Иоганн Густав Дройзен. Историка

Подождите немного. Документ загружается.

мосе нравственного мира, которое затем этика может

теоретически схематизировать и догматизировать, с

каждой новой ступенью во все более широкой форме.

Итак, материалом нашего исследования является то,

что еще не исчезло из былых времен нравственного че

ловеческого мира.

Мы видели: действуя, формируя и преобразуя, чело

век в любом своем проявлении оставляет после себя от

печаток своей самой сокровенной сущности, своей воли

и мысли. И человеческое существо, находясь посреди

того пространственного бытия, обмена веществ приро

ды, не может поступать и отличать себя иначе, кроме

как брать для себя необходимое из природы, и, овещест

вляя его, превращать мир в свой элемент, как это делает

в процессе питания и животное и растение. Но у челове>

ка все это происходит в таком объеме, в такой свободе,

которая далеко выходит за пределы аналогии просто с

тварным существованием, это происходит со все возрас>

тающей преобразующей энергией, для которой, кажет>

ся, нет ни границ, ни меры. Эта человеческая сущность

может фиксировать даже самое мимолетное, световую

волну, овладеть звуковой волной, чтобы выразить

мысль в форме звука и отлить сказанное слово в образ, в

письмена на каком>либо материале; таким образом она

может выразить мысль, чувство, любое движение души

и придать им длительность и ощутимость. Она может

подчинить своей воле стихии, силы природы, материа

лы и, подслушивая их законы, заставить их физические

и динамические свойства путем вычисления и комбина

ций работать в искусных механизмах по своей воле и

для своих целей. Бесчисленные формы, в которых раз

вивается формообразующая энергия человеческой сущ

ности; и, формируя, запечатляя, комбинируя, мимолет

ное наличное бытие индивида в любом своем проявле

нии превращает материалы в носителей того, благодаря

чему человек причастен божественному, вечному.

Все эти формы, хотя над ними трудились многие ин

дивиды, многие племена, народы, являются, по суще

ству, индивидуальными, поскольку их формировали,

сообща и взаимодействуя, именно волевые акты. В та

ких формах, сколько бы их ни осталось в наличии,

можно узнать личность, индивидуальность формирую

щих их индивидов, ибо она выразилась в этой форме

точно так же, как звучание слова, начертания пись

менных знаков являются индивидуальными, хотя сот

ни и тысячи пользовались теми же знаками, чтобы вы

разить себя, и как памятник зодчества есть свидетель

ство о волевых актах тех людей, кто его строил, хотя

над ним работали сообща многие. И эта человеческая

сигнатура — такая отчетливая, чеканная, что даже

если сохранились хотя бы фрагменты, хотя бы следы

ее, тотчас же узнают, что их оставили человеческий дух

и рука, следовательно, они являются выражением и от

печатком самой внутренней сущности того и тех, кто ее

так сформировал.

2. Это приводит нас ко второму пункту. Так как эта

внутренняя сущность не полностью идентична любому

из таких проявлений, она обнаруживается не целиком и

полностью в нем. Таких проявлений по времени много,

и они разнообразны, но каждое из них есть проявление

той же самой внутренней сущности, как отрезок окруж>

ности к центру, из которого это проявление восприни>

мается на основании многих других и вместе с ними; все

эти отрезки окружности, все эти выражения и отобра>

жения указывают на один и тот же центр, этим центром

является энергия, которая обнаруживается в любом из

таких проявлений. Эту формирующую энергию следует

познать и понять в ее проявлениях, реконструируя ее из

них, вне зависимости от того, много или мало у нас их

есть в наличии. Такие выражения следует объяснять

тем, что в них хотело выразиться. Следует понять их.

Тем самым мы получили слово>определение. Наш

метод есть понимание путем исследования. Это второе

фундаментальное предложение (см. по этому поводу

«Очерк», § 8 и след.).

Отдельное Я, в своем теле полностью само по себе, в

полной и ощутимой противоположности по отношению

к миру внешних явлений и, замкнутое в себе, проходит

как одинокая точка в мире явлений; согласно своей

двойственной природе оно выражает любой внутрен

ний процесс благодаря чувственной стороне согласно

системе знаков, которые оно, возбужденное ощущения

ми извне, развило в себе; и в этих спонтанных отбле

сках и отзвуках воспринятых чувственных впечатле

ний и их комбинаций, которые оно совершает в себе,

оно все снова и снова выходит из своего одиночества и

вступает в живой контакт с внешним миром.

И если, проявляя себя через мимику, слова, волевые

акты, оно наталкивается на создания, которые подобны

ему и обладают чувственностью и духовностью, то они со

своей стороны получают благодаря своим проявлениям

чувственные впечатления, которые аналогично стиму

лируют и возбуждают их, поскольку они конгениально

соотносятся с его впечатлениями. Вожделением разгора>

ются мои глаза; страх бросает в дрожь, за внезапным

ужасом следует сдавленный крик. Это происходит как

со мной, так и с любым другим. Крик ужаса заставляет

того, кто его слышит, испытывать страх кричащего.

В самых непосредственных проявлениях своей чув>

ственно>духовной природы человек имеет общее с выс>

шими животными. И собака дрожит от страха, и ло>

шадь храпит, если она слышит звук трубы. Укрощение

животных основывается на том, что мы подслушиваем

у них что>то от их души, что мы понимаем некоторые ее

движения. Конечно, почему бык во время испанской

корриды разъяряется при виде красного платка, мы

уже не понимаем; красный цвет, очевидно, производит

на него совершенно иное впечатление, чем на нас. Тем

более не понимаем мы душу растения, почему оно в

высшей степени восприимчиво к колебаниям, ощущае

мым нами как свет, но, по>видимому, не ощущает коле

бания, воспринимаемые нами как звук. И, наконец, о

солнце, луне и звездах мы не имеем почти никакого

представления, разве только то, что они движутся по

одному и тому же закону, который мы знаем как сво

бодное падение, как закон тяготения. Полностью чело

век понимает только человека.

Это неисторический, следовательно, для нас совер

шенно праздный вопрос, был ли когда>либо genus

homo

в том состоянии, которое демонстрируют нам вы

сокоразвитые животные. И все же на этот вопрос следо

вало бы ответить в историческом плане, а не только в

натуралистическом или уже тем более не при помощи

доисторических гипотез; если бы мы получили под

тверждение всеобщих выводов, каковые делают из это

го Дарвин, Геккель и др.

Насколько мы знаем из исторических данных о чело

веке, он намного выше животного состояния. Не только

потому, что он, как свойственно его роду, отражает чув

ственные впечатления, которые он получает; он идет

вперед от простых впечатлений к их осмыслению в

душе, к различению и сравнению их, к суждению и вы>

воду, свободному развитию мысли. Только в человече>

ском существе сумма впечатлений объединяется в це>

лое, которое имеет свое место, свой орган, свое по>особо>

му свободное воление и возможность в объединяющей

энергии, в его Я. Его самая подлинная сущность прояв>

ляется прежде всего в языке, а не только в междомети>

ях, как у высших животных, но и в разнообразных спо>

собностях различения и сравнения, суждения и заклю>

чения, в котором движется наш мыслящий дух. Наш

язык — наше мышление, и только мышление делает

нас говорящими. Животное не говорит потому, что ему

нечего сказать, несмотря на всех человекообразных

обезьян.

Прежде всего в языке у человека есть возможность

выйти из одиночества своей замкнутой в себе сущности.

Я>бытие, абсолютная граница, которая отделяет душу

от души, строит в языке мост, ведущий от себя вовне к

себе внутрь.

Язык посредством слуха является лишь одним из та

ких способов проявления, в котором обнаруживается

целостность Я>бытия, правда, самый совершенный и

одновременно самый первичный. Наряду с ним есть

другие способы, и очень разные. Уже то, что летучий

звук слова можно при помощи письма передать глазу, и

даже удаленному в пространстве и времени, есть беско

нечное расширение сферы нашего Я.

Но я могу также описать образ воспринятых мною

людей и вещей не только словами, но и передать его в

красках, в камне, металле и увековечить копию неко

гда бывшего, преходящего прообраза, пока материал, в

котором он изображен, не поддастся разрушению вре

менем. Точно так же я, как звено моей семьи, моего на

рода, могу, обучая, трудясь, создавать формы, которые

будут еще долго существовать после краткого проме

жутка отпущенного мне времени и воздействовать на

людей; и пока результаты моей жизни оказывают воз

действие, они являются свидетельством моей деятель

ности, моей воли, моих мыслей; я живу в них после

того, как меня давно уже не будет.

Более того, мыслящее Я, чтобы увеличить сферы ор>

ганов чувств и их энергию, строит для своих целей из

природных материалов и на основе познанных им зако>

нов орудия любого рода вплоть до достойных удивле>

ния машин; это еще одна сторона ©pÏdosiV eÇV aàtÜ,вто

время как, насколько известно, ни одно животное не

может создать ничего отдаленно похожего, за исключе>

нием устройства своего лежбища или гнезда.

И, продолжая вышесказанное, можно добавить, что

сюда относятся и промышленные заводы, основание го>

родов и укреплений, строительство портов, дорог, а

также право, закон, государство, церковь, одним сло

вом, все человеческие творения, даже если их создавала

и преобразовывала общая энергия воли многих; все они

являются выражением человеческого духа, и они по

нятны человеческому духу, поскольку он может их

ощутить эмпирически.

Одним словом, нет ничего, что волновало человече

ский ум и находило чувственное выражение, что не

могло бы быть понято, нет ничего, что могло бы быть

понято, что не находится в области нашей конгениаль

ности, т. е. в области нравственного мира.

Ибо ни в сфере спекуляции, ни в сфере природы нет

настоящего понимания. Философская спекуляция, по

жалуй, может представить доказательства существова

ния Бога, но они доказывают только, что человеческое

мышление, хотя и ищет некое Х, абсолютное и вечное,

но не достигает его, а лишь видит направление, где оно,

очевидно, пребывает. И теологическая спекуляция,

благочестивая вера, познает божество лишь в той мере,

в какой она очеловечивает его, взирает на него как на

высшую ступень не связанного ни пространством, ни

временем восхождения того, чем является человече

ское Я в мимолетном наличном бытии. И та, и другая

спекуляция может лишь предчувствовать нечто, вечно

находящееся под покровом, познать его некоторым об

разом, лишь до некоторой степени.

И вещи в пространстве, которые мы обобщаем как

природу, понимаются нами постольку, поскольку мы

их практически или теоретически подводим под кате>

гории, мыслительные регистры, свойственные нашему

Я. Мы понимаем их только по материалу, содержаще>

муся в них, как материал для нашего употребления, по

правилам и законам, в которых повторяется кругово>

рот их бытия. Индивидуальное, собственная жизнь, ко>

торую они имеют, для нас безразличны. Ибо их мы не

понимаем. Мы убиваем живое дерево, чтобы употре>

бить его на дрова, мы прерываем жизнь пшеничной бы>

линки, чтобы употребить ее зрелые зерна в пищу, мы

используем неустанный поток ручья, чтобы энергией

его движения приводить в действие нашу мельницу.

Мы вгрызаемся в скалу, чтобы бросать кусок за куском

ее жилы в плавильную печь и таким образом получать

железо, медь, серебро.

Наше историческое понимание можно сравнить с

тем, как мы понимаем человека, говорящего с нами.

Не только отдельное слово, отельное предложение, вос

принимаемое нами, но и отдельное высказывание есть

для нас одно проявление его внутренней жизни; и мы

понимаем это высказывание как свидетельство о его

внутреннем мире, как пример, как луч центральной

энергии, которая равна себе и одна и та же, обнаружи

вается, как мы предполагаем, и в этом направлении, и

в любом ином. Единичное понимается в целом, из кото

рого оно рождается, а целое — из этого единичного, в

котором оно выражается. Понимающий, который сам

есть Я, целостность в себе, так же как и тот, кого он

должен понять, дополняет себя его целостностью из

единичного выражения, а единичное выражение из его

целостности.

Понимание есть самое совершенное познание, кото

рое для нас, как людей, возможно. Поэтому оно проис

ходит непосредственно, внезапно, без того, чтобы мы

осознали логический механизм, действующий при

этом. Отсюда акт понимания является непосредствен

ной интуицией, творческим актом, искрой, между дву

мя заряженными электричеством телами, актом зача

тия, концепции. В процессе понимания полностью за>

действована вся духовно>чувственная природа челове>

ка, одновременно дающая и берущая, порождающая и

воспринимающая. Понимание есть самый человечный

акт человеческой сущности, и всякая подлинно челове>

ческая деятельность заключается в понимании, ищет

понимания, находит понимание. Понимание есть са>

мая интимная связь между людьми и основа всякого

нравственного бытия.

И удаленное в пространстве и времени, и все, что

люди хотели, сделали, создали в далеком прошлом и

даже в незапамятные времена, следует понимать как

слово говорящего нам, находящимся Здесь и Теперь.

Это суть истории. Задача истории есть понимание пу

тем исследования.

3. Теперь у нас остался еще третий вопрос. Каковы

полученные нами результаты и насколько они носят

научный характер?

Как мы видим, реконструирование фактов, да и са

мих прошлых событий, не может быть целью нашего

метода и тем более его результатом. Было бы бессмыс

ленно, если бы от нас ожидали, что мы будем наблюдать

объективные факты прошлого, которые были и прошли

раз и навсегда; также нелепо от нас ожидать, что мы да

дим отображение того или иного прошлого времени.

Ибо такое отображение могло бы быть лишь образом

фантазии, поскольку того, что подлежало бы отображе

нию, уже нет, а оно может быть только в нашем пред

ставлении.

Наша задача может заключаться только в том, чтобы

понять воспоминания и предания, остатки и памятни

ки прошлого так, как понимает слушающий говоряще

го, чтобы попытаться узнать путем исследования из тех

имеющихся еще у нас материалов то, чего хотели те

люди, которые формировали, действовали, трудились,

что волновало их Я, что они хотели высказать в таких

выражениях и отпечатках своего бытия. Из материа

лов, какими бы фрагментарными они ни были, мы пы

таемся познать их воление и деяния, условие их жела

ний и последствия их поступков; из отдельных выраже>

ний и образований, которые мы еще можем понять, мы

попытаемся реконструировать их Я, или в том случае,

если они действовали и созидали сообща, вместе со мно>

гими другими, постичь это общее, дух семьи, дух наро>

да, дух времени и т. д., частицей и выражением которо>

го они являются, и дополнить из полученного таким об>

разом познания разрушенный и стертый ареал их обще>

го бытия, и, так продвигаясь вперед, понять, насколько

возможно, их место в общем движении минувших вре>

eÇV aàtÜ, сумма которого фактически, хотя лишь час

тично осознанно, является нашим настоящим, и мы

сами находимся в нем.

Итак, следует не устанавливать минувшие времена

ни объективно, ни в том виде, какими они были в их бы

лом настоящем — это было бы бессмысленно, как и же

лание найти квадратуру круга — а следует расширить,

дополнить, исправить наше вначале узкое, фрагмен

тарное, неясное представление о минувших временах,

наше понимание их, развивать и преумножать их со

гласно все новым подходам; создавать не картины про

шлого или образы того, что давно минуло — поэты и ав

торы романов и прочая публика пусть развлекаются та

кими фантазиями,— а обогащать и преумножать наш

мир мыслей, познавая и аргументируя непрерывность

нравственного развития людей, и теперь настала наша

очередь, ныне живущих на миг, подхватить это разви

тие, понимая его внутренние связи, продолжить, внеся

тем самым свою лепту в него.

И тем самым мы решили еще один вопрос, является

ли и может ли быть наше историческое исследование и

познание наукой.

Эмпирическая сторона того, что происходит во време

ни и есть в пространстве, дает нам только фактическое и

единичное. Чтобы быть наукой, наше исследование

должно добавлять к единичному, которое дает эмпи

ризм, всеобщее, исходя из которого можно объяснить,

чтó есть и что происходит, почему это есть и происхо

дит,— всеобщее и необходимое, познаваемое не в форме

воззрений, а через мысль. Сущность науки в том, что

она ищет и добывает истину. И как было ранее сказано,

бытие, на которое направлена наша мысль, является

для нас истинным, если оно совпадает с мыслью, и исти>

на для нас есть мысль, которая постигает бытие и изо>

бражает его, каково оно есть в своей сущности. Крите>

рий истины бытия есть мысль, истины мысли — бытие.

Эмпиризм, занимающийся природой, наблюдая при>

родные факты, познает в них однообразно повторяю>

щееся, правило этого повторения и, если удастся, за>

кон, который определяет материальное бытие по числу

и мере, в механических, физических, химических не

обходимостях. Всеобщее и необходимое, которое опре

деляет бытие и взаимосмену в природе, есть та найден

ная мысль, которая высказывает всеобщее и необходи

мое в наблюдаемых данностях.

Исторический эмпиризм применяется к данностям

человеческого, т. е. нравственного мира. Где же в таком

случае там найти необходимое и всеобщее, в котором

мы должны научно обобщить единичное?

Это вопрос, касающийся особо важного пункта. Все в

сфере нравственного мира происходит в настоящем и в

живом взаимодействии и конкуренции людей; все, что

они делают, определено сиюминутными, личными и

сталкивающимися между собой интересами, и волевые

акты, действующие здесь в них, имеют свой импульс,

свою меру, свою границу. Можно сказать: любое на

стоящее протекает в толчее бесконечных дел, и любое

из них обусловливает другие и обусловливается ими.

Как же из этих дел людей возникает история?

Необходимое и всеобщее в живом практическом дви

жении настоящего, т. е. в истории разнообразно. Здесь

закон, право и государственное устройство, там значи

тельные необходимые требования и нормы экономики,

церкви, политики или военного дела, служебной ответ

ственности, художественного творчества и т. д. Для

всех этих понятий и сфер деятельности существуют

различные науки, которые трактуют и обосновывают

их, затем науки, исследующие одно и то же, но зачас>

тую с весьма разных точек зрения, как того требует жи>

вое, практическое движение настоящего; эти науки

имеют дело с сущим, с фактами действительной жизни,

воспринимают их на основе действующих или обуслов>

ливающих моментов и законов.

Но среди обусловливающих моментов практически

имеющегося в настоящем есть и результат этого еди>

ничного, этого состояния, этих внутренних связей, сле>

довательно, его предыстория; и то, что вчера еще было

настоящим, сегодня уже принадлежит предыстории се>

годняшнего дня. Отсюда, несомненно, очень важно рас

сматривать дела людей, исходя из предварительных ус

ловий и деятельности сегодня и теперь, из их становле

ния, и видеть в делах настоящего лишь конечные итоги

имеющегося налицо прошлого.

Необходимое и всеобщее для такого исследователь

ского подхода является как раз потому особым, что он

не воспринимает бесконечную подвижную поверхность

делового настоящего, а переводит его в другое измере

ние, как бы углубляя его. И неустанно следит за станов

лением настоящего, все глубже проникая в него, и та

ким образом устанавливает поступательное движение,

ли как отличительные признаки человеческого, т. е.