Исаев Г.Г. (ред.) Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя

Подождите немного. Документ загружается.

В настоящее время в литературоведении активно используется подход, при кото-

ром как архетипические рассматриваются не только образы и сюжеты, но и мотивы и

детали. Е.М. Мелетинский считает, что под архетипическим мотивом следует подразу-

мевать «некий микросюжет, содержащий предикат (действие), агенса, пациенса и не-

сущий более или менее самостоятельный и достаточно глубинный смысл»

Архетип универсален по своей сути, поскольку не является образом или мотивом,

а представляет собой некоторую изначальную схему элемента художественного целого.

В.В. Корона отмечал: «Архетипические структуры сознания... определяют не только

повторяемость одних и тех же образов и ситуаций поэтического мира, но и задают

вполне определенный набор основных форм их воплощения и направления дальнейше-

го развития»

В художественном произведении архетипы не функционируют изолированно друг

от друга. Можно утверждать, что они образуют единый архетипический комплекс тек-

ста. Сложность архетипического комплекса художественного произведения зависит от

сложности самого текста, в котором могут совмещаться несколько подобных единиц,

связанных с определенными мотивами и персонажами. При этом одновременное их ис-

пользование может вызвать явление вариативности и трансформации архетипического

значения. Необходимо разграничивать элементы разного уровня. Наиболее обобщен-

ной архетипической единицей является архетипическое сюжетное клише, которое

представляет собой цельную систему, своего рода макет, закодированный в сознании

писателя и реализованный в завершенном тексте произведения. Оно предопределяет

значения персонажей, основные сюжетные ситуации, комплекс мотивов. Архетипиче-

ское сюжетное клише объединяет смысловое пространство, выражает целостную кар-

тину бытия и поэтому выступает онтологической смысловой доминантой текста худо-

жественного произведения. Значение архетипического сюжетного клише воспринима-

ется сознанием в общекультурном контексте и задает некую тенденцию понимания

произведения читателем.

Архетипическое сюжетное клише оказывает влияние на актуализацию архетипи-

ческих значений персонажа и мотивов.

Архетипическое значение персонажа – это сложный комплекс, включающий в се-

бя схему-функцию его в произведении, мифологический или интертекстуальный ком-

понент, имеющий обобщенный характер. Каждый исследователь предлагает свой набор

подобных схем-функций. Так, К.Г. Юнг выделяет мужские архетипы Младенца, Отца,

Героя, Мудрого Старика и женские – Матери, Девы, Мудрой Старухи, основываясь в

основном на психологической функции архетипа персонажа. Н. Фрай предлагает дру-

гой комплекс, соотнося архетипические значения персонажей с литературными моду-

сами и мифами. Это архетипы отца и матери, компаньона и невесты, изменника и сире-

ны, великана-людоеда и ведьмы.

Четко выделить полный комплекс сем мотива-архетипа представляется довольно

проблематичным. Значение архетипа – явление противоречивое, так как архетип пред-

ставляет собой нечто скрытое, невыраженное, хотя, с другой стороны, он опосредован-

но манифестируется через языковые репрезентанты. Архетипическая семантика пред-

ставляет собой не простую совокупность ряда семантических компонентов, а организо-

ванную сложную смысловую структуру. Для ее существования необходима корреляция

со смысловым целым художественного текста. Так как архетип является идеализиро-

ванным формообразованием, он может иметь разное количество значений, варьирую-

щееся в зависимости от контекста его использования в конкретном произведении. Кро-

ме того, для характеристики значения архетипа необходима определенная фоновая ин-

Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994. С. 56

Корона В. В. Поэзия Анны Ахматовой: поэтика автовариаций. Екатеринбург, 1999. С. 254.

формация, которую можно рассматривать как систему общепринятых и в определенной

степени обобщенных знаний, которая входит в общий культурно-значимый опыт лич-

ности. Из этого следует, что значение архетипа является контекстуально обусловлен-

ным. Именно контекст (общекультурный и собственно литературный) позволяет доми-

нировать одной или нескольким семам архетипа.

Архетипические значения могут быть двух видов: прозрачные и ассоциативно-

мотивированные.

Прозрачной является архетипическая семантика в случае совпадения ее с ядерной

семой значения репрезентанта. Это наблюдается, в первую очередь, у архетипов персо-

нажной сферы семейно-родовой группы: матери, отца, младенца. Поскольку природа

архетипа метафорична по своей сущности, то большинство архетипических единиц об-

ладает ассоциативным значением. Ассоциативно-мотивированное значение выделяется

путем сопоставления сем всех потенциальных репрезентантов данного архетипа и со-

отнесением с прототипическим элементом мифологического происхождения. В целом

ряде мотивов архетипическое значение актуализируется всегда, независимо от контек-

ста. Это мотивы, связанные с описанием природы, непосредственно относящиеся к

циклу человеческой жизни и характеризующие место человека в пространстве.

Итак, архетип универсален по своей сути, поскольку не является образом или мо-

тивом, а представляет собой некоторую изначальную схему элемента художественного

целого. В литературном произведении функционирует целостный архетипический ком-

плекс, основными единицами которого могут выступать сюжетное клише, мотив и пер-

сонаж. Архетипическое значение может быть двух видов в зависимости от соотноше-

ния с ядерной семой репрезентанта – прозрачным и ассоциативно-мотивированным.

Значение архетипа является контекстуально обусловленным. Общекультурный и соб-

ственно литературный контекст позволяет доминировать одной или нескольким семам

архетипа.

СИМВОЛЫ И СМЫСЛЫ В БАСНЯХ ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

М.В. Миталёва

Манускрипты Леонардо да Винчи содержат множество записей, чертежей и ри-

сунков, математических вычислений, сведений по геологии, ботанике, анатомии и дру-

гим наукам. Содержат они также малые художественные произведения, однако эта сто-

рона творчества Леонардо практически неизвестна. Как показал независимый опрос

Астраханского отделения Российского гуманистического общества, лишь 67 % респон-

дентов характеризуют его не только как художника, 7 % утвердительно ответили на во-

прос о наличии у да Винчи художественных произведений. Конечно, причины таких

ответов связаны с недостаточным изучением и распространением наследия Леонардо

да Винчи, его популяризацией и превращением в бренд. Истинное знание о том, кем

был Леонардо, о его мировоззренческих установках может дать лишь систематичное

изучение всех его записей, в том числе басен, которые являются единственными пол-

ноценными художественными произведениями мастера, содержащие его философские

взгляды.

Под басней в эпоху Возрождения понимался небольшой рассказ с символически-

ми персонажами и заложенной моралью. Выбранный жанр басни был весьма популяр-

ным для итальянского Возрождения после переводов Эзопа. Герои басни одновременно

являлись символами, широко использовавшимися в литературных и живописных про-

изведениях. Это были животные, растения или неодушевленные предметы, олицетво-

рявшие черты человеческого характера или библейские персонажи. Таким образом,

учитывая распространенность басенного жанра, Леонардо использует его вполне целе-

направленно, рассчитывая на некую аудиторию. Косвенно на это указывает и датиров-

ка рукописей. Так, большая часть басен была написана в бытность Леонардо придвор-

ным инженером в Милане и во время службы у короля Франциска. В одной из самых

известных и распространенных антологий наследия Леонардо да Винчи П. Рихтера

басни включены в раздел «Юмористические записи». Однако их содержание с боль-

шим трудом можно отнести к развлекательному. Это отклик Леонардо на окружающую

его социальную действительность. В его записях очень мало личного, нет описания пе-

реживаний и биографических элементов. Первоначально даже кажется и что хорошо

прослеживается в книге Акима Волынского, что Леонардо – некий «ницшеанский» че-

ловек, стоящий «по ту сторону добра и зла». Частично это верно, но его басни – уни-

кальное подтверждение наличия у да Винчи реакции на процессы, происходящие в со-

временном ему обществе. Даже если предположить, что эти басни написаны для рас-

сказа на публику, нужно учесть, какая им была выбрана проблематика для повествова-

ния. Следует отметить, что в манускриптах Леонардо встречаются и другие произведе-

ния: фацетии, предсказания и яркие высокохудожественные описания, подробные

(описания потопа, войны) и краткие (описания животных и сказочных существ). Но,

несмотря на внешнее сходство с литературными произведениями, описания таковыми

не являются – это эмпирический материал для «науки живописи», словесное моделиро-

вание для будущих картин. Особенность же басен Леонардо, кроме того, что они несут

морально-смысловую нагрузку то что «его пером водит разом и ученый и художник»

Он детально описывает природу, но это уже не алгоритмически выписанная инструк-

ция по ее изображению, а любование. «Любящий движим любимой вещью» и даже в

короткой басне Леонардо не упускает случая описать полет сороки или рост тыквы.

«Нет действия в природе без причины», – пишет Леонардо и для кого-то, считает он,

природа – «мачеха жестокая», а для кого-то «матерь сердобольная»

. Сознавая это,

нельзя согласиться с Лупорини, что басни – это чистая «констатация как есть»

. Это

констатация лишь по форме, так как мы видим вполне обычный сюжет поедания одно-

го животного другим. Но на деле это аллегория деления общества на слабых и сильных.

Тут мы имеем дело с социальным подтекстом, ибо для природы не существует заботы о

смерти и угнетениях – у нее все естественно, а «

земля ищет прекращения своей жизни,

желая непрестанного умножения».

Содержательную сторону басен можно условно разделить на четыре основных

категории. Первые две наиболее объемных – это басни о проблеме места (места как

единственно правильного для героя басни, неизбежно страдающего, если он его поки-

нет и места как соседствования с кем-то); басни о проблеме зла и отплаты за зло злом.

Отдельно стоит ряд басен-аллегорий Леонардо на самого себя, где персонаж становится

заложником своих собственных плодов и деяний и подвергается из-за них опасности и

мукам. Ряд басен посвящен достаточно распространенным темам о невежестве и глупо-

сти, вреде пьянства и проблеме отцов и детей.

Басни, посвященные месту персонажа, содержат описание пребывания в «пра-

вильном» месте и последствия после его оставления. Так, вода, пребывавшая «в гордом

море, своей стихии», решает покинуть ее и в результате испарения навеки попадает в

заточение в глубине земли. Пламя, бывшее «в блистающей и долгой жизни и красе»,

Эфрос. А. Леонардо – писатель // Леонардо да Винчи. Избранные произведения. М. – Л. : Академия,

1935. Т. II. С. 7–53.

Леонардо да Винчи. Суждения о науке и искусстве. СПб. : Азбука, 2001. С. 59.

C. Luporini. La mente di Leonardo. Firenze, 1953. P. 156.

пока находилось в печи, погибает вместе со свечой, на которую переходит от желания

обладать ею. Покидает свое естественное место обитания на собаке блоха, польстив-

шаяся на густую и привлекательную, но погибельную для нее, баранью шкуру. Бритва,

возгордившись своим блеском, прячется от брадобрея и в результате становится по-

крытой ржавчиной и ни к чему не пригодной как умы, «которые, прекратив упражне-

ние, предаются безделью». Интересны две басни, несколько сходные по сюжету, но

разные по мотивации персонажа. В первой – камень, променявший по мимолетному

желанию прекрасное место на возвышении среди растений на унизительное соседство с

себе подобными на пыльной дороге. В конце басни Леонардо прописывает мораль:

«Так случается с теми, которые от жизни уединенной, созерцательной, желают уйти

жить в город, среди людей, полных нескончаемых бед». В другой басне комочек снега

решает спуститься вниз по другой причине – «принизить себя и найти место, соответ-

ствующее бедной своей значимости» и в конце своего спуска сам становится холмом

снега. Да Винчи пишет: «Кто смиренен, те и вознесены будут»

100

. Это одна из немногих

из более полусотни басен Леонардо, где персонаж удостаивается положительного ис-

хода. В данной категории басен каждый случай – это индивидуальный выбор персона-

жа, за который приходится отвечать лишь ему.

В следующей категории несколько иная ситуация – тут участвует несколько пер-

сонажей (преимущественно это растения) и поднимаются проблемы соседства с кем-

либо и последствий этого соседства. Соседствование в баснях подразделяется на дур-

ное и ограждающее от него. В первом случае растения (кедр, лоза) ограждены посред-

ством своих соседей – других растений – от опасностей или, наоборот, отказываются

по глупости от такого ограждения. Во втором случае происходит обратная ситуация:

соседствование с другим растением приводит к страданию или гибели (иву постоянно

подрезают из-за дружбы с лозой; желаемое другой ивой соседство с тыквой оборачива-

ется для нее смертью; орех, оставленный стеной в своей щели, разрушает ее). Неболь-

шое количество басен о положительном соседстве наводят на знаменитую строку из

О. Хайяма: «Лучше быть в одиночестве, чем с кем попало дружить». Известно, что сам

Леонардо испытывал затруднения при общении с другими людьми, зачастую по при-

чине нечестности последних. В этих баснях он как бы призывает к тщательному выбо-

ру окружения и бережливому отношению к тем, «кто охраняет от дурного соседства».

Широко освещены проблемы зла в художественном наследии

Леонардо да Винчи.

В некоторых баснях персонажи желают друг другу зла открыто (басня о кизиле и дроз-

де, об орле и сове), в других потенциальное зло, облеченное в желание убийства, кара-

ется злом большим (паук, желающий поймать муху, убивается осой; крыса, наметив-

шаяся на устрицу, поедается кошкой). Есть и особое

зло, которое фигурирует во мно-

жестве басен, – это человек. В этом случае наблюдается, если выразиться словами

А.Ф. Лосева, «уже не аллегория, но символ. Символизм поэтому есть обязательно реа-

лизм. Но для реализма требуется здесь полное субстанциальное тождество идеи и ве-

щи»

101

. Отношение к человеку в баснях может быть ошибочно истолковано как прояв-

ление «высшей силы», могущества как это было сделано И.К. Стаф в статье «Ренес-

сансные модели басни: от "моральных фацеций" Лоренцо Баллы к Леонардо да Вин-

чи»

102

. Такие утверждения неприемлемы для Леонардо. Подтверждение этому мы на-

ходим в других его записях, где человеческий род обличается в своих грехах, подверга-

ется критике из-за глупости и незнания законов природы. Фиксация человеческого не-

совершенства и порочности происходит как описательно в форме аллегорий, сетований

100

Леонардо да Винчи. Суждения о науке и искусстве. СПб. : Азбука, 2001. С. 618–619.

101

Лосев А. Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М. : Мысль, 1993.

102

Стаф И. К. Ренессансные модели басни: от «моральных фацеций» Лоренцо Баллы к Леонардо да Вин-

чи. Режим доступа: http://www.vinci.ru/mk_52.html, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

и воззваний, так и визуально в рисунках, где контрастируют прекрасные и уродливые

гипертрофированные лица. Природа для да Винчи однозначно совершеннее и приори-

тетнее человека, который третьим персонажем, всегда разрушающим и отрицательным,

вмешивается в ход природы, калечит деревья, пленит птиц и убивает животных.

Кроме приведенной выше основной проблематики басен Леонардо, стоит остано-

виться на тех баснях, которые напрямую перекликаются с тем, что волновало его на

протяжении жизни. Он не раз пишет об «украшении чужими трудами» и «трубачах и

пересказчиках чужих дел», шифрует свои записи. И в результате появляются басни о

деревьях, чьи плоды их покалечили или сгубили, о крабе, обманувшем и убившем уст-

рицу, где моралью становится фраза: «Так бывает с тем, кто открывает рот, чтобы вы-

сказать свою тайну, которая и становится добычей нескольких подслушивателей». Это

назидания об осторожности, основанные на жизненном опыте автора.

Предостерегают и классические басни о глупости – об осле, заснувшем на льде и

утонувшем; о нырнувшем под воду вслед за уткой соколе; о бумаге, непонимающей

ценность записанных на ней слов; о непостоянном и тщеславном мотыльке, обгорев-

шем на «лживом пламени». К басням о глупости можно отнести также две басни о по-

клонении божеству. Леонардо, известный своим скептическим отношением к церкви,

создал образ груши (которая была выбрана не случайно, так как являлась христианским

символом), гордящейся, что ее срубили для создания статуи бога Юпитера. Точка зре-

ния Леонардо на позицию груши вложена в слова ее соседей – лавра и мирта: «О, гру-

ша! Куда повлекут тебя? Где гордость, которая была у тебя, когда на тебе были зрелые

твои плоды?»

103

Для да Винчи такая расстановка приоритетов неприемлема. Во второй

басне мышь, осажденная в своем жилище лаской, приносит жертву Юпитеру, но все

равно погибает от зубов другого хищника – кошки. Природа остается природой даже в

аллегориях. Леонардо верит в ее причинность, а не в сомнительных божеств.

Скептическое отношение к религии и ее представителям прослеживается и в сле-

дующей емкой записи-басне – «Невод, который привык ловить рыбу, был схвачен и

унесен яростью рыб». Рыба, являющаяся символом христианства, предстает в данном

случае как символ простого народа, а «неводом» предстает духовенство, привыкшее

ловить «рыб» в свои сети, но потерявшее свои позиции во времена эпохи Возрождения.

Тенденции времени прослеживаются и в другой краткой басне о лилии: «Лилия распо-

ложилась на берегу Тичино, а течение унесло и берег, и лилию»

104

. Это очередной ба-

сенный намек Леонардо на нестабильность ренессансной Италии, в которой не могли

себя чувствовать спокойно даже королевские особы – «лилии», понимающие, что в лю-

бой момент «течение» может унести и их.

Многогранное по своему содержанию и постановке проблем басенное наследие

Леонардо, несомненно, важно для понимания его жизни и творчества, для раскрытия

особенностей ренессансной культуры, в которой создавались такие уникальные произ-

ведения. Его басни достойны занять место наравне с Эзопом, Крыловым и Лафонтеном

и вносить свой вклад в формирование правильных морально-этических ценностей у

молодого поколения.

103

Леонардо да Винчи. Суждения о науке и искусстве. СПб. : Азбука, 2001. С. 624.

104

Там же. С. 621.

АРХЕТИПИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ ОБРАЗА МАТЕРИ

В ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКЕ

А.Ю. Панова

Образ матери в русской волшебной сказке является одним из самых неизученных,

но интересных в силу своей многоаспектности и неоднозначности. Исследователи об-

ращали на него внимание, но рассматривали попутно с изучением других проблем. Так,

в работе «Исторические корни волшебной сказки» В.Я. Пропп выделяет разные грани

образа матери в аспекте происхождения народной сказки

105

. Ценные замечания содер-

жатся в работе Е.М. Мелетинского «О литературных архетипах». В ней ученый обра-

щается к выделенному К.Г. Юнгом архетипу Великой матери и делает предположение

о генетической связи этого архетипа со сказочными ведьмами, с аналогичными персо-

нажами несказочной прозы, с мачехой как персонажем волшебной сказки

106

. Обратив-

шись к проблеме сиротства в сказке, Е.М. Мелетинский сделал интересное наблюде-

ние: оказывается, в древности понятие «сирота» появиться не могло, поскольку было

живо представление о матери как о всеобщей матери, для которой не существовало

«чужих» детей.

В статье «Система персонажей русской волшебной сказки» Е.С. Новик, выделяя

среди важных семантических признаков персонажа его семейный статус, отмечает воз-

можности модификации образа матери. Мать в сказке может быть мудрой советчицей и

помощницей, но нередко она способствует появлению в семье «чужого» (если она на-

ходится в любовных связях с разбойником или со Змеем). Говоря об амбивалентности

образа матери в волшебной сказке, исследовательница объясняет это статусом персо-

нажа. При правильном статусе (когда имеется полная семья) мать помогает детям сове-

тами либо, умирая, оставляет чудесного помощника; «неправильный» статус матери,

т.е. нахождение в любовных связях, обусловливает ее антагонистическое поведение по

отношению к родным детям

107

. Стоит сказать о том, что статья Е.С. Новик «Система

персонажей русской волшебной сказки» является для нашей работы методологически

важной. Это обусловлено тем, что для описания персонажной системы народной сказки

исследовательница рассматривала сказочные конфликты, сюжеты и их варианты.

О неоднозначном облике матери говорится в статье А.В. Рафаевой «Анализ род-

ственных отношений с помощью системы СКАЗКА

108

. В ней исследовательница заме-

чает, насколько разнообразны аспекты образа матери в волшебной сказке: от воплоще-

ния в нем представления о родительском доме до функционального сближения с маче-

хой. Необходимо упомянуть также работу Т.В. Краюшкиной «Мир семейных отноше-

ний в русских народных волшебных сказках (на материале фольклора Сибири и Даль-

него Востока)». Здесь образ матери и ее взаимоотношений с детьми интерпретируются

с позиций матриархата и православных религиозных традиций

109

Особый метод в изучении образа матери в волшебной сказке, метод психологиче-

ской интерпретации, продемонстрирован в работах таких зарубежных исследователей,

105

Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М. : Лабиринт, 2000.

106

Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М., 1994.

107

Новик Е. С. Система персонажей волшебной сказки // Типологические исследования по фольклору :

сб. ст. памяти Владимира Яковлевича Проппа (1895–1970). М. : Наука, 1975. С. 214–246.

108

Рафаева А. В. Анализ родственных отношений с помощью системы СКАЗКА. Режим доступа:

http://www.ruthenia.ru/folklore/rafaeva4.htm, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

109

Краюшкина Т. В. Мир семейных отношений в русских народных волшебных сказках (на материале

фольклора Сибири и Дальнего Востока). Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/folklore/krayushkina1.htm,

свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

как Мария-Луиза фон Франц («Толкование волшебных сказок»)

110

и Сибилл Биркхой-

зер-Оэри («Мать: архетипический образ в волшебных сказках»

111

). К примеру, Сибилл

Биркхойзер-Оэри выделяет различные ипостаси архетипа матери, что находит проявле-

ние в образе матери волшебных сказок.

Во всех упомянутых работах важной чертой образа матери признавалась его ам-

бивалентность, совмещение в образе положительных и отрицательных черт. Это харак-

терно для проблемы архетипического в фольклоре в целом и для архетипа матери в ча-

стности

112

В понимании архетипа мы присоединяемся к С.С. Аверинцеву, который говорил,

что этот термин применяется «для обозначения наиболее общих фундаментальных и

общечеловеческих мифологических мотивов, изначальных схем представлений, лежа-

щих в основе любых художественных, и в том числе мифологических, структур (напр.,

древо мировое) уже без обязательной связи с юнгианством как таковым»

113

Цель данной статьи – проследить проявление архетипических черт в образе мате-

ри волшебной сказки. В результате проведенного анализа этого образа в астраханской и

общерусской волшебной сказке нами была выстроена типология взаимоотношений в

системе образов «мать – дитя», в которых и выражается специфика изучаемого образа.

Не углубляясь в тайны психологии коллективного бессознательного, не

пытаясь моти-

вировать поведение матери как персонажа волшебной сказки с религиозных позиций и

т.д., ставим основной задачей описание образа матери волшебной сказки во всем его

многообразии.

Материалом для исследования образа матери являются тексты следующих сбор-

ников: «Народные сказки Нижней Волги»

114

и «Народные русские сказки А.Н. Афа-

насьева»

115

Сказочная парадигма «мать – дитя» позволяет представить мать в волшебной

сказке следующим образом.

Отношение родной матери к дочери

1) мать завещает дочери чудесный предмет или чудесного помощника («Народные

сказки Нижней Волги» (далее – «Н. сказки Н. Волги») – № 43 «Семиглазка»; «Народные

русские сказки А.Н. Афанасьева» (далее – Аф.) – № 104 «Василиса Прекрасная»);

2) мать, превращенная в животное, не бросает своего ребенка («Н. сказки

Н. Волги» – № 43 «Семиглазка»; Аф. – № 101 «Буренушка»);

3) мать заботится о своей дочери, любит ее, помогает советами («Н. сказки

Н. Волги» – № 32 «Муж-рак», № 39 «За огоньком», № 40 «Пустые домы», № 41 «Про

падчерицу»; Аф. – № 95, № 96 «Морозко», № 97 «Старуха-говоруха», № 100 «Крошеч-

ка-Хаврошечка», № 101 «Буренушка», № 102 «Баба-Яга», № 104 «Василиса Прекрас-

ная», № 107 «Баба-яга и Жихарь», № 109 «Ивашко и ведьма», № 111 «Ивашко и ведь-

ма», № 114 «Князь Данила-Говорила», № 159 «Марья Моревна», № 264 «Царевна – се-

ра утка», № 290 «Свиной чехол»);

110

Мария-Луиза фон Франц. Толкование волшебных сказок. Режим доступа:

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Psihol/franc/index.php, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

111

Сибилл Биркхойзер-Оэри. Мать: архетипический образ в волшебных сказках. Режим доступа:

http://psiland.narod.ru/psiche/Sibylle/02.htm, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

112

Юнг К. Г. Психологические аспекты архетипа матери. Режим доступа: http://www.fidel-

kastro.ru/psihology/jung/j014.htm, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

113

Аверинцев С. С. Архетипы // Мифы народов мира : энциклопедия / гл. ред. С. В. Токарев. М., 2002.

Т. 1. (А-К). С. 111.

114

Народные сказки Нижней Волги / ред., подгот. текста. сост., вступ. Ст. и примеч. Л. Л. Ивашневой.

Астрахань : Изд. Астрахан. гос. пед. ун-та, 1999.

115

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева : в 3 т. М. : Наука, 1984–1986.

4) мать хочет спасти своих детей (Аф. – № 221 «Морской царь и Василиса Пре-

мудрая»);

5) мать любит только старшую дочь (Аф. – № 292 «Золотой башмачок»);

6) мать не любит младшую дочь (Аф. – № 292 «Золотой башмачок»);

7) мать является невольной причиной ухода мужа от дочери («Н. сказки

Н. Волги» – № 32 «Муж-рак»);

8) мать просит родную дочь следить за неродной, мать и дочь здесь «соучастни-

цы» («Н. сказки Н. Волги» – № 42 «Про Машеньку и ее коровушку Буренушку», № 43

«Семиглазка»; Аф. – № 106–107 «Баба-Яга и Жихарь», № 108–111 «Ивашко и ведьма»,

№ 112 «Терешечка», № 114 «Князь Данила-Говорила», № 569 «Сказка о серебряном

блюдечке и наливном яблочке»);

9) мать разрешает своему мужу убить новорожденную дочь («Н. сказки

Н. Волги» – № 21 «Кизань»);

10) мать по ошибке убивает дочерей, приняв их за зятьев (Аф. – № 105 «Баба-яга

и заморышек», № 108–111 «Ивашко и ведьма»);

11) мать по приказу мужа убивает детей (Аф. – № 287 «По колена ноги в золоте,

по локоть в серебре»).

Во взаимоотношениях с родной дочерью мать проявляет себя по-разному. Мать

может быть настоящим воплощением доброты, любви и заботы. Умирая, мать благо-

словляет дочь, оставляя ей волшебного помощника или волшебный предмет. Она пыта-

ется спасти дочь от инцестуальных посягательств отца (умершая мать, на могилу к ко-

торой приходит сиротка). Интересно, что и Баба-Яга выступает в роли матери, требуя

осторожного обращения со своими детьми, «детушками», как она их называет

(«Н. сказки Н. Волги» – № 41 «Про падчерицу»)

116

В сказках, показывающих конфликт между мачехой и падчерицей, нередко маче-

ха совершает подмену падчерицы своей родной дочерью, однако падчерица, сменившая

статус сироты на статус жены и матери, не бросает свое дитя и в облике животного

приходит его кормить. «Двухглазка выходить ночью с дитем и говорить: "Урысь, коза,

урвись, резва! Твое дите раскричалося, твое дитя разгасылыся!" Коза прибягить из

лесу – так корме» («Н. сказки Н. Волги» – № 43 «Семиглазка»)

117

Такие сюжеты показывают, что в одной сказке могут встретиться два совершенно

полярных облика матери. Сказка может изобразить и слепую любовь матери, идущую

тесно с завистью и ненавистью к падчерице. Так, например, в сказке «Василиса Пре-

красная» (Аф. – № 104) говорится о том, что мачеха со своими дочерьми завидует глав-

ной героине: «мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее всевозможными ра-

ботами, чтоб от трудов похудела, а от ветра и солнца почернела»

118

. Думается, будет

справедливым назвать мать и дочерей «соучастницами» злодейства против сиротки.

Еще более жуткой представляется ситуация, описанная в сказке «Кизань» («Н. сказки

Н. Волги» – № 21), где мать разрешает убийство своей новорожденной дочери ради об-

ретения супругом дара колдовства.

Эта амбивалентность образа матери, выявленная во взаимоотношениях с родной

дочерью, перекликается с мнением К.Г. Юнга о том, что в архетипе матери присутствует

как «нечто благостное, нечто дающее пристанище, нечто чреватое», так и «потаенное и

116

Народные сказки Нижней Волги / ред., подгот. текста. сост., вступ. Ст. и примеч. Л. Л. Ивашневой.

Астрахань : Изд. Астрахан. гос. пед. ун-та, 1999. С. 116.

117

Там же. С. 120.

118

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева : в 3 т. М. : Наука, 1984–1986. Т. I. С. 127.

сокрытое, нечто темно-дремучее, бездна, мир мертвых, нечто заглатывающее, нечто

обольщающее и отравляющее, нечто возбуждающее страх и неизбежное»

119

Та же двойственность образа матери проявляется и во взаимоотношениях с род-

ным сыном.

Отношение матери к родному сыну

1) мать любит сына, скучает по нему, заботится о нем, дает советы, благословляет

(«Н. сказки Н. Волги» – № 22 «Иванушка», № 23 «Ивашечка», № 24 «Золотой альчик,

или Золотая игрушка», № 34 «Купеческий сын и жена-колдунья», № 62 «Про Гордея –

серого ежа», № 70 «Ворон и ворониха»; Аф. – № 108 «Ивашко и ведьма», № 129 «Три

царства – медное, серебряное и золотое», № 112 «Терешечка», № 141 «Медведко, Усы-

ня, Горыня и Дубыня-богатыри», № 143 «Надзей, Папов унук», № 155 «Два Ивана сол-

датских сына», № 158 «Кощей бессмертный», № 186 «Конь, скатерть и рожок», № 241

«Вещий сон», № 283 «Золотая гора»);

2) мать не признает выбор своего сына, недовольна его невестой и вопреки его

желанию женит его на богатой девушке («Н. сказки Н. Волги» – № 18 «Шел солдат со

службы»);

3) мать по просьбе сына сватает царскую дочь, сама ищет невесту для сына

(«Н. сказки Н. Волги» – № 28 «Молодец и Змей»; Аф. – № 128 «Три царства – медное,

серебряное и золотое»);

4) мать продает сына из-за бедности («Н. сказки Н. Волги» – № 35 «Марка бога-

тый», № 36 «Марка Богатый и Василий несчастный»);

5) мать отдает сына богачу, желая ему [сыну] хорошей жизни (Аф. – № 241 «Ве-

щий сон»);

6) мать не допускает того, чтобы сын совершил злодейство, противостоит ему

(«Н. сказки Н. Волги» – № 50 «О трех искусных братьях»);

7) мать ругает сына, выгоняет его после женитьбы из дома («Н. сказки Н. Вол-

ги» – № 58 «Луковка»);

8) мать не верит в возможности младшего сына, не любит его (Аф. – № 128 «Три

царства – медное, серебряное и золотое», № 144 «Летучий корабль»);

9) мать справедливо награждает одного сына и наказывает другого («Н. сказки

Н. Волги» – № 63 «О бедном и богатом братьях»);

10) мать спасает сына от черта или ведьмы (Аф. – № 221 «Морской царь и Васи-

лиса Премудрая», № 558 – «Три сестры»);

11) мать выгоняет сына за его глупость («Н. сказки Н. Волги» № 191 «Волшебное

кольцо»);

12) мать ради любовника готова пойти на убийство детей или позволить его со-

вершение (Аф. – № 195 «Сказка про утку с золотыми яйцами», №197 «Чудесная кури-

ца», № 206–207 «Притворная болезнь»);

13) мать с отцом решают избавиться от сына (Аф. – № 247 «Птичий язык»);

14) мать убивает своего ребенка для того, чтобы оболгать жену брата (Аф. –

№ 279, 280, 282 «Косоручка»);

15) мать (Баба-яга) мстит за смерть своих сыновей (Аф. – № 136 «Буря-богатырь

Иван Коровий сын», № 137 «Иван Быкович»);

16) мать по приказу мужа убивает детей (Аф. – 287 «По колена ноги в золоте, по

локоть в серебре»).

В отношении матери к родному сыну видна любовь, забота, готовность помочь,

спасти. Сказка «Ворон и ворониха» («Н. сказки Н. Волги» – № 70) дает образ матери

чуткой, беспокоящейся о судьбе своих детей. Увидев сцену, в которой ворониха (не-

119

Юнг К. Г. Психологические аспекты архетипа матери. Режим доступа: http://www.fidel-

kastro.ru/psihology/jung/j014.htm, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

родная птенцам) жестоко обращается с воронятами, царица испугалась за своих детей.

Она «подумала, что если и она умрет, то ее муж приведет в дом другую жену и она

так же жестоко поступит с ее сыновьями»

120

Мать в волшебной сказке может и отомстить за своих сыновей, как, например, в

сказке № 136 «Буря-богатырь Иван Коровий сын» (Аф.). В ней Иван Коровий сын по-

бил троих сыновей Бабы-Яги, которая оборачивается свиньей, чтобы наказать всех

обидчиков

121

. Но, как правило, к своим детям мать относится по-доброму: любит их и

благословляет. В некоторых сказках мать выступает олицетворением справедливости и

правды, наказывая одного сына (завистливого и бездушного) и награждая другого (чут-

кого и ответственного), что мы и видим в сказке «О бедном и богатом братьях»

(«Н. сказки Н. Волги» – № 63). В этой сказке умершая мать помогает обрести богатство

своему сыну, пожалевшему сосну. «Да что за сосна! <…> Большая, высокая, раскиди-

стая, макушкой в небо упирается. А зверья да птиц на ней – счету нет»

122

. Образ сосны

актуализирует представление об архетипе Мирового Древа. Герой не смог срубить чу-

десное дерево, пожалев всех его обитателей, за что и был награжден. Завистливого и

жестокого сына, который погубил сосну, мать справедливо наказывает.

Требованиями мужа или притязаниями любовника объясняется антагонистиче-

ское поведение матери по отношению к своему ребенку. В

сюжетных типах СУС 671

(Три языка); 725 (Нерасказанный сон)

123

ненависть матери вызывается сообщением о

том, что вскоре они с отцом будут прислуживать собственному сыну. Русская волшеб-

ная сказка дает и такой образ матери, которая ради удовлетворения своей неприязни к

жене брата готова убить родное дитя. Такого рода образ родной матери представляет

собой «деструктивную сторону материнского начала»

124

Рассмотрев образ матери волшебной сказки в парадигме «мать – дитя», можно

сделать вывод о том, что этот образ во всех модификациях является ярким воплощени-

ем архетипа Великой матери. Мать как один из самых интересных и важных персона-

жей народной сказки заключает в себе свойственную архетипу позитивно-негативную

полярность.

МОТИВ «СУЕТЫ

СУЕТ» В РУССКОЙ ПОЭЗИИ XVIII в.

125

Т.Ю. Громова

Экклезиаст, или Коэлет, – одна из поэтических книг Ветхого Завета, авторство

которой приписывается Соломону, наряду с Песнью песней, Притчами и Книгой Пре-

мудрости. Еврейское слово коэлет со значением «ведущий, проповедующий в собра-

нии» было переведено на греческий как ekklesiastes («участник собрания») от слова

ekklesia («собрание»); в Вульгате

оно обретает значение «проповедник». То же самое

налицо у Лютера и в русской Библии, где принято название «Книга Экклезиаста, или

120

Народные сказки Нижней Волги / ред., подгот. текста. сост., вступ. Ст. и примеч. Л. Л. Ивашневой.

Астрахань : Изд. Астрахан. гос. пед. ун-та, 1999. С. 175.

121

Народные русские сказки А.Н. Афанасьева : в 3 т. М. : Наука, 1984–1986. Т. I. С. 218.

122

Народные сказки Нижней Волги. С. 166.

123

Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка. Л. : Наука, 1979.

124

Сибилл Биркхойзер-Оэри. Мать: архетипический образ в волшебных сказках. Режим доступа:

http://psiland.narod.ru/psiche/Sibylle/02.htm, свободный. Заглавие с экрана. Яз. рус.

125

Работа выполнена при финансовой поддержке ведомственной целевой программы «Развитие

научного потенциала высшей школы в 2009–2010 гг.» (тема гранта – «Картина мира в художест-

венном произведении: герменевтический аспект»).