Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

вызывающее, как по волшебству, те ощущения и пред

ставления, которые переполняли и волновали его

душу. В этих звуках композитор обращается к нам, и

мы понимаем его, слушая эти звуки, мы понимаем их,

ибо чувствуем то, что он высказал ими, ибо они вызыва

ют во всех регистрах нашей души одинаковое чувство.

Конечно, можно, как было замечено, принять во вни

мание изменчивость и последовательность изменений

тех вещей, которые мы обозначили как принадлежа

щие природе, рассмотреть их с учетом момента време

ни; и поэтому говорят об истории земли, об истории раз

вития, например, гусеницы, об истории землетрясе

ний, истории природы. Но, пожалуй, можно сказать,

это только vel quasi

история; история в высоком смыс>

ле есть лишь история нравственного космоса, история

человечества.

С другой стороны, отдельный человек живет только

отведенное ему время, а затем умирает, бытие дано ему

лишь на короткий срок.

И отдельный народ живет не вечно, он меняется, и

если у него есть юность, то наступит и старость, и смерть.

Жизнь в истории не только поступательна; непре>

рывность оказывается кое>где прерванной, перескаки>

вающей отдельные этапы, иногда даже идущей вспять.

Впрочем, перескакивающей лишь для того, чтобы

продолжить начатое здесь в другом месте; идущей

вспять лишь для того, чтобы затем продвинуться впе

ред с удвоенной силой. И довольно часто бывает, что на

род, перенапрягший свои интеллектуальные силы, ста

новится как бы шлаком, пашней, истощенной хищни

ческим возделыванием, как, например, в Италии

конца императорского периода. Если затем на невозде

ланной пашне возникают новые образования, которые

перекрывают руины и остатки старого, принимая их

таким образом в себя, то непрерывность восстанавлива

ется; и, разглядев ее нити, исследование обнаруживает

значительность и притягательность и того периода, ко

гда эта пашня была заброшена.

Это сказано для того, чтобы напомнить, что идея о не

прерывности имеет и может иметь для нас значение

даже там, где она кажется прерванной.

В ряду этих элементарных предварительных вопро

сов заслуживает внимания еще один пункт.

Формы и движения нравственного мира, к которым

обращается исторический эмпиризм, как было изложе

но выше, доступны нам в большей степени, чем формы

естественного мира, и постижимы потому, что мы, вос

принимая их, получаем не только знаки, но и выраже

ния и отпечатки той же системы знаков, с которой мы

сами работаем.

Эта конгениальность, это тождество знаков и регист

ров, в которых мы воспринимаем чувственные ощуще>

ния рефлексов и отзвуков, при помощи которых Я выра>

жается вовне, присуща всем людям и типична для всего

рода человеческого. И поэтому то, что люди повсюду и

во все времена делали, ощущали, думали и говорили,

желали, действовали и творили, есть непрерывность,

общее достояние, непрерывное самопревосхождение

(©pÏdosiV eÇV aàtÜ). И причина, почему мы ощущаем по>

требность в понимании и все большем осознании подоб>

ной непрерывности, кроется в том, что мы, любой из

нас, причастны к этой непрерывности. Каждый на сво>

ем месте есть не только сумма до него пережитого и вы

работанного, но и новое начало дальнейшей деятельно

сти; и именно поэтому на своем месте он необходим, а

его самобытность имеет ценность и значение. Его значе

ние и ценность определяются по тому, как он, будучи на

своем месте, продолжает трудиться согласно своему

кругозору, каким бы широким или узким он ни был. Та

ков он, и другой, и все. Они не только могут, они долж

ны быть таковыми, ибо это их сущность, всякий лишь

постольку есть Я, поскольку он таков и так поступает.

Он был бы ниже своей сущности и призвания, потерял

бы сам себя, слыл бы лишь материалом и массой, а не

полным, замкнутым в себе Я, личностью, если бы он не

жил, руководствуясь этим своим долгом.

Мы смело можем сказать: каждый индивидуум есть

исторический результат. Не по своей тварной ипостаси;

в этом отношении он находится в многообразных свя

зях, которые мы обобщаем понятием природа; в таком

качестве его может и должен понимать по крайней мере

врач. Но с момента его рождения на него воздействуют

бесчисленные факторы той великой непрерывности,

которые относятся к компетенции исторического эмпи

ризма. Еще неосознанно он воспринимает огромное

число воздействий со стороны своих родителей, их ду

ховных и телесных задатков, влияния климатическо

го, ландшафтного, этнографического окружения. Он с

момента рождения оказывается среди чего>то готового,

ставшего, т. е. среди исторических данностей своего на

рода, языка, религии, государства, уже готовых реги>

стров и систем знаков, в которых воспринимают, дума>

ют и говорят, всех этих уже сложившихся представле>

ний и воззрений, которые суть основа воления, деяния,

формирования. И лишь благодаря тому, что входящий

в мир новичок принимает в себя уже полученное по на>

следству и в свою очередь, познавая бесконечное, сум>

мирует его и строит из него свое собственное Я так, что

его самая истинная и сокровенная сущность сливается

со всем исторически ставшим вокруг него, что он непо>

средственно располагает всем этим во плоти как своими

органами и членами, лишь благодаря всему этому ему

дана не только тварная и животная жизнь, но и высшая

человеческая жизнь.

Он находится целиком здесь и теперь, в живом на

стоящем человеческого бытия, не по праву своего рож

дения. Он еще только потенциально в нем; чтобы быть

человеком, ему придется сначала стать человеком; и он

будет человеком лишь постольку, поскольку он сумеет

стать им, все больше и больше становиться таковым.

Поэтому, например, дети — это не маленькие взрослые,

они отличаются от взрослых не только количественно;

ребенок есть качественно иное, чем юноша, мужчина.

Это фундаментальное положение всякого воспитания,

и нет ничего более пагубного, если его забывают, как

это часто бывает в сверх меры образованных семьях. Ре

бенок лишь движется в направлении этого богато на

полненного содержания настоящего, поднимаясь по

ступеням вверх, и это настоящее есть сумма времени

бесконечных жизней человеческих. Ребенок должен их

снова пропустить через свой внутренний мир, т. е. он

должен научиться жить; с первого слова, которое он ус

лышит и поймет, и научится произносить его, начина

ется внутреннее душевное воспитание и учеба жизни.

Благодаря тому, что любой оказывается окружен

всем тем, что пережито его семьей, его народом, его вре

менем, предыдущими столетиями, человечеством, он

своим трудом восходит на уровень ставшего настояще

го, следовательно, благодаря тому, что он сознательно

живет в истории, и история живет в его сознании, и

только благодаря этому, он становится выше простого

тварного существования и поднимается до духовного и

нравственного, которое ставит человека выше монотон>

ности остальных творений, словно поднимает его из

пространства во время, из природы в историю, превра>

щая его из непостоянного атома в приливах и отливах

на периферии мира явлений в новый центр.

С полным основанием древние называют человече>

ское бытие humanitas, образованностью. Образование

целиком и полностью имеет историческую природу, а

содержанием истории является неустанно совершенст

вующаяся humanitas, растущая образованность.

Таким образом, у нас есть точка, которая придает на

шей науке ее подлинное значение. Мы видим, что наша

наука занимается задачей, которая специфически при

суща человеческой природе, бытию бесконечного духа.

Мир людей с начала и до конца исторической природы,

и в этом его специфическое отличие от природного

мира. Исторический мир, по существу, есть человече

ский мир; он находится между естественным и сверхъ

естественным, как и сам человек по своей духовной и

чувственной сущности причастен и тому, и другому.

И еще более определенно: «cogito ergo sum»

— это не

основоположение, не принцип, а факт, первый в ряду

фактов, в которых мы уверены. Благодаря ему мы уве

рены во внешнем мире явлений, которые мы восприни

маем чувственно, обобщая и упорядочивая их в формах

нашего мышления. Лишь это «cogito ergo sum» дает

нам руководство и надежду на то, что как наше единич

ное Я, так и миллионы подобных, живущих с нами и

живших до нас, и продолжающих трудится в одной ве

ликой непрерывности, суть лишь примеры, лишь отра

жения, лишь преходящие воплощения одного продол

жающегося вне пространства и времени единства, абсо

лютного единства высшего существа, которое наш ум

пытается познать с помощью своего мышления, но уже

достоверно знает благодаря своей вере.

II. Исторический метод

§ 8–15

Неужели эта сфера явлений, которую мы относим к

исторической эмпирии, такова, что она нуждается в

особом научном методе? И какие ее моменты позволяют

развивать такой метод?

Естественно, явления этой сферы во все времена рас

сматривались по>своему. Но это делалось как бы лишь

фактически, инстинктивно. Сознание того, что их по

нимание так или иначе составляет научную задачу, и

эту задачу можно решить методически, пробудилось у

людей весьма поздно, точно так же, как люди в течение

беспредельно долгого времени ходили, говорили, преж>

де чем осознали законы логики, структуру и правила

языка, физиологию процесса ходьбы и т. д.

Нельзя сказать, что классическая античность, какие

бы великолепные исторические труды она ни подарила

миру, осознала тот факт, что историческое исследова>

ние может и должно иметь собственный метод. Даже

Аристотель, который нередко проводил исторические

исследования, не считает историю наукой и находит

(Поэт. 9), что «поэзия философичнее и серьезнее исто

рии, ибо поэзия больше говорит об общем (t™ kaqÜlou),

история — о единичном (t™ kaq{ 2kaston l¯gei)». У него

(Проблем. XVIII Ùsa per] jilologÏan § 9 и § 10) обозначе

ны два вопроса как относящиеся к истории — и более

того, в ученый век после него филология замещает со

бой и историю, к ней в качестве предмета исследования

отходят все больше и больше произведений из обильно

го исторического материала, и только единичное (t™

kaq{ 2kaston) приковывает внимание.

Во все времена спекуляция, как теософская, так и фи

лософская, пыталась играть главную роль в областях,

принадлежащих истории, и уж тем более в областях

природы, пока в XV в. возвращение к классическим

штудиям и свободный дух Реформации не стал осваи

вать новые пути. Но едва наша наука вышла из>под вла

сти философии и теологии — большая заслуга XVIII в.—

как пришли естественные науки, возжелавшие овладеть

ею и опекать ее. Точно так же, как полвека назад филосо

фия, пребывая еще в апогее своего безраздельного гос

подства, надменно говорила: лишь философия — наука,

а история постольку наука, поскольку умеет быть фило

софичной,— так и теперь явились естественные науки и

говорят: наука лишь то, что движется на основании есте

ственнонаучного метода, и к ним присоединяется так на

зываемая позитивная философия Конта и Литтре, а То

мас Бокль пишет целых три тома, чтобы таким образом,

как он выражается, возвести историю в ранг науки.

Научные методы являются как бы органами нашего

чувственного восприятия: они, как и эти органы, обла>

дают специфической энергией, своей определенной

сферой, для которой они пригодны, и, основываясь на

ней же, определяют себя по своему виду и применимо>

сти. Глаз несомненно является органом, удивительно и

целесообразно устроенным, но кто же может желать,

чтобы при помощи глаза ощущали и то, что можно

лишь услышать, обонять, попробовать на вкус. Конеч>

но, по колебаниям струны, издающим звук, можно уви>

деть, насколько звук низок, но видят не звук, а лишь

колебания, ибо свойством воспринимать колебания как

звук обладает только ухо. Если естествознание не спо

собно своим методом охватить всё, то нельзя же из этого

делать вывод, что и вообще невозможно научно понять

запах розы, звуки скрипки, поскольку их нельзя уви

деть, вообще невозможно ощутить, напротив, у челове

ка имеются для этого другие органы чувств. И если в

мире явлений остаются такие, которые не поддаются

естественнонаучному методу, то для них, много их или

мало, нужно найти иные пути познания, ибо иначе мы

бы на основании наших инстинктивных ощущений не

знали, что имеются явления, которые требуют иного, а

не естественнонаучного эмпиризма.

Что касается исторического метода, который мы

ищем, то здесь важны будут три момента:

1) имеющийся в наличии материал для историче

ской эмпирии;

2) способ, при помощи которого мы получаем ре

зультаты из этого исторического материала;

3) полученные таким образом результаты и их отно

шение к реалиям, объяснить которые мы пытаемся.

1. Материал для исторической эмпирии.

Наше Я, воспринимающее и представляющее себе

мир явлений, распределенный в пространстве и време

ни видит в пространстве природу вокруг себя, прости

рающуюся без конца и края; что же касается времени,

то нашему Я принадлежит только миг, оно живет толь>

ко миг, позади него бесконечная пустота того, что ми>

нуло, впереди него бесконечная пустота того, что гря>

дет.

И вот эту пустоту позади себя наше Я наполняет пред>

ставлениями о том, что было, воспоминаниями, в кото>

рых для него прошлое непреходяще; а пустоту впереди

себя оно наполняет своими надеждами и планами, пред>

ставлениями о том, что оно хочет осуществить и ожида>

ет, чтобы другие увидели это претворенным в жизнь.

Представления о том, что было, но прошло, у нас есть

прежде всего благодаря тому, что мы сами жили и тво

рили вместе со всеми, а о более старых временах — бла

годаря воспоминаниями других людей, нашей семьи,

нашего народа; кроме того, представления о прошлом

хранятся в бесчисленных окружающих нас вещах и

формах, в нашей учебе, в самом нашем языке, запас

слов и представлений которого уходит своими корнями

в незапамятные времена.

Всем этим мы владеем сначала бессознательно и как

бы непосредственно. Наше духовное содержание со

ставляет беспредельно огромное число фрагментов

прошлого, которые находятся в нас сейчас и здесь и

обобщены в мир наших представлений. Лишь посред

ством акта рефлексии наше Я осознает то, что этот мир

его представлений некогда возник, был возведен пласт

за пластом, он исторической природы; что оно застало

бо´льшую часть этого мира представлений уже в гото

вом виде, унаследовало его, изучая, усвоило его, что

этим миром представлений наше Я детерминировано в

своих мнениях, суждениях, устремлениях, в мыслях о

том, что хорошо, справедливо, истинно, в своем чувст

венном бытии и делах наше Я детерминировано этой

своей наполненностью становлением, своим историче

ски обусловленным содержанием. Ибо если Кант в

«Критике чистого разума», в своей теории познания

приходит к выводу, что мыслящий дух не достигает

в>себе>бытия вещей, их достоверности, а в «Критике

практического разума» он, напротив доказывает, что

наше свободное воление обусловлено безусловной ис>

тинностью познания и находит свой смысл в понятии

долга, то именно это, так сказать, историческое содер>

жание нашего Я устраняет это мнимое противоречие.

Ибо в мышлении чистого разума Я полностью отвлека>

ется от этого своего содержания и работает лишь как

логическая энергия этого мыслящего индивида, в то

время, как вступает в силу общая наполненность Я, ка>

ким бы оно ни было исторически обусловленным и

ставшим, и из которого мы хотим, действуем и воздей>

ствуем. Те истины практического разума суть продук>

вращают исторический мир в нравственный мир.

Продолжая жить практически, мы действуем и не

прерывно создаем из этой общей наполненности нашего

духовного бытия, и любое настоящее наполнено беско

нечным общим трудом и взаимопроникновением це

лей, интересов и деятельности бесчисленных равнодви

жущих человеческих существ, каждое из которых ана

логично определяется ставшим содержанием своей ду

ховно>нравственной жизни. И так происходит сегодня,

будет происходить завтра, так происходило столетия и

тысячелетия назад; и такое движение человеческого

мира в неустанной непрерывности продолжалось и про

должается вплоть до момента Здесь и Сегодня.

Следовательно, когда человеческий ум начинает раз

мышлять о том, что его Здесь и Теперь, все, что напол

няет его и что из человеческого окружает его, возникло

в такой непрерывности, и когда он пытается уяснить

то, что есть в нем и вокруг него, и, чтобы осознать это и

быть уверенным, начинает исследовать, как оно стало

таковым, то для этой цели он не может обращаться к

прошлым событиям, ибо последние минули. А эмпири

чески можно понять только то, что есть в нем и вне его

вот в этот момент и здесь непреходящего, в какой бы из

мененной форме оно ни было, только это должно и смо

жет дать ему искомые сведения.

Это первое фундаментальное предложение нашей

науки: то, что она хочет узнать о прошлом, она ищет не

в нем, а в том, что из него еще имеется в наличии, и тем

самым, в какой бы то ни было форме, доступно эмпири>

ческому ощущению.

Наша наука целиком основывается на том, что из та>

ких еще современных нам материалов мы будем устанав>

ливать не прошлые события, а аргументировать, исправ>

лять и расширять наши представления о них, а именно

путем методического подхода, который развивается из

этого первого фундаментального предложения.

Неосознанно, порою по привычке, сегодня, как и все>

гда, всякий занимается тем, что для нас должно стать

исторической наукой. Но лишь с понимания того, о чем

идет речь, задача приобретает не только свою опреде

ленность и четкость, но и тот огромный объем, который

мы, хотя бы суммарно, могли обозначить, заявив, что

история охватывает становление человеческого нравст

венного мира. Итак, все, что мы находим в космосе

нравственного мира, любой единичный момент и лю

бую единичную форму, имеет предысторию своего бы

тия и более тесные или далекие связи со всеми иными

здешними формами. Было бы глупостью или просто ди

летантством считать, что возможно объять и охватить

это целое. Наша наука — не просто история, а ÈstorÏa,

исследование, и с каждым новым исследованием исто

рия становится шире и глубже, т. е. наше знание о кос