй половине XVIII в. накопленный фонд восточных сюжетов, имен и

образов стал служить в просветительской литературе формой выражения «острых мыс-

лей, тонкой критики и разумных наставлений». Естественно поэтому, что, когда в кон-

це XVIII в. начинают появляться переводы восточных стихов и украшенной прозы,

первым в поле зрения переводчиков попадает великий перс Саади (XIII в.), прослав-

ленный на всем мусульманском Востоке умением «развлекать наставляя и наставлять

развлекая» как властителей, так и их подданных.

В последние годы XVIII в. российские журналы публикуют во множестве восточ-

ные анекдоты и небольшие нравоучительные рассказы, а также «мысли восточных

мудрецов», наставляющие о пользе почтительности к родителям, щедрости и терпения,

о вреде порока и рубцах от ран, наносимых ложью.

В журналах второй половины XVIII в. печатались также и страноведческие замет-

ки, дневники путешествий, этнографические наблюдения (главным образом перевод-

ные). Они знакомили публику с настоящим, невыдуманным Востоком и, возможно, ка-

кие-то из них послужили прямо или косвенно источниками формирования в поэзии

XIX в. устойчивых, «сквозных» восточных мотивов.

963

Чалисова Н., Смирнов А. Сравнительная философия. М. : Восточная литература РАН, 2000. С. 245–344.

274

В литературе и журналистике русской провинции наблюдаются те же процессы

освоения восточного материала. Газета «Восточные известия», издаваемая в Астрахани

в 1813–1816 гг., тоже публиковала на своих страницах историко-этнографический ма-

териал о Востоке, культурологический и художественный с использованием восточных

мотивов и образов. Редактор газеты «Восточные известия» И.А. Вейскгопфен, австрий-

ский аристократ, получивший образование в Венском университете, человек европей-

ской культуры, приехав в Астраханский край, привнес в местный национальный коло-

рит ценностные ориентиры европейского человека – толерантность, культурный плю-

рализм. В своей издательской политике он предпочитал придерживаться следующих

позиций, которые соответствовали крылатому выражению А.С. Пушкина: «Европеец, и

в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца». На страницах

газеты немало внимания уделялось вопросам торговли с Востоком, поэтому много пуб-

ликаций посвящено иранским купцам. Персов в Астрахани манила торговля и возмож-

ность быстро разбогатеть. У персов в Астрахани были гостиный двор и мечеть. В муж-

ской городской гимназии преподавался персидский язык. О персах «Восточные известия»

публиковали следующие подробности: «О медицине Персов» (1813. № 11. С. 95–96), «Но-

вейшая персидская история» (1813. № 41. С. 337–338; № 43. С. 351–352), «Нечто о тор-

говле Персии» (1814. № 15. С. 135–136), «Из Персии о землетрясении» (1814. № 33. С.

279), «Описание Российской торговли в Персию производимой» (1815. № 34–42).

Кроме того, «Восточные известия» публиковали переводы с французского языка,

которые знакомили с философией восточной культуры. Так, например, в № 9–16 за

1813 г. публиковалось «Нужное и Лишнее. Восточная повесть» (пер. с фр.). В целом

программа газеты «Восточные известия» сообщала о следующих публикациях: «… из-

вестия о рукописных или печатных сочинениях и книгах и не на европейских языках,

или и на европейских употребительных где либо старинных, особенно же рукописей с

подробным описанием оных; книги персидския, армянския, монгольския, грузинския,

бухарския и турецкия, есть ли будут, и индийския»

964

. Следуя этой программе, к при-

меру, «Восточные известия» публикуют «Описание города Испагани» (отрывок из пу-

тешествия г-на Оливье в Персию). В анонсе к новой книге редактору важно было ука-

зать следующее: «Хотя из записок многих путешественников всякой может иметь дос-

таточно сведения о государствах и странах Азии, однако ж мы надеемся, что сделаем

не неугодное читателям Восточных Известий, поместив здесь описание славного горо-

да Испагани, бывшего некогда столицею Софиев – тем более, что мы, оное заимствовав

из новейших записок ученого путешественника г-на Оливье, имели время видеться и

разговаривать с персиянами, здесь проживающими, и с удовольствием слышали от них

признания, делающие честь беспристрастию и точности г. сочинителю»

965

В числе любопытных для Астрахани сведений, которые обещала публиковать га-

зета, это были сведения «об особенностях в нравах, обыкновениях, вероисповеданиях,

празднествах, нарядах, характере и телосложении, языке, образовании и искусстве жи-

вущих или приезжающих в Астрахань»

966

. Когда газета еще готовилась к выпуску, по

городу были расклеены объявления: «С 1813 года в губернском городе Астрахани бу-

дут издаваться еженедельно в среду "Восточные известия", в которых помещено будет:

1. О наиважнейших азиатских происшествиях; 2. Выписки из европейских ведомостей;

3. Статистическое описание азиатских стран и произрастаний; 4. О торгах на Каспий-

ском море и г. Астрахани; 5. Описание азиатских народов; 6. Смесь и анекдоты (выде-

964

Вейскгопфен И. А. От издателя «Восточных известий» // Восточные известия. 1813. № 43. С. 355.

965

Вейскгопфен И. А. От издателя // Восточные известия. 1813. № 4. С. 33.

966

Штылько А. Н. Астраханская периодическая пресса (исторический очерк). 1891. С. 4–5.

275

лено мной – Г. Б.); 7. Известия о приходящих и отходящих судах; 8. О денежном курсе,

продаже, найме и пр.»

967

Из процитированного материала редакторской программы видно, какое внимание

«Восточные известия» уделяли описанию образа жизни, обычаев, культуры, верований и

истории многонационального населения Астрахани и Астраханского края. Причем ре-

дактор, размещая в своей газете подробные описания обычаев разных народов, сопрово-

ждал их рекомендациями деликатного свойства: «как строить отношения, что им может

быть приятно и полезно». Даже истории в рубрике «Анекдот» часто являются некими

притчами, позволяющими разобраться в нравах и традициях разных стран и народов.

Появление анекдота на страницах газеты «Восточные известия» – это явление де-

мократизации печати. Точнее, это продукт расширения коммуникационной установки,

что было характерно для газеты в России первой трети XIX в., когда она все больше

обращалась к человеку с его частными интересами, повседневными нуждами, и не в

последнюю очередь, – потребностью в отдыхе и развлечении. Неслучайно такой «лег-

кий», часто в основе своей развлекательный анекдот начал активно разрабатываться

именно в частной газете, рассчитанной на «массового читателя». Судя по тому что этот

жанр представлен почти в каждом номере газеты «Восточные известия» на протяжении

всего периода выхода газеты, он пользовался популярностью и выполнял достаточно

полезную миссию, приобщая к чтению новые слои читателей.

На наш взгляд, важно обратить внимание и на тот круг чтения современников, ко-

торые являлись читателями газеты «Восточные известия». И.А. Вейскгопфен, помимо

издания газеты, занимался книгоизданием. Он был первым астраханским редактором, а

также предпринимателем и главным распространителем книжной торговли. Так, на-

пример, в конторе «Восточных известий» в 1813 г. продавались следующие книги:

«Кузъ-Курпячь» («Башкирская Повесть»); «Разговоры столетнего старца страны Мос-

ковской с французским пленным солдатом в походе октября 1812 года»; «Ошибки, или

утро вечера мудренее» (комедия в пяти действиях); «Наследники» (комедия в одном

действии); «Бобы» (комедия в пяти действиях); «Слуга двух господ» (комедия в одном

действии); «Рассуждение о прошениях и жалобах, подаваемых в Правительственные и

судебные места и к тем лицам, кои по законам принимать оные должны»; «Россы в

Италии или закон и природа» (драма в пяти действиях); «Русский солдат, или хорошо

быть добрым Господином» (оригинальная драма в двух действиях)

968

. Этот список де-

монстрирует интерес к мировой культуре в целом, а также к самобытной национальной

культуре. Выделяются жанры комедийного и драматического плана. Это наследие на-

зидательной эпохи Просвещения. От нее же остается и внимание к жанру анекдота в

первой четверти XIX в.

Различные современные словари, а также словари эпохи XIX в. дают разное тол-

кование жанру анекдота. Так, например: «Анекдот, судя по окончанию, заимствованы

из французского языка, который, в свою очередь, заимствован из греческого языка, что

обозначает "неизданное"»

969

. Словарь языка Пушкина говорит о том, что это:

«1. Небольшой занимательный рассказ; 2. Происшествие, случай»

970

. Современный

словарь иностранных слов предлагает такую формулировку: «1. Рассказ о забавном или

поучительном случае из жизни исторического лица; 2. Краткий устный шуточный рас-

сказ, обычно злободневного содержания с остроумной концовкой»

971

. В.И. Даль в

«Толковом словаре живого великорусского языка» комментирует анекдот «как корот-

967

Марков А. С. Редкие астраханские издания // Марков А. С. Найдено в Астрахани. Волгоград, 1988. С. 70.

968

Восточные известия. 1813. № 9. С. 83.

969

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М. : Прогресс, 1986. С. 78.

970

Словарь языка Пушкина. М. : Азбуковник, 200. С. 24.

971

Современный словарь иностранных слов: Ок. 20 000 слов. М. : Русский язык, 1993. С. 47.

276

кий по содержанию и сжатый в изложении рассказ о замечательном или забавном слу-

чае; байка, баутка»

972

. Литературная энциклопедия терминов и понятий дает следую-

щую справку: «Анекдот – занимательный рассказ о незначительном, но характерном

происшествии, особенная жизнь исторических лиц… Английский лексикограф

С. Джонсон в "Словаре английского языка" (1755) определяет анекдот как "еще не

опубликованную тайную историю". Позднее анекдотом стали называть малые повест-

вовательные жанры юмористического характера (фаблио, фацеции, шванки в западно-

европейской литературе). В России анекдот получил распространение со второй поло-

вины XVIII века (М.А.П. Гомес. Анегдоты, или Достопамятнейшие исторические со-

кровенные деяния Оттоманского двора. Пер. с фр. СПб., 1787; Пулен. Анекдоты любо-

пытные о любви супружеской. Пер. с фр. М., 1790). В современном словоупотреблении

под анекдотом понимается небольшой шуточный рассказ с остроумной в своей непред-

сказуемости концовкой и нередко с острым политическим содержанием»

973

Разночтения в понимании жанра в словарных статьях обусловлены тем, что этот

жанр имеет в истоке своем различные традиции. На наш взгляд, интересно рассмотреть

становление жанра в традициях России первой четверти XIX в.

Истоки жанра анекдота можно поискать в двух важнейших явлениях русской пе-

чати XVIII – первой трети XIX в.

Во-первых, это сатирическая

журналистика второй половины XVIII в., причем как

«разоблачительная», резко обличающая общественные пороки («Живописец» и «Трутень»

Н.И. Новикова), так и «улыбательная» с ее довольно мягкой критикой общественных нра-

вов («Всякая всячина» Екатерины II). Генетически они напрямую связаны, что сказалось в

характерном жанре анекдота с наличием критического комического пафоса.

Жанр анекдота достаточно активно разрабатывался на страницах российской пе-

риодики. Н.И. Новиков, один из первых, будучи редактором газеты «Московские ведо-

мости», перенес в газету некоторые журнальные формы: стихи, письма, в том числе ис-

торические и литературные анекдоты.

Обращение к жанру анекдота стало традицией отечественной журналистики на

рубеже XVIII–XIX вв. Другой редактор – Н.М. Карамзин, который возглавлял журнал

«Вестник Европы», – также уделял внимание жанру анекдота. Дело в том, что целью

журнала, по замыслу его издателя, было не только познакомить читателя с произведе-

ниями словесности, но и удовлетворять нужду в познаниях и идеях, «помогать нравст-

венному образованию такого великого и сильного народа, как российский, развивать

идею, указывать новые красоты в жизни, питать душу моральными удовольствиями».

Цели издания были определены в № 22 журнала «Вестник Европы»: «Мы издаем жур-

нал для всей русской публики и хотим не учить, а единственно занимать приятным об-

разом». Достижению этих целей, по замыслу Н.М. Карамзина, мог способствовать жанр

анекдота. Так, например, в

№ 8 журнала он обращается к читателям: «Издатель желает,

чтобы "Вестник Европы" часто украшался анекдотами добродетели, и просит всех

патриотов, всех друзей человечества доставлять ему сведения о происшествиях, утеши-

тельных для чувствительного сердца». Журнал «Вестник Европы» под редакторством

М.Т. Каченовского (1805–1807 гг.) отдавал предпочтения острым анекдотам о Наполе-

оне. План книжек «Восточной

Европы» на 1810 г., где главным редактором был уже

В.А. Жуковский, включал следующее содержание: «Смесь. Анекдоты. Мысли. Мос-

ковские записки. Известия внутренние».

972

Даль Вл. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. М. : Изд. группа «Прогресс», «Уни-

верс», 1994. Т. 1: А–З. С. 43.

973

Литературная энциклопедия терминов и понятий / под ред. А. Н. Николюкина ; Ин-т науч. информа-

ции по обществ. наукам РАН. М. : НПК «Интелвак», 2001. С. 34–35.

277

Анекдоты, публиковавшиеся в астраханской газете «Восточные известия», со-

держали восточную образность и поэтику. Это соответствовало программе газеты

«Восточных известий» и отражало этническое своеобразие Астраханской губернии.

Анекдоты появлялись в контексте публикаций о философии, нравственном воспитании,

вере восточных народов, например, «О Заповедях Магометовых», «Нравственность

Восточных народов», «Восточная нравственная повесть». Это несомненно, влияло на

воспитание читателей газеты. Один из них обращался к издателю газеты: «Господин

Издатель Восточных Известий! Я с удовольствием читал в ваших известиях повество-

вание о Героических – военных, гражданских и семейных добродетелях древних и но-

вых времен. Издание такого рода, думал я, не только любопытно, но и поучительно для

человечества. Тот, кто занимает одно любопытство наше, приятен нам на время; но тот,

кто взор свой простирает далее – и вкупе с приятною новостию сообщает нам древнее,

может быть забытые уроки нравственности, тот есть вечный наш друг и благодетель»

(«Восточные известия». 1814. № 8).

Важно, как нам видится, восстановить тексты анекдотов, которые печатались на

страницах газеты в 1813 г. (с тех пор ни разу не переиздавались) и прокомментировать

их, выделив восточную поэтику.

Первый анекдот был опубликован в № 3 за 1813 г. Вот его текст: «Некоторый

мулла с отличными дарованиями пришедши по несчастию в бедность и испытавши все

без малейшего успеха возможные средства к восстановлению прежнего своего состоя-

ния, решился, презря все опасности, явиться пред лице Султана. Султан, увидя Муллу в

бедном платье между свитою его престол окружающею, к удивлению всех предстоя-

щих смягчил гнев свой, и к умоляющему о своей бедности простер свою руку, которою

показывал пространство неба, сказал с веселым, но гордым видом: "белый свет велик!

чего в нем поищешь, то и получишь…". Мулла, подумав немного о сих словах и сло-

живши по обыкновению руки поклонился Султану до земли – вышел. Твердя безпри-

страстно слова Султанские пошел он из города, и повстречался с бедным Армянином,

которого начал упрашивать о перемене одежды с придачею некоторой суммы, на что

Армянин и согласился.

Мулла, переодевшись в Армянское платье, явился к Муфтию, и объявил свое же-

лание сделаться Мусульманином. Муфтий, приняв как Армянина в свое покровитель-

ство, велел водить его по всем городским улицам, с наблюдением правил при таком

случае установленных. Подарки от многих Турков сделали новообращенного богатым;

а острота разума, с какою он понимал все наставления, проповедуемые алкораном,

привели его в почтение и у самого Муфтия.

Муфтий, почитая за чрезвычайность, что он в столь короткое время узнал основа-

тельно все правила веры, довел до сведения Султана, который по любопытству своему

сам пожелал видеть сего новообращенного.

Чрез несколько дней мнимый Армянин представляется Султану, который его на-

ходит таким, каким его описал Муфтий. Султан, удивляясь великим его познаниям в

рассуждении веры, спросил: как это возможно человеку новообращенному в короткое

время столь основательно узнать все правила нашей веры? Вспомни, о великий Султан!

сказал о том бедном Мулле, который за несколько месяцев умолял твое высочество, и

которому ты сказал: белый свет велик, чего в нем поищешь, то и получишь. Я поис-

кал – и ты получил, возразил ему Султан, ну молчи».

На наш взгляд, в данном тексте присутствует аллюзия на важнейший ритуал ми-

фологии – обряд инициации. Как известно, инициация осмысляется как смерть и новое

рождение, что связано с представлением о том, что, переходя в новый статус, герой как

бы уничтожается в своем старом качестве. Как в данном анекдоте, когда Мулла пере-

278

одевается в платье Армянина. Следовательно, из «верного» превращается в «неверно-

го» и потом – в первоначальную ипостась.

В тексте прослеживается также особенность структуры обряда инициации – его

трехчастность. Сначала герой выделяется из привычного общества (так как переход

должен происходить за пределами устоявшегося мира). В данном случае Мулла пере-

ходит из одной веры в другую: из мусульманской в христианскую. Далее наступает по-

граничный период, который длится от нескольких дней до нескольких лет. Это же на-

блюдается и в тексте анекдота, когда переодетый в одежду христианина герой должен

познать основы мусульманской веры и традиции. И наконец, возвращение, реинкорпо-

рация в новом статусе или в новой подгруппе общества. Новообращенный герой вновь

предстоит перед глазами Султана и признается ему в своем истинном лице: «Вспомни,

о великий Султан! сказал о том бедном Мулле, который за несколько месяцев умолял

твое высочество, и которому ты сказал: белый свет велик, чего в нем поищешь, то и по-

лучишь». При этом инициация осмысляется как смерть и новое рождение, что связано с

представлением о том, что, переходя в новый статус, индивид как бы уничтожается в

своем старом качестве. Итак, в начале анекдота Мулла предстоит перед Султаном не-

мощным и неспособным поправить свои дела, восстановить прежнее свое состояние и

«пришедший по несчастию в бедность». Затем наступает ритуал инициации, и Мулла

возрожден вновь к жизни, основой которой является мусульманская вера. При этом от-

мечается парность или даже полярность мотивов, отражающая полярность мыслитель-

ных обобщений, в данном случае – «потеря / обретение», «верный / неверный». Так, в

тексте можно проследить наличие отголосков мусульманской мифологии. Текст был

опубликован без подписи автора, что наводит на мысль о его фольклорном происхож-

дении, бытовании среди народов Востока, населяющих Астраханскую губернию в пер-

вой четверти XIX в.

Следующий анекдот был опубликован в № 5 за 1813 г.: «Нельзя иногда не чувство-

вать жалости, рассматривая человека в таком состоянии, как он есть. Вот два друга, ко-

торые между собою живут согласно и обращаются вежливо. Сущая безделка ссорит их;

искра превращается в пожар; они совершенно уже воспламенились и в бешенстве причи-

няют один другому ужасную обиду. – Подлинно не состоим ли мы из какого-то слишком

горючего вещества? Какой тайно кроющийся под нашею грудью враг так сильно вос-

пламеняет нас? Это наше

самолюбие, всюду готовый пламению с собой носящее.

Два Персиянина неразлучно служившие в походах с предприимчивым Шахом

Надыром, возвратясь на свою родину продолжали постоянно между собою дружбу. В

одну ясную, тихую ночь сидевши у окна разговаривали они обо всем, что им на ум

приходит. Они смотрели на звезды, коими усеяно было

небо. Один из них говорит: же-

лал бы я иметь луг столь же великий, как небо. Другой говорит: а я – я желал бы иметь

столько же овец, сколько на нем звезд. Но где бы ты стал пасти овец своих, первый

спрашивает. На том большом лугу. Да, есть ли бы я это позволил. И без твоего позво-

ления я бы это сделал.

Таким образом они начинают говорить колко и грубо, воспламеняются. – вот уже

вышли из себя – устремляются один на другого, и причиняя опасные раны оба упадают

в безсилии».

В данном анекдоте главные герои обозначены как «персияне», и по аналогии на-

прашиваются параллели с иранской мифологией и культурой. Во главе угла иранской

мифологии ставятся религиозная мораль, и соответственно, образцы праведной дея-

тельности (включая и хозяйственную), отношения человека к миру богов, его обязан-

279

ности во всеобщей борьбе сил добра и зла, благие мысли, слова и дела

974

. (8). В целом

иранская мифология отличается этической окраской, резким дуализмом добра и зла.

В цитируемом тексте используется символ огня, чтобы подчеркнуть относитель-

ность человеческих чувств и расположенностей, а также несовершенство человеческой

натуры, подверженной разным грехам, в том числе, и самолюбию. В иранской мифоло-

гии огонь был Священным Центром персидского храма, местом божества и Божествен-

ным Светом в душе человека. С общеисторической точки зрения, огонь – это форма

опосредствования человеческих отношений, их взаимотяготения и взаимоотталкива-

ния. Текст также не имел авторства.

Элементы восточной поэтики встречаются в следующем тексте (1813. № 33), кото-

рый имеет заголовок «Восточный анекдот»: «В царствовании Калифа Абулъ-Вехаба,

один Персиянин так напились пьян, что ночью, идя по улице, упал и заснул. Ворона вы-

клевывала у него глаза. Было донесено Калифу. Он строго запретил употреблять крепкие

напитки, и ходить по ночам. Для сего вечера выпущал из зверинца льва, который всю

ночь ходил по улицам города. Однажды напал он на пьяного Персиянина, который его

убил. Калиф объявил, что явившийся Победитель льва получит награждение. Приходит

Персиянин – Калиф спрашивает, как он это осмелился сделать. – Персиянин отвечает,

что он был пьян. Калиф, похваляя его дает всенародное повеление столько пить, чтобы

льва можно умертвить, а не столько, чтобы ворона выклевывала глаза. Ир.».

Как известно, образ пьяницы часто встречается в стихах суфийских поэтов (Ира-

ки, Хафиз и др.). Пьяный в восприятии суфиев – это тот, кому хорошо знаком мистиче-

ский восторг (джазба) и упоенность (сукр). Такое понимание пьянства объясняет пове-

дение второго персиянина, который убивает льва, и чей пример калиф оценивает. Важ-

но здесь выделить и образ льва, который в мифологиях и фольклоре многих народов

Восточной Азии является символом силы, мощи, власти и величия калифа. У другого

пьяницы глаза выклевывает ворон, что иносказательно означает смерть. К примеру, во-

рон в Индии – вестник смерти. Таким образом, выстраивается антитеза «герой – анти-

герой», которая свойственна восточным мифологическим текстам. Новое в оформлении

текста – это появление автора, который обозначен как «Ир.». Это говорит о начале ли-

тературной обработки данного жанра – жанра анекдота.

Следующий текст (1813. № 43): «Нуегирван Царь Персидский, по возшествии сво-

ем на престол нашед воинство Персидское в худом положении денно и нощно старался

обучить оное воинному искусству и сделать славным и страшным в свете.

Он присутст-

вуя однажды при ексерциции, деланной по его повелению одним корпусом его войска,

увидел вдали некоего незнакомого ему степенного человека, который примечая все во-

инские движения, при многих приятною улыбкою изъявлял свое удовольствие, а при

многих качанием головы некоторое неудовольствие. Царь возвратясь во дворец свой по-

велел представить себе незнакомого сего человека, котораго после представления, взяв за

руку, ввел в свой тайный кабинет, спросил, каких он мыслей о его воинстве? Незнако-

мый ответствовал с благоразумием и скромностью, хвалил все то, что похвалы достой-

ным ему показалось; Царь продолжал: я приметил однако, что ты при некоторых движе-

ниях изъявлял свое неудовольствие,

я хочу знать от чего оное в тебе родилось. Незнако-

мый, помолчав немного, говорил: неудовольствие во мне родили некоторое мое понятие

превосходившие движения, которые показались мне несогласно с правилами истинного

военного искусства. Веселый Царя вид, ободрил его, влиял в него смелость объяснить

ему те движения, которые он неправильными и бесполезными признавал. Царь во мно-

гих быв с ним одного мнения, записал важнейшие, сделанные им примечания и наградя

его богато отпустил от себя. Незнакомый не успел еще выйти из ворот дворца, как об-

974

Мифы народов мира : энциклопедия : в 2 т. / гл. ред. С. А. Токарев. М. : Росийская Энциклопедия,

1997. Т. 1: А–К. С. 561–562.

280

ратно был позван к Царю, который встретя его, сказал ему: содержание нашего разговора

так меня занимало, что я даже не спросил, кто ты, – как тебя зовут? – имя мое Миоза, –

откуда ты? – из Макерана – из Макерана? я бы отгадал, если бы ты мне и не сказал. – Не-

победимый Государь! дозволь спросить твоему рабу, почему? – потому, ответствовал

Царь, что отважившись правду сказать пред тем, во власти которого жизнь и смерть твоя,

показал ему погрешности в таком деле, в котором тысячи хваля его разум, знания до не-

бес превозносили; сие заставило меня думать, что ты родился и воспитан в отдаленней-

шей стране от двора, следственно не имел случая напоить душу свою ядом ласкательст-

ва. – Увы! я охотно бы тебя оставил при себе, но уверен, что не больше двух недель ты

мне будешь полезен, а в свете убудет один честный человек. Однако я другое средство

предложу: возвратись ты ныне в твои горы, где родился, но всякий год приходи ко мне

на десять или на двенадцать дней один и в таком же виде, как теперь, не сказывая нико-

му, какое ты дело имеешь. По пришествии же разведай все в столице и дворце моем и

скажи мне об оном мнении. Откровенностию своею ты меня не оскорбишь, путь твой и

потеряние времени в оном щедро наградит рука моя. Л.В. Изв.».

В данном тексте встречается уже известный в восточной литературе образ ску-

чающего государя, время от времени изъявляющего желание узнать истину о положе-

нии своего народа. Интересен в этом тексте и образ «неизвестного», который говорит

правду своему правителю. Этот образ также заимствован из восточной литературы. Со-

ответственно, в этом тексте воплощаются литературные архетипы, использование ко-

торых говорит о высокой филологической культуре автора, который скрывается за аб-

бревиатурой «Л.В. Изв.».

Хотелось бы остановиться на такой особенности текстов анекдотов, как их автор-

ство. Учитывая устную природу передачи жанра анекдота, авторство в публикациях не

предполагалось, как это наблюдается в текстах народного фольклора. Но так как неко-

торые анекдоты подписаны инициалами, хотелось бы расшифровать их. Поиск авторов

заставил обратиться к архивным документам и материалам по издательству газеты

«Восточные известия». Один из документов – письмо издателя и редактора газеты

И.А. Вейскгопфена к попечителю Казанского учебного округа М.А. Салтыкова

975

–

раскрывает тайну инициалов. Редактор пишет о трудностях организации газеты и жур-

налистского труда: «В течение сего упросил я здешней Семинарии Господина Префек-

та, мужа учености отличившегося, ордена Святой Анны 2-го класса и другими отли-

чиями украшенного. Он согласился составить маленькое общество под скрытым име-

нем любителей Восточных Известий и все, что в Восточных известиях означено буква-

ми Л. В. И. происходит от сего общества, но оно охолодело по какой же причине объ-

ясняет Записка № 3. Таким образом, одна подпись была расшифрована. «Ир.» – такая

подпись часто появляется в публикациях «Восточных известий» за 1814 г. и в скором

времени расшифровывается как: учитель философии Иеромонах

Иринеем.

Раскрытая тайна позволяет увидеть, что тексты, содержащие притчи из мусульман-

ской, иранской мифологии, а также ассоциации из восточной литературы, написаны пра-

вославными людьми, больше того, служителями церкви. Этот факт говорит о том, что

редакторская политика, учитывая восточное направление газеты и поликонфессиональ-

ную аудиторию Астраханской губернии, была направлена на анализ

культурных тради-

ций мира и подчеркивала общечеловеческие принципы и представления о добре и зле.

Форма изложения, к которой прибегают эти авторы, помогает им в не назидательной ма-

нере, а опосредованно выразить идеи единства культур, общих евразийских истоков.

Таким образом, на страницах газеты «Восточные известия» отражено становление

жанра анекдота первой четверти XIX в. с привнесением в этот жанр черт этнического

975

Письмо И. Бунина к Н. Леонтьеву. ГААО. Ф. 857. Оп. 2. Д. 3а. Л. 1–2.